София Ивановна Крамская-Юнкер к полудню уже переступала порог дома, где продолжал снимать квартиру ее брат, на биржевой линии, работавший в то время в министерстве финансов департамента железнодорожных дел. Ему разрешили остаться в своей квартире, но одна из комнат была занята другой семьей, старший брат Николай съехал отсюда еще в 1910 году. Здесь все изменилось. Были сменены обои во всех комнатах, по коридору пробежал чей-то маленький мальчик, остановившись, рассматривая пожилую женщину. Девушка, одна из сожительниц квартиры, которая открыла дверь художнице, поправила вошедший в моду повязанный, как шляпка, платок со связанными уголками назад и вышла из квартиры. Софья Николаевна, окликнутая девицей, женой брата, удивленным взглядом всматривалась в лицо золовки. Из комнаты появился мужчина шестидесяти лет.
– Софья?! – произнес Анатолий.
София Ивановна, взглянув на брата, едва разрешила отодвинуть уголок губ, улыбка не получалась. Она еще до сих пор сознанием была еще там, в лагере. Домашний запах вместо прокуренных и тухлых стен бараков ударил в голову.
– Толя, что с ней?! – брат с сестрой не успели признать друг друга.
За два года отсутствия сестры за делами Анатолий практически не замечал, что Софии нет. В то время, что Крамская отбывала в местах далеких, ее квартира стала занята другими квартирантами, и ей пришлось вернуться в место ее детства и отрочества.
Обессилено спадающей женщине в прихожей, приведя в чувство, родственники помогли перебраться на стул, принесенный маленьким мальчиком. Жена брата попросила его. Придя в чувство, София Ивановна объяснила, что ее направили сюда жить. За ее здоровьем необходимо было наблюдение, но и она обещала помогать жильцам.
К лету София Ивановна Крамская чувствовала себя лучше, старалась давать уроки по художеству маленьким ребятишкам, чем приводила в негодование жену Анатолия.
– Ну, Соня, – говорил он жене, – понимаешь, я не могу ее выпроводить, комитет заставляет содержать ее, пока она не вылечится, а там, когда все будет хорошо, ее поместят в лазарет для заключенных, – успокаивал он жену.
Шло время. За те дни, что шестидесятилетняя женщина жила у своих родственников, все реже появлялась на улице и последнее время проводила в постели. Лишь иногда, ощущая недовольство со стороны квартирантов, она пыталась найти в себе силы, чтобы помочь брату. София Ивановна все больше жила скорей воспоминаниями последних лет, что ей пришлось пережить, нежели теми, где она чувствовала уравновешивание, контроль над существующим положением. О картинной галерее она уже и не вспоминала и даже скорей забыла, где еще юной, полной надежд и любви, вырисовывался помещенный ее отцом портрет его дочери. По другую сторону галереи был совершенно другой портрет, скрытый от понимания общества, под названием «Незнакомка».
Однажды попав на выставку, Иван Крамской, представляя свой новый шедевр, заметил в коридорах выставочного зала своего друга, до всего любопытного актера Александрийского театра Самойлова Василия Васильевича, которого, собственно, и пригласил в этот раз.
– Дорогой Иван Николаевич, – начал издалека его друг, когда, заметив его в фойе, приблизился к нему.
Самойлов отчасти также занимался изобразительным искусством. Он взял художника за руку и попытался изобразить проникновенное чувство, как к коллеге.
– Мне-то ты можешь признаться… Да кто же это, в самом деле, у тебя нарисован, – он выпрямился, лукаво сощурившись, пытаясь быть вкрадчивым к товарищу. – Слышал я, этой молодой особой является некая Варвара, фрейлина императрицы?! – сказал он вполголоса.
Крамской устало улыбнулся. Он даже не хотел представлять, как мог бы объяснить человеку, кто является прообразом его картины городской модницы с надменным выражением лица на фоне зимнего городского пейзажа. Выдержав паузу:
– Просто незнакомка, – сказал он.
В 1933 году Софья Ивановна Крамская-Юнкер скончалась от нервного срыва, за трое суток до этого поранившись при чистке рыбы и получив инфекцию.
Для изготовления обложки использована художественная работа автора