Валерий Черных Морок. Последняя война.

Стук колес носилок по ступеням, шелест полиэтилена, приглушённые шаги санитаров – эти звуки казались неестественно громкими – резали тишину. Все молча смотрели, как санитары осторожно грузят носилки в машину. Ещё недавно этот человек жил, ходил по комнатам, дышал. Теперь его увозили навсегда. Вдова всхлипнула и резко отвернулась, закрыв лицо руками.

Артём проводил взглядом уехавшую «труповозку», зарылся пальцами в волосы на затылке и тихо спросил:

– Марк, кинешь меня до метро? Здесь, похоже, всё ясно.

Парень кисло кивнул, звякнув в кармане ключами, но неожиданно вдова в гневе повернулась к Ремизову.

– Конечно, кинет!.. Какого ты вообще сюда припёрся! Марк, ты где «это» откопал?!

Голос женщины источал такой яд, что лица Марка и Раевского недоумённо вытянулись. Только Артём не выказал удивления и даже небрежно усмехнулся.

– А ты, Ира, не изменилась, – бросил он с сарказмом. – Все так же не думаешь, прежде чем говорить.

Угрюмо хмыкнув, он сделал шаг на ступеньку вниз. Позади раздалось шипение, смешанное с тихим рыком:

– Проваливай! Ты всегда таким был! Подожми хвост и вали отсюда!

Артём резко замер, словно наткнулся на невидимую преграду. Повернувшись, он вперил тяжёлый взгляд в хозяйку дома, и та медленно попятилась в открытую дверь. Теперь её лицо не дышало злобой. В глазах читался испуг. Ремизов, не останавливаясь, продолжал наступать – женщина пятилась, наконец повернулась и, оглядываясь, быстрым шагом пошла в дом. Артём ускорился и настиг её в гостиной, как раз когда из кухни появился подполковник Авакян. Застыв, он наблюдал эту сцену погони, затем спокойно поинтересовался:

– Ирина Викторовна, вы в порядке?

Женщина, пытаясь освободить локоть из цепких пальцев Артёма, коротко кивнула:

– Всё отлично, Артур Сергеевич. У нас тут небольшой спор.

В её тоне прозвучала вернувшаяся уверенность и злой сарказм. Ремизов даже не взглянул на Авакяна, продолжая сверлить взглядом лицо хозяйки дома. Подполковник понимающе поджал губы и направился к выходу из дома, где в изумлении застыли Марк и Раевский.

Кивнув в сторону замершей в гостиной парочки, Авакян легонько толкнул Игоря плечом.

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Могу только предполагать, – хмыкнул тот, качнув головой. – Поехали.

Обменявшись рукопожатиями с Марком и выразив формальные соболезнования, они вышли через кованые ворота к «Лексусу» Раевского. Когда машина медленно тронулась, Авакян не выдержал:

– Кто такой? Откуда его знаешь?

– Опер из Нижнего. Помнишь, в прошлом году за педофилом гонялись? Я тогда полтора месяца в Нижнем проторчал. Он тоже по этому делу работал. Тогда и познакомились. Я же рассказывал.

– Помню. Контуженый спецназ с Донбасса, – Авакян оскалился: – Это же он того козла на «больничку» отправил, поломал всего при аресте?

– Он. Не сдержался. Да я и сам еле себя в руках держал. Отписывались потом… А чего ты «контуженным» его назвал? Вроде он не того… Не припомню про контузию.

– Да это я так… Фигура речи. Ну, типа, крышу срывает, как у контуженного.

– Все мы немного «контуженные». Профессией. Общение с отбросами не проходит даром для психики.

– Это точно. Иногда хочется достать ствол и…

Артур замолчал, поймав на себе жёсткий взгляд Игоря. Он сразу понял, что задел болезненную тему – недавние события, о которых лучше было не вспоминать.

