В. В. Красников
Скиф
Глава 5
Проснулся я затемно. Лес еще дремал в тишине, подлесок купался в безмолвном тумане, лишь изредка всхрапывали кони. Угли в яме еще играли огненными сполохами. Дрожа от утреннего холода, погрел над кострищем грязные руки, неухоженные, с длинными пальцами и обгрызенными ногтями на них, и отправился за неподвижный дубок. Когда вернулся, Алиши на месте нашей ночевки не приметил, но и не встревожился: знал, что обычно все люди по утрам делают…
Хрустнула ветка, резкий звук отозвался во мне волною страха, заставил схватиться за меч. Из тумана выплыла Алиша. Увидев меня с мечом в руке, рассмеялась:
– Ай да Фароат! – остановилась, закрыла в задумчивости глаза и, видимо придя к какому-то решению, кивнула. – Это хорошо. Воин всегда должен быть готов сражаться!
«Будь готов! Всегда готов!» – вспомнил девиз из своего пионерского детства. Злость на самоволие моего нового тела еще бушевала в груди. Нас учили абсолютному эмоциональному контролю. Рефлексы, конечно, нарабатывались, но и включались они по команде, когда приходил подходящий для действия момент. С другой стороны, навык верховой езды у щенка оказался полезным. Может, не стоит так себя корить?…
Пока я размышлял, Алиша не сдвинулась с места. Девушка пристально смотрела на меня, и все, что она думала, было написано на ее лице. Глаза метали молнии, пухлые губки сжались в тонкую полоску, ее пальцы теребили кончик толстой косы. Наверное, мое недовольство как-то проявилось, мимически выразилось, и подруга решила, что сержусь от ее слов. Я улыбнулся, посмотрел на нее ласково и, как сумел, проворковал:
– Какая же ты красивая!
Вложил меч в ножны и, как, наверное, делал Фароат, опустил робко, будто в смущении глаза. Подействовало!
– Правда? – расцвела улыбкой Алиша.
– Больше, чем правда! Когда смотрю на тебя, дышать не могу, – самозабвенно стал врать или почти, наслаждаясь эффектом от произнесенных слов. Лицо ее залила краска смущения. Мне вспомнились слова преподавателя актерского мастерства для разведчиков: «Способность краснеть – мечта любого актера. Актеры могут вызвать любые эмоции, но вот искусственно покраснеть не может никто. Можно, конечно, надуться, сыграть гневливость, исполнить ужас мимикой лица, вибрацией голоса, дрожанием рук и, таким образом, вызвать покраснение лица, но в этом будет одна на игранность и неестественность. Покраснение – это неуправляемая энергия, это свидетельство чистоты, или она есть, или ее нет».
– Какой ты… – прошептала в ответ. – Хочешь вина?
Хоть пить с утра для меня в прошлой жизни было неприемлемым, но тут я решил согласиться, чтобы как-то снять возникшее между нами напряжение. Кивнул и выговорил:
– Давай!
– А ты уже пробовал? – поинтересовалась Алиша так, будто удивлена моим мгновенным согласием.
Память Фароата услужливо подкинула воспоминание из недавних событий жизни юноши. Врать не пришлось, хотя в прошлой жизни выпивал, и не раз.
– Меня ведь уже приняли в балу…
Бросив заинтересованный взгляд, она направилась к своему мешку. Достав оттуда кожаный бурдюк литра на два, вытащила зубами пробку и протянула его мне.
– Расскажешь, как это было?
Прислушался к себе и тут же понял, что Фароат уже давно, будь такая возможность, рассказал бы ей все.
– Потом, – буркнул в ответ, сокрушаясь, что воскрес в таком ничтожестве, и сделал большой глоток…
Пойло! Кислятина, воняющая чем-то пока для меня неопределимым. Стараясь держать лицо непроницаемым, вернул девушке бурдюк.
– Это хорошо, что ты не пьешь, как твой отец или мой…
Взгляд ее погрустнел. Наверное, вспомнила о своем отце. Так жив он! Артаз на хорошем счету в бале Хазии…
Мне не хотелось говорить о «своем» родителе. Знал, что Фароат был привязан к отцу, чувствовал это. Едва Алиша напомнила о нем, как на глаза навернулись слезы, и я едва справился с тяжелыми эмоциями, нежданно сдавившими грудь. Стараясь придать голосу беспечность, бросил:
– Нужно лошадей напоить и определиться, что делать будем потом.
