bannerbannerbanner
Ганфайтер. Огонь на поражение

Валерий Петрович Большаков
Ганфайтер. Огонь на поражение

Полная версия

– Вот, – сказала она, подводя Тимофея к объемистому «саркофагу», – это такой стационарный диагностер. Укладывайся!

– Раздеваться?

– Обойдешься, – улыбнулась Марина. – Рубашку только сними.

Браун исполнил приказ и залез в диагностер. Осторожно коснулся спиной гладкого дна, опасаясь неприятного холодка, но покрытие было теплым и мягким. Хоть спи в этом «саркофаге».

– Что, не хватает пациентов? – решил спросить Тимофей – голос его прозвучал глухо, как из бочки.

– Да где ж их тут взять? – охотно откликнулась врачиня. – Все такие огромные, здоровые… Симпатичные хоть, а то я раньше в санатории работала, в Брайтоне, так там одни старперы! Пройдут курс омоложения и не знают, куда свое либидо девать… Не дыши!

Младший смотритель открыл рот для следующего вопроса и тут же его закрыл, замер, хапнув толику воздуха.

– Всё, можешь дышать!

– Я думал, ты вместе с Айвеном…

Марина фыркнула:

– Мне с Ванькой нечего делить, а постель – тем более. Ты ведь это имел в виду? Ну? Признавайся! Раз! Два! Три!

– Ну-у… В том числе и это.

Рожкова чуток посерьезнела и покачала головой.

– Айвен выбрал свой путь, – сказала она. – И светит Айвену дальняя дорога и казенный дом… Он убыл с корифанами куда-то на Восток. Хвастался еще, что «сам» Шорти Канн зовет его «братаном»…

– Шорти Канн?

– Бандюга! Вор и пират. Грабит береговые станции, нападает на плавучие базы, китов крадет… Говорят, на рукоятке его пистолета – шестнадцать зарубок!

– Пижон…

– Кстати, Айвен уже успел отметиться – застрелил кого-то в «Мендосино» [19].

– Понятно… А кто тут, вообще? Наталья мне только про Боровица рассказывала, если ее послушать, так это прямо эпический герой.

– О-о… Станислас – это фигура! Он раньше межпланетником был, на трансмарсианском рейсовике… Или на рейсовом танкере? Точно не скажу. Из космофлота Стана выгнали за пьянку. Потом Вторая Гражданская его прихватила… Я сама награды видела – у Станисласа и «Освобождение Сибири» есть, и два «Георгия», и Николая Чудотворца орден… Толькотолько он демобилизоваться решил, а тут нукеры полезли. Мехти-хан со своими. Всемирный Халифат им подай! И поручик Боровиц опять в строй… Потом демилитаризации, то-се… А как ТОЗО провозгласили, он чуть ли не первым сюда переселился. Китов пасти.

– А кто это так за тобой увивается? Здоровый такой?

– Ревнуешь? – мурлыкнула Марина. – Это старший смотритель. Тугарин-Змей.

– Как-как?

Марина рассмеялась.

– Это Илью Харина так прозвали – Тугарин-Змей. Змей – потому что Илюша все мечтает Великого Морского Змея поймать, а Тугарин… Точно не скажу, вроде был такой богатырь, что ли, или великан. Все, Тима, можешь выбираться.

Браун вылез из диагностера, заинтересованно заглядывая в вырез халатика – Рожкова как раз наклонилась над монитором, и видимость была прекрасная.

– Я сильно болен? – пошутил он, радуясь, что Марина в хорошем настроении.

– Жить будешь! – рассмеялась врачиня.

Оторвавшись от монитора, она развернулась, наклоняясь над кубом энергосборника. Теперь младший смотритель любовался ножками докторши – стройными такими, длинными ножищами…

Вздохнув, Марина повернулась и развела руками в притворном огорчении:

– И ты тоже здоров.

– Извини, – брякнул Тимофей, и врачиня расхохоталась.

