Валерий Петрович Большаков
Сага о реконе
© Валерий Большаков, 2016
© ООО «Издательство АСТ», 2016
Глава 1
Константин Плющ
Вершитель битвы[1]
Форт № 7 Владивостокской морской крепости
…Сэр Ольгерд ударил мощным засечным справа, сверху наискосок, да на «длинную руку»[2], да всем весом.
Противник его, могучий Джарви, дрогнул, а Ольгерд махнул засечным слева, переступил и вышел на вертикаль. Латы жалобно звякнули под ударом клинка.
– Стоп! – крикнул судья. – Сэр Ольгерд фон Зеехафен, представляющий Восточную Комтурию Ордена Старого Форта, набрал десять очков за минуту тридцать! Сэру Джарви из историко-патриотического клуба «Витязь» присуждается поражение!
«Витязи» недовольно загудели, а леди Даана проворчала даже что-то вроде: «Судью на мыло!»
Зато комтурцы радостно орали, звонко шлепая друг друга по доспехам.
Зрители и болельщики, разряженные по моде Средних веков, оживленно переговаривались, обсуждали бойцов и оружие, делали ставки или просто глазели.
Костя Плющ ожидал своего часа в полном боевом.
День был теплый, и он быстро взопрел под стеганым поддоспешником.
Длинная кольчуга ощутимо давила на плечи, да и прочие латы давали о себе знать. Шлем Константин держал под мышкой.
Второй раз он выступал на турнире, защищая честь своего клуба, и готовил себя к победе, памятуя о прошлогоднем проигрыше. Впрочем, Костя нервничал не особо, ему больше портила настроение мысль о том, что ристания их – это игра, забавы молодецкие.
Стародавние рыцари воистину были теми, кого представляли герольды, – воинами, с раннего детства привыкавшими носить меч и облачаться в латы, не знавшими и не желавшими себе иной будущности, нежели одержание ратных побед.
Реконы[3] – иные.
Это просто хорошие парни – программисты, студенты, молодые спецы, которых занимает история. Влечет их житие далеких предков, весь тот мир, давным-давно растаявший в прошлом. Одни испытывают себя, другим просто хочется оттянуться, сыграть в войнушку.
– Твой выход, Костян, – сказал Альбус.
Ребята из клуба обступили Плюща, теребя и мутузя.
– Давай, Мелиот, – пробасил Тристан, – всыпь этим комтурцам!
– Попробую, – улыбнулся Костя.
– Никаких проб! – пропыхтел Джарви, стаскивая шлем и утирая потное лицо. – Расплющи их! Разделай, как креветок!
– Под пивко! – захохотал Альбус.
Плющ-Мелиот старательно улыбался.
Сердце его колотилось, гоняя по жилам адреналин, но страха не было.
Костя чувствовал перед боем нечто вроде томительного азарта. Жребий выпал таков, что ему придется сойтись с сэром Вильгельмом де Барнстокром, рыцарем-фортовцем, опытным бойцом, гораздым на выдумку.
Такого трудно просчитать, хотя… Не в этом же дело. Эта дуэль…
Плющу трудно было объяснить то, что он испытывал, что переполняло его трепещущее естество. Пусть для иных-прочих случится номинация «щит-меч»[4], ему же предстояло сразиться в настоящем поединке – такое у него было чувство.
Сощурясь, Константин огляделся.
Владивостокская морская крепость лучше всего подходила для турнира, других замков в Приморье не водилось. Могучие укрепления строились еще во времена империи для обороны города и порта от козней самураев и прочих богдыханов. Однако ни одного сражения форты крепости так и не приняли – именно потому и не приняли, что она была, самим фактом своего существования удерживая врагов от вылазок.
Каждый год, в последнее воскресенье сентября, молчаливые парни с позвякивавшими мешками сходили с троллейбуса на остановке «Академическая» и топали сюда, на площадку форта № 7, где разыгрывался «Кубок Легиона».
