Валерий Черных
Тонкая грань выбора
– О, у нас гости, – с улыбкой произнесла она.
– Это Генкин товарищ, – пояснил Пётр Александрович, поднимаясь навстречу супруге. – Знакомься, Александр.
– Светлана Петровна, – представилась женщина. – А ты меня не помнишь, Саша?
Саня напряг память, всматриваясь в красивое, ухоженное лицо с аккуратно нанесенным макияжем, и пожал плечами.
– А я тебя помню. Ну конечно, ты совсем маленький был, когда я уехала отсюда. Я Громова, дочь Юрия Константиновича. Ты, надеюсь, знал моих родителей?
Саня быстро закивал. Громовых здесь знали все. Отец Генкиной матери создавал этот город: вначале как директор самой крупной шахты, потом как первый секретарь горкома партии. Старики умерли с небольшой разницей во времени, года четыре назад. Саня не был на похоронах и, естественно, не пересекался с их дочерью.
– Ну что, Петя, как ты себя чувствуешь? – обратилась она к мужу.
– Вы извините, я пойду, – засобирался Саня.
Он быстро попрощался и вышел в прихожую, Пётр Александрович двинулся следом.
– Завтра вечером подходи часам к семи. Обсудим всё окончательно, – сказал он на прощание. – Сигареты возьми.
– Спасибо, не надо.
– Бери-бери.
Саня сунул под мышку картонную коробку, поблагодарил и вышел на улицу.
Вернувшись на кухню, хозяин дома медленно опустился на стул и устало откинулся на спинку.
– Плохо? – сочувственным тоном поинтересовалась супруга.
– Погано. Трясет.
– Иди ложись. Сейчас капельницу поставлю. Тебе нужно прекращать столько пить. Мне из-за тебя пришлось прием больных прервать.
– Света, ты же знаешь, я и сам не рад, но вчера никак не получалось. День рождения начальника милиции, а там следят за каждой рюмкой. В общем…
Пётр не закончил мысль, безнадежно махнул рукой и прошел в гостиную. Через несколько минут он лежал на диване с закатанным рукавом рубашки, от иглы в локтевой впадине тянулась трубка к стойке капельницы.
– Я в поликлинику. Сам справишься?
– Конечно, не беспокойся. Я сегодня на работу уже не вернусь. Отлежусь, а вечером за тобой заеду.
– Хорошо. Ты что от этого парня хотел?
– Да Генка мне про него все уши прожужжал: Саня то, Саня сё… Я справки навел. Парень нормальный, и башка на месте. Наш поступать будет в этом году, так я хочу с ним этого Саню в Москве поселить.
– Эх! Лучше бы нам самим туда вернуться…
– Ты же понимаешь, так сразу не получится. Нужно, чтобы всё забылось, а пока побудем в ссылке.
– Ну и бог с ним. Хорошо хоть так, хоть не посадили.
Директор крупного подмосковного завода Пётр Александрович Бореев долго считал себя фигурой государственного масштаба, важной и незаменимой. Он напрямую общался с министрами и был вхож в высокие кабинеты партийных начальников. Блестящая карьера, растущее благосостояние – всё это рухнуло в одночасье. Бореев не рассчитал свои силы: ссора с первым секретарем горкома партии переросла в жесткое противостояние, а затем и в настоящую войну, которую директор с треском проиграл. И черт бы с должностью и с заводом, на Бореева было вылито столько грязи, столько инсинуаций, что он за малым не оказался за решеткой. От тюрьмы его спас старый друг отца, лично знакомый со Щелоковым, и только вмешательство министра прекратило эту вакханалию. В итоге Пётр Александрович оказался далеко от столицы. Правда, старые связи помогли не опуститься на самое дно. Конечно, должность заместителя директора автосервиса была провалом в его карьере, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба… Чувствовал он себя на этом месте довольно сносно, если не брать во внимание бесконечные попойки с местными руководителями разного уровня – для налаживания контактов. Многие аспекты новой жизни ему даже нравились. Он стал более независим от высоких кабинетов и партийных начальников. А вот его супруга откровенно скучала на периферии.
