Валерий Черных Морок. Последняя война.

На рассвете украинские дозоры находили уничтоженные наблюдательные посты. Трупы в лужах запёкшейся крови. Ни выстрелов, ни тревоги, ни следов борьбы. Только тишина, нарушаемая ветром, и необъяснимое чувство – будто кто-то следит за тобой. Иногда казалось, что сама степь дышит чужим присутствием – сдержанным, терпеливым, безжалостным.

У Артёма был друг – такой же, как он. Они понимали друг друга без слов. Вдвоём стоили целого подразделения. Но однажды удача отвернулась.

Вынырнувшая из рваных облаков луна заливала степь мертвенным светом, превращая редкие ветви кустарников в подобие застывших призраков. Два силуэта в камуфляже, пригнувшись, двигались в ночи. Артём шёл первым, пальцы плотно обхватывали прохладный металл автомата. Никита – в двух шагах позади. Его напряжённый взгляд скользил по степи, выискивая малейшие признаки угрозы. Внезапно он замер. В лунном свете между сухими стеблями полыни мелькнул едва заметный блик – тонкая проволока, натянутая в пятнадцати сантиметрах над землёй.

«Стой!» – раздался хриплый шёпот, но Артём уже делал роковой шаг.

Никита рванул друга за разгрузку, пытаясь оттащить в сторону и закрыть собой. В этот момент ночную мглу разорвала ослепительная вспышка – яркий белый свет, выжигающий сетчатку.

Артём ощутил удар – страшное физическое давление, сбившее их с ног. Земля резко приблизилась к лицу. Только когда тело уже падало, догнал звук – всесокрушающий рёв, разорвавший барабанные перепонки.

Он очнулся от резкой боли в боку. Мир плыл перед глазами, в ушах стоял непрерывный высокий звон. Артём попытался вдохнуть – в лёгких запершило от едкой смеси гари, тротила и степной пыли, вызывая тошнотворный кашель. Руки инстинктивно потянулись к автомату, но пальцы были как чужие, не слушались.

С трудом перевернувшись на бок, он увидел Никиту. Камуфляжная форма превратилась в лохмотья, бронепластины пробиты навылет. Артём не сразу осознал, что смотрит на лицо товарища – так обезобразило знакомые черты осколками. Левую скулу срезало, правый глаз залит тёмной жидкостью. Но грудь ещё поднималась – каждый вдох давался с хриплым бульканьем.

Артём не помнил, как поднялся. Его тело действовало само – накладывало жгут, доставало аптечку, проверяло оружие. Два километра по выжженной солнцем степи он тащил Никиту, цепляясь за редкие кусты, чувствуя, как горячая влага – пот и кровь – растекается по спине.

«Держись», – шептал он в такт шагам, хотя знал, что товарищ не слышит. В ушах по-прежнему стоял звон, во рту – вкус железа. И только один вопрос сверлил сознание: откуда взялась эта смерть на маршруте, который разведка назвала чистым?

Сырая глина под ногами. В воздухе – запах жжёного железа. Артём шагал тяжело – будто волок за собой не только тело, а весь этот чёртов фронт. Никита лежал у него на плечах: лицо вымазано землёй и кровью. Живого в нём уже не было.

Он вышел к своим только с рассветом. Бойцы на позициях угрюмо молчали. Один перекрестился. Другой отвернулся. Артём молча опустил Никиту на землю. Осторожно. Как родного.

К ним направлялся подполковник Герычев, делая вид, что всё в порядке. Но дрожащие руки, нервно сжимающие радиостанцию, выдавали его с головой.

– Где второй? – спросил он надломлено, пытаясь разглядеть, что у Ремизова за спиной.

– Минное поле, – Артём глядел не на командира, а в пустоту. – «Чистый проход», как ты сказал. Прямо по твоим координатам.

Герычев поморщился.

– Я дал те данные, что были. Не моя ошибка. Может, вы сами что-то нарушили?

Артём выпрямился. Нервным движением скинул разгрузку. Глаза налились стеклянной злостью, но голос оставался ровным:

– Нарушили? Он меня прикрыл, понял? Я остался. Он – нет.

Прозвучало глухо, без надрыва и истерики.

– Это война, боец, – надменно отрезал Герычев. – И он знал, куда шёл. У нас нет времени…

Он не успел договорить.

Артём шагнул вперёд, сжал его за ворот, резко развернул и сильно толкнул. Подполковник рухнул на колени рядом с телом Никиты. Его лицо оказалось в сантиметрах от изуродованного черепа друга.