Всего несколько месяцев назад они расследовали дело об убийствах, связанных с финансовыми махинациями. Главный фигурант, Морозов, оказался причастен к серии ограблений двадцатилетней давности – именно его банда замучила тогда деда и бабушку Раевского. Эта трагедия и заставила выпускника МГИМО пойти на службу в полицию. Когда наконец вышли на преступника, Раевский застрелил его при задержании. «Казнил» на месте, исполнив свой личный приговор. В тот момент захлестнувшие эмоции не позволили здраво мыслить – «казнь» казалась единственно правильным выбором. Но и после, размышляя, переваривая случившееся, он не каялся и считал себя правым. Однако крошечный червячок сомнения ещё долго пытался проделать трещину между долгом и чувством справедливости. Вскоре и он затих, оставив свои безуспешные попытки. В душе подполковника воцарилась уверенность в правильности принятого решения.

– А так он парень правильный. И опер от бога.

– Только выглядит «опер от бога» как-то… Потасканно, что ли. И амбре от него, как от грузчика из алкогольного отдела.

– Это ты в точку! – Раевский грустно усмехнулся. – Он сейчас грузчиком работает. Выгнали его из розыска. Выдавили, видимо. Не любит система правильных.

– Но мы-то на месте, – Авакян слегка гордо выпятил грудь.

– А ты считаешь нас правильными?

– А то! Взяток не берём. Дела не разваливаем.

– Но от денег не отказываемся, – Игорь рассмеялся, лукаво подмигнув Артуру.

– Это другое! – оживился Авакян. – Мы скольким людям помогли? А так бы эти деньги просто осели в чьих-то карманах. Ты же сам знаешь…

– Знаю, – зло процедил Игорь.

При расследовании дела Морозова им попался его криптовалютный кошелёк – целый миллиард рублей. Сумма, которую сложно было даже осознать. И опять долг и совесть сошлись в неравной схватке. Перевести деньги в бюджет – значит, просто размазать их по коррупционным схемам. Присвоить – не по совести. Они нашли компромисс: создали неофициальный фонд помощи пострадавшим сотрудникам. Себя не забыли, но и другим помогли всерьез. Теперь кровавые деньги служили добру, и это заглушало последние сомнения.

– Может, надо помочь «грузчику»?

– Не возьмёт, – уверенно, но с досадой отрезал Игорь. – Когда вместе работали, даже обедом не позволял угостить. Видимо, слишком принципиальный.

– Тяжёлый случай. А может, вы не настолько сблизились?

– Может быть, – вздохнул Раевский. – Попробую предложить. Посмотрим.

Игорь действительно хотел помочь, но не прямым финансированием. Если Артём согласится – можно устроить что-то вроде улучшения жилищных условий. Он уже обдумывал план: сначала попросить генерала выяснить настоящие причины увольнения, потом поговорить с самим Ремизовым, выслушать его версию и сопоставить факты. Вдруг он действительно где-то «накосячил», но признаться стыдится?

Марк тихо прикрыл дверь и осторожно направился в гостиную. В доме стояла непривычная тишина – обычно играла фоном музыка, на кухне возилась горничная, доносились звуки садовых работ.

Двое по-прежнему стояли рядом. Артём держал его мать за локоть, но та уже не вырывалась – лишь сердито смотрела ему в лицо.

– Пусти, – тихо сказала она, заметив сына.

Артём разжал пальцы. Ирина опустила руку, другой потёрла локоть и недовольно проворчала:

– Синяки останутся.

– Не будешь всякую дичь нести, – парировал Ремизов.

Марк недоуменно переводил взгляд с матери на мужчину.

– Мам? Вы знакомы? – наконец решился он.

– Тебе какое дело? – резко бросила она. – Ты где его откопал? И зачем притащил в дом?

– Морок обещал…

– Морок, значит, – Ира разве что не подбоченилась, но вся поза говорила о воинственном настрое. – А ещё что он тебе наплёл?