Светлана махнула рукой лежащему на диване мужу и отправилась на работу в местную поликлинику. Бореев-старший поправил подушку под головой и закрыл глаза. Снова стукнула входная дверь. Осторожно ступая, в гостиную вошел Гена и попытался тихонько прошмыгнуть в свою комнату.
– Стоять! – нарочито грозно рявкнул отец, приоткрыв один глаз. – Подойди.
Гена застыл как вкопанный, досадливо скривился и медленно приблизился к дивану.
– Я тебя куда послал?
– Па-а-ап, – заканючил сын, переминаясь с ноги на ногу, – ну чего я туда попрусь к последнему уроку? – Генка на секунду выжидательно замер, затем придал лицу заботливое выражение и продолжил елейным голосом: – Ты-то как себя чувствуешь?
– Зубы мне не заговаривай. Хреново. Хреново от того, что ты творишь! – рявкнул отец, приподняв голову. Вновь откинулся на подушку и устало закончил: – Вот не стал я тебя при Сане чихвостить, а ты борзеешь.
– Ладно, не ругайся. Считай, что я проникся. Ты чего от Сашки хотел? – деловито поинтересовался сын, понимая, что разноса больше не будет.
– Хочу его в Москву с тобой отправить.
– В смысле? Когда?
– Летом. Поступать. Хочу, чтобы вы вместе в университете учились. И тебе товарищ, и мне спокойнее.
– Нормально! Только у меня и так полно друзей в Москве.
– Вот за это и переживаю. Такие же охламоны безголовые. Этот вроде посерьезнее будет.
– Смотрю, понравился тебе Санёк.
– Хороший парень, шустрый. Ладно, домашку узнай по телефону и дуй уроки делать.
Отец проводил взглядом сына, скрывшегося в соседней комнате, устало выдохнул и бессмысленно уставился в потолок.
******
Саня брёл по направлению к своему дому, медленно загребая ногами и не замечая ничего вокруг. Со стороны могло показаться, что парень убит каким-то неприятным известием, настолько отрешенным выглядело его лицо. Однако мысли в его голове скакали с бешеной скоростью. Похоже, жизнь делала крутой вираж. Четко выстроенный план летел ко всем чертям, всё менялось, но неожиданно в лучшую сторону. Столица! Воспоминания о времени, проведенном в Москве – немного стертые, идеализированные, – не оставляли его весь год и уже казались каким-то фантастическим сном. Однако сейчас всё возвращалось, и этот сон начинал обретать конкретное, реальное воплощение.
– Матвей! – окликнули его.
Саня вздрогнул, остановился, тряхнул головой, возвращаясь в реальность, и обернулся на голос. На лавочке у соседского забора сидели двое его приятелей – остатки большой компании пацанов: Вира и Толян. Оба учились в местном ПТУ, куда подались после восьмого класса. Хотя «учились» – это громко сказано: скорее, отбывали подготовительный срок перед отправкой на зону. В том, что они вскоре туда попадут, никто не сомневался ни на секунду: приятели были отмороженные на всю голову, тупые, ленивые, но при этом озлобленные на всех, с пропитанными блатной романтикой мозгами, заточенными только на криминал. Им было по семнадцать, у того и другого отцы – уголовники, не вылезающие из тюрем. Оба парня состояли на учете в детской комнате милиции еще с малолетства.
Друзья лузгали семечки, синхронно сплевывая шелуху – она покрывала уже довольно приличное пространство возле их ног. Выглядели Вира и Толян неважно: худые лица, мятые, не первой свежести шмотки. Брезгливо морщась, Саня медленно приблизился и бросил вместо приветствия:
– Вы чего тут насрали?
– А чё? – осклабился Вира, показывая отколотый почти до десны передний зуб, когда-то выбитый Матвеем.
