Валерий Иванов
Портрет «Незнакомка»
Все это хранило шестидесятилетнюю женщину до поры до времени. Влияние погоды в осенний период с участившимися дождями и моросью, холодом, необходимость хотя бы нормального питания угнетали художницу. Последний портрет репрессированной Марии Ицыной, сделанный в честь дня рождения подруги, дабы поднять ее настроение, казалось, уносил последние силы. Новый удар инсульта давал о себе знать. Приобретенный паралич обездвижил левую руку Софии Крамской.
В ночь на пятнадцатое октября она, собрав силы, тщательно продумывая каждое слово, принялась писать письмо на имя Екатерины Пешковой, бывшей жены Максима Горького.
Рыжик, так обычно называли друзья и знакомые маленькую дочь Ивана Николаевича Крамского Софию. Сам известный художник, портретист давал большее внимание своей дочери и стал уделять еще больше повзрослевшей. Ни много ни мало делая знаки внушения о продолжительности его творческого течения. К такому побуждению он пришел однажды, когда маленькая Софи впервые в пять лет взяла карандаш для набросков, предложенный художником.
Юная София Ивановна родилась в Петербурге, когда известность ее отца уже состояла среди столичной богемы. Сюда входили известные художники, писатели, актеры театра, в будущем кистью Ивана Крамского были исполнены портреты четы императорского двора и ее родственников. Одним из друзей Крамского был поэт Некрасов. В то время Некрасов был редактором журнала, включавшего произведения как отечественных, так и зарубежных авторов. Навестив его однажды, уделив ему некоторое время, узнав о болезни, Крамской пишет его портрет. Некрасов постоянно отшучивался, не зная, что спустя три недели его не станет.
Болезнь дочери художника заставляет оставить затею о ведении Артели, включавшей передовых художников того времени, отдававших свою работу образу современности. Иван Николаевич, разжигая борьбу со структурой Академии художников, предполагает, что живопись его времени теряет черту графического образа. Считая, что нужно этим искусством не только превозносить государство, но и чтоб их работа приносила прибыль.
С таким подходом или с подходом признательности к личности художника семья Крамского переехала на семнадцатую линию Васильевского острова. Здесь все словно изменилось, продолжала бурно идти работа, появлялись новые заказы, портретистика, ретуширование, преподавание, часто чередуясь друг с другом. Крамской все чаще, уделяя внимание психологически графическим, живым портретам, как бы соревнуясь с все больше прогрессирующей фотографией.
Поддерживая новое продвижение, товарищество художников оставшихся после Артели, Крамской пишет замечательные портреты, в том числе в 1876 году он начал портрет своей жены Софии Николаевны, законченный лишь десятилетия спустя.
В этом же году начат и закончен портрет Третьякова и помещен в галерею этого мецената, у которого висело много работ знаменитого художника, в том числе выполненные под заказ самого купца-передвижника. Маленькая Софи, увлеченно забегая в мастерскую отца, старалась приметить работу отца. После смерти сына Крамского внимание, казалось, переносилось на дочь. Впервые Крамской задумал уделить девочке больше внимания и приобщить ее жизнь к искусству.
Ранним весенним утром – Иван Николаевич не любил поздно ложиться, вследствие чего рано вставал – в это день, занимаясь в рабочем зале, заметил свою дочку.
– Сонюшка, дорогая, – Крамской отложил в сторону кисть от заретушированного частю наброска будущего женского портрета.
Крамской часто рисовал по фотографии, придавая яркие оттенки будущей схожести заказчика или своего друга. Этим летним днем была начата работа жены основателя художественной галереи, Веры Николаевны Мамонтовой Третьяковой.
После недолгого отрыва от работы занявшись дочерью, Крамской предложил порисовать ей в который раз, теперь с любовью наблюдая за ее стараниями.
– Так, Софи, веди карандаш, не отвлекаясь от линии. Вот так…
Иван Николаевич, выставив на небольшой свободный треножник кувшин, предложил будущей художнице сосредоточиться.
Девятилетняя девочка росла спокойным, иногда упрямым, но понимающим ребенком, далее взрослея, она чаще проводила время с отцом, нежели с братьями. Ее подруги – дочери мецената и друга Крамского Третьякова видели маленькую Софию, редко принимая ее в свое окружение, великолепие нарядов девочек – скорее вот что объединяло малышей.
Девочка росла, обретая нежность и миловидность. Шестнадцать лет проявили в ней молодую особу в расцвете. К концу августа 1982 года солнечный день в Ясной Поляне тульской области был в самом своем естестве тепла, и казалось, лето еще наберет свои силы и осень придет намного поздней. Крамской решил провести последние дни этого сезона и подлечиться свежим дыханием природы, к чему подталкивал писатель и его друг Лев Толстой, пригласив с ним дочь и жену. Здесь он замышляет, воплощая по приезде домой, картину мужчины типичного образа приусадебной стороны. Здесь же и отметила шестнадцатилетие Софи. Дружелюбная с дочерьми Толстого, она была проникнута их взаимностью. Однажды прогуливаясь с Татьяной Толстой вокруг большого пруда, заведя с ней беседу, у юной Софии вышел весьма трепещущий разговор с подругой, которая была на три года ее старше.
