Валерий Иванов
Секретная папка СС
Пересекши не без легкости стену толщиной больше полуметра, друзья, спустившись по плохим ступеням, направились, как им показалось, к возможно обитаемой небольшой будке, расположенной напротив в метрах пятидесяти от них.
– Да, – выдохнул Нильсон, когда они спустились и остановились, чтобы осмотреться, – ты видел когда-либо подобное? Совсем другой мир, дружище.
Они оказались среди места, обросшего кустарниками, травой, деревьями, приветливо шелестевшими листьями над головами, их взору представился посеревший от времени забор, чуть поодаль от вышки доносился скрип дверцы от колыхавшего ее ветра. Изредка на кольях полусгнившего забора колючая проволока, видимо, часть ее местные жители уже успели растащить на свои нужды, представляла, что здесь некогда содержали заключенных. Приблизившись ближе к домику, из калитки огражденной забором будки, чудом сохранившейся от поселенцев, появилась немолодая женщина, в руке она держала ведро и небольшую лопатку. Обратив внимание на появившихся людей, она смотрела на них будто на внеземных существ. Ковбойская шляпа с полями Нильсона скорее удивляла ее, чем просто не ожидала встретить она здесь еще каких-либо людей из другой группы.
– Вы из комиссии? – спросила она с любопытством.
Иностранцы были немногословны. Фильчигану как педагогу по естествознанию приходилось изучать несколько языков, одним из которых, в частности, был русский язык. Но так как он был больше увлечен восточной культурой, то России он мало уделял внимания, как оказалось, зря. Здесь, куда, как оказалось, словно не разделяясь, было намного любопытнее пост империалистическое и социалистическое мировоззрение народа, во всяком случае, действия россиян были неожиданны, и тем они всегда заставляли находиться западников в аналитическом состоянии. Что иногда было бы и полезно такой возможностью понять, что ты есть и зачем ты здесь.
– Ми туристс, – сказал Андреас.
– А, – протянула женщина, как бы выходя из забвения, начиная осознавать происходящее.
Она выглядела по-простому, спортивные трико, обтягивавшие практически уже ставшую бесформенной от годов талию, но прикрывавший легкий рабочий халат практически скрывал ее недостатки, на голове косынка как головной убор. Но, несмотря на ее возраст, лицо ее было обаятельным.
– Шведы, финны? – гадала она, проявив дружелюбную улыбку.
Сейчас она, казалось, засыпет их своими вопросами, по всей вероятности, посчитав людей за коллег, что могло помешать американцам в их раскопках.
Нильсон и Фильчиган не могли ничего придумать, так как объясняться все равно бы пришлось на языке, мало им знакомом. Но женщина облегчила им задачу.
– Вы уж там своим скажите, чтобы… ведь эта история – наша и ваша история, ну, подумаешь, воевали вместе. Триста лет уже прошло, – женщина взяла ситуацию в оборот, она подошла к спутникам ближе.
Сиявшая на ее лице воодушевленная улыбка обнажив белые зубы, оттого, что, как посчитала она, древним форпостом занимается не только их бригада с полным энтузиазмом, но здесь и представители иностранной коллегии краеведов.
– Да, да, конеиешно, – поспешил отозваться Фильчиган, желая поскорее отвязаться от женщины.
– Ну, ладно, – махнула она лопаткой, – пойду дальше раскапывать. А нас тут всего десять человек, да и то ребята все с третьего курса. Но какое значение это имеет, если нашу молодежь привлекает наша история, это же здорово! Значит, за свое будущее мы можем быть вполне спокойны.
На этом, казалось, беседа подойдет к своему завершению, как неожиданный вопрос женщины привел друзей в еще большее смятение:
– А вы какую часть крепости хотите обследовать, если не секрет?
На ее лице скрылась улыбка, но выражение ее изображало любопытство. Фильчиган принялся быстрее вспоминать все знакомые и не знакомые русские слова, чтобы женщине ненароком не вздумалось примкнуть к их дуэту, как подумал он, или же, того хуже, она станет уговаривать присоединяться к их компании, что, естественно, не входило в их планы.
