Валерий Киселев
Разведбат. Документальное повествование
«Ночью было видно, где идёт война…»
Дмитрий Горелов, заместитель командира батальона по тылу, подполковник:
– Место дислокации меняли часто. Не успеешь приехать, только разместишься, узнаешь, где вода, сутки-трое – опять менять место. Палатки, столы, стулья, все имущество надо погрузить, а людей нет, объём работы при погрузках был большой.
Первый хребет – Терский. Машины все – гружёные под завязку, «КамАЗы» с прицепами. Дороги такие, что не разъедешься. Если одна машина вставала, сразу её вторая вытаскивала. Где-то на этом хребте во время движения услышали первый бой. Нас сопровождали вертолёты, вижу, как они зашли на цель. Потом комбат рассказал, что человек пять боевиков в окопах сидели, теперь уже не сидят…
Горагорское – развороченные цистерны, полуразрушенные ещё с первой войны дома. Пошли вдоль хребта. Только ночью было видно, где идёт война. Слева ракеты взлетают, значит наши, так для себя думаешь. Одни части шли по хребтам, другие по равнине. Ночью, часов в 12 – работали «Грады», залпами.
Через несколько дней после перехода границы Чечни в действующие на её территории войска пришёл приказ: всех солдат, срок службы которых составляет менеe полугода, собрать и вернуть в пункты постоянной дислокации частей.
«Зачем нам надо уезжать?»
Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:
– Эти ребята-срочники подходили ко мне, просили, чтобы их не отправляли на ППД (пункт постоянной дислокации – авт.): «Мы уже всё знаем, зачем нам надо уезжать?». Но приказ не обсуждается, решение было принято на государственном уровне. В сентябре-октябре надо было увольнять и ребят, которые отслужили. Хотя бывало, что и месяц ребята переслужили, никто не ныл.
«Многие даже плакали…»
Яков Чеботарёв, командир разведывательного взвода наблюдения:
– Меня с отделением оставили на какой-то кошаре под Горагорским охранять эту молодежь и ждать зам. командира батальона по вооружению майора Полякова. Заняли круговую оборону. Ребят было – человек тридцать, и все без оружия. У нас осталась БРДМ, пулемёт и моё личное оружие. К вечеру прислали нам на помощь старшего лейтенанта, вооруженца. Определили, где поставить посты. Ночью, чтобы было не так страшно – чёрт его знает, что может случиться – подвинулись к стоявшему рядом полку.
За себя не боялся, а вот за молодёжь – это было всегда. А как раз перед этим чеченцы вырезали в пехоте несколько человек, поэтому мы и боялись, знали, что они ночью с ножами вокруг ходят. Утром вернулись в кошару. Скоро приехал майор Поляков и забрал этих срочников с собой, увёз в Моздок. Как не хотелось этим солдатам уезжать из батальона – многие даже плакали. И стыдно им было перед ребятами, что всего их на полгода младше, а уезжают…
«Уезжали они со слезами…»
Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан:
– Когда этих мальчишек-срочников отправляли в Нижний Новгород, они все писали рапорта командиру, чтобы их оставили в батальоне. И ко мне подходили, просили, чтобы я уговорила комбата их оставить. Уезжали они со слезами. Как они не хотели уезжать!
«Были спасены десятки жизней…»
Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:
– Отправка молодых солдат в казармы из зоны боевых действий – это было мудрое решение. Они были призваны в мае-июне, и мы не успели их подготовить. Этим решением были спасены десятки жизней. Хотя отмечу, что ребята практически все не хотели уходить из батальона. Для батальона эти сорок человек – потеря была не очень серьёзная, нам их сразу компенсировали контрактниками.
С приходом в батальон контрактников, или, как их часто называли – «контрабасов», моральный климат в части стал весьма существенно меняться…
«От законченных подонков до настоящих героев…»
Андрей Середин, заместитель командира разведдесантной роты по воспитательной работе, капитан:
– Первая партия контрактников пришла в батальон под Горагорским. Замена их на срочников, которые отслужили менее полугода, прошла в течение одного дня, поэтому мы не ощутили некомплекта. Многие из контрактников воевали в первой чеченской кампании. Пришли нормальные механики-водители, по крайней мере, такие, кто когда-то водил, сидел за штурвалом БМП, некоторые были из деревенских трактористов. Наводчики пришли – из тех, кто срочку служили на БМП.
