Валерий Гудошников
Авиация – жизнь моя
Пересеклись над Уфой
Сентябрьский закат.
Краски стёр закат у земли.
В небе ярок пока что свет.
Так когда-то и мы могли,
А теперь, к сожаленью, нет.
В сентябре в Уфе листопад.
По ночам уже холода.
Самолёт ушёл на закат,
А у нас на закат – года.
Наш небесный закончен бал,
И всё меньше живых имён…
Лишь висит на стене штурвал, -
Боль и память былых времён.
Да порой беспокоят сны,
После них уже не заснуть.
Были все мы небом больны, -
Эту боль я боюсь спугнуть.
,……………
В сентябре в Уфе листопад.
По ночам уже холода.
Самолёт ушёл на закат,
А у нас на закат – года.
*фото автора
Ночь 20 сент. 2018 г
Ночная посадка
До посадки ещё полчаса.
Пристегнитесь, не надо сердиться!
Где-то там впереди полоса,
На которую скоро садиться.
Здесь пока ещё звёзды горят.
Десять тысяч шестьсот на приборе.
Командир, нам с земли говорят:
Ветер встречный, заход будет с моря.
Там, внизу басом грозы поют,
Хлещет дождь, треск в эфире, как в тире.
За бортом – минус сорок дают,
У земли же – плюс двадцать четыре.
РУДам* – малый, сниженье начать!
Штурман – курс?.. Нету хуже погоды!
Слева – горы, нас стало качать.
Справа – плещут нейтральные воды.
Нам прощально мигнула луна.
Мы снижаемся ниже и ниже.
Снизу – море, две мили до дна,
А по курсу зарницы всё ближе.
Самолёт описал полукруг.
Командир, мы уже на четвёртом…
Нас болтает и грозы вокруг,
И тропический ливень за бортом.
Слева слышен негромкий удар –
Вот сейчас небосвод раскалится!
Сочи – круг, запасной – Краснодар,
Но попробуем к вам приземлиться.
Полыхнуло в кабине огнём,
Видно черти играются сваркой.
Командир, вправо двадцать берём –
Не пройти нам под огненной аркой.
Нам локатор не нужен уже.
Сжалось время в кабине, как лава.
Вправо катимся мы в вираже,
Но сейчас полыхнуть может справа.
Где-то рядом рвануло опять, -
Яркий свет, словно в призрачном мире.
Командир, доверни, влево – пять,
Удаленье до точки – четыре.
Заливает нам стёкла дождём,
Мы огней полосы не находим.
Пять секунд, пять секунд ещё ждём,
А не будет огней, то – уходим.
Вот взорвало опять небеса!
Коль не сядем, на что ж мы годимся?
Полоса! Чуть правей полоса!
Командир, доверни, и – садимся!
фото из кабины через лобовое стекло командира
* Рычаги управления двигателями
Ночной полёт
Тихо в эфире в предутренний час,
За бортом – пятьдесят, стратосфера.
Холодно звёзды смотрят на нас
С чёрной изогнутой сферы.
Где-то внизу тайга без границ,
Тайга без конца и начала.
Всё ощутимей тяжесть ресниц,
Хоть бы чуть-чуть покачало.
Месяц устал с нами в небе плутать,
Застыл на крыле неподвижно.
Кто там сказал, что сегодня летать
Стало совсем не престижно?
Дрогнули стрелки – то ветра порыв,
Вспыхнули звёзды-свечи.
Созвездие Льва, свою пасть раскрыв,
Бросилось нам навстречу.
Рассвет недалёк, отступает ночь,
Уж виден зари багрянец.
Месяц, бродяга, решил нам помочь –
Наводит на крыльях глянец.
Тихо в эфире в предутренний час.
При всём земном постоянстве
Покажется вдруг: потеряли нас
Во времени и пространстве.
1996 г
Фото с левой стороны из второго салона. Чёрное круглое слева – это ВНА (входной направляющий аппарат) левого двигателя.