Чуток посерьезнев, но сохраняя на лице улыбку, Марина сказала:

– Это ты меня извини за вчерашнее. Я просто дико разозлилась на тебя, и… И убедилась, что ты не трус. Ведь это ты застрелил Хлюста?

Помолчав, Браун признался:

– Я. Его и Беса.

– Нет, Беса ты только ранил.

– Что-о?! Он живой? А откуда ты?..

– Костя рассказал.

– Костя? Кот? С таким шрамом? – Тимофей показал, с каким.

– Да. Костя сказал так: «Хлюсту выпала черная двойка, а Браун пошел с козырей…»

Повинуясь неслышному призыву, Тимофей обхватил девушку, сграбастал ее длинными костистыми руками и прижал к себе. Марина не сопротивлялась. Она сама обняла его за шею и прижалась губами, язычком растворяя пересохшие Тимины губы.

Задыхаясь, Браун перевел одну руку с талии девушки на ее попу, а другую ладонь вмял в пышную грудь. Марина тихо застонала и прошептала:

– Не здесь… И не сейчас.

Схватив Тимофея за руку, она вывела его обратно на улицу и торжественно передала Боровицу.

– Годен!

– Ну, слава богу… – проворчал сегундо.

Рядом с главным смотрителем стояли трое парней. Плосколицее дитя тундры под два метра ростом и два шустрых молодых человека, рыжий и светлый. Молодые люди улыбались, как на рекламе зубной нанопасты.

– Знакомьтесь, – сказал Станислас с оттенком нетерпения и хлопнул по груди двухметрового: – Это Арманто, знатный китодой, командир звена субмарин, старший смотритель… и ленивый до ужаса!

Дитя тундры ничуть не обиделось – ухмыльнулось, смежая глаза в щелки, и поправило главного смотрителя:

– Шибко-шибко ленивый, однако!

– Не прикидывайся чукчей.

– А я кто, по-твоему?!

– Тимофей Браун, – не к месту вставил младший смотритель и подал руку.

– Арманто Комович Вуквун, – церемонно сказало дитя, сжимая его пятерню так, что косточки хрустнули.

– А это – Рыжий и Белый! – продолжал представление Боровиц.

– Шурики мы, – солидно отрекомендовался рыжеволосый. – Мы не клоуны, сразу предупреждаем. Мы жутко серьезные!

– Я – Шурик Белый, – отрекомендовался светлый. – Фамилии такой.

– А я – Рыжий! – ухмыльнулся его товарищ.

– А то бы он не догадался, – прогудел Илья, он же Тугарин-Змей.

И Браун пожал крепкие руки новых знакомых. Ладони у них были – сплошная мозоль.

Похлопав себя по карманам, Станислас спросил:

– Закурить есть?

Тимофей с готовностью достал пачку сигарет с зеленым биофильтром – сам он не курил, только угощал.

– Не-е, Сихали, – мотнул головой сегундо. – Эту хрень я в рот не беру. В них не табак, а одно название…

Арманто протянул Боровицу кисет, Рыжий поделился клочком папиросной бумаги.

– О, совсем другое дело! – оживился сегундо, привычным движением скатывая самокрутку. – Тутошний табачок, океанский… – просветил он Брауна. – Водоросли такие в лагунах разводят, в них того никотину… Ну, прямо завались!

Закурив, Станислас сощурился довольно, а китопасы переглянулись и уставились на Тимофея.

– Кха-кхм! – отчетливо прокашлялся Белый и сделал выразительный жест: – Проставиться надо.

– Думаешь? – сощурился сегундо.

– А как же?! – вытаращился на него Рыжий. – Закон суров, но это закон – новенькому полагается угостить… Нет, ну ты сам подумай – как ему еще вливаться в коллектив?

– Ладно, – ухмыльнулся сегундо. – Закуска за мной.

– А я угощаю! – расплылся в улыбке младший смотритель, радуясь, что народ ему попался хороший.