При виде этой прорехи во рту Саня криво ухмыльнулся приятным воспоминаниям. Он всегда недолюбливал этих двоих. Толян был трусоват и старался держаться в тени, зато Вира качал права по поводу и без, стараясь утвердиться в роли вожака их компании. С первого дня знакомства Вира выбрал Саню – более крепкого, чем он, но не скандального – объектом для самоутверждения и начал его третировать. Поначалу Матвеев терпел его злые шутки и выкрутасы, но потом это перешло все границы, и терпение лопнуло. Они сцепились. Им было по четырнадцать, и оба имели небольшой опыт уличных драк, но то, как Саня отделал противника, вызвало бурное восхищение у компании подростков. После поединка мать Виры даже явилась к Саниной матери предъявлять претензии. В милицию обращаться не стала – ее муж вряд ли одобрил бы такой поступок. К удивлению Сани, мама встала на его сторону и так отшила мамашу Виры, что та навсегда забыла дорогу к ним домой.
– Чё – чё? Через плечо! Иди гадить к своему дому! – злобно прорычал Матвеев.
– Да ладно тебе, не кипишуй, – растягивая слова на блатной манер, успокоил его Вира.
Он поднялся и, шаркая ногами, смешал шелуху с дорожной пылью, сплюнул через выбитый зуб и, довольный проделанной уборкой, заключил:
– Секи, как ничего и не было.
Саня безнадежно махнул рукой.
– Чё хотели?
– Мы тут пацанов собираем. Зеку михайловские прессанули позавчера. Пойдешь с ними биться?
Саня с удивлением посмотрел на приятелей. Когда-то их район назывался Западный посёлок, по традиции он враждовал с поселком Михайловским. Эта вражда передавалась из поколения в поколение, между парнями двух поселков шла постоянная война. Город застраивался, плавно поглощая окрестные поселения, и деление по территориальному принципу осталось в прошлом, но противостояние осталось. Драка при встрече западных и михайловских возникала всегда. Саня уже давно не участвовал в стычках с михайловскими, хотя всего пару лет назад сам собирал ребят ради массовых побоищ, которые происходили регулярно и зачастую без всякого повода. Просто договаривались о месте, собирались толпой и шли махаться. Дрались стенка на стенку, с соблюдением неустановленных правил, без злобы; упавших не добивали и не калечили. Потом ребята повзрослели, появились другие интересы, но им на смену подрастали новые бойцы, желающие проверить свои силы и разогнать кровь.
– И за что его? – осторожно уточнил Саня.
– А ни за что! Просто к телке пришел.
– Пьяный?
– Да не, так, малость поддатый.
– Понятно, – кивнул Саня. – Слушай сюда. Во-первых, Зека мне не кореш, он вообще залётный. Во-вторых, гондон! Наверняка бухой права качал, вот и выхватил.
Саня говорил сквозь зубы, с придыханием, резко бросая слова в лицо стоящему перед ним. Ему было не до каких-то там разборок – мысленно он уже находился в другом измерении, в другой реальности, а эти двое раздражали всё больше и больше. Считая разговор законченным, он повернулся спиной к парням и собрался двинуть домой.
– Ну ты и ссыкло! – бросил ему в спину Вира и сплюнул.
Матвей замер на секунду, медленно сжал правую ладонь в кулак и с разворота врезал по нахальной морде. Вира вытянулся в струну от удара, качнулся и завалился на спину через лавочку.
– Сука, падла! – заорал он через секунду, пытаясь встать на ноги.
Саня внимательно оглядел его разбитую морду, удовлетворенно крякнул и повернул голову в сторону Толяна.
– Ты тоже?..
Тот отрицательно замотал головой, выставив перед собой ладони. Саня немного постоял, глядя на потрясенного, с красными пятнами на щеках, жалкого Толяна, презрительно фыркнул и зашагал прочь.
На крыльце перед входной дверью выстроились в ряд несколько пар обуви. Саня на секунду замер в недоумении, затем разулся, вошел и остановился в прихожей: из глубины дома доносились тихие голоса. Заглянув к себе, он бросил на кровать свитер, сверху блок сигарет и пошел на звук разговора. Остановившись перед дверью в гостиную, прислушался.
– Ну что, доигрался, сынок? И ведь сроду у нас алкашей не было. Отец твой покойный только по праздникам позволял, да и то в меру…
Саня узнал голос бабушки, матери отца, и шагнул в дверной проем. В комнате царил вечерний полумрак – темные плотные шторы на окнах всегда были почти задернуты, чтобы не выгорали обои. Посредине, за большим полированным столом без скатерти, сидели трое: отец, бабушка и мама. Входя, Саня едва не споткнулся о большой дорожный чемодан, который, сколько он себя помнил, стоял в кладовой на самой верхней полке.