На выходные съезжались не только свои – из Уссурийска да со всего Владивостока, но и хабаровчане могли пожаловать, благовещенцы даже.
Форт № 7 был самым маленьким среди прочих, составлявших Морскую крепость. Его заложили сто лет назад на горе Торопова. Тут был мощный равелин, защищавший двойной кофр – разновидность каземата; были орудийные дворики, разделенные насыпями-траверсами и огражденные со стороны моря бетонным бруствером с нишами для хранения снарядов.
Подбрустверная галерея расходилась тремя потернами, одна из них выводила к туннельной казарме глубокого залегания.
Там царила тьма, было прохладно, а гулкая тишина отзывалась долгим-предолгим эхом.
Плющ вздохнул.
Место для турнира нашлось просто замечательное, так не в этом же дело.
Когда он бился с другими реконструкторами один на один или сражался в бугуртах[5], то острее всего ощущал свою несостоятельность.
Статус у Мелиота был ничего так, на высоте. Он умел одерживать победы, но ведь над своими же, над реконами. А вот вышел бы Мелиот сразиться с подлинным витязем – настоящим средневековым рыцарем или викингом?
Для них-то война была жизнью – бились тогда всерьез, не по-детски, набираясь опыта в сражениях, где не было судей и правил, зато кровь лилась ручьями.
В ту пору на турнирах сходились опытные вояки, точно знавшие, где у меча острие и как этим мечом наделать в вороге дырок побольше.
Правильно, а ему-то где навык приобресть? Только на «фестах»[6]. Весной в Хабаровске случается «Меч Востока», летом реконы выезжают в Иркутск на «Меч Сибири», а осенью добро пожаловать на «Кубок Легиона». Мало…
Эх, в попаданцы бы!
– Давай, – прогудел Альбус.
Мелиот кивнул и вышел на ристалище – это был квадрат восемь на восемь, обнесенный дощатой загородкой. Секундант проверил Костины шлем, меч, щит и кивнул.
Пора!
Плющ напялил свой топхельм[7], надел тяжелые перчатки, подхватил миндалевидный щит – целую неделю провозился с ним, пока обил вощеной кожей, пока пирамидку умбона[8] присобачил.
– Боец готов? – обратился к Константину судья.
– Готов.
Секундант повернулся к набычившемуся фортовцу, придерживавшему у ног прямоугольный щит.
– Боец готов?
– Готов! – глухо ответил сэр Вильгельм де Барнстокр.
– Боец меня слышит?
– Слышу!
– Бой!
Вильгельм, держа меч на отлете, сразу двинулся на Плюща.
Костя не стал терять драгоценные секунды – бросился в атаку. Отножным с правого боку, «длинной рукой», он махнул снизу, подшагивая левой ногой, но комтурец шустрый пошел – не пожалев лезвия, блокировал удар.
И тут же рубанул Мелиота по голени!
Костя ударил отножным слева, «короткой рукой», провернул оружие над головой. Горизонталь слева с выходом левой ноги вперед.
«Срен… срен… срен-де-ве-ковыва рыцаря» ему бы не удалось просчитать, тот атаковал бы на автомате, не задумываясь о финтах и сбивах.
Меч лязгнул, скрежетнул, отводя удар. Плющ стал смещаться, увлекая фортовца в кружение. В щелки шлема видать было плоховато, да еще капля пота набухала на брови. Стекала щекочущей струйкой…
Ну, это ничего, пот – не кровь. Жить будет.
Костя быстренько рубанул вправо, уводя меч по дуге. Вильгельм провел поземный удар, словно скашивая Мелиота, но тот резко подпрыгнул, зацепив своим щитом фортовский. Резко отведя вражеский щит, Костя добился, чего хотел, – на мгновенье открылось плечо противника.
Мощный вертикальный, сверху в плечо! Два очка!
Зрители оценили красивую комбинацию – завопили, засвистели, захлопали. Девчонки переспрашивали парней, в чем прикол, и те важничали, объясняя подругам изыски фехтования.