Всей компанией они ввалились в двухэтажный «Сейвори-салун». На втором этаже располагались номера для постояльцев, к ним вела лестница, стилизованная под корабельный трап, а само питейное заведение помещалось в обширном зале с десятком столиков и барной стойкой.

Посетителей было мало. Четверо парней сидели за столом, покрытым зеленым сукном, и играли в покер, еще двое-трое цедили двойной бурбон. За стойкой бара стоял монументальный детина, похожий на былинного богатыря. Он протирал стаканы.

Китопасы прошли к стойке, сделанной из орехового дерева, и облокотились на нее.

– Логан, – обратился Боровиц к кабатчику, – срочно требуется спрыснуть радость.

– Всем? – деловито осведомился кабатчик.

– А как же! – воскликнул Рыжий.

Логан с привычной ловкостью расставил стаканы и в каждый плеснул виски на два пальца. Следом появилась копченая нерка на кукольных тарелочках и пасифунчики.

– Ну, поехали! – провозгласил Станислас.

И все поехали. Между первой и второй промежуток небольшой… Бог любит троицу… В общем, очень скоро движения Брауна обрели широкую и плавную амплитуду, а хмельная радость подняла ему тонус. Но воспитание брало свое – после третьей он перешел на кофе. Держа в правой руке чашку с крепчайшим настоем по-венски, Тимофей обернулся к залу, привалившись спиною к стойке, и оглядел любителей выпить и закусить. Тех явно прибавилось.

Люди в потрепанных комбезах отоваривались у буфетов-автоматов, выбирая горячительные напитки и немудреную закуску. Это и были те, кого звали океанцами, – китовые пастухи, кибернетисты-снабженцы, операторы перерабатывающих комбинатов, смотрители планктонных плантаций, прозванные фармбоями, наладчики автоматов, диперы-глубоководники, бродяги-бичи, картежники-шулера и прочий люд. Больше всего в поле зрения попадало белых лиц, загорелых и обветренных, много было смуглых латинос и полинезийцев, встречались азиаты. Раздавались голоса на русском, английском, испанском, на терралингве.

И тут Тимофей словно напоролся на тяжелый, немигающий взгляд длиннолицего хомбре[20]. Глаза у того были серые, словно выцветшие, и странно смотрелись на широком лице с агрессивно выпяченной челюстью.

Длиннолицый усмехнулся, ощеривая желтые зубы, и встал со стула – лениво, с оттяжечкой, словно нехотя.

– Осторожно, Сихали, не связывайся с ним, – тихо произнес Стан. – Это Заика Вайсс. На прошлой неделе он убил двоих.

 

– Спасибо, что предупредили, – сказал Браун, делая глоток.

Заика Вайсс воздвигся перед ним, чуть расставив ноги, в очень удобной для стрельбы с бедра позиции.

– Эй, т-ты! – рявкнул он. – Что-то я тебя не з-знаю!

Тимофей глянул на китопасов. Шурики изо всех сил делали вид, что ничего не слышат, так увлечены выпивкой. Один Тугарин-Змей набычился, собираясь развернуться и узнать, кто это там шумит, но серьезный Арманто придержал Илью. И Браун понял, что настал момент истины – каждый мужчина должен сам запрягать своих коней…

Нарочито медленно он повернулся к Заике Вайссу. Внутри было странное чувство холодного спокойствия. Такое Тимофей испытал буквально вчера…

– Конечно, не знаешь, мистер, – сказал он негромко, с трудом перестраиваясь на здешние манеры и «тыкая» человеку, которому не был даже представлен. – Я только сегодня прилетел.

– Н-нет, г-где-то я все-таки в-видел тебя. Взгляд уж оч-чень знакомый.

– Это вряд ли, Вайсс.

– Ч-чего? А откуда т-ты тогда з-знаешь, как меня зовут?

– Добрые люди подсказали. И добавили, что ты убил двоих на той неделе. – Тимофей помаленьку заводился. – И не доставай меня, Вайсс. Если приспичило кого-нибудь пристрелить, то поищи в другом месте.

