Валерий Черных Морок. Последняя война.

– Понял, – наконец произнёс Бармин глухим, но твёрдым голосом. – Действуем по плану. Ускоряем процесс. Думаю, никаких «вдруг» не будет.

Синцов кивнул, губы растянулись в довольной улыбке. Он повернулся и вновь окинул взглядом свой огромный и ухоженный сад, за которым простирался лес. Для него этот ландшафт был не просто пейзажем, а символом его возможностей, того, что он – вершитель судеб. Он собирался показать одной мелкой «рыбёшке», кто здесь хозяин, и почему её попытка сопротивления была ошибкой.

***

Раевский позвонил ближе к одиннадцати вечера. Ремизов поднял трубку, предчувствуя важный разговор.

– Привет, Артём, – голос Раевского был спокойным, деловым. – Говорил с генералом. Он официально против, но негласно дал добро.

Ремизов поблагодарил, ощущая, как напряжение медленно отступает. Это было то, что он хотел услышать.

– Когда похороны? – спросил Раевский.

– Завтра, в два.

– Слушай, Артём, есть идея, чтобы не тянуть время, – продолжил Раевский. – Завтра утром я подъеду с нотариусом. Оформим доверенность на моего человека. Так Ирина с сыном смогут сразу после похорон скрыться, а мы займёмся сделкой. Переоформим бизнес и дом на тебя. За неделю должны управиться. До завтра.

Артём отключился, чувствуя, как часть тяжёлой ноши спадает с плеч. План начинал обретать чёткие очертания.

Глава 5

Ровно в девять у особняка Ирины бесшумно остановилась тёмно-серая «Шкода». Первым из автомобиля вышел Игорь Раевский. За ним последовала нотариус – женщина в строгом костюме. И наконец Авакян. Сегодня на его обычно бесстрастном лице читалось едва уловимое напряжение.

Ирина сидела у окна в гостиной. Бледный утренний свет подчёркивал усталость во всём её облике. Однако держалась она собранно, словно готовилась к сложной операции. Рядом спокойно сидел Марк. Дальше Артём. Вчерашний разговор растопил лёд между ними и сгладил отчуждённость, возникшую у парня с матерью.

Нотариус, не тратя времени на формальности, разложила документы на столе. Всё было подготовлено заранее – доверенность оформлялась на некоего Шишкова, человека, словно существовавшего лишь на бумаге.

Артур, прислонившийся к дверному проёму, поймал вопросительный взгляд Ремизова.

– Шишков – подставное лицо, – тихо пояснил он, слегка наклонившись. – Прописан в Хвалынске – живёт совсем в другом месте. Договор купли-продажи завтра подпишем электронно – через Госуслуги. Аккаунт зарегистрирован на его паспорт, но верификацию проходил другой человек. Идеальная ширма.

Артём молча кивнул, прекрасно понимая: чем призрачнее будет новый владелец, тем надёжнее защита для Ирины.

Когда последние документы были подписаны и нотариус удалилась, Раевский, слегка понизив голос, обратился к Ирине:

– Вам с Марком придётся пожить на даче моей жены. Чёрное Озеро. Там вас никто не найдёт. Соберите самое необходимое – после поминок сразу в дорогу.

Ирина опустила взгляд. Её пальцы сплелись в замок, суставы побелели от напряжения. Казалось, в эту паузу она взвешивала все возможные варианты, и наконец еле заметно кивнула:

– Хорошо.

Марк беззаботно добавил:

– Лишь бы Wi–Fi был.

– Будет, – отозвался Раевский. – Но никаких соцсетей. И контакты – только через меня.

Артур, молча наблюдавший со стороны, сделал шаг вперёд:

– Я вас отвезу.

Раевский одобрительно качнул головой, затем перевёл взгляд на Артёма и в его глазах вспыхнула та самая стальная решимость, которая предвещала начало действий.

– Завтра займёмся переоформлением на тебя.

***

Пасмурный холодный день окутал кладбище вязкой тишиной. Над серыми могильными плитами медленно ползла мелкая изморось, словно само небо оплакивало ушедшего. Пахло прелыми листьями, сырой землёй и чем-то неуловимым, что витает в воздухе между жизнью и смертью.