Вильгельм, видать, разозлился, толкнул плоскостью щита, а Мелиот нанес фортовцу скользящий удар по бедру. Сместился, добавил отножным справа. Проворот. Вертикаль. Правую ногу назад. Удар!
Шлем у де Барнстокра загудел, как пустое ведро.
Костя увел меч по дуге, поднимая левую руку для накладки щита. И по корпусу вражине!
– Стоп! Мелиот, представляющий клуб «Витязь», набрал десять очков за минуту двадцать! Сэру Вильгельму де Барнстокру от Восточной Комтурии Ордена Старого Форта присуждается поражение!
Даана радостно завопила, запрыгала, витязи весело жамкали Плюща, мешая тому стащить шлем.
– Звери! – возопил он, отпыхиваясь. – Дохнуть дайте!
Его с хохотом дубасили по широкой спине.
Стащив, наконец, топхельм и кое-как пригарбав пальцами мокрые волосы, Костя покинул ристалище. Ему навстречу из толпы молодежи, представлявшей модные тренды сезона тысячелетней давности, выбрался высокий мужчина лет тридцати пяти.
С заметной плешкой, которую старательно зачесывал, с узким и длинным лицом, он выглядел как положительный герой боевика, крушащий на досуге челюсти ворогам.
Это был Семен Щепотнев: в прошлом – оперуполномоченный уголовного розыска, а ныне – корреспондент газеты «Новый край» из Уссурийска.
Ещё он отзывался на имя Шимон[9] – так Щепотнева именовал его тренер по фехтованию, настоящий самурай, из тех японцев-военнопленных, что задержались в советском Приморье, да так и остались здесь жить.
С Семой Костя сошелся на почве языкознания. Рыцарство – это так, преходящее увлечение. Викинги Плющу были куда как интересней.
С ребятами из клуба они частенько устраивали «хольмганги»[10], а чтобы все было по правде, стали учить старонорвежский, на котором и болтали могучие норманны.
Конечно, зубрили не всерьез – так, на уровне военного разговорника.
А вот Костя подсел на язык викингов по-настоящему.
В прошлом году, тоже на Кубке Легиона, он и выступил как викинг. В шлеме с выкружками для глаз, в кольчуге, с круглым щитом, расписанным рунами, – все как полагается.
Тогда он с трудом, но одержал-таки победу – и Щепотнев поздравил его на старонорвежском. Это было здорово! И вообще.
С Семой интересно, ему было что порассказать, и это касалось не только будней убойного отдела. Напротив, как раз эту тему Щепотнев старался не раскрывать, он сторонился воспоминаний. Видать, болезненно воспринимал свой вынужденный уход из органов.
Зато Семен был хорошо известен в определенных кругах как заядлый экстремал. Каждый свой отпуск Щепотнев проводил по-разному, хотя стремился к одному и тому же – поиску приключений. И весьма в этом преуспевал.
Семен был дайвером, впритирку плавая с такими акулищами, что страшно было даже смотреть на них по видику. Он пропадал в тайге, отыскивая золотую бохайку[11], или затерянную плантацию Дерсу Узала, или метеориты.
Искал скиты староверов в отрогах Станового хребта или отправлялся на Курилы ловить морского ежа.
В общем, и адреналину в кровь подпустит, и деньжат подзаработает.
Плюща всегда интриговало, чего ради Шимон держит под спудом свой главный талант – незаурядное умение фехтовальщика. Когда он прямо спросил об этом Семена, тот лишь плечами пожал. «Спортивное фехтование, – сказал Щепотнев со скользящей улыбкой, – это профанация. Родись я на тысячу лет раньше, то нашел бы применение и себе, и своему мечу. Нынче клинок – это всего лишь музейный экспонат, предмет коллекции».
Тогда Костя сгоряча позвал его в клуб, а Семен только головою покачал.
«Меч с собой?» – спросил он.
Плющ гордо вытащил клинок из спортивной сумки – часа не прошло с тренировки по истфеху[12]. Шимон, одетый в кимоно и затянутый кушаком-оби, легко поднялся с дивана.