Вайсс явно не ожидал такого поворота событий. Он окинул Брауна острым взглядом.

– Да, – негромко сказал младший смотритель. – Я тот, кем ты считаешь себя.

Еще никогда Браун ни с кем так не говорил. Откуда взялась эта холодная уверенность в себе, нарочитая небреждность, которую он видел только в ВР [21]-вестернах? Но сыграно вроде неплохо…

Заика Вайсс снова смерил Тимофея взглядом, и в серых выцветших глазах ясно читалось нетерпение.

– Мотал бы ты на бережок, п-пацанчик. Тут таких сосунков на завтрак жрут.

– Ты хочешь жрать, Вайсс?

– Чего?! Ну-ка, переведи, что ты сказал!

– Хочешь сожрать сосунка, Вайсс? Жри. Но если потянешься за бластом, я тебя убью.

Тонкие губы Заики раздвинулись в усмешке:

– Ты – меня, трусишка?

Он откровенно ухмыльнулся и схватился за шестизарядник.

Прежде чем Тимофей успел что-нибудь понять, в его руке злобно прошипел бластер. Раз, другой. Заика Вайсс осел на пол и, уже мертвый, сидел так пару секунд. Потом тихо повалился на бок. В тусклых глазах застыло изумление.

Механически пригубив кофе, Браун подумал, что это выглядит уж слишком картинно. Да и кофе горчил… Все посетители салуна молча глазели на Тимофея.

– Вы видели?! – торжествующе спросил их Рыжий. – Левой рукой! Даже кофе не расплескал!

– Здорово, Сихали, – похвалил Боровиц.

Из толпы вышел чернобородый китопас.

– Сихали? – проговорил он. – Никогда не слышал такого погоняла. Ты хоть знаешь, кого ты убил?

– Брехуна, – коротко ответил Браун.

– Ты убил Кирстена Вайсса, ганфайтера с Таити-2.

– Лучше бы он там и оставался, – отрезал Тимофей и опустил бластер в кобуру.

Как ни странно, но после убийства Заики отношения Брауна с китопасами как-то сразу наладились – эти закаленные, просоленные парни приняли его в свою компанию, будто повязав кровью. Эта спаенная и споенная команда убедилась, что Сихали Браун не трусливой породы.

Незаметно завечерело. Главная улица станции «Стандард-Айленд» ярко осветилась, отовсюду понеслась музыка – в «Гранд-отеле» наяривал скрипкорояль, в салуне «Бон-тон» задавала ритм концертная хориола, а перед входом в кафе-автомат сидели рядком человек семь океанцев и терзали губные гармошки, выдувая душераздирающие трели.

– Весело тут у вас, – заметил Тимофей.

– Это не у нас, – махнула рукой Наташа Стоун, – мы тут и сами временно.

– Оказываем шефскую помощь, – вставил Шурик Белый.

– И делимся передовым опытом, – добавил Рыжий.

– Не слушай ты этих балаболок, Тимка, – сказал Боровиц. – Мы тут совсем по другой надобности. Местные стадо китов заприметили накануне, голов двадцать. Вроде как неклейменые. Вот дождемся плавучей базы, да и сгуртуем их всех.

– Стан у нас домовитый, – проговорил Белый.

– Разговорчики в строю!

– Хозя-яйственный, – не унимался Шурик. – На все, что не тонет, готов «Летящую Эн» поставить…

– Цыц, сказал.

– Однажды нашего Тугарина чуть не заклеймил – перепутал с кашалотом!

– А мне можно в этом… в этой гуртовке поучаствовать? – решил Тимофей задать глупый вопрос.

– Нужно!

– Посвятим тебя в китопасы, – торжественно сказал Рыжий.

– Сунем под китовый фонтан! – подхватил Белый.