– Гляди! Это ты его туда отправил! Ты!

Герычев задохнулся, руки дрожали. Сзади кто-то шагнул – и застыл. Никто не решился вмешаться. Молчание повисло в воздухе.

– Не смей мне говорить про наши ошибки, – прошипел Артём.

Послышался топот. Его резко скрутили – свои, бойцы из группы. Без злобы, без крика. Просто вовремя. Спасали. Чтобы не зашёл слишком далеко. Чтобы не случилось непоправимое.

Он не сопротивлялся.

Подполковник тяжело поднялся, стряхнул пыль с колен. Не сказал ни слова. Только бросил короткий взгляд – напряжённый, острый – и ушёл.

После госпиталя Артёму грозил трибунал, но нашлись те, кто заступился. Да и подполковник не стал раздувать, понимал – если в дело вмешается прокуратура, достанется всем.

Обошлось приказом об увольнении. Без дисциплинарки, без разбирательств. В бумагах аккуратно написали: «по окончании контракта». Ни намёка на реальные события. Чистая формальность – чтобы не воняло.

В нём тогда что-то выключилось – не сломалось, нет. Просто выключилось. Как рубильник. Часть души Ремизова так и осталась там – в едкой донбасской пыли, между почерневшими скелетами бронетехники и россыпями пустых гильз. В этом проклятом месте, где даже земля пахла порохом и тоской.

Теперь и кличка "Морок" воспринималась иначе. Не как детское дворовое прозвище. Клеймо. Приговор, который он сам подписал.

После армии он быстро понял: гражданская жизнь не для него. Уже через два месяца, благодаря связям бывшего командира разведроты, он надел полицейскую форму в Нижнем. Мечтал попасть в уголовный розыск, но туда без офицерского звания не брали. А у него был лишь сержантский шеврон после школы прапорщиков.

Начал с патрульно-постовой службы – ночные дежурства, погони, задержания, разборки в подворотнях. Дни и ночи сливались в одну непрерывную череду сигналов сирен, шума шагов, запахов города. Заочно поступил на юридический факультет, штудировал учебники прямо в патрульной машине между вызовами. Выдержал. Не сдался.

Через два года пробился в розыск. За пять лет дослужился до капитана, став легендой местного уголовного розыска. Работал жёстко, но честно – ни взяток, ни договорняков. Именно это его и сгубило. В мире, где все давно привыкли к серым схемам, честность оказалась непозволительной роскошью.

Сначала намёки, потом давление, затем откровенные подставы. Последней каплей стало сфабрикованное дело о превышении – доказательств ноль, но начальство чётко дало понять: либо тихо пишешь рапорт «по собственному», либо садишься.

Он выбрал уйти. Без скандалов, без громких заявлений в прессе. Просто сдал табельный, собрал вещи в картонную коробку и вышел из здания, где оставил пять лет жизни. Система безжалостно выплёвывает тех, кто отказывается играть по её правилам.

И снова на перепутье. Служебную квартиру пришлось сдать, и в Нижнем больше ничего не держало. В столице после смерти тётки у него оставалась комната в коммуналке. Кое-как привел её в порядок: выбросил ветхую мебель, купил минимально необходимое. Теперь пытался привыкнуть к этой новой, подчеркнуто-обыденной жизни. Без адреналина, погонь, без запаха пороха, без головоломных расследований.

Его накрыла волна апатии. Просыпался с ощущением пустоты и дни текли одинаково серо. Ему стало искренне наплевать на всё – на работу, на себя, на эту жалкую комнатёнку с новеньким, купленным по скидке, шифоньером. Пару месяцев Артём перебивался случайными заработками, пока соседка по коммуналке, кассирша из «Азбуки вкуса», не подсказала о вакансии грузчика. Ему было без разницы. Главное – недалеко от дома.

Но навыки, отточенные в армии и полиции, никуда не делись. Инстинкты остались – как у хищника, загнанного в угол. И сейчас, глядя на испуганного пацана, молящего о помощи, Артём почувствовал, что эти инстинкты пробуждаются. Как будто зверь, долго спавший в берлоге, учуял запах крови.

Глава 2

Машина плыла по шоссе. За окном сначала мелькали старые пятиэтажки, потом – высотный новострой. Артём прислонился к прохладному стеклу, пытаясь вспомнить вчерашнее. Бар, виски, какой-то спор… Дальше – провал.