Прощание с Тихомировым было скромным, почти интимным – без пафоса, длинных речей и показных скорбных лиц. Среди собравшихся только близкие. Те, кто знал его не по заголовкам и сделкам, а по настоящей жизни.

Ирина стояла у края могилы – в чёрном пальто, голова укутана чёрной шалью, бледная, словно сама стала частью мраморных памятников. Она не плакала – лишь изредка дрожали губы, а взгляд становился стеклянным. Видимо, сил для слёз больше не осталось. Рядом застыл Марк – обычно неугомонный, полный жизни – теперь молчаливый и сосредоточенный. Он не отходил от матери ни на шаг, будто готовый подхватить её в любой момент. Артём стоял чуть поодаль. Его взгляд методично скользил по лицам, по дорожкам, вдоль границ кладбищенской тишины. Здесь он был не только как друг, но и как защитник. Опыт подсказывал: даже такая тишина может скрывать угрозу.

Синцов на похороны не пришёл. Бывший деловой партнёр Леонида даже не прислал соболезнований. Но никто и не ждал. Его отсутствие казалось громче любых слов, оно просто кричало: «Этот человек отжил своё. Он больше не нужен».

Когда гроб начали опускать в землю, Артём вдруг ощутил на себе чужой взгляд – не скорбный, не случайный – оценивающий, хищный. Внутри всё напряглось, как струна. Медленно, не выказывая ни тени беспокойства, он перевёл глаза в сторону центральной аллеи. Метрах в тридцати, у подножия старой ели, стояли двое мужчин. Не скорбящие, не родственники. Под зонтами, с телефонами в руках. Они снимали погребение. Хладнокровно, методично. Ремизов понял – это наблюдатели, которым важно зафиксировать не чувства, а факты. Внутри поднялась холодная ярость. Это уже не просто слежка – это демонстрация. Они хотят, чтобы их заметили. Чтобы знали: мы рядом, мы смотрим. Но они просчитались.

Артём тронулся с места, тихо скользя по дорожке, обходя ряды памятников – словно тень среди теней. Двигался, как хищник, не шумя, не привлекая внимания. Его целью было не просто прогнать – понять, кто эти люди. Добравшись до массивного семейного склепа, Ремизов остановился, выглянул из-за угла: те двое под елью продолжали увлечённо снимать. Он вышел из-за укрытия, будто возник из воздуха, и, направляясь к ним, негромко, но отчётливо бросил:

– В чём дело, парни?

Мужчины вздрогнули, резко опустили телефоны. Один из них, широкий в плечах, с бычьей шеей, шагнул вперёд и рыкнул:

– Отвали, мужик. Не твоё дело.

Артём остановился всего в паре метров.

– Моё, – спокойно ответил он. – Телефоны сюда. Быстро!

Второй, повыше, с щетиной и чуть нервной улыбкой, прищурился:

– Ты кто такой? Совсем охре…

Он не договорил – Артём рванулся вперёд. Короткий удар нижней частью ладони в основание носа. Точность, отточенная годами. Послышался глухой хруст, мужчина захрипел, глаза закатились – давясь кровью, он брякнулся на колени, зонт и телефон полетели в стороны. Артём уже развернулся ко второму, который лез под куртку – возможно, за оружием – перехватил руку, вывернул запястье. Противник опрокинулся, как марионетка, телефон шлёпнулся в траву. Первый уже очухался, попытался броситься на Артёма, но получил ногой в живот, сложился пополам и рухнул рядом с телефоном.

Ремизов молча поднял оба устройства. В его лице не было злости – только сосредоточенность и расчёт.

– А теперь проваливайте, – сказал он негромко, но с такой уверенностью, что оба поняли: спорить не стоит. – И передайте Синцову: он не единственный, кто умеет действовать жёстко.

Мужчины, пошатываясь, поднялись. На прощанье один из них бросил на Артёма исполненный злобы взгляд, после чего оба, не оборачиваясь, заспешили прочь по аллее, оставляя за собой след из крови и раздражения.

Ремизов стоял среди мокрых плит, крепко сжимая телефоны в руке. Сердце билось ровно. Он чувствовал не победу – хищная энергия внутри не искала триумфа. Только ясность. Это было начало.

Люди уже начали расходиться от могилы. Только Ирина стояла, не двигаясь, и рядом с ней Марк. Артём неслышно приблизился, слегка прикоснулся к плечу Ирины – она обернулась, взглянула с тревогой. Он чуть наклонил голову, давая понять: всё в порядке.