Китопасы как раз проходили мимо «Бон-тона», когда заунывная мелодия, выводимая хориолой, неожиданно пресеклась. Зато вынеслись на улицу звуки потасовки – загремела роняемая мебель, зазвенела расколачиваемая посуда, кто-то закричал, а в следующую секунду высокий, сухопарый мужчина в изгвазданном комбинезоне спиной распахнул «крылья летучей мыши» и буквально вылетел вон, упал и перекувыркнулся. Следом заведение покинул рассерженный Тугарин-Змей. Его удерживала за локоть Марина, переодетая в джинсы и кокетливую блузку, еще пуще выделявшую ее прелести и красы.

– Хватит, Илья! – кричала девушка, тормозя обеими ногами. – Да стой же ты, китяра ревнивый!

– Никто не смеет! – прорычал Харин. – Тебя обзывать!

– Все, все! – Марина повисла на великане. – Он больше не будет! Он был дурак пьяный, а теперь ты ему сделал внушение… Пойдем, Илья! Ну?

Тугарин-Змей остановился, потоптался, ворча, и послушно развернулся.

– Вот и молодец! Пошли, пошли… – И врачиня утянула китопаса обратно в салун. Сразу же заиграла хориола, встречая парочку бравурным маршем.

Браун удивился даже – он не испытывал обычной ревности, а уж о тоске с отчаянием и вовсе речи не было. Он прекрасно помнил, как еще вчера Марина извивалась под ним, вскрикивая от удовольствия и требуя: «Еще… Еще! О-о-о…» Даже нежный запах ее духов не забылся, даже горьковатый вкус атласной кожи ее грудей – там, где их сперва лизнуло море, а потом уже язык… Неужто излечился от несчастной любви? Да и была ли та любовь? Или он опростился? Вот что океан животворящий делает!

– Да-а… – протянул Тимофей, сохраняя лицо. – Не буду я к Марине приставать, очень это нездоровое занятие…

Рыжий хмыкнул и склонился над поверженным, подававшим первые признаки жизни.

– Это Орландо, – опознал он обидчика врачини, – со станции Обход. Тут они, рядом, сразу за полосой…

Орландо замычал, разлепил глаза и выдал витиеватую словесную конструкцию, в которой «mother-fucker» сочетался с отборными русскими выражениями. Перегар поднялся удушливой волной.

– Лучше бы тебе заткнуться, Ландо!

– Надо меньше пить, – сделал мудрый вывод Шурик Белый.

– Ну, все, отбой, – распорядился сегундо. – Учтите, Шурики, подниму с рассветом!

– Мы прониклись!

Боровиц хмыкнул только, выражая глубокое сомнение, и поманил Тимофея за собой.

– Жить будешь в «Гранд-отеле», третья комната. Занимай свободную кровать, и баиньки.

Убеждать Станисласа, как Шурики, в своей дисциплинированности Тимофей не стал – его организм давно уже мечтал залечь и не подниматься. И вскоре мечты начали сбываться.

Правда, сразу заснуть не получилось – взбудораженный мозг не давал телу команду «отбой». Брауну постоянно вспоминался Виктор – Виктор в рубке, на спине кита, на берегу…

Часа в два ночи Тимофей проснулся в поту, его мучили кошмары – удивительно яркие картины недавнего убийства. Тошнотворный запах крови лез в нос, оглушали крики и хрипы, хотя Заика Вайсс умер молча, да и в толпе не нашлось слабонервных.

Встав, Браун умылся холодной водой и подошел к окну, круглому, как иллюминатор. Раздраил его и впустил в комнату свежий морской воздух. С улицы на потолок прыгали цветные «зайчики» – отражения больших экранов уличного информатора. С экрана вещал сам Генеральный Руководитель проекта ТОЗО, Отто Васильевич Фогель, метко прозванный Акулой Фогелем. Акула – весь из костей и железных мускулов, с большим носом и широким ртом, сутуловатый, с могучей впалой грудью и длинными руками, – давал интервью спецкору Мировой Сети:

– Эксперимент удался, – говорил он с напором, – мы сумели решить фундаментальную социальную проблему праздности, возникшую более четверти века назад, когда труд перестал быть общественной необходимостью. ТОЗО дала неработающим то, в чем они остро нуждались, – большой фронт работ. Никто из переселенцев не преодолевает искусственные трудности – в океане достаточно вполне натуральных тягот. Океанцы пасут китов, разводят рыбу, собирают планктон и водоросли. Они добывают железо-марганцевые конкреции, сульфидные отложения «черных курильщиков» и корковые руды с гайотов[22]. Они строят батиполисы и хабитаты, ИТО и СПО, перерабатывающие комбинаты и мезоядерные станции. Все они заняты делом и весьма этим довольны.

Спецкор, высокий худой парень с длинным печальным лицом и грустными глазами старой гончей, робко задал вопрос:

– А какие, по вашему мнению, ближайшие перспективы у ТОЗО?

Генрук кивнул большим носом и сказал внушительно:

– Тихий океан осваивается строго по проекту. Мы будем планомерно расширять свое присутствие, вовлекать в процесс освоения все новые и новые акватории. Спору нет, мы испытываем серьезное сопротивление преступных элементов, но заявляю с полной ответственностью – закон будет утвержден повсюду, а бойцы нашей Океанской охраны ликвидируют все преступные группы и бандформирования. У меня есть мечта – лет через тридцать превратить Океанскую охрану в сугубо мирную организацию…

Тимофей Браун поморщился, затворяя окно. Интервью было так театрально, так похоже на выступление художественной самодеятельности, что вызывало раздражение и рвотный рефлекс. Эти картинные позы, этот площадный пафос… Тьфу!

Сихали снова залег. До утра.

Глава 4. Гуртовка

Удивительно, как прихотлив разум и нетребователен инстинкт. Животное может спать урывками, покидая лёжку хоть в ясный полдень, хоть в темную полночь. Хищник или травоядное удовольствуются тем спальным местом, какое найдут, будь то трава, песок или голый камень.

А вот человеку разумному, изнеженному хомо сапиенсу, подавай непременно мягкое ложе и чтобы тишина вокруг стояла, мухи с комарами не кусали, а холодный дождь пусть барабанит по крыше, но никак не по твоей собственной стынущей шкуре. Сапиенсу уют нужен и покой и чтобы поспать вволю. Восемь часов, как минимум. Ну ладно, семь. Только чтоб не вставать рано!

Хомо сапиенс может явиться домой в четвертом часу ночи после ха-арошей вечеринки и завалиться спать. Воспрянет ото сна ближе к полудню, провалявшись семь часов, и будет думать, что жизнь удалась. Однако уложи его в десять и подними в шесть утра – хныкать начнет и брыкаться, ибо кто ж в такую рань встает?! Разве что «жаворонки». Но Тимофей относил себя к «совам»…

Боровиц поднял всех ровно в пять. Шурики, залегшие после полуночи, ныли и жаловались, Арманто сыпал просто «оленями» и «оленями безрогими», Харин хмуро сопел, обувая свои ножищи в здоровенные сапожищи, одна Наталья была свеженькой и бодрой – девушка священнодействовала вокруг кофеварки, злобно шипевшей и плюющейся кипятком.

А Наташины китопасы все подходили и подходили – Токаши Ашизава, плотный бритоголовый японец в голубых очках. Сухощавый и светловолосый, не по годам суровый Самоа Дженкинс. Коричневый молодой человек великолепного сложения – Джамил Керимов. Плечистый парень лет тридцати с крепкой шеей и смуглой кожей – Тераи Матеата. Широкий, сутулый, угрюмый Лёва Вальцев. И еще, и еще… Все быстроглазые, с четкими, выверенными движениями, жесткие, у всех по бласту, а то и по два – к нам не подходи! Двадцать восемь человек работали на «Летящей Эн», и ни одного лодыря, труса или вруна среди них не числилось – такие тут просто не выживали. Эволюция!