В первой партии контрактников, по крайней мере, в РДР, были такие, что пришли воевать сознательно, реально отстаивать интересы Родины, защищать её, были идейно настроены. О том, что приехали сюда зарабатывать деньги, разговоров не было, тем более что конкретных обещаний денег пока и не было – всё на уровне слухов.
Владимир Самокруткин, командир батальона, подполковник:
– Контрактники, которых к нам присылали, все были разные. Контингент – от законченных подонков до настоящих героев. Мы вынуждены были брать тех, кого нам присылали, предварительно отбирать не могли. Есть, допустим, некомплект 30 человек – мне их и привозят на вертолёте. В батальоне с ними и знакомились, распределяли по ротам. Отсеивать непригодных мы не могли. Через 1—2 месяца такие сами уходили.
На боевые никто из контрактников ходить не отказывались, наоборот – рвались, даже из тыловых подразделений. Бывало, что прослужит контрактник месяц, два, три – и начинаются семейные проблемы. То жена заболела, то «кошка сдохла», хотя контракт подписывали на полгода. Приходили, просили расторгнуть контракт и отпустить домой…
«Выпить – дорогое удовольствие…»
Салех Агаев, заместитель командира батальона по воспитательной работе, майор:
– Были контрактники, что нас не устраивали. Однажды застали нетрезвыми двоих. Объявил от имени командира по десять суток ареста, они на это время были лишены «боевых». Рядовой получал в день 810 рублей, сержант – 830. Дорогое это было удовольствие – выпить.
«Надо же стресс снимать…»
Валерий Олиенко, командир отделения управления 2-й разведывательной роты, старшина:
– А расслабляться ведь тоже было надо, после того, как постреляешь, и в тебя постреляют. Понять-то можно. Надо же стресс снимать. Все – взрослые люди. Где находили? А для чего ОБМО существует? Они же ездили в Моздок.
Большинство контрактников – «солдаты удачи». Но некоторые быстро понимали, что здесь стреляют, и – обратно. Сходили один раз на боевые и всё – до свиданья. Написал рапорт, развернулся и поехал домой. Только вроде с человеком сработался, узнал его, а он – уезжает. Других прислали, опять знакомься, узнавай человека. У нас был один капитан внутренних войск, а воевал рядовым. У него на службе были какие-то проблемы. То ли его уволили, то ли сам ушёл. А ходил у нас простым разведчиком. Ну и что, что капитан, чем он отличается от других? Первый набор контрактников – все были классные пацаны, нормальные ребята. Некоторых выгоняли – раз залетел, второй. Сколько можно? Вот и выгоняли.
«Пренебрежения к молодым не было…»
Салех Агаев:
– Первый комплект контрактников был наиболее подготовленный. Ребята были солидные, многие служили в ВДВ, спецназе, разведке.
Контрактники себя «дедами» не чувствовали. Не было такого, чтобы – «Вы, срочники, идёте на боевые, а мы, контрактники, не пойдём». Пренебрежения к молодым не было. Фактов неуставных отношений вообще в той обстановке не было. В первой партии контрактников было много опытных солдат. Они увидели, что и наши солдаты-срочники многое умеют. Относились к ним не как к мальчишкам. Помню, как ко мне подошли контрактники и попросили: «Надо Липатова успокоить – опять хочет с нами идти на боевые». Старые солдаты его жалели, что парню скоро на дембель со срочной, должен остаться в живых, не стоит лишний раз жизнью рисковать.
А бравады не было. Бравада – у пехоты, ей это было больше присуще.
«На войну, как на заработки…»
Андрей Бирюков, начальник штаба батальона, майор:
– Мне запомнился один контрактник, было ему на вид 30 лет. «Живу, – говорит, – в деревне, летом по хозяйству, а зимой делать совершенно нечего. Пока идёт война, я полгода зимой здесь воюю, а на лето уезжаю в деревню». Раньше русские мужики на заработки ездили плотничать, что-нибудь строить, а теперь – воевать…
«Когда протрезвели, свалили по домам…»
Пётр Ерохин, заместитель командира взвода, старшина:
– В 1989 году меня призвали в ВДВ, после учебки попал сапёром в разведроту в Фергану. Знаю, что такое гасить межнациональные конфликты: участвовал в событиях в Узгене, в Оше. После срочной было Приднестровье, Абхазия, первая чеченская кампания. Распад Союза происходил на моих глазах, и параллельно – распад армии. За службу в ВДВ у меня было 54 прыжка – на воду, на ограниченную площадку, затяжные прыжки.