––
Каждая минута – пятнадцать километров…
Песня-гимн 3-й эскадрильи ТУ – 134А авиакомпании «БАЛ».
Каждая минута – пятнадцать километров.
Велика Россия – летим четвёртый час.
Высота полёта – десять тысяч метров.
Звёзды сверху смотрят холодно на нас.
Штурман у приборов, чуть ссутулив плечи,
Со стрелками колдует – выверяет путь.
Шар земной, вращаясь, нам спешит навстречу,
Двадцать два по Гринвичу, но нельзя заснуть.
Над тайгою небо щупают радары,
По курсу где-то слева всполохи зарниц.
Облака пол нами, словно пух гагары,
Звёзды в лунном небе, словно стаи птиц.
Млечный путь искрится елкой новогодней,
И созвездья гроздьями в небе мельтешат.
Снизу к нам зарницы, как из преисподней,
Тянут свои щупальца, и обнять спешат.
Иногда над нами росчерк метеоров,
Пролетавших в Космосе миллионы лет.
Где-то за кормою ровный гул моторов,
Да пурпурно-белый инверсионный след…
1997 г
––
Ироническая песенка пилота – пенсионера
Растворился самолёт в небесах.
Тьма на сердце, седина в волосах.
Ну а годы, словно листья летят,
Свои годы ты прожил – шелестят.
Осень жизни неплохая пора,
И в полёт идти не надо с утра.
А как выспишься, мой милый дружок, -
В руки удочки и на бережок!
И неплохо бы всё это, но вот
Целый год ничто нигде не клюёт!
И приходится – ну что говорить –
Вечерами только водочку пить.
Водки выпьешь – сразу тянет в полёт…
А заснёшь – во сне опять самолёт!
Взлёт, туман и не видать ни хрена…
А проснёшься – лишь в висках седина!
Ну а листья всё летят и летят…
Я не сплю, а уже многие спят.
Небо звёздное зовёт за собой!
В нём давно летает кто-то другой!
2012 г
Песенка о полёте в Норильск
…Зимой в Норильске солнце видно сверху,
Внизу его полгода не найти…
Летим на Север, светел лик луны,
Очерченный морозным ореолом.
Внизу – тайга, тайга на пол страны,
Не охватить её единым взором.
Сейчас пересечём Полярный круг,
А дальше – тундра, отблеск белых сопок.
Представить страшно, если что-то вдруг…
Ведь за бортом и у земли за сорок.
Где-то заснул провинциальный Рыльск,
Его не всякий в атласе находит,
А мы летим в известный всем Норильск,
Где по полгода солнце не выходит.
Там минус сорок восемь – не уют,
Метель и боковые ветры дуют,
И нам снижаться дальше не дают –
На запасной уйти рекомендуют.
Здесь не Европа, где тут запасной?
Одна Игарка, да и та закрыта.
Нам остаётся уходить с прямой
На Хатангу, что богом позабыта.
А это, как-никак, уже Таймыр,
Где ездят на оленях и собаках.
Берёт сомненье: так ли тесен мир?
Он тесен, коль горючее есть в баках.
Ну а у нас – его почти что нет,
И потому минуты так тревожны,
Но вот получен с Хатанги ответ:
Их порт открыт, посадка там возможна.
Мы снова набираем эшелон,
Уходим вверх в безмолвие ночное.
Клянём Норильск, Игарку и циклон,
А заодно и многое другое.
Норильский никель – весь завод в дыму.
Темно, собачий холод. Если б знали –
Нашли б мы этот никель и в Крыму,
Да жалко Крым хохлам теперь отдали.
В Норильск мы попадаем через день.
Вернусь домой – скажу хохлам: простите,
Довольно городить на тень плетень! –
Отдайте Крым, себе Таймыр возьмите!
2000 г
* фото из кабины заполярного горизонта с высоты 11000 м.
––
Шуточная песенка старого лётчика
Из серии «Песни ельцинского безвременья»
песенка, в которой, в общем-то, есть свой смысл.