 

А потом из кухни выплыла Ханичэйл Боровиц – высокая и дородная, с несколькими подбородками и пухлыми красными руками. Углядев Тимофея, она решительно заявила, что ее следует называть «тетей Хани».

– Как тебя зовут? – энергично спросила Ханичэйл.

– Тимофей.

– А фамилия?

– Браун.

– Прозвище есть?

– Сихали. Вроде бы…

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Работник?

– Да.

– Образование?

– Высшее.

– Что кончал?

– Дальневосточный универ.

– Женат?

– Н-нет…

Тут в двери ввалился Станислас Боровиц и заорал:

– Что у тебя за манера людей допрашивать? – Оглядев китопасов, он осведомился с той же громкостью: – Вы еще здесь, фон бароны? Чего расселись?

Тетя Хани тут же накинулась на супруга:

– Чего ты орёшь?!

Тот малость присмирел, но, будто по инерции, задиристо парировал:

– На работу пора, вот чего! Мы что сюда, сидеть пришли?

– Замолчи! – рявкнула Ханичэйл. – Дай людям хоть кофе допить, кашалот!

Люди мудро помалкивали.

– Кофе им… – пробурчал Боровиц, сбавляя громкость. – Графья нашлись… А какавы с марципанами им не подать?

Постепенно негодование Станисласа перешло в неразборчивое ворчание и затихло, а лицо сегундо приобрело скорбное выражение.

– Кушайте, мальчики, – ласково прожурчала тетя Хани, – кушайте!

Допрошенный Браун сел, нахохлившись, у стола – спать хотелось ужасно. Наталья тут же сунула ему чашку с бодрящим напитком, черным как смола.

– Настоящий кофе, – сказал Станислас назидательно, – должен быть крепким – таким, чтобы в нем гребной винт не тонул!

Внезапно вспомнив, что его сильно обидели, главный смотритель насупил брови.

Тимофей отхлебнул горяченького и признал, что кофе настоящий – сонливость он сдирал, как наждачка ржавчину.

– Не выспался? – ласково сказала Наташа. – Ничего, сегодня пораньше ляжем…

– Пойдем на своих, – вступил Боровиц, с шумом отхлебывая бодрящий напиток. – Парни с Обхода обещали помочь на «Скаутсабах». Илья, за тобой вид сверху…

Тугарин молча кивнул, цедя кофе из кружки размером с ведерко.

– Сихали, – обратился к Брауну главный смотритель, – ты на каких ходил?

Младший смотритель не сразу допер, о чем его спрашивают. Наталья опередила его:

– На «Бронко» он ходил. И на «Орках».

– Вот и славно, у нас как раз «Бронко». «Орок» три всего. Ежели по осени отгоним стадо в Петропавловск, на китобойный комбинат, хозяйка грозилась всех на новые «Орки» пересадить…

– А это уж как себя покажете, – важно сказала Стоун.

– «Орка» – это вещь! – оценил Белый.

– Допивай быстрее, – посоветовал ему сегундо, – и шагом марш.

«Бронко» была старой северодвинской разработкой, удачным проектом одноместной субмарины – простой и дешевой. С маломощным моторным реактором, она могла развивать узлов тридцать—сорок, а пиробатовая броня позволяла погружаться на полкилометра максимум. «Орка» же развивала и пятьдесят узлов, и больше, могла глиссировать по поверхности и даже выпрыгивать на скорости из воды, пролетая полста метров. И глубин достигала абиссальных – до шести кэмэ.

Ближе к центру СПО наличествовал купол главного кессона, оттуда наклонный тоннель выводил к подводному причалу.

Китопасы спустились и двинулись круглым коридором, похожим на салон старинного авиалайнера – с обеих сторон шли в ряд иллюминаторы. За ними зеленела вода, подсвеченная прожекторами, и виднелись «Бронко» – двадцатиметровые веретена, горбами рубок соединенные со стыковочными узлами «плота».