– Сказал, бывший полицейский. Воевал. Ну я и подумал…

– Воевал, значит, – язвительно протянула она. – Вояка! За чужих – всегда горой! А свои – сами как-нибудь. Так, Артём Сергеевич? Или тебе привычнее – Морок? Конечно, привычнее! Морок ты и есть! Бабка права была! Только морочить голову и умеешь. Да вонять, как козёл…

Артём, лишь слегка ухмыляясь, спокойно слушал её тираду, но на последнем замечании нахмурился.

– Козёл – это перебор. Лучше уж конь, – мрачно заметил он.

– Конями от приличных мужиков воняет. А от таких, как ты – только козлом.

– Каких – таких?

– Трепачей!

– И в чём же я трепач? – удивлению Ремизова не было предела.

– Нагородил с три короба, навешал лапши, и ноги в руки!

– Я-я-я?! – возмутился он. – А не ты ли меня послала?

– А ты и рад был! Только пыль столбом!

– Не рад. И потом… Меня вообще-то в армию призвали. Я на второй день уехал.

– Ну да, и адрес сразу забыл, – Ирина отмахнулась, словно отгоняя назойливую муху, и плюхнулась на диван. Казалось, последние силы оставили её.

Она закрыла лицо руками, будто вот-вот расплачется. Мужчина и парень стояли в растерянности. Но слёз не последовало – она лишь откинулась на спинку дивана. Марк с любопытным нетерпением подался вперёд, явно собираясь удариться в расспросы, но тут Ирина хрипло спросила:

– Ну и чего ты хочешь, Морок?

Артём не знал, что ответить. Ещё час назад, только увидев её, он готов был бежать отсюда без оглядки. Это желание держало его в напряжении всё это время. Но сейчас, когда она задала свой вопрос, Артём вдруг задумался: а действительно ли он хочет уйти?

Он видел перед собой зрелую женщину, удивительно сохранившуюся для своих тридцати семи лет. Её лицо, словно привет из юности – с мрачным, но до боли знакомым взглядом.

Воспоминания накатывали жаркой волной, смывая всё на своём пути: остатки похмелья, усталость прожитых лет, моральную и физическую боль.

Стройная, подтянутая, она двигалась с той же лёгкостью, что и в юности. И глаза… Те самые глаза – глубокие, с чуть заметной поволокой, обещающие что-то неуловимое, манящее. Она не вписывалась в рамки общепринятой красоты. Но в ней всегда было нечто куда более сильное – почти осязаемая притягательность, та самая «изюминка» скрытой сексуальности.

Они выросли вместе, буквально бок о бок. Бегали по одним дворам, были неразлучны в детстве. А потом… потом настал момент, бесповоротно изменивший всё. Тот самый момент, когда он вдруг увидел в ней не просто подружку – а… девушку. Это было не просто осознание, а настоящее откровение. И с тех пор мир сузился до одной – единственной точки. Все мысли, все желания, все мечты сосредоточились на ней одной.

И вот она вновь перед ним, спустя столько лет. Артём был абсолютно уверен, что за прошедшие годы сумел стереть её образ, выжечь былые чувства. Задавить их тоннами пережитого, скрыть под толстым слоем «бетона забвения». Но сейчас… сейчас этот бетон треснул. Прежние ощущения восставали из пепла – яростно, неукротимо. Они с грохотом ломали возведённые им стены, пробивались на поверхность и стремительно рвались ввысь.

Он понимал, что это не нужно, что он должен сопротивляться. Эти чувства принадлежат прошлому. Они оба давно стали чужими, у каждого теперь своя жизнь.

– Не знаю, – Артём повертел головой, словно его душил воротник. – Наверное, мне пора, – хрипло проговорил он и повернулся спиной.

Первый шаг дался с трудом, потом стало проще, и он решительно зашагал к выходу. Марк бросился за ним. Ира осталась неподвижной, уставившись ему в спину.