– Пора, – мягко сказал он. – Авакян ждёт.

Ирина медленно кивнула. Она ещё раз посмотрела на могилу, что-то прошептала едва слышно – то ли прощание, то ли молитву. Затем, опираясь на руку Марка, пошла по узкой дорожке к выходу с кладбища. Артур встречал их у ворот, распахнув заднюю дверь машины.

Артём проследил глазами за автомобилем Авакяна, пока он не скрылся за поворотом. Затем глубоко выдохнул и направился к своей машине.

***

Стеклянные стены возвышающейся над городом башни «БиоХелс Групп» тускло мерцали в сумерках. В одном из верхних кабинетов с панорамным видом на близлежащие кварталы сидел Владимир Яковлевич Синцов – хозяин этой башни и всего, что она символизировала: власть, деньги, полный контроль. Он расположился за массивным столом тёмного дерева, на котором лежали лишь планшет и несколько листов бумаги. За окном город зажигал огни, но Синцов едва ли замечал это: мысли его были заняты другим.

Тихомирова. Вдова, чьи активы теперь должны будут перейти в его распоряжение. Дом, счета, клиника – всё это скоро станет его собственностью. В предвкушении он представлял, как разрушится привычный мир этой женщины, как её лицо исказится от страха безысходности.

С минуты на минуту Бармин должен привезти видеоотчёт с похорон. Синцову не терпелось увидеть скорбь Ирины, её беспомощность и, быть может, испытать удовлетворение от контроля над её судьбой.

Динамик селектора проинформировал:

– Владимир Яковлевич, Олег Николаевич ждёт в приёмной.

Синцов вынырнул из раздумий, медленно поднял глаза, на секунду задержав их на двери, и наконец проговорил, отчеканивая каждое слово, словно вбивая гвозди:

– Пусть войдёт.

Появился Бармин – крепкий, подтянутый, с невозмутимым лицом. Однако в глазах можно было заметить едва уловимое сомнение.

«Много думает, – промелькнуло у Синцова. – Но пока работает – пусть думает».

Бармин сел, положил перед собой тонкую папку и на мгновение задержал на ней взгляд, будто собираясь с мыслями.

– Владимир Яковлевич, – начал он ровно, но несколько напряжённо, взвешивая каждое слово, – на кладбище возникли осложнения. На наших людей напали и отобрали телефоны.

Синцов вздрогнул, лицо исказилось от раздражения. Вырвалось резкое:

– Напали? Кто?

– Тот самый мужчина, что был с Тихомировой, когда мы сообщили ей о долге. Сработал быстро, профессионально.

Бармин поджал губы, как бы признавая, что этот факт ему самому не по душе. Синцов нахмурился, брови сошлись в одну тёмную линию.

– Я просил узнать, кто он, – проговорил он сквозь зубы с холодной яростью.

– Узнали, – кивнул Бармин, открывая папку с намеренной медлительностью, словно давая шефу время подготовиться. – Это Ремизов Артём Сергеевич. Бывший капитан полиции, выкинули по статье. Последняя запись о нём – грузчик.

Синцов вскинул голову, глаза вспыхнули недоверием.

– Грузчик?! – издевательски, но с нотками гнева, воскликнул он. – Наши бойцы – профессионалы, а их уложил какой-то грузчик?!

– Похоже, он не просто «грузчик», – спокойно, но с лёгким ударением, подчёркивающим важность сказанного, ответил Бармин. – Действовал хладнокровно, молниеносно, без лишнего шума. Он явно подготовленный спец. Очевидно, Тихомирова наняла охрану или…

Синцов не дал ему закончить, раздражённо дёрнув рукой. Затем провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с него нахлынувшее напряжение.

– Значит, Ремизов, – произнёс он медленно, растягивая имя, будто пробуя его на вкус. – Узнать о нём всё. Даже то, что он сам себе не знает. И главное – кто за ним стоит. Если стоит, конечно.

Бармин поднялся, слегка выпрямив плечи – демонстрируя готовность к действию.

– Уже занимаемся, Владимир Яковлевич, – отчеканил он.

– Установить наблюдение за Тихомировой и за ним. Я хочу знать всё!

Последняя фраза Синцова прозвучала сухо и отрывисто, как выстрел.