– Ми есть интерестинг зэ норд часть, – осведомил ее Андреас в надежде, что там, в интересующей их части форпоста, не работают ее люди.
– А-а, – отозвалась женщина, – северная часть, значит.
– Да, севиер ост парт, – дополнил Фильчиган.
В разговоре с женщиной оглядывая местность, он уже предположил, что ее команда не планирует на то место, куда они с Нильсоном собираются добраться, но и успокаивающего здесь было мало – такая маленькая, но активная студенческая бригада может работать только в том месте, более подходящем для раскопок. А значит, здесь им придется нелегко.
«Интересно, – подумал Фильчиган, – догадывается ли об этом Бен».
– Ну, всего вам хорошего, коллеги, – на ее лице, кроме дружелюбия, вырисовывалось явное недоумение. Все же предположив, что ученые иноземцы могут быть более серьезнее отнестись к поискам артефактов, поспешила предупредить их о возможной опасности от заболоченных мест, попрощавшись с ними, она направилась в проем, где еще пару лет назад был транспортный въезд на промышленную зону бывшего уголовно-исправительного заведения.
***
– What fucking shit, – выругался водитель иномарки, когда разговор напарника с контролером на берег по пропускам явно затянулся.
– Что там у вас, почему так долго? – спросил водитель второго, когда тот вернулся в кабину.
Тот явно был чем-то расстроен.
– Говорит, что такса за ночь поднялась.
– Ни хрена себе, – возмутился водитель белого Renault, – а ты заметил, нет, ты заметил, Фрэнк, как тот типа Фиата без проблем с ним расплатился и уехал, как будто бы даже и не торчал тут!
Напарник пожал плечами, он, оперевшись о дверцу локтем, закусывал палец, о чем-то размышляя.
– Ладно, поехали, – водитель плавно перевел небольшую рукоять коробки передач.
– Ты не спросил, куда они поехали? – спросил водитель, успокоившись.
Машина, взвизгнув колесами, через секунды две уже была на берегу. Фрэнк высунул палец изо рта.
– Ты здесь видишь еще где-нибудь дорогу? – безучастно спросил он.
– Ладно, приятель, едем направо, – сказал водитель.
Автомобиль вырулил на темное, состоящее из плотной земли и гравия полотно, называемое дорогой.
***
– Я думаю, нам надо обойти вот эту лачугу, – Бен указал на деревянное строение, откуда появилась женщина, – иначе мы можем встретиться со скаутами. А это, сам понимаешь, Андрес, вопросы «кто мы?», «куда мы?» пожестче вопросики будут, когда мы уже с детьми встретимся.
– Да, вероятно, Бен, – Андреас огляделся вокруг, – но что ты скажешь про то, что нам нужно будет оказаться посередине бастиона?
– Что ты имеешь в виду? – не понимал его Нильсон. – Разве мы ищем не вход в подземелье, где нас ждут врата в потусторонний мир?
– Да нет, все правильно, Бен, но, – Фильчиган не знал, как досказать, что путешествие на край города является всего лишь частью их пути.
Фильчиган заискивающе посмотрел на друга.
– Понимаешь, Бен…
– Что? Что ты хочешь сказать, мой друг? Что наше путешествие не имеет никакого значения и ты все это выдумал? Потому что тебе наскучили тесные своды колледжа и тебе нужен напарник? Чтобы тебе избавиться от одиночества или…
Внезапно Нильсон замолчал, он заискивающе посмотрел на друга, в уголке рта появилась ухмылка.
– …или же ты до сих пор не можешь забыть о своей Ангелике? – спросил Нильсон не без осторожности.
Он знал, что эта девушка была частью бессонных ночей Фильчигана на протяжении восьми лет, где пять из них он мог видеть ее в университете, и два года спустя она вновь напомнила ему о себе, промелькнув однажды на экране телевизора в спикер-шоу Мак Дауэлла в рядах приглашенных по проблеме регламентации домашних животных.