«Боец готов?» – осведомился Щепотнев, бережно вынимая роскошную катану[13] из черных лакированных ножен. Поплыл нежный аромат.
– Номинация «меч-меч»! – ухмыльнулся он, возвращая меч в ножны и засовывая их за оби, как и полагалось самураю.
Костя вооружился своим полуторником и азартно скомандовал: «Бой!»
Но боя не получилось. Глаза Костины не ухватили даже промелька катаны.
Нежный шелест клинка, рассекавшего воздух, донесся с запозданием, а лезвие – вот оно, подрагивает у кончика его носа! «Это называется иайдо[14], – спокойно произнес Семен. – Я распорол тебе горло».
«Убит!» – выдохнул Плющ…
– Костян, поздравляю! – расплылся Щепотнев в ухмылке.
– Спасибо! – пропыхтел Плющ. – Будь другом, помоги снять.
– Конечно, – ответил Сема в своей манере. Получалось у него примерно так: «Ка-эш-но».
Разоблачившись, стянув подкольчужник, Костя ощутил радость освобождения.
И как это они бились в своих Средних веках, с утра до вечера? А в крестовом походе? Каково это – отвоёвывать Гроб Господень у сарацин, когда плюс сорок в тени, а на доспехах хоть омлеты жарь? У-ужас…
– Есть разговор, Костян, – сказал Шимон, продолжая улыбаться, но теперь его глаза смотрели внимательно и цепко.
Плющ кивнул.
– Пошли тогда в туннель, – предложил он, – а то здесь дует. Подхвачу ещё ОРЗ.
– Пошли.
Под сводами туннеля, проложенного в недрах форта, было прохладно, зато не сквозило.
Больше всего Константину хотелось сейчас под душ, но таких удобств в крепости не держали.
Закурив сигарету и пустив дымок, Семен сощурился.
– Как-то раз, помню, я к тебе заглядывал, – начал он, – видел у тебя книжку одну, про попаданцев. Почитываешь такие?
– Почитываю, – буркнул Плющ, подумав, что он со Щепотневым схож, раз уж об одном и том же подумали, чуть ли не в унисон.
Шимон кивнул, покрутил перед глазами цигарку и точным, снайперским, щелчком отправил окурок в ящик, изображавший урну.
– А если я тебе скажу, – медленно проговорил он, – что неподалеку есть… ну, скажем, межвременной портал, и можно реально угодить в прошлое?
Константин вытаращился на Щепотнева, но тот оставался серьезен.
– Короче. Слыхал про такое место – Интермондиум?
Плющ растерянно пожал плечом.
– Междумирье?.. Вроде, Сократ о нем толковал… ПМЖ для богов.
– Отнюдь не богов. Обычные люди там проживают, такие, как мы с тобой. Интермондиум еще Терминалом называют.
– Каким еще терминалом? – совсем запутался Плющ.
Семен хихикнул.
– Единственным. Терминалом с большой буквы. Короче. Из Интермондиума открываются порталы в разные века. Хочешь – в эпоху викингов, хочешь – к рыцарям в гости. Или в античность какую. Это что-то вроде перекрестка времен, коллектора или транспортного узла – как хочешь, так и называй. Об Интермондиуме знали еще кроманьонцы; там настоящая крепость выстроена, замок или цитадель – не знаю уж, что вернее. Там все отметились помаленьку – египтяне, эллины, китайцы, римляне, а эти товарищи строить умели! Живут там сплошные попаданцы. Так сказать, ветераны – те, кто нагулялся по прошлому с мечом наголо, навоевался и остепениться решил. А что? Девчонок там хватает, всяко-разных: хоть эллинских гетер, хоть полудиких пленниц из Скифии, хоть беглянок из Мемфиса, прислуживавших фараону. Тутанхамону или кому там еще. Короче, есть с кем замутить. Но порядки там строгие, не забалуешь – Хранители не позволят. Это они пропускают в Интермондиум новичков-рекрутов и открывают им порталы в минувшие столетия. Их там чтут, Хранителей…
Плющ чувствовал себя очень странно.