Так уже было, тоскливо вспомнилось ей. Эта прямая спина, удаляющаяся в ночь после её же яростных упрёков и крика: «Пошёл вон! Убирайся, гад!» Давно… но будто вчера. Она не собиралась его останавливать, не собиралась вспоминать то гнетущее состояние ожидания, которое преследовало её долгие годы.

Ждать она больше не хотела. Даже если он останется сейчас – рано или поздно уйдёт. Она была уверена в этом. «Нельзя войти в одну реку дважды», – медленно пульсировало в висках, словно напоминание о неизбежном. Нетерпимый, упрямый – таким он был всегда. Разве люди меняются?

– Артём! Артём! Блин! – Марк догнал его уже у двери. – Останься! Не слушай маму. Она не злая, просто… ты же понимаешь…

Голос парня вибрировал от едва сдерживаемых эмоций. В каждом звуке слышалось отчаянное желание добиться своего, и Ремизов застыл. Прошлое смешалось с настоящим, ударило по сознанию, и он не мог собраться с мыслями. Жаль парня. Жаль и его мать. Такой день – не лучшее время для воспоминаний. А он, видимо, и правда не самое светлое, что было в её жизни.

– Мам! – Марк дёрнул его за рукав куртки и одновременно обернулся назад. – Скажи ему, чтобы остался!

Сейчас он напоминал капризного ребёнка, у которого отнимают игрушку. Ирина поднялась с дивана и вышла в прихожую. Её взгляд скользнул по мужчине и сыну. В глазах читалась смесь усталости и безысходности.

– Мам! Ну что ты молчишь?! Ты должна…

Ира махнула рукой, словно сдаваясь неизбежному.

– Тёма… – хрипло окликнула она, и в этом обращении было что-то давно забытое. – Останься, если можешь… если хочешь, – голос звучал тихо, почти покорно. – Нам правда будет спокойнее.

Артём вздрогнул, вынырнул из оцепенения. Это обращение и её тон здорово удивили. Он постоял, не находя слов. Затем молча кивнул, словно ставя точку в затянувшемся споре. Марк тут же радостно ткнул его в плечо.

– Только пусть твой… – голос Ирины дрогнул. На миг в глазах мелькнуло что-то тёмное – испуг? боль? – но она лишь сжала губы и закончила уже спокойно, почти механически: – …друг сходит в душ. Я принесу чистую одежду. Подберу что-нибудь…

Взгляд скользнул по их фигурам, задержавшись на секунду дольше нужного, и она завершила:

– Кажется, размер должен подойти.

Марк мгновенно превратился из капризного ребёнка в радушного хозяина.

– Двигай за мной! Займёшь гостевую. Там и ванная своя, и гардероб.

Артём решил не спорить, только небрежно ухмыльнулся. С мыслью, что гардероб ему явно не понадобится, он прошёл в открытую дверь и тихо присвистнул.

Окидывая взглядом пространство, он только качал головой. На идеально заправленную кровать падал мягкий свет из широкого окна. В воздухе витал едва уловимый аромат свежести – не парфюма, а чего-то чистого, почти природного. Он провёл рукой по гладкой поверхности тумбочки, затем направился к ванной. Кафель под ногами оказался приятно тёплым, в хромированных деталях ровными бликами отражались потолочные лампы. Вода из крана потекла бесшумно, без привычных ему скрипов и брызг. Взяв в руки пухлое полотенце, он отметил его мягкость, затем положил обратно. Всё здесь было продумано, удобно, но как-то… нереально. Он вышел обратно в комнату, оставив дверь ванной открытой, сел на край кровати и уставился в окно.

Всё было чужим, словно в дорогом отеле, где каждая деталь кричит о временности и непринадлежности. Только женщина, которая сейчас подбирала ему одежду, была…

Артём горько усмехнулся, ощущая привкус этой усмешки на губах. Он не решался назвать её даже бывшей подругой, хотя они провели вместе немало ночей. После неё женщин было много – он легко сходился и так же легко расставался. Но ни одна не цепляла по-настоящему, не хотелось впускать, встраивать в свою жизнь. Впрочем, ему это было и не нужно. Сам себе хозяин – вот главное, что он усвоил за прожитые годы. Свобода. Независимость. И никакого обременения.