Фильчиган потупил взгляд. Отчасти его друг был прав. Но дочь капитана третьего ранга все же понемногу оставляла его сердце, но сейчас Фильчигана обеспокоило то, что секрет эсэсовской папки был лишь мистификацией.
Когда Андреас встретился с действительностью – стеною форпоста пережившей свое время, но теперь казалось, склонившейся перед годами забвения. И теперь даже найти что-либо напоминавшее буквы или символ средь руин было маловероятным. Обо всем этом он только сейчас поведал своему другу.
– Но пойми, Бен, – оправдывался он перед молча выслушавшим его рассказ Нильсоном, – в «Википедии» вообще мало фотографий крепости, а те фотографии, что мы с тобой видели в библиотечном журнале, были сделаны при царской России в единственном экземпляре.
У Фильчигана был взгляд опустошения, как предчувствие провала с ощущением вины. Но насчет Нильсона он ошибся, это человек авантюрного характера, несмотря на взвешиваемый менталитет тем, что в молодости перед поступлением в университет он выбрал изучение реакции материй, вместо аналитики и философии, дух путешествий еще больше зародился в нем, когда тот понял, в чем дело. Однако потайная схоластичность его натуры, как всегда, спешила к выводам. Но на этот раз повествование его друга было явью, они не на своей Родине, а там, где зимой воздух остывает при температуре до сорока градусов ниже нуля.
***
1684 год. Палаты Московского Кремля. Последний потомок Рюриковичей, сын Василия Рюриковича Иван, задумавшись, прикрывшись ладонью, пытался сконцентрироваться, анализируя дела прошлые и будущие. Появившись в его палате, князь Шуйский не спешил оповещать о себе. Но царь, внезапно открыв глаз, направленный на князя.
– Проходи, Василий, – не спеша пробормотал российский царь. – Что, библиотека моя вывезена?
– Все как сказано тобой, царь. Два обоза, один из которых с пушниной соболиной для народа Новохолмогорского ровно в срок вчера вывезли. Через пять дней на месте будут, а там к зиме и на Соловецкие острова подадут книги твои, батюшка.
– Хорошо, князь, – сказал царь.
Он встал из-за стола. Свет от солнца из-за плотной слюды в оконце едва пробивался в его комнату. Скоро мамка-повариха должна принести ему напиток, поддерживавший его силы. Пройдясь по комнате, он вдруг почувствовал снова легкое недомогание, уселся за стол. Тонкий слой пыли был заметен в луче утреннего света. Не заправленная кровать предполагала, что царю был необходим постельный режим. Он то и дело, походив по комнате, садился за письменный столик, под которым когда-то еще в детстве пытался спрятаться, играя с родителями. А когда на его отца наступал ярость, то в гневе Василий III часто бросал чернила об этот стол, что, вероятно, его успокаивало. Кое-где пятна до сих пор остались.
Сделав три шага в сторону, о чем-то думая, Иван IV снова поспешил к столику как к спасательному островку, почувствовав легкое недомогание.
– Помнишь, Василий, богомольцы были у меня из тех мест? – спросил он Шуйского.
– Да, царь, как не помнить, после них-то у тебя здоровьице вроде как и стало поправляться.
Царь откинулся на мягкую спинку резного стула, обтянутый бархатом.
– Да, – протянул он, – казанская царица вдоволь прокляла меня, помутив мой разум. А ты знаешь, князь, чую я, нынче в Новгороде и вовсе сына моего не было, что враги мои наплели, будто Солониха там спрятала его. Знал ли?
Царь оторвал взгляд от потолка. Князь с желанием доброго здоровья царю не без опаски смотрел на него, когда тот вновь обратился к нему. Стоя чуть поодаль от входной двери, он мял мурмолку в руках. Забыв, не отважившись, припоминая времена опричнины во время сегодняшней аудиенции, предложить оценить орнамент печи их хором по просьбе жены. Дочь некоего боярина Себастьянова, едва попавшего под волчий оскал4 подручников царя, вскоре лишившись также и брата, вышла замуж за зеленоглазого Шуйского во избежание очередных потерь в семье, угадав с замужеством для личной жизни.