Семен нес полную ахинею, больше всего похожую на пролог фантастического романа; но вот, поди ж ты – он верил ему. Не только потому, что Щепотнев никогда не врал (а так оно и было), но и по иной причине – Косте очень, до боли, хотелось, чтобы сказанное оказалось правдой. Ведь тогда его мечта может осуществиться.
– Откуда ты все это знаешь? – выдавил он.
– Учитель рассказал. Думаешь, зря он, что ли, в СССР остался? Знаешь, для чего? Чтобы попасть в свою родимую Японию, только лет на четыреста раньше, и послужить тогдашнему сёгуну! Учителю тоже рассказали про Интермондиум. А просто так об этом не болтают. Эту тайну раскрывают лишь тем, на ком остановили свой выбор Хранители, кого они решили пригласить в свое Междумирье и пропустить в прошлое. Зачем? А вот это секрет. Учитель полагает, что Хранители следят за неразрывностью времен, за правильным ходом истории, и если, скажем, какая-то историческая личность зажилась на белом свете, хотя ей полагается почить, они и посылают новичка. Тот и знать ничего не знает, но своим вмешательством исправляет анахронизм. К примеру, убивает ту самую личность на дуэли. Конечно, все гораздо сложней, но суть ты понял.
Костя замедленно кивнул.
– Значит, – сказал он деревянным голосом, – ты приглашен в Интермондиум?
Щепотнев кивнул, доставая вторую сигарету.
– Ты тоже, – сказал он просто и закурил.
Плющ ощутил сразу и страх, и радость, и недоверие, и еще кучу всяческих эмоций. Казалось, все гормоны, какие есть в организме, взбурлили кровь, и сердце зачастило.
– Это… правда? – выдохнул он.
Щепотнев выпустил струю дыма.
– Костян, я тебе врал когда-нибудь?
Плющ замотал головой, а Шимон сунул руку в карман и достал оттуда три небольших квадратных кусочка пергамента, на которых изящной вязью были выведены имена: Семен Щепотнев, Константин Плющ и Валерий Бородин.
– А это кто?
Щепотнев хохотнул.
– Не поверишь! Это работяга, что мне в квартире пластик ставит. Он наш третий. Без него нас не пропустят в Интермондиум – Хранителям нужны все трое. Учитель рассказывал, что иногда Хранители набирали целую пятерку, а иногда и одиночкой обходились.
– Понятно…
– Только учти, – поднял палец Шимон, – билет в прошлое стоит тысячу баксов на одного.
Подозрения в голове Кости резко ожили, но он тут же пристыдил себя: с каких это пор Семен думает о наживе?
– Дешев только китайский ширпотреб, – небрежно отмахнулся Плющ. – Есть у меня секретный фонд… Гулять так гулять!
Честно говоря, расставаться с деньгами ему было не просто – жаба давила.
С другой стороны… Жить ему есть где. Конечно, на стипендию студента политена особо не разгонишься, но в компьютерах он шарит не только ради диплома. А опытному программеру найти подработку во Владике[15] не сложно.
Он, в принципе, потому и копил деньжата, что не знал, куда их девать. Потребности у него скромные – новые книги да вкусняшка к чаю, время от времени.
Машину покупать? Да ну её…
А вот потратиться на приключение, на исполнение желания – это дело.
Костя до сих пор не мог себе простить того случая, когда прочитал в объявлении на столбе, что собирается, дескать, экспедиция в Шамбалу и приглашаются желающие. Тогда он просто не поверил, убедив себя, что это дурацкий розыгрыш.
А если нет?
А если он упустил тот самый шанс, который мог превратить его жизнь в волшебную сказку?
Щепотнев улыбнулся понимающе, выпуская дым и щуря глаза.
– А со временем у тебя как? – поинтересовался он. – Наша экспедиция к предкам займет не меньше двух недель.