Бармин кивнул и вышел. За дверью он позволил себе короткий, почти неслышный вздох. Внутри неприятно шевельнулось сомнение, и дело было совсем не в грузчике. Дело было в том, что его шеф, похоже, теряет связь с реальностью.

Синцов стоял у окна, сжав кулаки. Пустым взглядом он уставился на город, представляя вместо сияющей панорамы – опрокинутое лицо Ирины, её дрожащие пальцы, подписывающие бумаги, и «грузчика» в луже крови.

«Так будет… так должно быть», – мысленно заклинал он, одновременно ощущая, что в строгой системе контроля, которую он возводил годами, впервые неожиданно возникла трещина.

***

Шаги Артёма гулко разносились в опустевшем доме. Не включая свет, он зашёл на кухню. Налил в стакан воды и сел за стол. За окном сгущались ранние сумерки.

Через полчаса на подъездной дороге вспыхнули фары остановившейся машины – это был сигнал. Артём с пульта открыл ворота и вышел на крыльцо. Старенький «Форд» плавно вполз на территорию. Раевский подошёл без слов – в плаще с россыпью дождевых капель.

Они направились на кухню. Свет не включали, лишь слабое свечение уличного фонаря пробивалось через жалюзи. Никто не должен был видеть в доме подполковника.

Артём поставил перед Игорем чашку с чаем. Тот кивнул.

– Как прошло? Что-то заметил?

Артём молча положил на стол два телефона. Раевский включил первый. Пару минут видео: кладбище, похороны, лица. Камера наезжает на Ирину, на Марка, потом на Артёма. Съёмка – целенаправленная. Раевский выключил экран, лицо стало задумчивым.

– Синцов?

– Скорее всего, – подтвердил Артём. – Не успел спросить. Не скрывались – прямо напоказ. Демонстрация силы.

Раевский коротко усмехнулся:

– Классика.

– Ну я и продемонстрировал ответ. Думаю, они поняли. Должны задёргаться.

Раевский задумчиво кивнул, отхлебнул чая и заговорил тихо, спокойно:

– Главное – осторожность. Пока активно не атакуем, но и не отступаем. Нужно выиграть время, пока оформим всё на тебя и зарегистрируем в Росреестре. Нам нужно несколько дней. Посмотрим, что они дальше предпримут.

Он замолчал, сканируя взглядом непроницаемое лицо Артёма. Тот отвернулся, уставившись в темноту за окном. Его голос прозвучал глухо, но твёрдо:

– Я больше не собираюсь просто смотреть. Если сунутся – пожалеют.

Раевский помолчал пару секунд.

– Держи себя в руках. И ещё: пока Ирина с Марком на даче – не пытайся связаться с ними. Где они, знаем только мы с Авакяном и ты. Их безопасность – самое важное. Ни звонков, ни писем. Ясно?

– Само собой, – поморщился Артём.

Раевский протянул ладонь на прощание, после чего исчез за дверью, оставив за собой лёгкий запах сырости.

Артём застыл у окна, где вместо улицы отражалось его хмурое лицо. Время неумолимо двигалось вперёд.

Глава 6

Посёлок у Чёрного озера был окутан прозрачным сумраком. Казалось, вечернее умиротворение проникало и в уютную гостиную старой дачи. Ирина сидела на диване, поглаживая выцветшую обивку. Тишина, обычно успокаивающая, сегодня давила.

Артём… Его внезапное появление перевернуло привычный ход её жизни. Теперь он знает всё. И что дальше?.. То, что когда-то их связывало – растаяло в череде прожитого, превратившись в эфемерную дымку. Боль, прежде разрывавшая душу, теперь казалась чужой, словно пережитой кем-то другим. Действительно, время – лучший лекарь: оно залечило раны, сгладило острые углы. Только Марк, их сын, оставался живым напоминанием о том, что было между ними. И вот неожиданно, спустя годы, Артём снова в её жизни – но уже не как мужчина. Только как отец их ребёнка.