– Не ведаю, царь-батюшка, – поспешил ответить князь. Чем был рад своей некомпетентности.
Царь вновь обратился к потолку, будто видел там нечто, что помогало ему в принятии каких-либо решений.
– Люди те, богомольцы, – царь вновь обратил взор на присутствующего человека, – что прибывали ко мне из Пинеги. Надумал я сегодня ночью: пусть град их будет называться Архангельском. Место то на Руси, – царь задумался, – значимо…
***
Конец лета был весьма еще теплый, и даже приближение к сентябрьским дням предполагал сохранять такую же погоду. В полдень ярко светило солнце. Воздух была нагрет до девятнадцати градусов, что с легким ветерком приводя нервные клетки в порядок.
Узкая тропа из посеревших от времени деревянных мостков, проложенная по периметру бывшей зоны, давала исследователям возможность делать легкие шаги, чтобы пройти к концу забора, где поодаль виднелась будка, еще сохранившаяся после переноса всей колонии, возвышавшаяся на четырех железных опорах.
– Я думаю, Бен, нам нужно пробраться вон к тому развалившемуся зданию, так как я полагаю, что это и есть бывшие офицерские дома, если смотреть по карте, – сказал Фильчиган, изучив еще раз на распечатку копии, найденной в интернете.
Он указал в сторону по правую руку, где виднелось разрушенное каменное здание без крыши, покрытого мхом и травой.
– Э, так мы там себе все переломаем, приятель, – подумал вслух Нильсон.
Чтобы добраться до заброшенного здания, по-видимому, ранее еще служившего, пятьдесят лет назад, а быть может, и больше каким-нибудь небольшим заводом, необходимо было перейти остатки арматуры, покрытые коррозией, разбросанной по сторонам, в густой зелени, пробраться сквозь кустарники, успевшие за небольшой период покрыть местность.
– Но а все же, Андреас, почему ты вообще полагаешь, что нам именно туда, может, не стоит ломать ноги? – спросил Нильсон.
– Ну как же, вот, – Фильчиган достал из нагрудного кармашка клетчатой рубашки, под жакетом, свернутый листок бумаги, это была копия немецкого документа, – официе гомайнде! – прочитал он.
– Эх, если бы еще что-нибудь в виде цифры, мы бы узнали, в каком именно здании нужно искать символ, – продолжил Фильчиган.
Андреас задумчиво всматривался вдаль, однако не спешил пробираться по неровной местности. Убрал челку со лба, которая часто спадала.
– Я лично думаю, где время помогает схоронить тайны третьего рейха… – размышляя вслух, Фильчиган предполагал следующее направление, но что-то его останавливало.
Сделав несколько нелегких шагов вперед, они едва не увязли в болотине, Нильсон, как всегда, позволил себе несколько горячих выражений, в которых упоминалась преисподняя.
– И вот я еще о чем думаю, Бен, – сказал Фильчиган, стараясь делать осторожные шаги, – как бы часть, эх… – сделал он очередной шаг, держась руками за край бетонной стены, – «мозаики» не оказалась где-нибудь в стенке местной печи.
– Что значит стенки печи? – не понял его Нильсон.
Он уже присматривал, где бы легче пройти к развалинам. Но тут же, остановившись на голос друга, но успел занести ногу, чтобы перешагнуть выглядывавшую из травы арматуру, покрытую ржавчиной. Затем обернулся, недоуменно посмотрев на спутника.
– Ну, я сужу по тому, что осталось, точнее, что нам досталось, – как бы виновато, пояснил Фильчиган.
Нильсон еще раз оглядел место, где они с товарищем оказались.
Бетонную стену разрушенного здания покрывала эрозия, где-то в хаотичном состоянии лежали остатки посеревших балок, досок, куски известнякового кирпича. Он присел на край углубления в стене.
– Эх, – вздохнул он, – курнуть бы сейчас.
Нильсон порылся в карманах брюк, как и в кармане пиджака.