– Привет, бабуль, – громко поздоровался Саня, прошел к столу и приобнял бабушку за плечи.
Как всегда, от неё пахло чем-то привычным, родным, знакомым с детства. Мелким он все лето проводил у бабушки – она жила в соседней станице, туда можно было добраться на городском рейсовом автобусе. Счастливое было время: Саня целыми днями пропадал на речке с местными пацанами, являлся домой поздно, усталый и голодный набрасывался на вкусный ужин и практически моментально засыпал. Сейчас любимый внук достиг того возраста, когда родительская любовь и забота стесняют, и он всё реже и реже наведывался к бабушке, в основном с родителями, чтобы поздравить с очередным праздником.
Повернувшись к внуку, пожилая женщина вымученно улыбнулась и потрепала его рукой по спине.
– Здравствуй, Шура.
Только она называла его этим женским, с точки зрения Сани, именем, а он всегда понарошку сердился по этому поводу. Но сейчас в её голосе прозвучала какая-то надрывная тоска, и Саня, проглотив дежурную шутку, встревоженно перевёл взгляд на маму. Она сидела, примостившись на краешке стула, выпрямив спину и устремив в сторону окна застывший отрешенный взгляд. Отчего-то она выглядела как чужая, будто зашла сюда случайно, на секунду: вот-вот посмотрит на часы, блестевшие на левом запястье, и начнет суетливо прощаться. Отец, наоборот, сидел откинувшись, широко расправив плечи, в брюках от нового выходного костюма и трикотажной рубашке с длинными рукавами. Для человека, проведшего ночь в кутузке, он выглядел довольно свежо и респектабельно. Темные вьющиеся волосы с легкой проседью на висках были аккуратно зачесаны назад, глаза смотрели на супругу прямо, с легким прищуром.
Саня с минуту молчал, переводя взгляд с одного родителя на другого, затем повернул голову в сторону чемодана. Ясно: чемодан плюс появление бабули означают, что мать позвонила ей и сейчас выпроваживает отца из дома. Вообще-то утренний Санин порыв по поводу вчерашнего поведения отца уже угас. Совсем другие мысли заполнили разум, и домашние проблемы, которые буквально час назад он воспринимал как величайшее зло, отошли на задний план, стали просто досадным неудобством.
– Не надо меня в алкаши записывать, – тихо, но твердо произнес отец. – Больше ни капли.
Мама повернула к нему лицо, подняла ладонь с колена, дернула губами, собираясь что-то сказать, но в итоге только махнула рукой в его сторону.
– Ну и что ты машешь на меня?! – раздраженно воскликнул отец. – Машешь и машешь! Сказал – не буду! Ты же меня знаешь!
– Да вот уже сомневаться начала, – наконец заговорила мама. – Ты мне за последний год столько крови попил…
Она опять махнула рукой и замолкла, словно собираясь с мыслями. Затем встала со своего места и вышла на кухню.
Отец хмуро взглянул на сына. Саня неожиданно почувствовал, как на него наваливается что-то тяжелое, неподъёмное – ощущение ответственности за происходящее, ответственности за принятие последнего решения. Чувство было незнакомым, пугающим, но одновременно окрыляющим, придающим силы. Он интуитивно ощутил себя старшим среди этих близких ему людей, как чувствовал себя старшим в компании подростков, которые не устраивают голосований, выбирая вожака, но беспрекословно подчиняются воле более сильного. Сейчас Саня был духовно сильнее этих людей, не желавших хоронить прошлое, но и не видящих дороги в будущее. Взрослых, умудренных жизненным опытом, но растерявшихся перед жизненными трудностями, запутавшихся в своих отношениях.
Саня решительно прошел вслед за мамой. Она стояла лицом к окну, и плечи её тихо вздрагивали от беззвучного плача. Он нежно обнял её и, уткнувшись лицом в затылок, тихо спросил:
– Ты окончательно решила?
Она провела ладонью по щекам, убирая слезы, слегка повернула к сыну голову.