– Как раз! У нас занятия с пятнадцатого.
– А я тогда отгулы возьму… Короче, подваливай ко мне послезавтра. М-м… Нет, давай лучше сразу в субботу! О’кей?
– О’кей!
Глава 2
Семен Щепотнев
Аллигатор клавиатуры
Уссурийск, редакция газеты «Новый край»
Семёну Семёновичу не повезло с характером.
Служа опером убойного отдела, он зря свой хлеб не ел – гонялся за уголовным элементом, ловил его и сажал. Нет, если честно, Шимона прельщало не торжество закона, его увлекала «самая увлекательная из охот – охота на человека». Хотя какая разница? «Вор должен сидеть в тюрьме!»
Вот всякая криминальная шелупонь и отправлялась за решетку – небом любоваться, в крупную клетку.
Беда заключалась в том, что Семен не лебезил перед вышестоящими и не терпел брехни. Вот поэтому-то, когда милицию превратили в полицию, капитан Щепотнев не прошел аттестацию – начальство оставило при себе самых прогибистых.
Само собой, жополизы не умели бороться с криминалом, и раскрываемость преступлений упала ниже некуда; но кого это волновало?
Это в Америке, где шерифов с окружными прокурорами выбирают, компетентным органам приходится ломать голову, как ублажить пипл. А у наших головняк бывает совсем по иному поводу – как бы удоволить начальство.
Вот поэтому-то Михе Вальцеву, сыскарю от Бога, пришлось устраиваться секьюрити в супермаркет «Фреш25», а опера Щепотнева взяли в штат районной газеты. Судьба!
Ясным утром в пятницу Семен опоздал на работу.
Минуток на пять всего; но Тамара Николаевна, исполняющая обязанности ответсека[16], свято чтила Трудовой кодекс, а посему встретила злостного нарушителя дисциплины поджатыми губками.
– Я исправлюсь! – пообещал ей Щепотнев мимоходом и юркнул в отдел криминальной хроники.
Плюхнувшись на кресло за своим столом, он первым делом включил комп. Тот злобно загудел, как трактор у вечно пьяного механизатора.
Любаня, сидевшая за столом напротив, уже вовсю долбила клавиатуру, выдавая строки на-гора. Ирка-корректор неторопливо красилась по соседству.
Пока комп загружался и давил вирусов, Семен крутнулся в кресле, обозревая свой «неживой уголок».
Лет пять назад он украсил простенок челюстями акулы – привет с Южно-Китайского моря. Тогда они втроём отправились на неприметный островок, у берегов которого затонул в войну японский эсминец.
Теплые воды просто кишели тигровыми акулами и мако[17], но было ради чего рисковать: в каюте капитана эсминца, если верить пожелтевшим страницам судового журнала, пестревшего выцветшими иероглифами, находился ржавый ящик с рубинами из оккупированной Бирмы.
Ничего они тогда не нашли, даже пустого ящика, зато сувенирами разжились. И не только…
Семен почесал под коленкой, куда его цапнула акулка, слава Богу, мелкая.
Ниже расщеперенных челюстей тускло поблескивал опаленный камешек – память об экспедиции в тайгу, где рухнул Сихотэ-Алиньский метеорит.
Место было просто кошмарное – все усеяно, буквально усыпано клещами! Настоящие клещиные кучи.
Целые завалы переносчиков энцефалита и прочих гадостей жизни. Куснет такой, и думай – то ли помрешь, то ли дурачком станешь. Каждую минуту приходилось снимать с себя по десятку кровососов, никакие спреи не помогали.
Вдвоем с напарником они копали шурфы на склоне сопки, и удача-таки улыбнулась им – три рюкзака набили осколками небесного тела; а метеоритное вещество шло по два с лишним доллара за грамм.
Правда, быстренько нашлись охотники на охотников за метеоритами, но ничего, отбились…
Щепотнев шевельнул плечом, задетым пулей, – ноет теперь в дождливую погоду.