Размышляя об этом, Ирина понимала: её чувства ограничены заботой о Марке. В Артёме она больше не видела возлюбленного – только человека, с которым делит родительскую ответственность. Лёгкая грусть – да, была. Но грусть по ушедшей юности, по мечтам, исчезнувшим вместе с теми отношениями. Это были воспоминания о себе восемнадцатилетней – наивной, полной надежд. Не было ни страха, ни желания вернуть прошлое. И Артём вызывал не тревогу, а скорее… досаду. Досаду на то, что прошлое нарушило покой настоящего. Она пыталась отделить Артёма от давних ассоциаций, видеть в нём лишь отца Марка – не более.

При одной мысли об Артёме внутри поднималась не волна любви, а необходимости решать, договариваться, обсуждать то, что важно для сына. Да, она ощущала тихий отклик – но это был голос прошлого, не звавший вперёд, а тянувший назад. Она решила: теперь их разговоры – только ради Марка. Ей важно сохранить этот нейтральный тон, не позволить прошлому заслонить настоящее и будущее их сына. Слишком много времени миновало, чтобы возвращаться к тому, чего больше нет.

В дверном проёме возник Марк. Он уже успел освоиться и выглядел расслабленным.

– Как тебе Артём? – осторожно спросила Ирина, не поднимая глаз. – Вы, смотрю, поладили?

– Ну, типа того, – хмыкнул Марк. – Поговорили. Он, конечно, странный, но… вроде поняли друг друга.

Ирина вспомнила вчерашнее:

– Когда он ударил тебя в живот, я очень испугалась.

Марк ухмыльнулся и махнул рукой:

– Ударил? Не смеши. Ткнул, чтобы привести в чувство. Я понял – он по-другому не умеет. У него свои правила, мам.

Она пристально посмотрела на сына. В его глазах читалось что-то непонятное – не обида, не страх, а какое-то странное «принятие». Спросила тихо:

– Ты… ты не злишься на него?

– На что? На то, что он по-мужски…? – Марк пожал плечами. – Я же сам его позвал. В принципе, я и не думал, что он будет… другим. Нам нужно выживать. А с ним, кажется, шансов больше.

Ирина вздохнула. Похоже, их сын быстрее неё адаптировался к новой, пугающей реальности.

***

За окном – обычная суета большого города, не подозревающего о скрытых течениях и подводных камнях в океане жизни, где обитают акулы, подобные Синцову. А в кабинете оперуполномоченных по особо важным делам Главного управления уголовного розыска – привычная рабочая атмосфера: воздух, пропитанный запахом казённой бумаги и давно остывшего кофе, светящиеся экраны ноутбуков на заваленных бумагами столах. Один рабочий стол Раевского отличается аккуратностью, словно островок порядка среди бушующих волн делопроизводства.

Неделя тянулась, словно вязкий мёд. Первые дни после похорон прошли в напряжённом ожидании. Каждый телефонный звонок, каждое сообщение могли оказаться предвестником бури. Раевский ожидал ответной реакции – любого проявления, способного выдать намерения Синцова. Человек такого масштаба, привыкший контролировать каждый аспект своей жизни и бизнеса, не мог проигнорировать нападение на своих людей, демонстративное изъятие телефонов прямо на похоронах партнёра – он должен воспринимать это как публичную пощёчину. Тем более, нанесённую человеком, которого Синцов, скорее всего, внутренне классифицировал не иначе как «грузчика». Это был вызов, брошенный в лицо. Оскорбления подобного уровня прощались редко, практически никогда.

Раевский не был человеком, склонным к необдуманным эмоциональным решениям. Его ум работал как отлаженный механизм – просчитывая варианты, оценивая риски, выстраивая многоходовые комбинации. Он знал таких, как Синцов: жёстких, прагматичных, умных хищников, привыкших ждать и наносить удар в самый неожиданный момент. Такие не бросаются в атаку сломя голову, но и не оставляют без ответа подобные дерзости. В данном случае тишина была самой тревожной реакцией. Она означала, что Синцов не просто зол – он обдумывает. А когда такие, как Синцов, обдумывают – ответы оказываются выверенными, болезненными и, как правило, непредсказуемыми.

Переоформление права собственности на Артёма шло своим чередом: неповоротливая и неумолимая государственная машина переваривала документы. Продвижение юридических процедур в бюрократических лабиринтах держал на контроле Авакян. Договор купли-продажи оформили, электронную подпись Шишкова активировали, заявку на переход права собственности подали через Госуслуги. Теперь оставалось дождаться регистрации в Росреестре. Это могло занять от нескольких дней до недели, а то и дольше, если возникнут непредвиденные обстоятельства. Ключевым моментом являлась необходимость успеть зарегистрировать сделку прежде, чем уведомление о долге будет предъявлено официально. Только в этом случае можно впоследствии утверждать, что Ирина ничего не знала о долге и продавала не для того, чтобы скрыть активы. И доказать мошенничество с её стороны будет довольно сложно.