Он отогнал навязчивые мысли, стягивая одежду. Горячая вода обрушилась на него, смывая не только грязь и усталость дня, но и скопившееся внутри напряжение. Тело расслабилось, мышцы размякли, и он закрыл глаза, чувствуя, как вода стекает по коже, унося тяжесть. Это было первое настоящее облегчение за прошедшие сутки.

Намотав полотенце на бёдра, Артём почувствовал себя чуть увереннее, хоть и оставался чужаком в этом безупречно чистом, незнакомом пространстве. Даже пахло здесь иначе – дорогой химией и свежестью – не его запахами.

На полке, словно специально для него, лежали в прозрачных упаковках зубная щётка и расчёска. Он машинально привёл себя в порядок, осматривая отражение в зеркале под ярким светом. Лицо выглядело помятым, уставшим. Когда он коснулся отросших волос на затылке, промелькнула мысль, что надо бы постричься. Ещё одно дело, которое нужно было сделать в этой новой, пока неопределённой жизни.

Лёгкий стук в дверь прервал его размышления. Он распахнул её – в проёме стояла Ира, держа в руках стопку прозрачных пакетов, и на каждом отчётливо виднелись этикетки известных брендов. Артём удивлённо вскинул брови.

– Ты съездила в магазин? – спросил он, хотя это казалось невероятным, учитывая обстоятельства.

Она отмахнулась, прошла в ванную и, бросив пакеты на узкую тумбочку, пояснила:

– Этого барахла у Марка тонны.

В ворохе пакетов виднелись спортивные штаны, футболки, худи – в стиле «под рэперов».

Она продолжила, словно продавец-консультант:

– Низ у вас с Марком один, а вот в плечах ты намного шире. Поэтому подобрала майки оверсайз, и худи большие. Тебе подойдёт.

Артём, не задумываясь, схватил и распаковал один из пакетов с трусами известного бренда и, сбросив полотенце, начал их натягивать. Ира, которая в этот момент раскладывала остальные вещи, вскрикнула, поперхнулась и тут же отвернулась, зашипела:

– Ремизов, ты совсем рехнулся? Не мог подождать, когда я выйду?!

– А что ты там не видела? – пожал он широкими плечами и в голосе проскользнула давняя, привычная дерзость.

Он попытался притянуть её за локоть, чтобы развернуть к себе, но мгновенно получил кулаком в лицо. Удар не был сильным – скорее отточенным, будто она тысячу раз репетировала его в голове. Артём рефлекторно зажмурился, пальцы сами потянулись к больному месту – той самой точке над скулой, куда Ира врезала ему много лет назад, когда он впервые попытался её обнять.

Она не изменилась. Совсем. Даже выражение лица было таким же – холодный гнев, чуть прикрытый презрением.

– Нет, ну ты реально охренел! – Ира шипела, как разъярённая кобра, не хватало только раскрытого капюшона за спиной. – Я сегодня мужа потеряла!

– Извини, – стушевался Артём. – Я что-то действительно… – он виновато взъерошил волосы, оставив фразу недоговорённой.

Ира замерла, скривив губы, затем резко развернулась и вышла, бросив на ходу:

– Не надевай футболку – я сейчас.

Ремизов опёрся ладонями о раковину, изучая своё отражение. Она снова командовала – но это его не раздражало. Тело приятно дышало, пахло дорогим гелем для душа. Утром-то было совсем хреново… И вот теперь – это.

Ира вернулась почти сразу, держа в руке табурет, прижимая локтем шёлковую накидку. В другой руке – блестящие профессиональные ножницы и длинная расчёска. Молча установила табурет перед зеркалом, стоящим у стены, жестом велела сесть, и ловко, одним движением накинула на него парикмахерский пеньюар.