А вот замысловатый горшочек. Настоящий Бохай, VIII век. Искали потерянную плантацию Дерсу Узала, где этот «последний из удэге» рассадил женьшень, а наткнулись на бохайское городище. Перелопатили культурный слой, нарыли всякой всячины, а чуть углубился в лес дед-корневщик, до ветру сходив, так сразу и орать: «Панцуй! Панцуй![18]»
«Какой панцуй?» – кричим.
«Панцуй-липие! – вопит. – Много-много!»
Целый мешок тогда накопали. Как картошки с дачи…
– Пошли покурим? – предложила Ирина, облизывая губы и рассматривая сей процесс в зеркальце.
– Ты что? – оторопел Семен. – Как можно? В рабочее время?
Ирка засмеялась и крикнула:
– Ромашка! На перекур!
– Иду! – откликнулся Ромка, выбираясь из своего закутка.
Мелкий, щуплый, он походил на отрока. Взяли его на работу временно, пока худред[19] не выйдет из декрета. За лето Ромка пообвыкся, пообтерся, почти расставшись с робостью. Наглеть даже стал.
Газету, правда, верстал неплохо. Без нареканий.
– Семен Семеныч, – сказал верстальщик, накидывая куртку. – Гороскоп!
– Как ты мне надоел, – вздохнул Щепотнев.
Ромка, хихикнув, скрылся за дверью, а Семен взялся за астропрогноз.
Эту дурацкую астрологию он презирал, но читатели жаждали узнать, что им там звезды рекомендуют. Спрашиваете – отвечаем.
– Овны вы все, – проворчал Щепотнев. – Козероги…
Скачав с «Рамблера» готовый гороскоп на неделю, он его малость обработал – удалил лишнее, подправил. Готово. Кушайте, не обляпайтесь.
– Это нехорошо – астрологов править, – пригвоздила его Люба. – Получается, что мы людей обманываем.
– Любочка! – сказал Семен проникновенно. – Если бы астрологи говорили людям правду, то все гороскопы были бы одинаковые! А они разные, потому что каждый астролог врет по-своему.
Любаша фыркнула негодующе.
Откинулась в кресле, поставив последнюю точку, вздохнула и пошла к принтеру – забирать распечатку.
В это самое время в дверь заглянул сам главный редактор – кругленький, лысенький Натаныч (иногда – главред).
– Любанька, – сказал он, – ты по ГИБДД сделала?
– Да, Денис Натанович. Отдать вам?
– Не надо. Покажешь Ире, и пусть Тамара выставляет. Сколько строк?
– Четыреста тридцать. Там про новые штрафы, про детей на дороге…
– Фотки есть?
– Две.
– Отлично, сделаем полосу!
Редактор хотел уже было ускользнуть, когда его окликнул Щепотнев.
– Денис Натанович! – воззвал он. – Мне срочно нужны восемь отгулов! Ну, можно десять, если с понедельника…
– Именно десять? – озаботился главред. – А зачем?
– По семейным обстоятельствам, – соврал Семен, не обращая внимания на укоризненное лицо Любаньки.
Натаныч решил изобразить строгость:
– А у вас все сдано?
– Очерк по «Кубку Легиона» я уже отнес Тамаре Николаевне, – отрапортовал Щепотнев, – два письма сейчас наберу.
– У нас в рубрику «Правопорядок» ничего нет.
– Будет!
– Тогда сдавайте. Заявление напишите, и пусть Тамара оформит вам десять дней в счет отпуска.
– Спасибо, Денис Натанович! – с чувством произнес Семен Семеныч.
– Не за что… – обронил редактор, исчезая в дверях.
Вечерком Шимон надумал проведать учителя. Тот жил на самой окраине, в своем доме, большом здании еще имперской постройки, из потемневшего кирпича.
Доехав до «Сахзавода», Щепотнев поплутал по переулкам частного сектора, не знавшим асфальта, пока не вышел к знакомой ограде.
Учитель был дома. Он грелся на осеннем солнышке, сидя на лавочке.