– Да вот лет уже как двадцать ни одной сигаретки…
Вдруг Фильчиган заметил сквозное отверстие чуть больше современного кирпича. Дыра была разворочена так, как если бы из нее пытались вытащить отдельный кирпич или камень, которыми была выложена часть основания бывшего здания. Как можно тщательнее исследовав отверстие, Фильчиган пришел к заключению, что это была всего лишь вентиляционная шахта или сливной канал, где, возможно, некогда было нужником.
С того времени, когда они проснулись в гостинице, прошло больше четырех часов. На циферблате Фильчигана стрелки показывали начало третьего дня, но их исследование, казалось, зашло в тупик.
– Может, перекусим, Андреас? – спросил Нильсон, потерев колени ладонями и слегка постучав по ним, сбивая таким образом нервную дрожь, – хотя, – сквайру уже не хотелось смотреть ни на стены, ни на своего друга-неудачника, – пока мы это будем делать, приятель, у нас начнутся совсем другие поиски. А вот кому нужно будет искать нас в этой глуши…
Нильсон, казалось, еще немного – и сдастся и повернет в сторону такси, но вместо этого он как ни в чем не бывало достал из сумки пирожок и пакет апельсинового сока, принялся обедать. Фильчигану еда, несмотря на его худощавое телосложение, никак не лезла, он лишь сделал три глотка предложенного Нильсоном сока.
– Так дело не пойдет, мы и до вечера не найдем ничего, что нам может помочь, – сказал Фильчиган.
Взмокшая от пота челка Фильчигана, теперь чаще стала спадать ему на лоб. Съев один из пирожков с капустой, Нильсон похвалил местную кулинарию.
– Да, моя Инесса таких штук отродясь не видела, – сказал он, прожевывая еду, – все одни круассаны предпочитает, но она делает замечательный мусс, такой вкусный…. Ты когда-нибудь пробовал мусс из клубники, Андреас? Вот раньше, помню, в молодости она меня этой стряпней и завела к себе под «крылышко», – растянулся в улыбке педагог по физике.
– Разве вы не по любви женились? – удивился Фильчиган.
– Ну что ты, друг, конечно, по любви, как же без любви-то мы могли жить все эти восемнадцать лет, – ухмыльнулся Нильсон, глянув на спутника осуждающим взглядом, – а стряпня ее так понравилась тогда, да и сейчас нравится, что мне захотелось признаться ей в любви, и я сделал ей сразу же предложение.
Фильчиган глубоко вздохнул, и почему-то сразу захотелось немного перекусить. Он принял из рук друга другой пирожок, начиненный яйцом, и не заметил, как съел его.
– Да не переживай ты так, Андреас, будет и у тебя семья, вот найдешь туннель или, как его, проход… – Нильсон улыбнулся, ему хотелось съязвить по поводу канала, но, наблюдая за внезапным приступом меланхолии товарища, решил оставить шутку.
Сквайр поднялся, потянулся, пока социолог пережевывал сырный бутерброд, похожий на хот-дог. застыв в позе горделивого орла.
– Послушай, Андреас, я вот простой учитель по физике, – Нильсон наконец расслабился, – и в немецком мало что понимаю, его приходилось изучать лишь в начальных классах, но не кажется ли тебе, Андреас Раул Фильчиган, что есть нечто странное в этом офицерн… как его?
– Официо гемайнд? – уточнил Фильчиган.
– Да, офици… – Нильсон задумался, действительно ли это слово ему интересно, – что оно вообще означает, Андреас?
Нильсон поднялся и потянулся, как бы между прочим растянув улыбку, заметив любопытствующий взгляд друга, тем самым показывая, что у него нет никакого желания для каких-либо загадок.
– Ты же ведь у нас знаток языков.
Гадая, что подразумевает в своем вопросе сквайр, Фильчиган опустил голову, пожал плечами.
– Только то, что я и перевел, община сотрудников, – обратился он к другу.