Говорила мамочка, не ходи ты в лётчики,
Я же не послушался, глупый был, дурак!
Пронеслись – промчалися в небе мои годики,
Я теперь на пенсии, а пенсия – пятак.
Говорила бабушка, шёл бы ты в торговлю,
К сорока годочкам будешь всё иметь,
Но у меня с детства «протекала кровля», -
Мне на землю сверху так нравилось смотреть.
Говорил мне папочка, двигай на госслужбу,
В ней ведь там не делают особо ничего.
Будешь агитировать за любовь и дружбу,
А пойдёшь на пенсию, а пенсия – ОГО!
Утверждала тётушка, лучше в дипломаты,
Можешь стать министром иностранных дел.
Деньги там не меряны, их гребут лопатой,
Да по миру катаются, куда б ни захотел.
Зря, дурак, не слушался, налетался вволюшку,
Жизнь прошла в кабине, как в сплошном дыму.
Теперь на свою пенсию хлебаю лаптем горюшко
Всеми позабытый, не нужный никому!
1997 г
––
В небе – грозы
Раскаты грома, словно канонада,
Кромсают жала молний небеса,
А нам снижаться и садиться надо,
Пока ещё пригодна полоса.
Внизу диспетчер замер у радара,
Забыв про обострившийся гастрит,
Его экран, как искрами пожара
От близких гроз засветками пестрит.
В картинке этой чёрт не разберётся,
Но это – чёрт, ему всё трын-трава!
Здесь, в облаках, наш самолёт несётся,
А на экране движется едва.
Щупальца молний с каждым мигом ближе,
Идём в вираж, по кромкам туч скользя,
Сейчас бы только чуточку пониже, -
Но ниже нам пока ещё нельзя.
Гроза слепа, как слеп шаман в припадке,
Мощней, чем океанские штормы.
Наш самолёт в жестокой лихорадке
Трясется весь от носа до кормы.
Сверкнуло рядом… Может, три аршина,
И трасса перед крыльями легла.
Нас молния, как швейная машина,
Прошить хотела – только не смогла.
Ныряем вниз, и тучи крылья лижут.
По курсу где-то встречный – тесен мир!
С земли тревожный голос «Вас не вижу…»
Прорвался сквозь взбесившийся эфир.
Земля молчит, слепы её радары,
Но пеленг с встречным тот же нам дают,
И если загремим вдруг под фанфары –
Прощальный марш нам грозы пропоют.
Четвёртый разворот, вираж всё круче.
В последний раз разверзлись небеса.
Наш самолёт выплёвывает туча –
И прямо перед нами полоса.
Мы прорвались, принимай, родная!
Сделали мы всё, чего могли.
……………………
Хороша гроза в начале мая,
Если наблюдать её с земли.
1995 г
Взлетали мы в небо не раз
Моим друзьям – пилотам авиакомпании «БАЛ», теперь
уже многим не летающим, эта песня.
Мы были, но мы отошли,
И слышу я звук похорон:
Как гроб твой тяжёлый несли,
Как падали комья земли…
А. Блок
Взлетали мы в небо не раз.
Приказ был один лишь – летать!
Сегодня взлетают без нас, -
Был издан последний приказ:
«Вы были, но вы отошли.
И стали примером для нас!..».
А дальше печальный приказ
Гласил – обойдёмся без вас!
Всё меньше огарок свечи.
Сгущается тьма всё сильней.
Постой, милый друг, помолчи!
Там кто-то взлетает в ночи.
Нам скоро объявят аврал.
Мы в вечность взлетим навсегда.
Держи, друг мой, крепче штурвал.
Смотри, начинается шквал!
В полёт мы рвались, словно в бой.
Нам было по тридцать тогда,
И неба безбрежный прибой
Манил и манил за собой.
Друг, чёрные мысли не множь!
Для нас дни, как стрелы летят!