Девушка промолчала в ответ, завозилась со своим мешком. А молчание понимают как знак согласия. Я, повесив на плечо горит и суму, надел шлем, подошел к коню и снял с него путы. Вставил в рот жеребца трензель и, держась за повод, ждал, пока Алиша распутает своего красавца. «Выбрала же себе коня! Не хуже чем у Хазии!»
Вот сейчас чьи это мысли были? Стоит мне на мгновение ослабить внимание, как тут же становлюсь Фароатом! Где был он, когда копье и щит оставил у поверженных врагов?! Знал же, паршивец, как высоко ценится оружие! Эх… Наверняка кто-то прибрал бесхозное сокровище…
Небо уже играло яркими красками, восходящее солнце искрилось в выпавшей росе, щебетали ранние пташки. Мы рысили, петляя между деревьями, двигаясь к водоносной балке. Что знал я о жизни людей в этом новом, другом, необычном мире? Наверное, то, о чем был осведомлен Фароат. А как мне видится, парень нюхал в своей жизни немного. Для него самого познание жизни только началось! Великая Скифия, сколоты, меланхлены, будины, эллины, припонтийские полисы, Гелон – для меня все это ровным счетом ничего не значило. Вспоминались только строки из прошлой жизни:
Да, скифы мы! Да – азиаты мы,
С раскосыми и жадными очами!
Фантазер тот поэт. Глаза у Алиши красивые, как у писаных русских красавиц. И если сам я теперь смугл от загара, то ее щеки оставались белыми и румяными, а на носике, ближе к переносице, даже веснушки выскочили… Мелковат местный народец, правда. Зато сам я высок по местным меркам. Мать Фароата Лабри будто воительницей была из какого-то сармийского рода. И стать свою парень унаследовал не от отца, скорее от матери.
Что делать мне теперь? Всегда, сколько помню себя, любил учиться. Деревенская школа, в которой получил свои первые знания, сгорела в сорок втором году. А немец, ставший на постой в нашем доме, не хотел, чтобы обращались к нему «герр лейтенант». Требовал называния по имени и отчеству – Фридрихом Адольфовичем. О себе он ничего никогда не рассказывал, но сам я решил, что работал он до войны учителем. Понравился я ему, он сам говорил это не раз, способным меня считал и учил немецкому языку, физике и математике. Если с последними дисциплинами я был не дружен, то язык схватывал на лету. К сорок третьему, когда попал в партизанский отряд, уже свободно шпрехал, и только поэтому, на зависть взрослым ребятам, стал отрядным разведчиком. Не сам, конечно, в рейды ходил, но повоевать успел и даже медаль «За отвагу» заслужил. А когда война закончилась, определили меня как сироту и сына полка в разведшколу. Служить Родине я хотел и всю свою жизнь этому учился. Тут нет страны, и служить некому. Силаку-барину или какому-нибудь другому буржую?! Нет, буржуи тут пока не развелись, а вот феодалов сколько угодно…
Погруженный в мысли, я не заметил, как мы вышли к балке. Алиша остановила своего жеребца еще в овраге, а мой рыжик, шедший следом, остановился сам. Оказавшись на земле, еще не в полной мере отрешился от дум и механически извлек из горита лук, тетиву и с помощью ног легко согнул деревяшку, инкрустированную костяными пластинами, ловкие пальцы нацепили петельку на отполированный добела кончик плеча.