– Ничего я не решила. Но так дальше продолжаться не может. Ты же сам видишь, куда…
Она умолкла, накрыла влажной от слез ладонью его ладонь и снова уставилась в окно.
– Ну и хорошо, что не решила, – неожиданно бодрым голосом заговорил Саня. – Мне кажется, не всё потеряно. Не гони его.
Мать повернулась к нему всем телом, отстранила от себя и посмотрела в глаза.
– Ты правда так считаешь? – уже с надеждой в голосе спросила она.
– Конечно! Он же обещал. Ты же сама сколько раз говорила: «Слово отца – кремень».
Мама задумчиво покачала головой. Прошла к столу, налила в стакан воды из графина и медленными глотками стала пить.
В гостиной неподвижно сидящий с закрытыми глазами отец помассировал виски, повертел головой, разминая шею, и, наконец, поднялся. Он немного постоял в раздумье, затем решительно направился в кухню и замер в дверном проеме, скрестив руки на груди. Он уже открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Саня опередил его:
– Мне предлагают ехать в Москву поступать.
В воздухе повисла напряженная тишина.
– Что значит предлагают? – недоуменно уточнил отец. – Кто?
– Генкин отец. Он хочет, чтобы мы с Генкой вместе поступали.
Отец кашлянул, недовольно поморщился, скривив губы.
– Погоди, Миша, – вмешалась мама, не дав ему высказаться, – не кривись. Можешь подробнее? – обратилась она к сыну. – Ты же помнишь, чем всё закончилось в прошлый раз? А если опять не пройдешь?
– Пётр Александрович гарантирует. У него есть связи.
– Свя-я-язи! – передразнил отец. – Опять связи!
– Ты можешь помолчать! – одернула его супруга. – Достал уже со своей принципиальностью. Тебя, кстати, мама ждёт!
– Надя! – умоляюще воскликнул отец.
– Тогда помолчи. Ты когда об этом узнал, сынок?
– Сегодня. Мы к Генке зашли, а его отец с работы приехал, ну и познакомились.
– И он тебе с порога: «Здравствуй, Саша, а не хочешь ли в Москву?» – не удержался от язвительного замечания отец.
– Да заткнешься ты наконец?! – рявкнула мать. – Дай расспросить.
– Ну, не с порога, но выглядело примерно так, как отец сказал. Генка в школу отвалил, а меня Пётр Александрович попросил задержаться. Предложил, типа, присмотреть за его сыном, ну и обещал помочь с поступлением. Кстати, на экономический, как я и хотел.
– А в какой вуз? – не унималась мать.
– Не знаю, я не спросил, – грустно пожал плечами Саня. – Мне без разницы. Только Москва – она дорогая.
– А мы, по-твоему, нищие? – хмыкнул отец и гневно нахмурился. – Тебе чего-то не хватает?! Штанов заграничных?!
– Миша! – опять прикрикнула на мужа мама. – Ты, сынок, не думай, деньги есть. Не зря же отец столько лет на шахте горбатился. Тебе на учебу накопили.
Её глаза блестели радостным азартом. Она бросила благодарный взгляд на мужа, тот подобрался и даже гордо выпятил грудь. Семейный разлад отошел на задний план. Мысли женщины уже были заняты другим, более важным, на её взгляд, делом.
– Я, конечно, Генкиного отца не знаю, но Света девчонкой порядочной была. Она, правда, помоложе меня лет на пять, но в школе общались немного, так что…
– Да жулик он, – снова встрял отец.
– У тебя все жулики, а ты святой! Только по улицам в трусах маршировать и можешь, – осадила мама только что воспрявшего духом мужа.
– Ну Надя!
– А ты думал – всё?! Я забыла и успокоилась?! Закатай губу!
Возмущенное выражение на лице мужчины в одно мгновение сменилось на угодливо-смиренное, рот тронула кривая улыбка. Глядя на него, Надежда Яковлевна тяжело вздохнула и безнадежно махнула рукой.
– Пойди, проводи свою маму на автобус, – через паузу сказала она мужу.
– Может, ты сама? – неуверенно предложил он. – Не хочется мне слушать её нотации еще полчаса.
– Куролесить хочется, а слушать – нет? Ладно, провожу.