Нильсон посмотрел на возвышавшееся над ними прозрачно голубое небо, на часы. Солнце находилось в зените, что соответствовало полуденному времени, на стрелках Нильсона часы показывали без шестнадцати минут третьего. «Если так дело пойдет, – думал сквайр, – и я пробуду в этой дыре, только лишь чтобы узнать северное море, то эта моя большая ошибка». Он попытался забраться на обросший мелкой зеленью некогда служивший основанием строения камень, ухватившись за край развалившейся стены, тут же отстранился, почувствовав неприятную влажность на ладони.
– Вот чертовщина, раздавил, наверно, кого-то, – предположил Нильсон с брезгливым выражением лица, отряхивая ладонь другой ладонью, – или тут все покрыто мхами. Если будем ланчевать, нужно найти какую-нибудь воду.
– Гемайнд… – социолога вдруг посетила внезапная мысль.
Андреас обратился к напарнику, тот, уже оценив оживленность приятеля, старался не сбивать его вопросами, зная, что тот, сосредоточившись, может выложить ему все, что придет ему в голову, даже если это покажется невероятным, но интересным.
– Бен?! А что если примечание «offizier gemeinde» звучит в переводе не как офицерские палаты, а «офизир» означает «главенство»… Кто знает, что немцы считают то, что русские считают за другое?
Сквайр не мог понять, что имеет в виду социолог-философ.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он безучастно.
– Не знаю, – признался Фильчиган, – но я подумал, а что если… ведь так-то «гемайнд» по-немецки означает общину и церковь…
Легкий ветер, пробежавшись по волосам путешественников, словно надоумив учителя физики.
– А что если это словосочетание как?..
– Офизергемайнд, – добавил Фильчиган.
– Означает главную общину, в смысле церковь, – догадался Нильсон.
– …или центральную церковь, если в нацистском документе ведется речь об этом форпосте, – подытожил Фильчиган.
– Точно! – обрадовался сквайр открытию. – Но, – он тут же задумался, – но что это нам даст, Андреас, ты знаешь, где располагалась центральная церковь?
– Кажется, я знаю, – Фильчиган встал с помятой куртки, разложенной на камне, – заинтересовавшись бастионом, я немного стал изучать его по интернету, так вот, Бен, посередине крепости действительно стояла церковь Петра и Павла, построенная по европейскому стандарту, это была англиканская церковь! Теперь мне становится ясно, почему к слову «офизергемайнд» была приписана цифра 4…
Фильчиган обрадовался своему открытию, но более тому, что оно появилось только сейчас, когда они находятся в России и даже в самой Новодвинской крепости, собственно, где и решится их дальнейшее путешествие. Но Нильсону же, наоборот, было все непонятно. Однако радость друга обнадежила Бенджамина, тем что наступил конец их путешествию. И он уже хотел предложить товарищу сворачиваться восвояси, утешая себя из-за их провала, тем, что за всю свою жизнь ему все-таки удалось побывать на родине Ломоносова. Но он посмотрел на друга так, как ждут люди, ожидающие развязку очередной серии сериала, зная: если Фильчиган обрадовался своим мыслям, значит, дальше будет продолжение и, возможно, все-таки конец у этой истории будет как всегда потрясающим.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он.
– Понимаешь, – Фильчиган, выдержав паузу, поразмыслив, обратился к Нильсону, – крепость была одобрена Петром Первым для постройки ее немецкому архитектору, а на западе, в свою очередь, если тебе немного известно, Бен, в те времена знать увлекалась масонским движением.
Бен шутя поиграл бровями, делая вид что пытается что-то вспомнить, пока тот о чем-то думает.
– Ну, кажется, я припоминаю, Френсис Тамболти, английский врач, потрошитель проституток, было мнение, что он был причастен к масонскому движению, только из-за этого не могли доказать, что он был преступником, потому что орден…
– Возможно, – Андреас даже не заметил исторической осведомленности своего друга, когда в другое время он бы удивился этому, но в этот момент его интересовали только его догадки.
– Видимо, Екатерина, его жена, преследовала это движение, – размышлял вслух Фильчиган, – поэтому сейчас так трудно догадаться, что эта цифра, скорей всего, означает литеру d, если опираться, конечно, на тарический алфавит.