***

После отъезда Ирины и Марка Ремизов жил в особняке Тихомировых в полном одиночестве – горничная была отправлена в оплачиваемый отпуск. Дом казался огромным и пустым – гулкая тишина просторных коридоров лишь подчёркивала напряжённость происходящего. Артём решил не перебираться из гостевой спальни на первом этаже, чтобы быть ближе к выходам и слышать любой звук. Его немногочисленные вещи оставались в сумке, словно он был временщиком на посту и готов в любой момент сорваться с места.

Первые ночи Ремизов спал вполглаза, а перед тем как прилечь методично обходил дом, проверяя замки, окна, периметр, словно выстраивая вокруг себя крепость. Каждое скрипнувшее дерево, каждый порыв ветра обостряли чувства, казались потенциальной угрозой. Тело было натянуто как струна, и готово в любой момент среагировать на опасность. Он ел кое-как, чаще всего стоя на кухне, без яркого света, глядя в тёмное окно, в котором отражалось его напряжённое лицо.

По настоянию Раевского Артём круглосуточно находился под охраной, нанятой за деньги Ирины. Московская компания «Альфа-Щит», специализирующаяся на защите бизнесменов – не элитный спецназ, но крепкие профессионалы с опытом в «горячих точках», знающие своё дело. Ребята работали посменно, скрытно дежуря снаружи периметра, когда Артём оставался в доме, и незаметно сопровождая его при выездах в город.

Ремизов не хотел сидеть в осаде; ему нужна была «реакция». Эта схема – постоянное передвижение под прикрытием – была призвана спровоцировать противника. Выезжая, он сознательно создавал возможность для засады, для слежки. Расчёт был прост: если Синцов решит действовать, он, скорее всего, попытается нейтрализовать того, кто встал у него на пути. И очевидной мишенью являлся Артём.

Раевский согласился. Это был риск, но контролируемый. Охранники получили чёткие инструкции: наблюдение и экстренная защита – никаких самостоятельных инициатив.

– При прямой угрозе, – наставлял подполковник, – сначала прикрыть Артёма. Затем, если ситуация позволяет, задержать нападающих. Но без лишнего героизма – ваша работа страховка, а не засада.

Главный спор возник из-за бронежилета. Раевский требовал, чтобы Артём надевал его при любых выездах.

– Я не собираюсь таскать на себе эту хрень! – жёстко возражал Артём. – Если придётся убегать или драться, жилет только мешает. Да, современные легче старых, но вес всё равно добавляют, движения сковывают.

– Ты, Ремизов, гражданский объект, находящийся под угрозой! – Раевский говорил спокойно, но безапелляционно. – Это не тренировка. Тебя могут попытаться снять издалека или в толпе. Жилет – твой единственный шанс.

– Если будет снайпер – жилет вряд ли спасёт, – упрямился Ремизов.

– Но даст шанс, – подполковник проявлял редкое терпение. – Даже если его заметят – это лучше, чем пуля в грудь.

Артём стиснул зубы. Он не сказал вслух главного: то, что сам хотел выглядеть уязвимым. Если враги решат, что он без защиты – могут клюнуть, проявиться.

Но Раевский не отступал и выдвинул ультиматум:

– Это не просьба, Артём. Это условие. Либо ты надеваешь жилет, либо мы сворачиваемся.

Артём почувствовал, как к горлу подкатывает волна злости. Он ненавидел, когда ему ставили условия. Грузчик в бронежилете под прикрытием профессиональной охраны – это выглядит странно. У Синцова ведь тоже профессионалы: и жилет могут вычислить, и охрану. Но и Раевского Артём понимал, зная, что, если его убьют и их план раскроет УСБ, подполковник рискует как минимум карьерой. Так что Игорь не блефовал. И упираться, настаивать на своём – для него означало быть отстранённым. А он не мог этого допустить. Не сейчас, когда Ирина и Марк оказались в такой ситуации. Не сейчас, когда происходящее стало личным.