Артём не сопротивлялся. Её уверенные, точные движения завораживали. А когда тонкие пальцы коснулись его волос, разделяя пряди, по спине побежали мурашки – то ли от неожиданности, то ли от давно забытого ощущения её близости.

Он почувствовал первое касание её рук, срезающих ножницами прядь. За ним второе, третье… Закрыл глаза на секунду, прислушиваясь к шороху волос, падающих на пеньюар, к её дыханию совсем рядом, и тут же высказал вслух, слегка хрипло:

– Догадался… Ты – парикмахер?

Она хмыкнула, продолжая работать.

– Это, скорее, вынужденный навык. Когда в доме растёт оболтус, который ни в какую не хочет идти в парикмахерскую… – она сделала паузу, срезая очередной локон у виска. – А так… я хирург.

Артём чуть не поперхнулся воздухом. Он резко открыл глаза, пытаясь поймать её взгляд в зеркале, но она была сосредоточена на стрижке.

– Ты… кто, прости? – переспросил он, словно ослышался.

– Пластический хирург, – спокойно повторила Ирина. – Один из лучших в городе, говорят. Ко мне за… – она легко пожала плечами, не отвлекаясь, – … за полгода записываются. Своя частная клиника.

Артём не знал, что и сказать. Пластический хирург? Своя клиника? Он смотрел на отражение её сосредоточенного лица, на ловкие руки с ножницами, и это никак не вязалось с образом той Иры, что осталась в его памяти. И уж тем более с его собственным представлением о себе, о своей жизни, такой далёкой от мира частных клиник. Это было как удар под дых, только не физический, а какой-то… мировоззренческий. Она стала кем-то, кто ему совершенно незнаком. Успешной. Самодостаточной. И это делало его собственную не слишком устроенную жизнь и все его «сам себе хозяин» каким-то… мелким.

Он молчал, переваривая информацию, ощущая себя вдруг очень маленьким и очень чужим в этом огромном доме, под этими умелыми, «чужими» руками.

Когда она сдернула накидку, Артём встал перед зеркалом, проводя рукой по затылку, ощущая свежесть и лёгкое покалывание от только что подбритых волос. В отражении на него смотрел… совсем не тот человек, которого он привык видеть. Модный парень с аккуратной стрижкой, подчёркивающей резкие линии скул. Чужой. И, тем не менее, он себе нравился.

Он повертел в пальцах пластиковый одноразовый станок, которым она подбривала ему шею и виски.

– Щетину можешь не сбривать, – словно прочитав его мысли, сказала Ира, собирая инструменты. – Тебе идёт.

Она улыбнулась уголком губ, и Артём почувствовал, как что-то шевельнулось внутри.

– Давай снова в душ, – велела она будничным тоном. – Мы ждём тебя на кухне. Будем… – она чуть задумалась, глядя куда–то в сторону. – Обедать или уже ужинать? Ладно, будем просто есть.

Ира кивнула в сторону двери и вышла, оставив его одного с новым отражением и ворохом смешанных чувств.

***

Вечернее солнце, умирая, пробивалось редкими лучами сквозь полупрозрачные шторы. Артём вошёл на кухню в ностальгически-приподнятом настроении, но оно испарилось прямо на пороге. В помещении стояла густая, осязаемая тишина, и лица у матери с сыном были подавленные, словно вымотанные горем.

Ира, закусив губу, смотрела в сторону окна, но взгляд её был пуст и устремлён куда-то внутрь себя. Марк вяло ковырял вилкой уже остывшее мясо, низко опустив голову, будто изучая узоры на тарелке. Горничная, которую Артёму не представили, молча подавала на стол, поджав тонкие губы. Даже изысканная сервировка – тонкий фарфор с золотой каймой, блестящие столовые приборы, белоснежная скатерть – смотрелась чужеродной, неуместной. Атмосфера в комнате больше напоминала поминальный банкет, а не семейный ужин.