Потрепанные штаны, застиранная рубашка, тапки на ногах, очки на носу, палочка… Типичный пенсионер.
Звали пенсионера Дзюкити Като.
В далеком 45-м барон Като, молодой капитан Армии Великой Японской империи, попал в плен. Отсидев в лагере, повкалывав на стройках социализма, Дзюкити так и остался в СССР. А что ему было делать на земле Ямато, чьи войска оказались повержены, а дух нации сломлен?
Представляясь бедным крестьянином, невинной жертвой японских милитаристов, Като добился пролетарского снисхождения. Но остался в душе истинным самураем.
Он чудом сохранил свою офицерскую катану. Куда бы ни забрасывала его судьба – на колхозные поля, на прокладку дороги в тайге, на спасский цементный завод – меч всегда был с ним, как последняя и единственная связь с былым…
А потом барон пропал.
Одним соседям он говорил, что уезжает на заработки, другим – что жаждет проведать родственников, а на самом-то деле Дзюкити Като справно бился в войске Токугавы Иэясу, провозглашенного сёгуном и правившего землями Ямато, невзирая на здравствующего императора, слабого и нищего.
Шимон усмехнулся. Каждый выбирает свою судьбу.
Когда «Д. Катов, ветеран труда» впервые встретил Семена Щепотнева, тому шел пятнадцатый год. Что уж старый самурай разглядел в мальчишке, неясно, но именно ему барон передал свой меч.
То была, конечно, не родовая катана, шедевр древних оружейников, а заводское изделие – такого добра в ту войну отковали изрядно, но все-таки…
Долгие годы Като учил его владеть клинком – и в школе, и после, во время учебы в вузе, и даже в бытность опером. Древнее искусство внезапно выхватить меч и нанести удар, зовомое иайдзюцу, всасывалось Семеном с жадностью сухого песка, впитывавшего воду.
После ДМБ старшего сержанта Щепотнева барон побывал у оружейников Интермондиума, и те отковали два каролингских меча[20].
Ученик с учителем азартно рубились на них, изобретая гибрид испанской и японской школ фехтования.
Были, конечно, досадные перерывы – то к бабушке отправят на все каникулы, то в армию заберут. Но, как только Шимон возвращался, он тут же возобновлял свои штудии.
Да и «в рядах» время зря не тратилось: прапор Бехоев преподал ему уроки боя на саблях, после чего рядовой Щепотнев чуть в спортроту не загремел.
…Завидев ученика, Дзюкити поднялся, опираясь на палку, и скрылся в доме. Шимон двинулся следом.
В комнатах было зябко, циновки, укрывавшие пол, глушили шаги.
Като, успевший уже переодеться в любимое свое черное кимоно, восседал на татами с достоинством и совершенным бесстрастием.
Семен вошел и поклонился. Дзюкити сделал приглашающий жест: садись, мол. Щепотнев опустился на колени, присел.
– Годы отняли у меня подвижность, – негромко сказал японец, – больше я не могу обращаться с оружием, как то подобает воину. Но все, что знал и умел, я передал тебе, Шимон.
Семен почтительно склонил голову. Он никогда не задавался вопросом, зачем ему владеть мечом, – это было естественнейшей потребностью.
Как питье, как дыхание, как секс.
Щепотнев отрешался от земного, когда брал в руки катану или прямой рыцарский клинок. Меч успокаивал, утешал, снимал усталость, внушал драгоценное чувство общности с ушедшими бойцами, канувшими во тьму веков.
– Раз ты пришел сюда, – проговорил барон, – следовательно, ты последуешь зову Хранителей.
– Да, учитель.
– В тебе признали достойного, – сказал Като с гордостью. – И это лучшая награда для меня за все мои труды и старания. Тебе суждено стать либо великим человеком, либо великим негодяем, хотя грань, разделяющая эти понятия, неразличимо тонка. Ты бесстрашен и безжалостен – этого достаточно. А теперь слушай и запоминай путь…