Глотка горела, будто её начисто выскоблили наждачной бумагой. Проклятый ёж в горле всё ещё продолжал копошиться. Артём сухо сглотнул, поморщился и выдавил:

– Притормози у киоска. Купи пару бутылок минералки.

Марк молча свернул к ближайшей заправке. Артём залпом осушил первую бутылку, чувствуя, как шипящая влага топит ненавистное колючее животное. К моменту, когда они въехали в Жуковку, в горле осталась лишь приятная прохлада.

Прежде чем открыть шлагбаум, охранник на КПП пристально посмотрел на них и кивнул. В его взгляде читалось опасливое сострадание, смешанное с глубоким, почти скорбным сожалением.

За воротами открылся мир особняков и идеальных газонов. Артём невольно приник к окну. Потянулись дома – монументы тщеславию и богатству. Некоторые буквально поражали величием и размахом, словно их хозяева соревновались друг с другом в масштабах роскоши.

Как и предполагал Артём, перед высокими кованым воротам, нарушая идеальный порядок улицы, стояло несколько машин: полицейских и гражданских. Рядом замерла белая «Скорая» и зловеще-чёрный фургон. Артём резко открыл бардачок и быстро сунул туда «трофейный» пистолет.

– Заезжай внутрь, – бросил он Марку.

Парень нажал на пульт, ворота медленно разъехались. На широком крыльце особняка, словно часовой, застыл рослый полицейский в форме. Когда внедорожник остановился рядом, полицейский напрягся, шагнул вперёд и замер.

Они вышли почти одновременно. Артём несколько секунд разминал ноги, наблюдая за реакцией человека на крыльце, но тот не предпринимал никаких действий – лишь коротко бросил что-то в рацию. Понятно… Вызвал старшего.

Артём не торопился. Марк тоже стоял в нерешительности, словно ожидая его действий. Наконец в дверях появился полный мужчина в майорских погонах. Он скользнул взглядом по Марку, на секунду задержался на его лице, затем подозрительно прищурился на Артёма. Тот кивнул парню, давая знак идти вперёд, и не спеша двинулся следом.

Остановившись в шаге от майора, Марк вопросительно уставился на него.

– Мне нужно пройти. Я живу здесь, – неожиданно твёрдо сказал он, делая ещё один шаг к двери.

Майор посторонился, пропуская его – видимо, узнал сына погибшего. «Скорее всего, видел фото в доме», – отметил про себя Ремизов. Но когда сам он попытался пройти следом, толстяк резко перекрыл дорогу.

– Вы кто? – сухо поинтересовался он, сверля Артёма подозрительным взглядом.

– Это друг семьи, – поспешно ответил за Ремизова Марк. – Он со мной.

– Дру-уг, – недоверчиво протянул майор, с головы до ног оценивая непрезентабельный вид «друга». Он пару секунд помялся, но всё же отступил в сторону.

Артём сразу оценил сдержанную роскошь особняка: дорогую, но без показной вычурности. Панорамные окна наполняли пространство мягким рассеянным светом, создавая ощущение простора и лёгкости. Стены с бархатистой штукатуркой казались тёплыми на ощупь, а матовая плитка под ногами создавала ощущение прохлады и основательности. Интерьер – продуманная гармония: низкие диваны с серой обивкой, невесомый стеклянный стол, абстрактные картины и высокие растения в массивных кашпо. В воздухе витал едва уловимый кофейный флёр: лёгкая горчинка с приятной терпкостью.

Но дом утратил уют. На диване изредка потрескивала рация. Начало деревянной лестницы на второй этаж перетягивала жёлтая полицейская лента. Сверху доносились обрывки фраз, шаги, стук упавшей книги. Теперь в этих стенах царила тяжёлая атмосфера следствия – методичная, безэмоциональная, превращающая личное пространство в набор вещдоков. Каждый предмет, каждый уголок стал лишь потенциальной уликой, лишённой былого смысла.

Они замерли посреди гостиной. Из приоткрытой двери справа доносились приглушённые голоса. Ремизов прислушался, но разобрать слова не смог – только невнятный гул.

Марк стоял, слегка сгорбившись, взгляд рассеяно скользил по стенам, пальцы нервно теребили край футболки. Неловко мотнув головой в сторону одной из дверей, сказал:

– Артём, бар там – на кухне.

В его голосе слышалась странная смесь вины и желания услужить. Фраза повисла в воздухе – нелепая, как и вся эта ситуация. Мальчишка явно не знал, как вести себя в доме, где застыло горе, где воздух стал тяжёлым, пропитанным невысказанной болью.