Артём не представлял, что могло произойти, пока он повторно принимал душ, но в доме явно что-то случилось. Всего десять минут назад Ира не выглядела такой раздавленной. Впрочем, для него это не было неожиданностью – иногда осознание горя приходит не сразу. Это потом начинаются слёзы, истерики, визиты к психологу…

Он попытался завязать разговор, но в ответ получал лишь односложные реплики, вздохи, тяжёлое молчание. Даже вкус безупречно приготовленной куриной грудки с овощами-гриль казался пропитан чужим отчаянием.

Вдруг в тишину ворвалась мелодия домофона. Ира вздрогнула, как от удара током. Медленно, словно сквозь воду, поднялась из-за стола и вышла. Марк следил за ней взглядом, непроизвольно сжав вилку так, что костяшки пальцев побелели.

Ирина вернулась через пару минут, лицо бесстрастное – только в глазах, широко раскрытых, читалось что-то между недоумением и животным страхом.

– От Синцова? – мрачно выдохнул Марк. – Те же, что до этого звонили?

– Да. Приехали, – голос Иры был еле слышен. – Хотят поговорить. Ладно, пойду к ним.

Она неохотно повернулась в сторону двери и замерла в нерешительности. Артём резко отодвинул тарелку.

– Кто это? Когда звонили?

– Минут десять назад… Потом расскажу.

Но он поднялся. Его лицо, только что спокойное, стало решительным и жёстким.

– Не надо, Артём! – вцепилась в его рукав Ирина.

Он накрыл её руку своей, и мягко, но неотвратимо убрал.

Двор встретил их свежей прохладой – в воздухе пахло сырой землёй, где-то шуршали листья. Последние лучи солнца, тусклые и косые, цеплялись за верхушки деревьев.

У ворот замерли двое мужчин, чьи безупречные костюмы едва уловимо поблёскивали в мягком свете уходящего дня. За их спинами чернел мрачный как катафалк «Гелендваген».

– Бармин Олег Николаевич. Начальник службы безопасности «БиоХелс Групп». Соболезнуем вашему горю, – слегка склонив голову, сказал первый. Голос ровный, вежливый, но без капли тепла. – Есть один вопрос.

Второй мужчина застыл статуей, упёршись в Иру холодными, как у рыбы, глазами.

– Как я уже озвучил по телефону, ваш муж… задолжал, – продолжил Бармин.

Пауза тянулась несколько секунд.

– Двадцать миллионов долларов, – наконец проговорил он, растягивая слова. – И теперь это – ваш долг.

Ирина не шевельнулась. Только губы её дрогнули и побелели. Артём сделал шаг вперёд, коротко спросил:

– И документы имеются?

Мужчины переглянулись. Тот, что говорил, сдержанно кивнул и достал из машины папку. Чёрная кожа, застёжка – выглядело дорого. Он открыл папку и протянул Артёму один лист.

– Заём. Подпись Тихомирова. И его жены. Всё чисто, – голос звучал с ленивым превосходством. – Хотите – разбирайтесь в суде. Но рекомендую договориться по-хорошему.

Артём, мельком взглянув на текст, вскинул глаза:

– Почему сейчас?

– Так он умер, – плечи мужчины слегка дёрнулись. – Пора платить.

Ирина взяла документ из рук Артёма. Её подпись. Размашистая, чуть нервная, но несомненно её. Как? Когда? В памяти всплыл размытый образ: Леонид, какой-то нервный, с тенью тревоги в глазах, протягивает ей стопку бумаг: «Подпиши, пожалуйста. Это формальность, для отчётности». Она тогда даже не взглянула. Он нервничал, а она… операция через час, она просто хотела, чтобы от неё отстали. Медленно доходило: муж либо был в отчаянной ситуации, либо его принудили. Возможно, угрожали. Ей. Марку. И теперь, после его смерти, долг лёг на неё.