Бабушка, довольная, что семейная жизнь у сына налаживается, бодро попрощалась с мужчинами и в сопровождении невестки отправилась на остановку.
Когда хлопнула входная дверь, отец расслабленно опустился на диван, откинулся на спинку и устало закрыл глаза.
– А почему ты Петра Александровича жуликом считаешь? – поинтересовался Саня.
Отец приоткрыл один глаз, потер подбородок и сел прямо. Открылся второй глаз, но он продолжал молчать, разглядывая сына. Последние полгода они практически не общались, и сейчас он оценивающе смотрел на повзрослевшего парня, словно видел его впервые.
– Ты знаешь, просто инерция, – коротко пояснил отец, по обыкновению не собираясь вдаваться в подробности.
– По инерции?! Это как?! – возмущенно наседал Саня.
– Ладно. Смотри: его турнули из столицы. За что – неизвестно. А он был большим начальником, значит воровал. Ну и сейчас на хлебном месте.
– И что? – развел руками Саня. – Что из этого? Почему, если начальник, значит вор? И что, ему нужно уволиться с хлебного места, чтобы ты не считал его жуликом? Так?!
Отец устало выдохнул и досадливо поджал губы.
– Да зачем сразу увольняться! Я просто пытаюсь объяснить и факт констатирую. Без жульничества, воровства, без приписок и махинаций наша экономика вообще не работает. План-то выполнять нужно, а как? Вот и руководят нашими предприятиями шустрые жулики. Но самое интересное, что во главе всего этого безобразия стоят партийные начальники. Им спускают сверху разнарядки, они дальше их пропихивают – и понеслось. Хочешь работать – крутись! Ну и, конечно, себя тоже не забывают. А не выполнишь план – сразу вылетишь к чертовой матери, да еще и с волчьим билетом. Выставят тебя расхитителем народного добра, а то и посадят, чего доброго. Хочешь не хочешь, а начнешь мутить воду. Нужны материалы для работы – давай взятку! А деньги на неё где взять? Приписки, липовые наряды, мертвые души. Ты сейчас тряхни любое предприятие – и директор лет на десять загремит.
– И ничего изменить нельзя?
– Можно, если экономикой будут заниматься экономисты, а не партийные идеологи.
– Так и где они, эти экономисты? Почему их не привлекают?
– Нельзя. Тогда нужно будет проводить реформы, ломать систему. А как быть с руководящей ролью партии? Конституцию менять? Одним словом, тупик.
Отец замолчал, отвел глаза в сторону и снова откинулся на спинку дивана.
Саня с минуту обалдело смотрел на него и наконец восхищенно выдохнул:
– Ну ты, батя, даешь! Вещаешь, как «Голос Америки»!
– Ничего я не даю, – буркнул отец и добавил: – Ты только всё это не пересказывай никому. За такие разговоры можно и загреметь.
– Да я что, не понимаю… – начал Саня, но отец жестко оборвал его.
– Не понимаешь! Потому что тебя еще не ломали через колено.
– А тебя что, ломали? – осторожно уточнил сын.
– Гнули, – криво ухмыльнулся Матвеев-старший. – Если бы не свалил вовремя, то сломали бы. Дураком был, свое доказывал до кровавых соплей, когда начальником мехмастерских работал.
– А что не устраивало?
– Да всё! Что ни день, то какой-нибудь халявный заказ. То ворота на гараж сварить, то забор, то навес. «Дай, дай!» Откуда? Ни материалов, ни фондов. А работяги всё это видят и себе тянут. Несли всё, что под руку попадало.
– Так отказался бы эти заказы выполнять.
– Отказался! Сразу комиссия из «Народного контроля». Столько накопали – еле ноги унес…
– А другие как работают?
– Так и работают. Один принцип: не спорь и делай что прикажут. Давай заканчивать, тебе сегодня еще к репетитору.
Михаил Иванович отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Саня замер, слегка вытаращив глаза. Ему казалось, что отец напрочь отстранился от проблем семьи и полностью погрузился в собственный мир. То, что отец был в курсе его дел и помнил расписание занятий, приятно удивило Саню. Это неожиданное открытие отодвинуло прежние обиды, и всё больше в нем крепло ощущение, что все последние годы в доме жил чужой человек, а вот сейчас вернулся его настоящий, родной отец. Хотелось как-то выразить это возникшее нежно-щемящее чувство, но Саня стушевался, просто кивнул, повернулся в сторону выхода и неожиданно спросил, не поворачивая головы:
– Ты реально пить бросишь?