«…воробушки! Оказывается, так тетива надевается!» – подумал и вспомнил, как метко Фароат умеет стрелять. Главное, не мешать парню, когда придет время делать это…
Балочка оказалась девственной от людей, но снимать тетиву я не стал: день впереди, мало ли что…
Журчал быстрый родниковый ручей, прозрачный и холодный как лед, бегущий в камыше под тенью одинокого серебристого тальника и осиновых зеленых кустов, из которых со всех сторон неслись соловьиные песни. Алиша повела коней на водопой к мелкой, но широкой полоске воды, где течение почти замерло. А я, оставшись в одиночестве, быстро сбросил с себя одежду и, сдерживая вот-вот готовое вырваться «ух!», плескался в ручье, натирая тело глиной и песком. Оделся в обновки Фароата и почувствовал себя заново родившимся. Штаны, куртка и чувяки приятно пахли кожей, рубаха – чистотой, а старую одежду – засаленное рванье, припрятал в камышах. Обломил веточку тальника и стал чистить ею ногти. За этим занятием меня и застала Алиша, вернувшаяся с водопоя. Сердце екнуло в ожидании упреков или какого-нибудь другого порицания, но ничего подобного не случилось. Девушка обошла меня вокруг, одобрительно поцокала языком, взяла за руку и стала рассматривать отмытые от грязи пальцы и ногти. Потом взглянула на свои руки, ойкнула и убежала. Около получаса я ее не видел…
Стреножил коней и пошел на прогулку вдоль ручья. В чистой воде рассмотрел едва шевелящих плавниками щурят, но поймать их руками не удалось. Зато когда спугнул пяток уток в камышах, Фароат во мне не сплоховал: выхватил лук, наложил стрелу и первым же выстрелом подбил зеленошеего селезня. Радовались от всей души мы оба…
* * *
Идем рысью по тракту к Гелону. Вокруг – ни души, только иволги снуют туда-сюда, пролетая над высушенной и вытоптанной сотнями ног землей. А справа и слева бескрайняя степь, поросшая густой высокой травой и белым ковылем. Переходили вброд две речушки, берега которых утопали в березняках, осинниках и густой уреме из черемухи и чернотала. Местами тракт врезался в глубокие балки, заросшие тучной травой с бесчисленным множеством цветов, над которыми возвышались зонтики душистой кашки.
Ехать в Гелон, после того как я признался, что броньку и меч Силак, скорее всего, отберет, мы выбрали единодушно. В Ильмек соваться остереглись, углубились в лес, который Фароат знал, как я учебный лагерь, и выскочили из него на тракт, по моим прикидкам, километрах в семи от городка. Солнце стояло высоко, и восточный ветерок, поднявшийся с утра, совсем утих. Жарило как в аду. Спасало, что по большей мере мы двигались рысью. Встречный воздушный поток хоть как-то освежал разгоряченные лица.
Поднялись на пригорок и внизу увидели десяток возков, движущихся к Гелону, и небольшой отряд всадников, сопровождавших повозки.
– Хэй! – воскликнула Алиша и пустила жеребца галопом. Пришлось и мне догонять безрассудную девчонку. Хотя, если подумать – права она: бегут путники, как и мы, за валы Гелона, спасаются от диких меланхленов.
Как выяснилось, присоединились мы к пахарям. Шесть семей, узнав о новом походе воинственных меланхленов, бросили свои наделы и, собрав все, что можно было увезти, решили отсидеться до уборки урожая в безопасном месте. Кое-кто из них еще помнил последний набег кочевников. Предводительствовал над беженцами мужичок с уже седеющей бородкой, назвавшийся Абаридом. Еще лет пятьдесят назад осевший на земле, сколот оставался воином, но сейчас пахари разучились воевать, метко стрелять на скаку и ко мне – воину, хоть и молодому, отнеслись с уважением. И даже обрадовались, когда Алиша заявила, что дальше мы поедем с ними. Сам Абарид был уверен, что враги испугаются защитников Гелона и уйдут к Танаису, тому, что дан. Он намеревался успеть собрать урожай. Был уверен, что посевы кочевники не тронут.
Фароат знал, Танаис – река, а вот почему Абарид уточнил это, вызвало удивление. Я стал расспрашивать и выяснил, что эллины в устье реки заложили недавно одноименный городок – полис[19]. Как жаль, что неведома мне история ни греков, ни скифов! Вот и узнал бы, как далеко в прошлое закинула меня судьба…
Так за разговорами быстро летело время. Солнышко катилось к горизонту, и когда наш караван доехал к берегу речушки, скорее ручья, Абарид развернул возки к темному пятну рощи. А стали на ночевку тогда, когда лесок тот объехали, чтобы с тракта ни света костра, ни дыма путники или враги не увидели.