Не ценят нас нынче, ну что ж! -
Забудь и себя не тревожь.
Горды мы своею судьбой,
Иной нам не нужно с тобой!
И значит, как в прежние дни,
Нам снова в решительный бой.
В ночь с рёвом взлетел самолёт,
Нырнув в облака, как фантом.
Мой в жизни последний полёт
Мне часто заснуть не даёт.
Упала ночная звезда
На миг, осветив пол земли,
И где-то погасла вдали.
…Мы были, но мы отошли…
2010 г.
Траурная кантата
Экипажу Ту-154М и детям – пассажирам авиакомпании «Башкирские авиалинии», погибшим в небе Германии в 2002 году при столкновении с Б-757.
В небе белые стрелы и грохот удара,
Кто-то подумал – раскат грозовой.
Но два самолёта вдруг исчезли с радаров,
Вниз полетели кипящей звездой.
Может быть, это рок? Кто-то скажет, конечно!
Словно грозный мессия жестокой рукой
Так бескомпромиссно и так бессердечно
Благословил вас на вечный покой.
Над германской землёй нынче ночи всё дольше,
А на звёзды посмотришь – не веришь глазам,
Что в одну из ночей их на три стало больше -*
Это души погибших неслись к небесам.
Городок Уберлинген мы не знали когда-то,
А теперь нам его никогда не забыть.
Ведь теперь и за вас, дорогие ребята,
Нам придётся летать и влюбляться, и жить.
* Написано на 2-й день после катастрофы. В ночном небе города были видны три ярких огня от горящих обломков. Кто-то из немцев успел запечатлеть на плёнку, длящуюся чуть больше минуты трагедию.
2002 г
––
Сегодня я будто из мёртвых воскрес
Саше Луговых, лётчику, певцу, музыканту, композитору, сделавшему многие мои стихи песнями в т. ч. и эту.
Сегодня я будто из мёртвых воскрес,
Сегодня я снова летаю
И запах кабины, и запах небес
Весь день полной грудью вдыхаю.
Мне запахи эти, что запах весны,
О них мы когда-то мечтали.
Наверно не зря снились в детстве нам сны,
В которых, как птицы летали.
Зовёт за собой ветер дальних дорог,
Полощется парус надежды.
Хоть в небе бывает немало тревог,
Ему мы верны, как и прежде.
Мы много часов провели в небесах,
Сложить – то получатся годы,
И, видно, поэтому в наших глазах
Небес отражаются своды.
Пусть мы не политики и не князья,
В истории нас не прославят,
Зато только нам после смерти друзья
В надгробия лопасти ставят.
1999 г
––
Я когда-то умру
Я когда-то умру в нашем тихом саду
Весь в грехах, весь в грехах.
В эту жизнь к вам, однако, я снова приду,
Но в стихах, лишь в стихах.
Может, в жизни я был – в ней греши – не греши,
Тих, несмел, тих, несмел,
Но про лётную жизнь вам писал от души,
Как умел, как умел.
Были взлёты, посадки не раз ещё те!
И в туман, и в пургу.
Кто забыл, как зимой заходить в Воркуте?
Я забыть не могу.
Небо, мы много лет с тобой были близки,
И сейчас мы на «ты».
Пыль заоблачных трасс серебрит мне виски,
Словно иней цветы.
Мне обиды простят и забудут грехи,
Когда буду во мгле…
Скажут, жил всё ж не зря, коль оставил стихи
Он на этой земле.
1998 г
––
Песенка о ВЛЭКе *
Мне эти буквы словно час молитвы.
Все чувства вдруг сливаются в одно.
Они сначала, словно кромка бритвы,
Зато потом, как райское вино.
Всё позади и я опять летаю,
И сердце бьётся радостно в груди,
А впереди? Мне, кажется, я знаю –
Проблем всё больше будет впереди.
Ах, сколько лет изъян во мне искали!
И – было – находили что-нибудь,
То вдруг липиды в кровь мне попадали,
А то в моче отыскивали ртуть.
