Валерий Иванов
Как Григорий Ефимович стал Распутиным
Две дороги шли по разные районы поселений, по одной из них, ведшей в город, шли Новых и Проскурин, другая отводилась соседской деревне, в сторону супротив от дальней хвои зарослей леса.
Солнце, казалось, стало еще сильнее припекать. Близился полдень. Проскурин вытер легкий пот со лба, стараясь не подавать виду, что напряжен.
– Правда, жарковато становится, Григорий Ефимович? – заискивал в ожидании тарантаса незнакомец.
Он уже не скрывал, что ему становилось очень тепло в холщоной столичной одежде посреди поля на самом солнцепеке.
– Да, ладная удалась на это лето страда, – сказал Новых. – Ну, пока мы тут одни, сказывай, мил человек, откуда знаешь меня, мое имя?
Григорий был выше собеседника на голову, его плечи могли укрыть, казалось, любого человека от солнечных лучей. Все же Проскурин умудрялся сощуриваться от солнечного света.
– Дак как же, Григорий Ефимович, вся страна, почитай, знает мудреного странствующего мужика, который может лечить руками.
– Кой еси, я бывал-то там единожды, неужто помнят?
– Помнят, Григорий Ефимович, – довольствовавшись тем, что разговор занялся, незнакомец сделал паузу, но, скорей, чтобы не обдумывать следующее, зачем он собственно здесь и был, а скорее затем, чтобы ощутить историческое значение своего общения с известной личностью, бывавшей в кругах царской семьи, пусть и выходцем из самого забугорья российской империи.
Григорию Новых это нисколько не льстило, скорее, заставляло задуматься, а нужное ли дело он делает. «Хм, – мог бы подумать он, – наверное, нужное, если за ним единолично связывалась личным письмом ближайшая фрейлина царицы, которую звали Анна».
«Дорогой Григорий, – писала она, как помнил Григорий строки, обращенные к нему. – Не знаю точного Вашего имени или, если есть, должностного звания, но молва дошла до нашего царского двора, что Вы лучший знахарь в своей округе. Куда Вы пропали, нам стало не известно. Желаю лишь сказать Вам, что нуждаемся Мы, цесарица Александра Федоровна, в Вашей поддержке. Ибо цесаревичу, нашему сыну Алексею Николаевичу, вновь стало нездоровится. Весть о том, что Вы находитесь в уездном городе, скорее толкнула нас на поиски. Благодарствуем, если откликнетесь. С любовью, Анна В.».
Письмо было в сургуче большей важности, поэтому недолго находилось в жандармерии полицейского участка. Догадки о разыскиваемом человеке подтвердились лишь тем, что в рекомендательном письме по просьбе о розыске человека был прикреплен вкладыш с автографом, оставленным Григорием Ефимовичем Новых такой-то губернии. Фамилия прописью была корявым почерком с литерами «Г» и «Е» и табель уездного города, подсказки были расписаны на краю помятой бумаги, в которой обычно упаковывали столовые салфетки. Он словно знал, что его будут искать.
Теперь, собравшись с духом, Григорий, пропутешествовав по миру вплоть до самой Иерусалимской земли, жил тем, что был нужен.
– Ну и хорошо, – Григорий пожал губами, – нужен, значит, – довольствовался он положением.
Он еще не знает, что судьба вернет его в родные края и вновь заставит уйти со своих мест его сердобольность, но, уже перемежаясь с гордыней, которую он как мог старался топить в будущем. Последний свой день он найдет в столице, он догадывается об этом, но в который раз был не уверен в своей уязвимости.
А сейчас, прекрасным летним днем, он ожидал повозку, которая повезет его туда, где он нужен, перемежаясь с желанием оставить обыденные места.
– Да, – как бы с солидарностью подытожил незнакомец. – Но есть одна проблемка, Григорий Ефимович, – Проскурин выдерживал паузу, вглядываясь в Григория.
Он знал, как подойти к любому человеку. Это его была чиновничья работа шпика.
В этот момент, глядя на целителя, молодой человек словно не замечал жарких лучей солнца и даже ощутил свое сопротивление им.
– Дело в том, Григорий Ефимович, – подбирал нужные слова Проскурин.
Как странно, ему не хотелось льстить этому человеку. Он то пытливо вглядывался в глаза Новых, то, подбирая слова, бегал своим взором по окружаемой их пустоши.
– Ваш образ не соответствует как бы мировой общественности.
– Не понимаю, – пытался понять собеседника Григорий.
– Ну, как вам объяснить, скажем, так. Ваша фамилия Новых, скажем так, – повторялся незнакомец, – не урядна для массовой публикации. А о вас буду писать много. У вас будет много поклонников.
– Все равно не понимаю, Николай, к чему вы клоните, мне всего лишь надо повидать одного человечка, излечить его.
– Алексея?!
– Как?.. – Григорий не стал выдавать своего помешательства,
тем самым, не зная, что уже вовлечен в психологическую игру незнакомца, а Проскурин предрешал его такой ход.
– Вы об Алексее Николаевиче, нашем цесаревиче? Ведь так, Григорий Ефимович?
Григорий колебался, отчасти он догадывался, кто перед ним: статский агент, чиновничий проныра, но слишком добротно одетый, не таких он встречал во дворце или на набережных самого Петербурга.
– Ну, предположительно? – принял оборону Григорий.
Однако отчасти проныру это расслабило.
– Оно так и есть. Не переживайте, я должен следовать с вами до самого, скажем так, подъезда, но дело другое. У меня до вас другой вопрос, и этот вопрос мы уже открыли. Так что вы думаете, Григорий Ефимович?
В речах незнакомца ощущалась уже уверенность, а также, как ни странно, дружелюбие.
Григорий по-прежнему отрицал свое расположение к нему и держался неразумением предлагаемых вопросов. Хотя он понимал, к чему клонит юноша. И на несколько минут посчитал его пакостным человеком в своем убеждении и пронырстве в кругу политических интриг.