Пахари наполнили водой большой, литров на тридцать, бронзовый котел с узким, вытянутым донышком, которое они воткнули или зарыли (самого процесса я не видел, коня купал) в землю и развели вокруг костер. Селезень, добытый с утра, был ободран, порублен на мелкие кусочки и брошен в закипающую воду. Туда же женщины пахарей высыпали небольшие кусочки вяленого мяса и зерно. Каша варилась долго, но показалась мне невероятно вкусной. Наверное, потому, что за весь день съел сухую лепешку, что выдала мне Алиша еще утром.
Взрываясь огоньками, трещали сучья в костре, повеселевший после нескольких глотков вина Абарид травил байки о былых битвах, в которых принимали участие его предки. Как оказалось, в предках у него был сам Геракл[20]! О Геракле я слышал не раз и даже пару его подвигов помнил. Перебив старика, как так получилось, сам не понял, наверное, тоже от выпитой кислятины, стал пересказывать о чистке героем Авгиевых конюшен. У костра сиживали мы с Алишой, Абарид, трое его сыновей и женщина, с которой меня никто не знакомил. Все они слушали раскрыв рты. Не фигурально, а именно так и сидели с открытыми ртами. Особенно потешила мое самолюбие Алиша. Как она на меня смотрела! Сколько гордости было в ее взгляде, когда я закончил пересказывать прочитанный когда-то миф.
– Все слышали? Сам Геракл – отец всех сколотов, работал как простой пахарь! – пробасил Абарид.
Его сыновья закивали, а я, пользуясь моментом, задал вопрос, терзающий меня с утра:
– Скажи, Абарид, – заговорил я проникновенно и с уважением. – Как по-твоему, чем может заняться молодой воин, оставшийся по воле богов без отца и рода, чтобы и честь не уронить и прожить славно?
Абарид долго не размышлял. Расчесав пятерней бородку, приосанился, прищурил глаз и поделился своей житейской мудростью:
– Хороший воин проводит жизнь в походах, а когда силы оставляют его, он уже не может насладиться ни женой, ни детьми, которые к тому времени уже сами становятся воинами. Но воин – это всего лишь палец на руке, а бороду лучше чесать так, – он снова показал, как делает это сам. – Хорошему воину нужны верные соратники, которые пойдут с ним, если тот воин сможет их направить. Ведь каждой твари на этой земле нужен поводырь!
Хорошо сказал Абарид. Понял, что теперь для меня важнее всего. Знать бы еще, каким делом смогу заинтересовать таких же одиночек, как я сам? Приложив руку к сердцу, я склонил голову и ответил не сводящему с меня взгляда старику:
– Спасибо тебе, Абарид. Ты хорошо сказал, я понял!
Дедушка улыбнулся и снова заговорил:
– А я смотрю на тебя и гадаю, тот ли ты воин? Теперь вижу – тот! Возьми с собой моего младшего, Авасия. Коня, горит, акинак и копье я ему дам. Возьмешь?
После такого мудрого совета у меня даже намерения посоветоваться с Алишой не возникло.
– Это честь для меня! Ведь ты мне жизнь сына своего готов доверить! Возьму Авасия!
Все у костра обрадовались моим словам, молодые мужчины захлопали по ляжкам, а женщина улыбалась. Бросив мельком взгляд на Алишу, отметив, что горделивая осанка на месте и в глазах блеск вроде не злобный, расслабился. Хлебнул вина из бурдючка и передал его Абариду.
Эту ночь мы с Алишей провели в возке на душистом сене. Поцеловал Алишу в губы. На поцелуй она не ответила, но щеки ее запылали, а глаза загорелись необыкновенным блеском. Едва сунулся снова, почувствовал, как ее ладошки уперлись в плечи. Попробовал сломить сопротивление – не тут-то было: девушка уперлась. Ну и ладно, не в первый раз… Только собрался отвернуться от нее, как Алиша схватила меня за руку, сжала ее, посмотрела как-то странно, будто выбирая, хотя видел я лишь светлое пятно, очертания лица, но все чувствовал: и как бешено колотилось ее сердце, и горячее дыхание, а вот обжигающий поцелуй случился неожиданно. Целовались, пока не заныло в паху. Мои попытки получить чуть больше девушка твердо пресекала. Шептала на ухо, что нынче для этого плохое время…
Глава 6
eee
Будины – племя большое и многочисленное; все они светлоглазые и рыжие. В их области выстроен деревянный город; название этого города Гелон. Длина стены с каждой стороны – 30 стадиев; она высокая и целиком из дерева; и дома у них деревянные и храмы. Там есть храмы эллинских богов, украшенные по-эллински деревянными статуями, алтарями и наосами. И каждые три года они устраивают празднества в честь Диониса и впадают в вакхическое исступление. Ведь гелоны в древности – это эллины, которые покинули гавани и поселились у будинов. И говорят они на языке отчасти скифском, отчасти эллинском.