Одна нога длиннее – тоже было,
В суставах был какой-то странный скрип.
Теперь вот щитовидку защемило,
И в прямой кишке нашли полип.
Ведь ерунда и говорить не стоит!
Важнее, что, когда и как встаёт…
Вопрос кишки меня не беспокоит,
Но вот врачам покоя не даёт.
И теперь я каждые полгода
Сажусь на эту самую трубу.
Пускай она и не мужского рода, -
Но всё же видел я б её в гробу!
А в марте вдруг прилипла аденома,
Знать, что-то съел, попробуй, разберись.
Теперь жена попрёт меня из дома, –
Где подцепил – туда иди лечись.
Иль вот ещё: послали меня к психу…
По жизни крест я терпеливо нёс.
Хоть, может, и помешан я, но тихо,
А если он? Вот тут-то и вопрос.
Он тоже! Это я заметил сразу,
За три минуты друга разгадал.
Он за всё время – вдумайтесь – ни разу
Вопрос нормальный так и не задал.
Какой же он, скажите мне, психолог?
Как это вспомню – пробирает жуть!
Сказал ему я: «Путь далёк и долог!»,
Он мне в ответ: вам надо отдохнуть.
Который день я бегаю, потею
Свою судьбу и всех врачей кляня,
Ведь расписался – жалоб не имею, –
Чего ещё им нужно от меня?
Напьюсь я яду, ежели достану,
А нет – смешаю с уксусом фестал.
Летать я и до гроба не устану –
Но бегать по врачам давно устал.
И уходя, лишь об одном жалею,
Что слишком крут и резок поворот,
Ведь я, когда летаю – не болею,
Болею, когда всё наоборот.
Ну, вот и всё! Свободен я, как птица!
Работу жаль, ведь лучше не найду.
Но чем бесцельно бегать по больницам –
Уж лучше я не списанным уйду!
*Врачебно-лётная экспертная комиссия.
2006 г
––
Гавана-Москва
Из старых дорожных заметок
То ли испанское, то ли цыганское,
Впрочем, здесь Куба, чего говорить!
На Малеконе* гитара гаванская
Вяжет мелодий причудливых нить.
Южная ночь, словно пьяная нимфа.
В лунной дорожке мерцает вода.
Нет, не даётся в Гаване мне рифма,
С ней у экватора просто беда!
Песни чужие у дальнего берега.
Эх, на испанском бы, что ли запеть!
Справа – Атлантика, слева – Америка,
Больше полсуток до дома лететь.
Через два дня мы взлетим поздней ноченькой
Рёвом турбинным встряхнув полосу,
Ляжем на заданный азимут точненько,
Вечное лето, оставив внизу.
Вслед подмигнут нам огни вересковые.
Что же, прощай, климатический рай!
В чёрной ночи лишь огни проблесковые…
Скоро Канада! Нас, Гандер, встречай!
В водах нейтральных проходим Америку.
Сверху нам видно всё издалека:
Море огней вдоль восточного берега,
Глянешь направо – нет ни огонька…
Справа по курсу – седая Атлантика,
Штормы, Бермуды… и глаз не сомкнуть!
Для моряков там – сплошная романтика,
Нам – если, что вдруг – придётся тонуть.
Гандер встречает нас вовсе не раем.
Минус четыре, да это же… жуть!
Где-то в России – уж мы это знаем –
Сейчас минус сорок, не продохнуть…
Мы здесь в рубашках, кубинцы… в фуфайках,
Где они взяли их – нам не понять.
Сбились у трапа испуганной стайкой…
Эх, а в Москве-то сейчас двадцать пять!
Больше, конечно, в болоньевых куртках,
Правда, они все… на рыбьем меху.
Где-то в России при первых прогулках
Как их представлю – морозит в паху.
На головах же… Ах, эта погода!
Парень какой-то совсем молодой
В шапке времён… сорок первого года
С тронутой временем красной звездой.