В разведбатальон пришёл по контракту. В Мулино, в казармах, нас собралось триста человек, на пополнение дивизии. Почти сразу же начались пьянки – некоторые водку жрали, как лошади. Орловцы начали панику наводить, что половина группировки в Чечне уже слегла, и нас на убой повезут, поэтому, дескать, давай деньги заберём, аванс, здесь побухаем, там они нам не понадобятся, последний раз погуляем. Нас, несколько человек, которые должны были идти в разведбат, перезнакомились, и я этих пацанов поднимаю на орловцев: «Мразь, вас, из кричащих, половина до Чечни не доедет, в своей блевотине сознание потеряете, остальные – после первого выстрела свалите». Я и Сергей Вихрев осадили этих истериков. Многие из них, когда протрезвели, то свалили по домам.
Через два-три дня пребывания в Чечне половина «контрабасов» стали собираться домой. У нас было два ящика лука заготовлено, я понимал, что впереди зима, пригодится. Так они стали луком кидаться! – «Ублюдки, – говорю, – вы что творите? Вы это добывали? Езжайте отсюда!». И они собираются, а один боец сказал мне, что эти балбесы, наверное, ради шутки напоследок сварили нам в отместку пулемётные ленты. По внешнему виду патронов не увидишь – сварены они или нет, надо проверять. Говорю об этом командиру роты старшему лейтенанту Гагарину: «Надо проверить, отстрелять по десять патронов с каждой ленты». – «Нет! Начнутся вопросы ко мне, почему стрельба! Идите так!». Нам завтра как раз идти на задание. – «Вы в своём уме? А если они сварены, и у меня два пулемёта не будут работать? Это же ляжет подразделение в бою!». Гагарин упёрся. Тогда я сам приказал пацанам отстрелять эти ленты.
На войну едут по разным причинам. Один от жены, кто-то от долгов, от тюрьмы. Причин – масса. Но там остаются только те, кто в голове своей держит цель, что эта война – за Родину. Большинство в батальоне это понимали. Кто хотел только денег, понял, что так тяжело они не зарабатываются, а можно и трупом оказаться. Кто бежал от проблем, тоже поняли, что здесь от них – не отдых, не прогулка. Остальные, у кого был стержень патриотизма, понимали, что это война с демонами за Россию. Чем больше их здесь ляжет, тем меньше будет взрывов в городах России. Только идея движет нормальным воином! Если ты её не найдёшь – тебе на войне делать нечего.
«С алкашом идти в разведку…»
Иван Кузнецов, командир взвода, старший прапорщик:
– Контрактники… Были такие, что прямо говорили: «Приехали за деньгами». С одной стороны их можно понять: развал Союза, безденежье. Были такие, что каждый день находили выпить, я некоторых и трезвыми не видел. Какую-то аптеку принесли, ящик спирта. Зайдёшь в палатку – он спит, проснётся, стакан махнёт, и спать. Майор Паков у таких просто рвал документы: «Уходи отсюда! Ты мне не нужен». Не дай бог с таким алкашом завтра идти в разведку.
А вот срочники, особенно механики-водители – приходят с боевых, и не есть садятся, а оружие чистить, технику готовить. И никто их не заставлял, сами понимали, что завтра тебе ехать на боевую операцию, подведёт оружие или техника – сам погибнешь и товарищей погубишь…
«Хотел заработать на жизнь, а получилось – на смерть…»
Евгений Липатов, старший разведчик-пулемётчик, рядовой:
– В нашей роте тех, кто отслужил год, осталось всего восемь человек, плюс полуторагодичники, тоже несколько человек. Пришли контрактники – кто в первую кампанию был в Чечне, кто в Абхазии, кто в Афгане. Были такие, что без войны уже не могли жить. Где какая-нибудь война – они туда.
У нас костяк из контрактников подобрался хороший. При первом задании – стычка, перестрелка, они сами уже соображали: стоит ли оставаться? И такие отсеивались. Оставались те, кто для себя решил конкретно. А потом нормально стало. Жалко было молодых погибших контрактников, кто только что семью завёл. Сидишь с ним, разговариваешь, а завтра – нет его. Для чего ты сюда приехал, за деньгами? Но мало ли что здесь может случиться! Ладно мы, срочники, ни семьи, ни детей. Хотел заработать на жизнь, а получалось – на смерть…
Михаил Курочкин, гранатомётчик, рядовой:
– Один парень отслужил срочку, денег нет, а жениться надо – и пошёл зарабатывать на свадьбу к нам в батальон контрактником. Неделю у нас побыл – уехал грузом «двести»: прямое попадание из гранатомёта. Заработал себе не на свадьбу, а на поминки… Яскевичу оставалось два года отвоевать до военной пенсии. Он единственный в роте, у кого был краповый берет. Погиб под Дуба-Юртом, оставив дома сиротами четверых детей.