Геродот
У стен Гелона было людно. Сотни подвод скучились напротив проезда через глубокий ров и ворота. Куда ни кинь взгляд, хоть вправо, а хоть и влево, я наблюдал высокие валы, над которыми тянулись до горизонта деревянные стены с башенками, а кое-где и просто вкопанные в землю заостренные колья.
Абарид поставил повозки в очередь и попрощался с сыном. Обнял и что-то прошептал на ухо.
Их попутчики стали одаривать молодого Авасия припасами. Когда на шеях наших коней гирляндами повисли переметные сумы, а все напутствия уже были сказаны, мы поскакали дальше, рассчитывая попасть в город беспрепятственно.
Подъехав к мосту, я рассмотрел, что деревянные стены на самом деле не были построены на валу, а служили опорой для верхней его ступени.
И возвышались над насыпью не намного, но укрыться за ними от стрел обороняющиеся воины смогли бы. За этим укрытием располагалась ровная, утоптанная земляная площадка для защитников укрепления, а за ней вал покато скатывался к уровню города. Сейчас воинов там я не заметил, но дерево стен несло на себе следы старых битв и потушенных пожаров.
Обогнав возок, возница которого безрезультатно понукал коня, не желающего ступать на зыбкий деревянный настил, мы проскочили к воротам и выехали за валы. Я ожидал, что там нас кто-нибудь остановит, но тех, кто это мог бы сделать, я так и не обнаружил. А за городскими укреплениями желтели поля, засеянные пшеницей, рожью и просом, зеленели сады и огороды, и лишь изредка взгляд замечал побеленные мазанки[21] и деревянные срубы, покрытые соломой, – местные усадьбы. Двигаясь по натоптанной дороге, обгоняя пеших беженцев и груженые возки, мы миновали окрестные хутора и дальше ехали мимо пастбищ, на которых паслись коровы, кони, овцы и свиньи. Пастбища охранялись: то тут, то там вдалеке я примечал всадников в высоких тиарах и голосистых собак, помогающих пастухам.
Продвигались мы на запад, неспешно, шагом к ярко-красному, падающему за горизонт солнцу. Несколько запачканных свиней, хрюкая, лакомились чем-то прямо у дороги. Весело кружились в небе и щебетали ласточки, рассыпались в воздухе песни жаворонков. Я вертел головой, удивляясь всему, что видел, и все никак не мог понять – что же это за город такой? Даже Ильмек из воспоминаний Фароата больше походил на городок, чем то, что я видел вокруг. Все чаще я бросал взгляды на Алишу и Авасия, пытаясь понять, как они относятся к тому, что нас окружает, но мои попутчики оставались невозмутимыми, скорее всего не думая об этом, полагались, что я знаю, куда мы едем и зачем.
Мы поднялись на довольно крутой пригорок, на ровной поверхности которого стояло большое деревянное здание без стен. Вкопанные в землю столбы держали крышу, обмазанную побеленной глиной со следами красной краски по краям ската. Таким был местный храм. Внутри я рассмотрел жертвенники, деревянных идолов и тлеющие угли в жаровнях. Сейчас служителей в храме не было, но путники заходили туда, чтобы обратиться за помощью к богам. А внизу, метрах в двухстах, виднелась широкая полоса воды, на берегу озера беженцы распрягали подводы и готовились к ночлегу. Налево от озера тянулась балка, в лучах заходящего солнца сверкая как стеклами вытянутыми озерцами, утопающими в зеленом камыше и березово-осиновой уреме. И там уже мерцали огоньки костров.