Артём лишь покачал головой и махнул рукой. В глазах мелькнула теплота.

– Спасибо, Марк. Не сейчас.

Парень кивнул, с облегчением отступая назад. Его пальцы наконец замерли, а плечи чуть расслабились.

Минералка сняла желание похмелиться. Теперь внимание Артёма занимало другое: кто так оживлённо беседует за той дверью? Живой, хоть и приглушённый разговор казался неуместным здесь. Не дожидаясь приглашения, он решительно направился к двери, по-хозяйски толкнул её и… замер.

Прямо перед ним за столом сидела женщина. Её глаза удивлённо раскрылись – холодный, гневный взгляд ударил с такой силой, что все утренние события моментально вылетели из головы. По спине у Артёма побежали мурашки, дыхание перехватило. Женщина медленно скрестила руки на груди, словно защищаясь, при этом не отводила глаз от его лица. В комнате находились ещё двое мужчин – один сидел рядом с ней, другой стоял у окна, – но Артём их будто не замечал.

Марк что-то горячо объяснял, жестикулируя. Мужчины перебивали его вопросами. Только Артём и женщина оставались неподвижны, соревнуясь в немой дуэли взглядов.

– Артём! – Марк нетерпеливо махнул рукой перед его лицом.

Ремизов вздрогнул и очнулся.

– У тебя документы есть? – шепотом спросил парень.

Артём перевёл взгляд на стоящего рядом с ним человека – крепко сложенного, с характерными южными чертами лица.

– Подполковник Авакян, старший оперуполномоченный Главного управления уголовного розыска, – сухо представился тот, изучая Артёма подозрительным взглядом.

Ремизов театрально похлопал по карманам, прекрасно зная, что документов при нём нет.

– К сожалению, не захватил, – тихо ответил он, снова бросая взгляд на женщину. Он всё ещё не верил своим глазам.

– Тогда пройдёмте! – резко скомандовал Авакян. – Майор!

– Остынь, Артур, – раздался за спиной знакомый голос. – Ну, здравствуй, капитан.

Артём медленно обернулся и в его глазах вспыхнул живой блеск.

– Товарищ подполковник?! Раевский! Привет, Игорь! Вот так встреча! –воскликнул он, словно встретил давнего друга.

Они действительно обнялись как старые друзья, хлопая друг друга по плечам. Окружающие с некоторым удивлением наблюдали за этим проявлением чувств. Авакян в конце концов махнул рукой и вернулся за стол продолжить беседу с женщиной.

Марк растерянно смотрел то на мужчин, то на женщину, потом негромко сказал:

– Мам, я тебе потом объясню.

– Да уж постарайся, – язвительно ответила она, почему-то зло глядя на Авакяна.

Тот недоумённо нахмурился. Минуту назад они вполне мирно беседовали. Хозяйка дома, хоть и убитая горем, держалась корректно. Теперь же напоминала разгневанную фурию.

– Давайте закончим. Я устала, – жёстко проговорила она, вставая из-за стола.

Подполковник лишь пожал плечами и поднялся. По предварительным данным это действительно было самоубийство – оставалось дождаться заключения экспертизы.

Между тем человек, только что обнимавшийся с Ремизовым, расспрашивал его:

– Тебя каким ветром занесло сюда? Это твои друзья?

– Я в Москву перебрался, – улыбнулся Артём. – Из полиции меня попросили, так что… Слушай, Игорь, что эксперт говорит?

Раевский на вопрос не ответил, а осторожно уточнил с натянутой улыбкой:

– Что значит – «попросили»?

– То и значит, – недовольно бросил Ремизов. – Под зад коленом с волчьим билетом. Да я и не расстраиваюсь. С этими уродами только карму портить. Ей-богу, ещё немного – и придушил бы кого-нибудь. Голыми руками. Может, и не одного. Они там совсем охренели. Дела за бабки разваливают на раз. Тошнит от этого.

– Понятно, – протянул Раевский. – И чем занимаешься в столице?

– Грузчиком пока в магазине, – увидев вздернутые брови, Артём задиристо продолжил: – А что – работа спокойная. Нервы не порчу. Отстрелялся, и в койку. Благо есть с кем.

Он весело подмигнул, но Раевский почувствовал в его словах неподдельную горечь.

– Понятно, – повторил он. – Ну а здесь – как оказался?

Ремизов на секунду замялся, но решил не врать:

– Пацан попросил с ним приехать. Не верит, что отец сам…

– Ну, верит, не верит – это его проблемы. Сам знаешь – только экспертиза покажет. Но по предварительному заключению – похоже, сам.