– Не понимаешь ты, что такое amour de tremblement4. Это значит, дорогая, если попадешь туда, то трудно из этого состояния выйти, – Татьяна, поймав взгляд девушки, поняла, что речь ее ей не понятна, – я имею в виду, если sentiments5 окажутся нетвердыми… Впрочем, решай, конечно, ты уже сама девушка взрослая.
Дочь графа Толстого, отчасти желала помочь наставить впечатлительную дочь художника на путь, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, но, несмотря на деловой подход девушки, она инстинктивно чувствовала, что терять силы на обучение весьма светской дамы, как Софи, делом бы являлось лишним. Татьяне был куда интереснее разговор с политико-общественным уклоном. Конечно, Софии это было неинтересно. Поэтому она отчасти старалась ухватить все поучения своей старшей подруги.
– Но как же дом, семья? Я думаю, каждая девушка положительного общества в свои подходящие лета имеет должно присматриваться к юным кавалерам. Потерять свою молодость, как в романе Пушкина, Татьяна, помнишь, в «Дубровском»?..
Татьяна и слушать не желала о произведениях как одного из знаменитых драматургов и прозаиков, так и ком-либо, светская культура ее мало интересовала, разве что перечитывая романы своего отца, она вдохновляла его как человека, занимавшегося своим делом или увлечением.
– Пушкин, mon bien6, был светским щеголем и плебеем, он был артист своего призвания, не спорю. Но не переживай ты так, дорогая, – на лице Софи Татьяне показалась печаль, – в жизни может случиться все не так, как, например, в произведении, и зачастую!
– Я не переживаю, – задумчиво сказала Софи, в чем была откровенна.
Они еще долго гуляли возле пруда, дойдя до поляны, не засиживаясь на скамье, встретив лохматого веселого пса возле фермерского дома. Татьяна с удовольствием вошла с ним в антураж приветствий, потрепав псу за ушком. София по своей памяти делала наброски этой картины, но так и не воплотила на полотно.
Наступал полдень. На веранде усадьбы Льва Толстого обеденный стол, как всегда, был полон яств. Намечался приезд Репина, но он приехал только к вечеру. Остановившись в усадьбе, в течение последующих двух дней он несколько раз пытался выследить Софию Ивановну и только к обеду третьего дня своего пребывания в Ясной Поляне, найдя ее читающей в беседке, пригласил на всеобщий обед, так и не осмелившись сделать предложение под венец. В это время Репин был женат, у него было четверо детей, но отношения с Верой Шевцовой последние года у них становились напряженными.
Так прошел еще один день. Стало холодать. София все меньше старалась выходить на прогулку.
Последний день вечерней трапезы был провожающим. Накрытый стол угощениями и вином, которое часто употребляли Репин и Крамской, делясь своими достижениями в области объединяющего их искусства.
– …Илья Ефимыч, общая тема покаяния – вот что нужно сейчас России. Взгляните на ее холма, нивы. Все это предрасположенность, к чему нас природа заставляет задуматься.
Иван Николаевич без хвастовства продолжал давать уже не такие значительные для бывшего ученика советы Репину, но скромные наводки для художественного созидания.
Репин больше внимания уделял в своей жизни товариществу передвижных художественных выставок, возглавленному некогда Крамским. Период осмысления просвещения, как считал Крамской, был необходим сейчас не столько для сбыта в плане экономическом, сколь для осмысления идеологий и самой жизни, на все это он намекал в разговоре в этот вечер.
На небе появилось зарево, подул прохладный ветерок, жена Крамского закуталась в плед. София, заметив, что из детей осталась одна, поспешила покинуть веранду. Вокруг лампы, выставленной на столе стали, чаще ютиться ночные мотыльки, похлопывая крылышками о горячую колбу керосинки. Разговоры, казалось, были закончены. Но по какому-то наитию собравшиеся люди не собирались оставлять друг друга.
Граф достал из жестяной шкатулочки сигарету, привстав, подкурил от лампады, висевшей над козырьком веранды, вновь сел в кресло.
– Швейцарская, – со сладострастием протянул он, хвастаясь, – прямо из Альп.
– Оставите, Лев Николаевич? – подхватил его Репин. – Попробую.
Толстой кивнул, согласившись, вновь задымил.
– Ой, а вы знаете, Лев Николаевич, сколько было разноцветных ламп развешано на коронации Александра в Санкт-Петербурге?! – сказала жена Крамского София Николаевна.
– Да, – подхватил ее муж, – это называется иллюминация. Новое производство небольших ламп вроде этих, – он указал на лампаду, – но поменьше. Они светятся при помощи электричества, придумано кем-то из иностранцев, – блеснул знаниями Крамской.
Об этом ли не знать знаменитому просветителю и публицисту, однако об этом новшестве прогресса Толстому было мало известно. Он продолжал раскуривать сигару, откинувшись на спинку плетеного кресла, словно не замечая разговор. Репин, выгнанный со своего места надоедливыми мошками и комарами, решил прогуляться по веранде.