– Что за тарический, что это еще за алфавит? – недоумевал Нильсон.
– Он использовался у масонов как шифровальный подбор, а, неважно, – Фильчиган не хотел углубляться в познания истории, даже считая их интересными, так как боялся сбиться смысли.
– И, – вновь задумался философ, – если к слову «гемайнд» добавить слово «деморшие», получается «гемайндеморшие», то есть ктитор. Это слово переводится как староста, секретарь, то есть речь в документе идет о церковном пасторе?! Бен, это гениально! И если это так, надо искать, кто же был главным служителем церкви в то время… Как узнать?
Открытие друга Нильсону ничего не говорило, наоборот, это его еще больше озадачило, он не знал, что ответить.
Друзья, не мешкая собрав вещи, немного обдумав, решили направиться на западную сторону бастиона, где велись раскопки группой студентов, в надежде, что они еще там.
На часах Бена Нильсона стрелки показывали четвертый час дня. Вновь обойдя одноэтажную деревянную постройку, им не пришлось гадать, находится ли здесь команда университетских энтузиастов. Вдалеке они заметили удалявшуюся от них девушку, и, недолго думая, друзья, посмотрев друг на друга, поспешили в ее сторону.
***
Фэргат, водитель автомобиля ВАЗ пятой модели, оперевшись на машину спиной, сложа руки, задумчиво и умиротворенно глядел на заросшее футбольное поле. Когда он заметил возвращавшихся к нему американцев, он, тут же открыв переднюю дверцу, юркнул в кабину, успев повернуть ключ до того, как путешественники поравнялись с еще уцелевшими главными железными воротами в прошлом промышленной зоны УИНа, открывавшими доступ к тропе через некогда искусственно вырытый ров, ведший к летним воротам самой крепости.
– Э-э, – Фильчиган старался подобрать слова, объясняя хорошо понимавшему, но плохо говорившему по-русски азербайджанцу, – понимаете, ай эм нид, сам э… чёрч. Э-э… цьие… цьие…
– Церковь? – с трудом понял его водитель.
– Yes, yes, цьирков, да, – обрадовался Фильчиган взаимному пониманию.
Ему трудно было представить, что в небольшом городе чуть меньше площади Вирджинии уживаются две разные религии и имеют дружественное соседство между собой. Фильчиган предположил, что где-то в христианском городе располагается маленькая мечеть, и посчитал, что лишний раз не помешает уточнить название сооружения, но был весьма удивлен осведомленностью таксиста.
Автомобиль, развернувшись у некогда двухэтажного деревянного здания, направился обратно в город. Путешественники еще раз внимательно, не отрывая взгляда, изучали остатки зоны поселка Конвейер. Где-то оставшиеся железные клинья и колючая проволока, раскинутая по верху еще сохранившихся от поселенцев досок внутреннего забора, изредка пропускали вид кирпичных, опустевших бараков жилой зоны. Как когда-то двести лет назад такими же опустелыми выглядели дома и казармы в самой крепости после ее упразднения.
Минут пятнадцать друзья ехали по чуть более ровной поверхности дороги, уводящей их от древнего форпоста Северной войны.
Каждый был под впечатлением своих мыслей, но Фильчигану не довелось до конца поразмыслить о том, что их поиски все дальше и дальше уводят их от истины или наоборот, приближая их к ней. Слишком уж долгим казался путь упрямому, но охотником до открытий Фильчигану. На этом его мысли превратились в хаос, когда машина, вновь попав на ухабистую дорогу, то и дело заставляла подрыгивать пассажиров на своих местах .
На понтоне, Фэргат, заметил Фильчиган, не высунул локоть в дверное окно машины, а оставил держать руки на руле. Не придав этому значения, откинувшись на спинку мягкого заднего кресла, сквозь приоткрытое окно стал всматриваться в просторы водной глади, строения дальних домов, которые издали выглядели серыми и заброшенными из-за своей несвежести,.
Густота зеленой хвои, расположенной вдоль берега, успокаивала, и легкий ветерок, залетавший сквозь приоткрытое окно, наполнял американца свободой и умиротворением.