Однажды Президент России Владимир Путин, вспоминая начало второй чеченской кампании, с горечью сказал: «Армия в стране – миллион четыреста тысяч, а воевать – некому…».
«Военкоматы набирали пьяниц и бомжей…»
Александр Соловьёв, командир разведывательного десантного взвода, старший лейтенант:
– В начале кампании мне случайно довелось говорить с одним генералом из Генштаба. Я спрашивал, почему нам присылают не боеспособных обученных солдат, а собирают со всей страны контрактников, кого ни попадя, лишь бы согласился ехать в Чечню. Генерал отвечал примерно так: «Начался конфликт в Чечне. Чтобы разгромить бандформирования, по нашим расчётам требуется 80 тысяч штыков, не считая техники. Мы стоим вокруг карты, и в воздухе один вопрос: где взять эти 80 тысяч штыков. В России! Чечню можно одним пальцем закрыть на карте, давайте 80 тысяч солдат, и – проблема решена, но где взять 80 тысяч? В чём дело? Смотрим по карте дислокацию войск. Тут дивизия – кадрированная, здесь – кадрированная. В других – офицеров нет, увольняются, солдаты бегут. На карте – армии, группировки, дивизии, а воевать послать некого. Из деревень в армию призывают с дистрофией! Первые три месяца солдата откармливаем, чтобы он хотя бы сапоги мог носить. Один деревенский парень мне сказал: „Ничего себе, здесь каждый день мясо дают!“. Сначала срочников послали воевать, но пришлось вернуть: что это за солдат – всего полгода служит, винтовка с ногами, не поймёшь, кто кого несёт. Вот и пришлось собирать контрактников, да, порой со СПИДом, сифилисом, гепатитом, уголовников, но лишь бы только закрыть людьми эту дыру».
Настоящих, подготовленных солдат в стране как будто и не было. Военкоматы, в основном, набирали контрактников – пьяниц, бомжей, убийц, уголовников, зачастую прошедших медкомиссию формально. А ведь при ранениях кровь берут у тех же солдат-товарищей. Брали всех, и даже разрешали подписать контракт на полгода, хотя минимальный, по закону – на три года. Многих набирали в один конец. Захочется иному такому «воину» пострелять по людям, приползёт в деревню и давай стрелять по всем подряд из автомата, просто так. И таких «шутников» хватало. Наркоты нажрётся, и давай «творить чудеса». В лучшем случае ему сами же ребята переломают кости и бросят в вертолёт. Приедет такой «воин», один день побудет в батальоне, напьётся, хватается за оружие, его разоружают и – в вертолёт. Один день попил в Чечне водки – и он ветеран.
Сначала таких, кто шёл действительно воевать – было 30 процентов, остальные мусор и шваль. Конечно, были среди контрактников и очень хорошие ребята. И я очень горд, что судьба свела меня с ними. Приходили бывшие менты, тыловики, бывшие десантники, все бывшие, но разведчиков, кто срочную служил в разведке – единицы. Пришёл такой дядя 35 лет, служил в милиции. Он рвёт на себе одежду, орёт – «духи»! «духи»!». И как этому дяде объяснить, что надо делать в разведке? Как хочешь, а с ним завтра идти в поиск. И шли. И получали по зубам. Потом они работали всё лучше и лучше. Срабатывал и механизм выталкивания из группы таких, кто не может к нам притереться. Ребята понимали: от того, что этот дядя не может или не хочет делать так, как хочет командир, в итоге погибнут все. И происходило отторжение. Бывало и так: приходят ребята к такому, который не вписывается в группу и говорят: «Жить хочешь?» – «Хочу». – «Иди к командиру и отказывайся идти с нами на задание». В процессе жития, конфликтов, неурядиц было видно, кто с кем может разговаривать, вместе работать, кто за кого может глотку порвать. Однажды в группе выявили наркомана. Он из аптечек у своих же товарищей вытаскивал тюбики промедола, протыкал их, выкачивал наркотики и закачивал воду. Ему переломали все рёбра, бросили в вертолёт и отправили обратно в Россию.