– Это не трудно, – скривился отец. – Смысл обрести сложнее.
– Смысл? – непонимающе уточнил сын, медленно разворачиваясь к нему.
– Да, Саня, долбанный смысл. Тупо всё как-то. Как пошло дело к полтиннику, так и заклинило. Скучно, тоскливо. Ты вырос, у тебя своя жизнь, уедешь через месяц-другой… Что впереди? Жизнь стала похожей на замкнутый круг, из которого не видно выхода.
– Ба-а-атя? – протянул Саня. – Неужели заняться нечем, кроме как бухать?
– Не напрягайся. Разберёмся. Завтра пойду к Ерохину на работу проситься.
– Ерохин – это директор консервного? Ты его знаешь?
– Знаю, – коротко кивнул Михаил Иванович. – Одноклассник мой, сосед и дружок по детству. Месяц назад механиком звал. Пойду узнаю, что как. Матери только не говори, непонятно ещё.
– Как скажешь, – весело бросил Саня, выбегая из гостиной.
******
В кафешке пахло подгоревшим жареным луком, пельменями и водочным перегаром. Столики в тесном зале были покрыты белыми скатертями не первой свежести. Саня огляделся: у стены скучала тучная официантка в маленьком кокетливом фартучке и белой кружевной наколке в кудрях, за стойкой возвышалась её точная копия. Чуть поодаль, справа, клевал носом перед стаканом с вином одинокий мужик, еще трое посетителей устроились за ближайшим к окну столом. Саня брезгливо скривился. Вира с Толяном окучивали какую-то затасканную малолетку: дерьмовые шмотки, висящие как на жерди, маленькая, еле различимая под растянутым свитером грудь, острые коленки и почти детское, неумело накрашенное лицо. Наверняка именует себя Жанной или Кристиной, а на самом деле её зовут Валя или Катя – просто она это скрывает, боясь казаться слишком обыкновенной. Глаза девушки пьяно блестели; похоже, еще чуть-чуть – и друзья смогут считать вечер удавшимся.
Саня решил не задерживаться, взять с собой бутылку вина и уходить. Он повернул голову к уткнувшемуся в его спину Генке и молча двинул подбородком в сторону стойки. Тот понял без слов, прошел вперед, ткнул пальцем в бутылку сухого и достал трёшник из кармана джинсов. Дама за стойкой смерила посетителя строгим взглядом, видимо, прикидывая его возраст, затем еле уловимо пожала плечами, поставила на стойку бутылку и быстро отсчитала сдачу. Саня спиной почувствовал устремленный на него ненавидящий взгляд, медленно повернул голову и вопросительно дернул подбородком. Вира скорчил разбитую рожу, приоткрыл рот, собираясь сплюнуть по привычке, но, покосившись на дородную официантку, поостерегся. Ее вспыльчивый характер и склонность к радикальным методам решения вопросов знали все. Этому заведению не требовался вышибала. Женщина обладала достаточной силой и решительностью, чтобы урезонить и вышвырнуть из кафе даже взрослого мужика. А уж такой, как Вира, был для неё не страшнее котенка. Парень беззвучно ругнулся и отвернул лицо. Посчитав инцидент исчерпанным, Саня подтолкнул замершего друга к выходу.
– Чё Вира хотел? – поинтересовался Генка, когда они оказались на улице.
– Да ничё! Понты колотил, – небрежно бросил Саня. – Я его торцанул слегонца по утряне, вот и бычится. Зачет перед Толяном набирает. А может, ещё хочет?
– Так это ты ему рожу разбил?
Саня молча кивнул и осмотрелся по сторонам.
– Двинули в парк, – решил он наконец. – Там пузырь и раздавим.