– А можно мне взглянуть?

Раевский на несколько секунд засомневался, потом пристально посмотрел на Ремизова и неуверенно кивнул. Мотнул головой, приглашая идти за собой, и направился к широкой лестнице. Они поднялись на второй этаж. Длинный коридор заливал дневной свет из большого окна. Раевский остановился у одной из дверей тёмного дерева и жестом пригласил Ремизова войти.

Это был кабинет хозяина дома, ожидаемо просторный и дорого обставленный. Массивный письменный стол из красного дерева посреди комнаты, за ним – высокое кожаное кресло. На стенах полки с книгами и пара картин в тяжёлых рамах. Чуть в стороне от кресла на полу лежал человек – лицом вверх, руки раскинуты. У его головы на тёмном ковре пятна крови. Рядом с правой рукой – пистолет.

Над телом склонился невысокий плотный мужчина с седой щетиной и усталыми глазами.

Раевский шагнул внутрь и окликнул эксперта:

– Степаныч, это наш коллега, Ремизов. Опер из… в общем, свой. Объясни ему, что тут к чему.

Эксперт выпрямился, окинул Ремизова быстрым профессиональным взглядом.

– Здравствуйте. Пока всё предварительно, но картина вырисовывается.

Стараясь не наступать на следы и видимые пятна, Артём подошёл ближе, чтобы рассмотреть лежащее на полу тело: аккуратного мужчину в дорогом домашнем халате, с бледным, застывшим лицом.

– Его нашли в кресле, так? – первым делом спросил Ремизов, глядя на сдвинутое к стене пустующее кресло.

Степаныч кивнул.

– Верно. Изначально он был в кресле. Поза выглядела неестественной, но это могло быть следствием мышечного расслабления после смерти или изменения положения тела при первичном доступе к нему. Мы передвинули кресло для удобства осмотра.

Ремизов перевёл взгляд с кресла на тело и обратно. Затем встал на колено, изучая голову трупа.

– Траектория выстрела? Дистанция?

– Входное отверстие в области подбородка, выходное – в теменной части черепа. Траектория восходящая, характерная для самоубийства. Пороховой нагар соответствует короткой дистанции выстрела. Также обнаружен на правой руке.

Ремизов поднялся, отряхнув колени:

– Он оставил… Записка была?

– На столе, – Степаныч махнул рукой. – Коротко: «Простите все, больше не могу». Супруга почерк подтвердила.

Артём окинул взглядом кабинет – дорогая мебель, аккуратные ряды книг, семейные фото на полке.

Раевский нервно постукивал пальцами по косяку.

– Всё сходится, Артём. Никаких следов борьбы, ничего лишнего. Похоже, обычная депрессия.

– Пистолет… – Ремизов присел на корточки, рассматривая оружие на расстоянии вытянутой руки от тела. – Он был в руке или просто рядом?

– Лежал в кресле рядом с правой кистью. Не зажат, но в пределах досягаемости. Похоже, выпал после выстрела.

– Следы борьбы? Что-то указывает на сопротивление?

Степаныч покачал головой. Ремизов еще раз огляделся. Всё было в порядке, лишь на столе разбросанные бумаги. Его взгляд скользнул к большому окну на дальней стене – оно было приоткрыто, а на подоконнике виднелись тёмные волокна.

Он направился к окну.

– Оно было открыто? И что это за… мусор? – указал, не прикасаясь.

Степаныч приблизился, бросил взгляд на подоконник.

– Да, окно было приоткрыто. Мусор заметили – возьмём образцы. Пока не похоже на следы постороннего. Может, ветром занесло. В лаборатории уточним.

Ремизов задержал взгляд на окне, затем спросил:

– Есть хоть что-то, что ставит под сомнение версию о самоубийстве?

Степаныч вздохнул.

– Коллега, моя задача – установить причину смерти. На данный момент это выглядит как самострел: выстрел в упор, пистолет рядом, следов борьбы нет. Окно и мусор?.. Возьмём на анализ. Но картина типичная. Были ли здесь посторонние – не ко мне. Я могу сказать, как пуля вошла в голову, а не кто её туда послал. Это ваша работа.

Раевский, стоявший в стороне, молча кивнул.

Ремизов отошёл от окна. Ещё раз обвёл взглядом комнату – его лицо выражало сомнение. Казалось, он искал то, что могло опровергнуть очевидное.

– Ясно, – наконец сказал он. – Спасибо.