«Как здесь хорошо и прекрасно, – думал Фильчиган, – здесь нет такой оживленности, как у нас на пляже, да и спокойствие такое только у нас в парке. А здесь живут просто… семьями».
– Может, выйдем, подышим свежим воздухом, а, Андреас? – предложил Нильсон, словно забыв о сбивчивой дороге.
С его стороны окно оставалось наглухо закрытым. В ответ Фильчиган помотал головой. Ему не хотелось в этот момент ни о чем думать, только впитывать в себя вид пейзажа. Зная отношение к своей жизни россиян и экономику страны, он не решался выйти наружу, и единственным ответственным за свою жизнь лицом он считал водителя этого исчерпавшего себя автомобиля. О чем, конечно, азербайджанец и не догадывался.
Наконец легковушка, съехав с понтона на ровно уложенные цементные плиты, завернув налево, обогнув другую колонну машин, ожидавших переправы, оказалась на знакомой дороге. По памяти они, подготовившись к очередному подскоку колес, американцы мечтали поскорее проскочить мост с такими же неровностями, а там уже недалеко и до центра города, где дорога иноземцев уже могла не беспокоить.
Проехав знакомый заброшенный завод, где на одной из двух труб проявлялись цифры «1970», путешественники не заметили, как от края примыкающей к основной дороге у забора, ограждающего остатки разрушенного дома, затихший белый Logan начал движение.
– …Боб, следи за дорогой, в Техасе расслабимся, – человек в строгом сером костюме сделал замечание водителю белого Renault, заметив, сидя справа от него, как тот провожал взглядом девушку в короткой джинсовой юбке.
Боб выкинул недокуренную сигарету, и они вырулили на главную дорогу. Но, проехав минут десять, водитель заволновался.
– Мне кажется, Фрэнк, или эта колымага ускорилась, – Боб оживился.
– Да, Роберт, если ты сейчас заметил, молодец, – съязвил непоколебимый напарник водителя.
***
Фэргат помнил, о чем они вели разговор с Юрием, увеличил скорость.
Фильчигана клонило ко сну, но мысленно он уже разговаривал со служителем церкви, что не позволяло ему расслабиться. Сквайр Нильсон, видя задумчивый вид товарища, решил отвлечься, наблюдая за проносившейся вдоль двухполосной дороги кустарной и рослой зеленью, бегущей по обеим сторонам , а по встречной полосе расположенный ряд заброшенных деревянных домов. Его лицо оставалось невозмутимым и спокойным до тех пор, пока водитель не свернул резко в сторону, чтобы обогнать идущую перед ними машину. Внезапный поворот машины в сторону словно вывел тело Нильсона из оцепенения, и, пытаясь вспомнить хоть какие-то слова по-русски, позабыв на миг, что он не в Штатах, узнать у Фэргата основания для неожиданного маневра.
– Что, что произошло?! – спросил он, выровнявшись на сиденье, наблюдая через заднее окно за удаляющимся транспортом.
Фэргат словно не слышал сквайра или просто не понимал, что тот ему говорит, не отрываясь от дороги, мчал автомобиль вперед, обогнав отходивший от остановки автобус. Водитель автобуса резко нажал на педаль тормоза, чтобы не допустить аварию, едва заслышав гудевшего мимо проезжавшего азербайджанца.
Водитель черной «пятерки», проводив взглядом через зеркало заднего вида набиравший ход автотранспорт, не снижая скорости с девяноста километров в час, вновь перестроился на дорогу, как только на подставке-чехле в телефоне заиграла мелодичная, напоминавшая восточную музыку мелодия.
Немного сбавив скорость, Фэргат включил мобильный телефон и тут же нажал на другую расположенную рядом клавишу. В маленьком динамике раздался знакомый американцам голос.
– Ну, Фэр, как дела? – спросил голос.
– Хочу кое-что правэрить, Юрий, – сказал азербайджанец, по-прежнему не отводя взгляд от дороги, обогнал еще одну машину.