Тут всё понятно, ведь Куба – есть Куба,
Зимних вещей на экваторе нет.
Впрочем, кубинец может дать дуба
При плюс пятнадцать, и… вашим – привет!
Есть дозаправка, мы снова взлетаем.
Трасса здесь делает резкий излом.
За семь минут облака пробиваем
И… пять часов океан под крылом.
Время снижаться, Шеннон принимает,
Тут хорошо без морозов и зим!
Кто-то, быть может, и не понимает:
Греет Ирландию тёплый Гольфстрим.
Десять по цельсию – мёрзнут туристы.
Шапки, фуфайки и куртки опять!
Смеются ирландцы: что за артисты? –
Табор цыганский ни дать и ни взять!
Борт наш заправлен, нам снова в дорогу,
Через Европу наш курс на восток.
Тихо в салонах, знать, молятся богу,
Чтоб был в столице мороз не жесток.
Снизились, сели, нам трап подогнали.
С ужасом смотрят кубинцы в окно.
Снега они никогда не видали,
Впрочем, видали, но только в кино.
Двадцать один, и мороз-то не сильный,
Правда, колючий и злой ветерок.
Воздух холодный, как камень могильный,
Плюнешь на ветер – и мёрзнет плевок.
Вышли кубинцы и в ступоре стали,
Съёжились, как на морозе пузырь,
А потом дружно вдруг зАщебетали,
Понял одно лишь я слово: «Сибирь!».
Видели б вы в этот миг все их лица!
Русский мороз – не тропический зной.
Жалко мне было весёлых кубинцев…
Надеюсь, что все возвратились домой.
*Знаменитая набережная Гаваны.
2013 г
––
Памяти пилотов
Памяти уфимских пилотов Эдика Румянцева, Саши Дормидонтова, Гены Родионова, Саши Зайдуллина, Виктора Афонькина, жившим в нашем доме и так рано ушедшим от нас, посвящается.
Вадька молод ещё, сорок восемь всего.
Мы летали и жили с ним дружно,
Но нежданно болезнь подкосила его,
Ничего нынче Вадьке не нужно.
Он успел всё продать – знал, что скоро умрёт –
И гараж, и машину, и дачу.
Эх, болезнь бы продать, да никто не берёт
Даже вместе с машиной в придачу.
Жить да жить ещё б Вадьке, летать, да летать!
Он же в небо когда-то так рвался.
Мы зашли навестить, а его – не узнать,
Только голос знакомым остался.
Не впитать уже блеска былого глазам.
Что ж, ребята, за всё вас прощаю…
Я пришёл от него и дал волю слезам,
Виноватым себя ощущая.
Что-то в смерти до срока – нелепое есть.
Нет уже с нами больше Вадима.
Скоро петь соловьям и черёмухе цвесть, -
Только всё для него теперь мимо.
Было в небе уютней нам, чем на земле.
Подловила судьба, как на взлёте…
Он летает теперь в недоступной нам мгле,
Ну а мы пока здесь на излёте.
Если спросят меня, я скажу – не солгу:
Не судите, друзья боевые!
Перед мёртвыми мы в неоплатном долгу
Лишь хотя бы за то, что живые.
2007 г
* Полоса перед вами – последняя команда диспетчера экипажу. На фото ВПП аэропорта Уфа. Вид из кабины.
––
На троих три по триста…
После репетиции ко дню «Аэрофлота», когда-то единого в СССР. Теперь
ни такой страны, ни её «Аэрофлота» нет, кроме авиакомпании в Москве.
Но праздник в России остался. Остались и ветераны.
На троих три по триста. Отметились!
А четвёртый – он был за рулём!
Ах, ребята, как поздно мы встретились!
Впрочем, ладно… давайте споём!
Две «Ямахи» вели свои трели.
Композитор, поэт. Ну, да что ж!
Написали, проверили, спели…
В авиации, что не найдёшь?
Нас сроднили мелодии неба,
Нам кабина была – отчий дом!