Когда мы спустились к воде, я обнаружил следы недавно сбывшей воды. Везде были приметны сухие прутья, солома, облепленная илом и землей, уже высохшая от солнца, висела клочьями на зеленых кустах. Стволы вязов и тальника высоко от корней были плотно как будто обмазаны тоже высохшим илом и песком. Тогда я удивился: как такое возможно посреди лета? Но вскоре получил ответ на невысказанный вопрос.
То, что у этого озера нужно и нам устраиваться на ночлег, я понимал. Мы медленно продвигались мимо повозок, снующих тудасюда людей и дымящих костров, пока я не услышал:
– Эй, воин, давай к нам! У нас костер уже пылает, и вином угостим…
Я обернулся на голос и увидел сидящих у костра четверых воинов. Хотя каких воинов! Может, только один из них был чуть старше Фароата. Он улыбался, показывая крупные, как зерна кукурузы, зубы, а его товарищи глаз не сводили с сумок на холках наших коней. Вся их одежда несла на себе следы бедности или долгого путешествия. У костра лежал на боку бронзовый котелок, а над ним роились голодные мухи.
Улыбнувшись парню в ответ, кивнул, слез с коня и отрекомендовался:
– Я – Фароат, сын Андарина, со мной Авасий и Алиша, а вы кто будете?
Угадал я правильно. Окликнул меня старший в той компании. Он же и ответил:
– Я – Лид, – парень указал на сидящего по правую от него руку, – это Мазий, а они братья – Олгасий и Олкаба. Давайте к нам, вместе лучше и сытнее! – Теперь заулыбались все, сидящие у костра.
Алиша спешилась, сняла с коня свой мешок и, положив его у костра, направилась к котелку. Разогнав ногой мух, подхватила его за приклепанную ручку и пошла к воде. Мы с Авасием освободили от поклажи своих коней, и сын Абарида спросил меня:
– Пазака, дозволь коней напоить?
Услышав, что юноша назвал меня вождем, сидящие у костра воины перестали улыбаться и даже смутились. Я кивнул Авасию и присел на щит, который лежал сверху наших сумок. Неспешно снял с плеча горит и, пользуясь моментом, решив дожать эту компанию на информацию, спросил:
– Вы как тут оказались без своего рода? – задал вопрос строго, хмуря брови.
Ответил Лид:
– Мы жили на высоком холме у дана там, – он указал рукой на север. – Зима была снежной, а весна дождливой. Отец говорил, что если дожди не прекратятся, то меланхлены придут, как когда-то было. Наступило лето, а дожди все лили и лили. Сколоты умны и сеют на горе. Пшеница и просо от этих дождей только лучше растут, а луга в низинах превратились в болота, вот кочевники и пришли. Прав был отец. И было врагов больше, чем колосков в поле. Бала нашего пазаки сгорела в битве, как солома, только мы и спаслись.
Чтобы я проникся их горем, после рассказа Лид схватился ладонями за голову и стал раскачиваться из стороны в сторону. Словно в театре пантомимы, его товарищи присоединились к лидеру, подвывая при этом:
– Беда, беда…
– Что тут делать собирались? – поинтересовался я уже мягче.
– Лид говорил, что можно с караваном гелонов уйти в Ольвию. И сыты будем и при деле! – проинформировал меня Мазий и под строгим взглядом старшего товарища тут же стушевался, опустив глаза.
– Я говорил… Но вижу, что и ты путешествуешь всего с одним воином. Вместе веселее! Как думаешь, пазака?
«Умен этот Лид!» – подумал я, но его предложение как нельзя лучше согласовывалось с моими планами. Ведь прав был Абарид, говоря: «Каждой твари нужен поводырь!»
– Что умеете? Врага били? Какое оружие при вас?
Наверное, я задал хорошие вопросы. Ребята, услышав их, тут же сконфузились, а ответил мне все тот же Лид:
– Умеем бить из лука, как каждый сколот, и коней хороших взяли. Много их после той битвы осталось без хозяев. Врага сразить пока не довелось: стадо мы охраняли, а когда меланхлены как тьма нагрянули, убежали. Да кто бы не ускакал?! Ведь не бьются сколоты как эллины. Сила наша в коне и луке! А пока враги добычу делили, коней свели и оружие добыли, – он указал взглядом на пирамиду из дротиков, стоящую метрах в трех от костра, и щиты, прислоненные к их древкам.