Елена Чиж, начальник медслужбы батальона, капитан:
– Это был грузин, стервец. Зашли к нему в палатку и под матрасом нашли два-три пустых тюбика из-под промедола. Для меня это был шок.
Обезболивающие – промедол, мы получили в Моздоке. А когда поехали, со мной было всего три ампулы. Получили 600 ампул, и сдуру я промедол сначала раздала – когда начались боевые выходы. Сначала выдала и в тыловые подразделения, потом их пришлось забирать, чтобы не использовали не по назначению.
«Мне предложили выбрать войну или тюрьму…»
Александр Соловьёв:
– Одна партия контрактников была – настоящие уголовники. Один из них прямо сказал: «Мне предложили выбрать войну или тюрьму. Я выбрал войну». Другой на второй день меня спрашивает: «Командир, когда вы нас на мародёрку отпустите?». На сафари мужик приехал! – «А что, там за это сажают, а здесь можно!». Такие «воины» полностью на совести военкоматов.
Прилетает вертолёт, а перед посадкой я трое суток эту вертушку вылавливал, все маршруты рассчитывал, чтобы эту «корову» «духи» не сбили. Выгружается толпа «контрабасов», и они уже расписаны, кто в какую роту. За меня всё решали, приходилось брать из того, что дают. Смотрю – стадо ободранных чумарей, глаза – как на именины приехали. Через день их обратно в вертолёт, как тесто засовываем.
Владимир Паков:
– Когда я в конце февраля вернулся из госпиталя, за один день уволил 32 человека – за хищения боеприпасов и пьянки. Контракт элементарно можно было прервать. За пьянку – сразу. Один контрактник мне сказал: «Я буду только на кухне, на боевые не пойду». – «Ты воевать пришёл или на кухне сидеть? Свободен!». Обстановка в Чечне не способствовала воспитанию личного состава, жизни бы людей сохранить.
А шли к нам – из-за нищеты. Были такие мужики, что рассказывали: в деревне за работу получали по 20 рублей в месяц и осенью мешок чего-нибудь. Военкоматы брали всех, кто хочет.
Каждый человек, когда выпьет, ведёт себя по-разному. Попробуй угадай, что у него в голове, когда выпьет? Может быть, он за автомат возьмется! А если в горы утром, то вечером даже если всего 50 граммов выпил – уже тяжело идти, подведёт товарищей, надо же много на себе нести – оружие, боеприпасы.
Алексей Трофимов:
– У нас в роте был костяк, хорошее управление, мы хорошо знали друг друга. Да, были среди контрактников отморозки. Александр Соловьёв, он великолепный психолог, в первый же день брал их на задание, ставил в такие условия, что наутро они уходили в другую роту или вообще уезжали. Оставались в роте те, кто пришёл не ради денег, а воевать именно за Родину, чтобы уничтожить бандитов.
Александр Хамитов, командир 2-й разведывательной роты, старший лейтенант, Герой России:
– В ноябре пришли первые контрактники. Люди были разные, но атмосфера в коллективе зависит от командира, поэтому никаких претензий у меня к своим солдатам нет. Ни один из них ни разу не подвёл меня. К срочникам относились, как к младшим братьям, берегли их, опекали. Хотя были и такие, кто пытался показать себя «супер профи». Таких хватало до первого боя, потом домой досрочно, по собственному желанию.
В общей сложности через батальон за вторую кампанию прошло более 800 человек – без малого три штатных состава. Такой была «текучка кадров» из-за качества присылаемых военкоматами контрактников.
«Офицеры России —
Вся надежда на вас…»
Как видели начинавшуюся новую кампанию те офицеры, кто прошёл первую чеченскую…
«Все рвались в бой…»
Александр Куклев, начальник разведки дивизии, подполковник:
– В первой чеченской кампании я не участвовал, был в других аналогичных местах. Главным для меня, думаю, что и для всех офицеров батальона, было найти своё место на этой войне, навсегда и безоговорочно заставить прежде всего себя выполнять эту опасную работу, сделать её будничной. В те дни мы об этом не думали, но это витало в воздухе. Поэтому офицеры были примером в выполнении боевых задач.
Вопреки требований Боевого устава, оргштатной структуры подразделений, все рвались в бой, да и задач было больше, чем командиров, способных их исполнять. Много раз отчитывал Самокруткина, за то, что он шёл на боевой выход без моего разрешения. Его задача – готовить людей на боевые, обеспечивать ведение разведки. То же самое неоднократно приходилось делать и самому.