И не надо ни водки, ни хлеба –
Впрочем, надо, но только потом!
У кого-то не так, может, было,
Но сегодня хочу я сказать:
Небо, лётчики, нас научило
И летать, и любить и страдать.
Много лет мы взлетали, садились,
Было так, что вот-вот и чуть-чуть!
Вам, скажите, ребята, не снились,
Виражи , когда не отвернуть?
Я не знаю Вадима Захарова
И Смирнова* я тоже не знал,
Но зато знаю Сашу Макарова,
Не однажды с ним вместе летал.
Ах, февраль, ты морозный проказник!
Мне бы вместе собрать вот таких!
Получился прекрасный бы праздник.
(Да, я Сашу забыл Луговых).**
Порой мысли – летящие пули,
И в извилинах полный аврал!
Наш четвёртый – Серёга Зайдуллин***–
На троих нам сейчас разливал.
Жаль, не часты такие вот встречи.
Время – враг наш – несётся вперёд.
Проведём в этот год мы свой вечер,
А другой – тут уж, как повезёт.
Ну да ладно, сегодня отметились.
Вот лишь Саня… он был за рулём.
Ах, ребята, как поздно мы встретились!
Ну, да ладно, давайте споём.
2011 г. 8 февраля.
*Вадим Захаров, Дмитрий Смирнов – барды, пилоты авиакомпании «Сибирь» известные своими песнями об авиации.
** А. Макаров – поэт, певец, музыкант. А. Луговых – музыкант, певец, композитор. Пилоты авиакомпании «Башкирские авиалинии» К сожалению, сегодня этой компании больше нет.
*** С. Зайдуллин – военный штурман. После демобилизации из ВВС летал в авиакомпании «БАЛ».
––
Та посадка…
Председатель технической Комиссии по расследованию авиационного происшествия с самолетом Ту-204 RA-64047 авиакомпании «Red Wings» информирует о результатах предварительного анализа информации средств объективного контроля и другой поступившей информации.
Заход на посадку выполнялся на ВПП-19 (длина – 3060 м) аэропорта Внуково. Активное пилотирование осуществлял командир воздушного судна (КВС). Перед входом в глиссаду самолет находился в посадочной конфигурации: закрылки – 37°, предкрылки – 23°, шасси выпущены. Задатчик высоты принятия решения был установлен на 60 м. Посадочная масса самолета составляла ~67.5 т., центровка – ~26.5%, что не превышало ограничений, установленных Руководством по летной эксплуатации (РЛЭ).
В ходе предпосадочной подготовки КВС определил расчетную скорость на глиссаде как 210 км/ч, при этом КВС уточнил, что выдерживать необходимо 230 км/ч. Снижение по глиссаде проходило в директорном режиме с отключенным автоматом тяги со средней приборной скоростью около 255 км/ч и вертикальной скоростью -3…-5 м/с. Снижение выполнялось без значительных отклонений от глиссады. Пролет ближнего приводного радиомаяка (БПРМ) был выполнен на высоте 65…70 м. Входной торец взлетно-посадочной полосы (ВПП) был пройден на высоте около 15 м и приборной скорости 260 км/ч.
Приземление самолета произошло через 5 секунд после установки рычагов управления двигателями (РУД) на режим «малый газ», на скорости ~230 км/ч, на удалении около 900-1000 м от входного порога ВПП, с опережением на левую опору шасси (левый крен 1…1.5°), при этом появился сигнал обжатия левой опоры. В процессе посадки воздушного судна порывы бокового ветра справа доходили до ~11.5 м/с. Максимальное значение вертикальной перегрузки в момент касания ВПП составило 1.12g по записи средств объективного контроля (далее – МСРП).
С момента пролета истинной высоты 4 м до касания ВПП прошло около 10 секунд. Через 3 секунды после приземления произошло опускание и обжатие передней опоры шасси. Сигнал обжатия правой опоры шасси на данном этапе не сформировался.