Раевский жестом показал, что пора уходить. Они вышли, оставив эксперта работать в тишине.

Пока спускались по лестнице, Игорь, скосив глаза, внимательно следил за выражением лица Артёма. Бывший полицейский что-то обдумывал с каменным лицом. Раевский искренне уважал этого человека, но его появление в доме самоубийцы напрягало. Жёсткий, прямолинейный – если Ремизов заподозрит неладное, его уже не остановить. Даже без полномочий. Ему достаточно знать, что закон нарушен – а права он себе выпишет сам. В этом Игорь не сомневался.

Нужно было понять, насколько Артём вовлечён. Кто его позвал? Сын, как он сказал? Или тут что-то ещё?

Артём, словно они заранее условились, направился к выходу и остановился на крыльце. Закрыв глаза, глубоко вдохнул свежий воздух.

Раевский встал рядом. Ещё при встрече он уловил запах перегара – да и весь вид Ремизова говорил, что ночь у него была «весёлая». Если даже его и не мутило сейчас, то чувствует он себя наверняка не лучшим образом. Хотя для таких, как Артём, это не имеет значения: если нужно, он соберётся – неважно, сколько выпил и сколько спал.

– Ну что, – наконец спросил Игорь, прерывая затянувшееся молчание. – Что-то не понравилось? Остались вопросы?

– Нет, – отрезал Артём. – Всё указывает на самоубийство. Нет причин не доверять эксперту. Но лучше дождаться окончательного вердикта.

– Так чего завис? Плохо себя чувствуешь?

– И это тоже. Вчера начудил немного. Да ещё подрался.

На крыльце появился Марк. Он не подошёл к ним, держась в стороне.

– А, вот и ты! – оживился Артём. – Будь другом, принеси пистолет.

Лицо Раевского вытянулось, но Ремизов тут же пояснил:

– Не пугайся, это травмат. Отобрал у грабителей. На Марка и его друзей напали возле бара. Влез, заступился… ну, ты понял. Короче, по словам парня, я их отучил от плохих привычек и забрал ствол. Хочу сдать тебе.

Игорь выслушал историю с лёгким раздражением. Принять пистолет он мог только по заявлению, но тогда пришлось бы заводить дело о попытке ограбления. Можно спихнуть в район, но чем это обернётся для Артёма – неизвестно. Раевский не слишком доверял объективности некоторых коллег.

– Давай так, – решил он, – если поступит заявление от пострадавших или об утрате оружия – разберёмся. Пока ствол полежит у меня в сейфе. Потом утилизируем. Сейчас оформим как находку.

Артём кивнул и повернулся к Марку:

– Найди бумагу и ручку.

– Не нужно, – Игорь открыл папку, которую держал в руках.

Через несколько минут заявление было готово. Раевский убрал пистолет в карман.

– Скажи, Артём, ты здесь в каком статусе?

– Типа друг, – скривился Ремизов. – Типа, в ответе за тех, кого приручил. Пацан уговорил приехать – мол, раз ночью спас, спасай и днём. Но, вижу, его опасения напрасны. Мне здесь больше нечего ловить.

Разговор пришлось прервать: к особняку подъехала машина с затемненными стеклами. Двое санитаров в синих комбинезонах прошли мимо, толкая перед собой алюминиевые носилки на колёсиках. Их движения были отработаны до автоматизма – никаких слов, только тихий скрип колес по каменному полу.

После них в воздухе повисло тягостное молчание. Раевский нервно покусывал нижнюю губу, мысленно перебирая возможные осложнения от присутствия Ремизова. Каждый новый вариант представлялся хуже предыдущего.

Артём чувствовал его напряженный взгляд. Он понимал причину беспокойства подполковника – бывший оперативник на месте преступления всегда выглядел подозрительно, даже если действовал из лучших побуждений.

Они стояли в нескольких шагах друг от друга, неловко отводя глаза. Раевский теребил ключи в кармане, Ремизов изучал узор на плитке. Никто не решался первым нарушить молчание. Давно знакомые, они чувствовали себя чужими – два профессионала, оказавшиеся по разные стороны процедурных норм.

Вскоре санитары вынесли носилки с телом в черном полиэтилене. Вдова и сын сделали несколько шагов вслед, но остановились на верхней площадке крыльца. Четверо застыли у входа в гнетущем молчании. Вдова сжимала в руках мокрый от слез платок. Сын стоял, опустив голову. Раевский сохранял официально-сдержанный вид. Ремизов, минуту назад такой уверенный, сейчас выглядел несколько растерянным.