Я, на миг задержавшись взглядом на оружии, обратил внимание на десяток лошадей, стреноженных и жующих солому у огромного вяза.
– Ваши кони? – спросил.
– Наши, – ответил Лид, горделиво задрав подбородок. Какая-то хитринка мелькнула в его карих, больших глазах с длинными, как у девушки, ресницами.
– Вместе веселее! Так ты говорил? – пошутил я, и все мы, понимая, что договор состоялся, рассмеялись.
Вернулась Алиша, принесла наполненный водой котелок, и вся компания тут же приняла участие в его установке на огонь. Все-таки они его не закапывают…
Пока булькала, готовилась каша, ребята травили байки, пытаясь произвести впечатление на Алишу, а может, и на меня. Фароат давно спрятался в глубинах подсознания, а я пока не знал, что в этом мире обычно, а что – нет. Внимательно слушал, пытаясь понять, что каждый из них собой представляет. Первое впечатление было хорошим: молодые воины мне нравились. Не чувствовал я в них фальши, разве что Лид был непрост, но скорее умен, чем изворотлив.
Когда Алиша заявила, что я – ама, сразивший своим мечом двух врагов, уважение во взглядах ребят мне польстило. Одно дело – встретить с должным уважением по одежке, которая у меня, к слову, богата по местным меркам, совсем другое – признать своим вожаком умелого воина. «Ай да Алиша! Настоящая женщина!»
Я старался не смотреть на подругу, но дал себе слово, что при первой же возможности найду способ ее порадовать.
Привел с водопоя наших коней Авасий, и, вооружившись ложками, мы принялись хлебать наваристую кашу из каких-то бобов. Быстро темнело, и нас стали донимать комары. За всю свою жизнь я не видел их в таком количестве, да еще и мошка с ними поднялась роями, забивалась в рот, нос и глаза. Под конец ужина комары буквально одолели нас, и я стал паниковать, сожалея, что остановился на ночлег у озера со стоячей водой. Сносил эту муку потому, что терпели остальные ребята. Как-то не хотелось терять перед ними лицо. Хотя, похоже, все мы уже потеряли от комариных укусов свои лица. Когда мне стало совсем невмоготу, Лид, оторвавшись от котелка, сытно рыгнул, отошел на минутку от костра и вернулся с холщовыми мешками. Натянув их на головы, мы тут же у кострища повалились спать.
Сколько длился мой сон, не скажу, но подскочил я, как по сигналу, когда услышал конское ржание. Сдернув с головы мешок, заметил мечущиеся смутные тени у дерева, там, где ночевали наши кони.
– Тревога! – заорал я.
Может, мое предупреждение на языке сколотов звучало как-то иначе, но спросонья кричал я именно так. Когда сони стянули с голов мешки, воришек и след простыл. Но Лид, побродив у коней, признал, что плохие люди действительно намеревались оставить нас без лошадей.
– Что делать будем, пазака?! – спросил он.
– Спать будем по очереди. Первым дежурю я…
* * *
Луна трепетала в черной воде там, где расходились круги от гуляющей рыбы. Подул ветерок и слабо зашелестел в осоке, где-то далеко заржала лошадь и залаяли собаки. Куда ни кинь взгляд, дрожали огоньки костров, сотни людей, бегущих от войны, искали спасения тут, за валами Гелона. Стараясь не смотреть на огонь, я размышлял: «Что они будут делать завтра? Станут ли защищать те стены, что так внимательно я разглядывал недавно? Что завтра стану делать я? Может, прав Лид? Найду купца, наймемся к нему в охрану. Только не за еду! Обломится буржую такая наша служба!..бушки-воробушки, а просить-то у него за службу что?!»
Терзание памяти Фароата особых результатов не дало. Деньги в этом мире имелись. И золотые, и серебряные, и медные, и из бронзы, только в руках их держал мало кто. Меняли в основном одни товары на другие, как Фароат добытых на охоте гусей. Озадачив себя как-нибудь поскорее разобраться с эллинскими деньгами, я разбудил Авасия и с чувством хорошо выполненного дела уснул.