Они повернули за угол кафе, прошли под обозначавшей вход в парк высокой аркой и устроились на первой же скамейке. Саня нагрел спичками полиэтиленовую пробку, ловко подцепил её ногтями и с характерным звуком освободил горлышко. Затем протянул бутылку Генке и строго предупредил:
– Только без фанатизма, для настроения.
Генка приложил бутылку к губам и запрокинул голову, терпкая жидкость забулькала, проникая в горло; Саня внимательно наблюдал за процедурой. Спустя несколько секунд он провел ладонью по горлышку и тоже запрокинул голову. Когда он вернулся в исходное положение, в бутылке осталось чуть меньше половины.
– Всё, остальное алкашам оставим. Пусть допьют.
– Шахтерам? – хихикнул Генка. – Эти быстро оприходуют.
– Почему сразу шахтерам? – обиженно напрягся Саня. – Если шахтер, то, конечно, алкаш, по-твоему? Я вон смотрю, твой батя тоже не страдает воздержанием!
– Работа у него такая, – начал оправдываться Гена. – Но у него только с городскими и ментами проблема. Они же жрут как лошади, до усрачки, пока не свалятся. И ему приходится. А про шахтеров – это я, правда, что-то не то брякнул.
– Ладно, не заморачивайся, – хлопнул его по плечу Саня. – Пошли, посетим новое развлекалово.
Он запихнул пробку на место, аккуратно поставил бутылку рядом с лавочкой, и друзья направились к выходу из парка. Майский вечер уже окутал улицы плотными сумерками, но по-прежнему было тепло, сладко пахло жасмином и молодой листвой. Друзья неспешно побрели по главному городскому проспекту к зданию районного клуба, где открылась новая дискотека.
По выходным вся городская молодежь собиралась на танцы в городском Доме культуры. Там вовсю кипела жизнь, но музыка и даже танцы были не самым главным – главным было общение. Хотя общаться под шлягеры из гремящих колонок было довольно затруднительно, это никого не смущало. Рождались любовь, дружба, было всё – ревность, предательство, разборки, и, как правило, под конец вечера толпа выпивших устраивала мордобой. Выходных ждали, оставалось найти пару рублей на билет и портвешок.
Новомодные «дискотеки» появились в городе сравнительно недавно. И хотя «танцы» оставались центровой темой, находилось достаточно желающих оттянуться в будние дни, поэтому директора районных клубов принялись ударно организовывать эти мероприятия. Больших усилий и вложений для этого не требовалось. Всего-то: найти местного меломана с достаточно разнообразным набором модных записей и минимальным набором аппаратуры – катушечным магнитофоном и мощными колонками. Репертуар большого значения не имел, главное – приглушенный свет и громкая музыка.
В последний год Саня, занятый подготовкой к поступлению в институт, всего два раза посещал дискотеки. Сегодня же его уболтал Генка – вечер выдался свободным, дискотеку очень хвалили, и он согласился. Говорили, что в этом клубе имелась даже цветомузыка, и Матвеев решил посмотреть, что это за зверь такой.
Они не стали раздеваться в гардеробе, а сразу прошли в зал, где грохотала музыка и в такт ей в радужном мелькании света дёргались силуэты танцующих.
– Здесь здорово! – крикнул Генка, пытаясь перекричать колонки.
Саня согласно кивнул и огляделся. На составленных буквой «П» письменных столах стояли два бобинных магнитофона и несколько колонок, рядом на полу мигал разноцветными огнями огромный экран из матового оргстекла. Слегка подёргивая головой, диск-жокей в толстых наушниках щелкал клавишами на одном из бобинников.
Друзья укрылись в ближайшей нише и, прислонившись к стене, лениво разглядывали толпу. Ритмичная мелодия закончилась, диск-жокей начал что-то монотонно и неразборчиво вещать в микрофон. Слов Саня не расслышал, но догадался, что тот представляет следующую композицию. Это оказался «медляк», и перед ними в обнимку закачались парень и очень симпатичная девушка. Парень извивался, прижавшись к ней, изредка перебирая руками по стройному телу, она же методично пресекала его попытки опустить ладонь ниже талии и периодически бросала на Саню короткие взгляды. Матвею ее лицо показалось знакомым, он напряг память и вскоре сообразил: «Это же бывшая подруга Лысого, Ленка! Точно, она!»