Станислас шлепнул по люку, отмеченному семеркой, и сказал Тимофею:

– Это тугаринская, залезай и обнюхивайся.

– Только я в китах – ни бум-бум, – признался Браун. – Почти…

– Научишься, – усмехнулся главный смотритель.

– Освоишься! – воскликнул Шурик Рыжий. – Вон, даже Арманто, уж на что тундра, а и то вник!

– Слышь, ты, вонь рейтузная? – рассердился чукча, с утра бывший не в духе. – Получишь щас!

– Отставить! – рявкнул Боровиц, пресекая межнациональную рознь. – Заткнулись оба. По местам!

Тимофей мигом раскрутил маховичок люка и юркнул в тесный кессон субмарины. Внутри «Бронко» казалась полузнакомой – весь опыт плаваний Брауна на этой подлодке сводился к коротенькой стажировке, но не признаваться же, что ты «малёк»-неумеха…

Внимательно оглядев приборы, он чуток взбодрился и начал оживлять системы и блоки. Спохватившись, включил селектор.

– Расстыковку разрешаю, – грянул хрипловатый голос Станисласа. – Погружение полста метров. Пойдем двумя звеньями – «Бронко» справа от меня, «Скаутсабы» – слева. Илья, ты как?

– Взлетел, – послышался бас Тугарина.

– Сектор?

– Норд-ост.

– Принято. Эй, валбои! [23] Чего прижухли? Полный вперед!

Сихали Браун осторожно, с бухающим сердцем, запустил турбину. Та заныла, пуская вибрацию. Громко щелкнула герметическая перемычка. «Бронко» освободилась и начала погружение, одновременно ускоряя ход.

Вскоре субмарина вышла из-под «плота», но вода светлее не стала – слишком рано было, косым лучам встающего солнца не пробить толщу воды над «морскими конями» китопасов.

На селекторе замигал зеленый сигнал, и тут же раздался сдержанный бас Ильи:

– Цель обнаружена. Двадцать два сигнала. Азимут – пятнадцать, дальность – два кэмэ.

– Ходу, ребятки! – повеселел главный смотритель. – Ходу!

Вспотевший Браун кое-как сориентировался и увеличил скорость. Кашалоты больше семи узлов не выжмут, тут у турбины явный перевес.

– Сихали, слышь?

– Слышу, Стан.

– Запоминай свой маневр – будешь ходить на глубине десять метров с востока от стада. Задача простая – не выпускать китов. Обычно они шугаются субмарин, но если на прорыв ринутся, пугани их инфразвуком!

– А где… А, вижу. Инфразвуковая пушка?

– Так точно. Только регулятор не устанавливай больше ноль пяти…

– А то кашалотикам будет бо-бо! – жизнерадостно пояснил Рыжий.

– Я тебе щас самому ваву сделаю! – сердито сказал Боровиц.

Браун вдруг раззадорился и дал совет:

– Лучше Тугарину намекнуть, что Шурика видели поблизости от Марины…

Селектор донес мощный хохот.

– Ты чё?! – вопил Рыжий. – Змей же меня потопит!

– Сапогом торпедирует, – уточнил Белый.

– Ладно, – решил Арманто, – обойдемся без намеков – субмарину жалко…

– Отставить! – весело гаркнул главный смотритель. – Подгребаем. «Скаутсабы» заходят с запада, мы – с востока. Арманто и Токаши отсекают по глубине. Илья, как там?

– Киты на месте. Пеленг – пятнадцать с копейками. Два десятка дрыхнут, один кашалот собрался заныривать.

Ругая себя, Тимофей включил малый монитор и увидел «картинку», переданную с борта вертолета, – у самой поверхности висели темные туши китов, не двигаясь и не дыша. Нашелся лишь один желающий позавтракать – огромный кашалот «занырнул», погружаясь вертикально вниз своей несуразно-огромной головой. Над мелкими волнами скользнул спинной горб, махнул черный хвост, и кит ринулся в пучину, кальмаров лопать.

– Холостяцкая группа! – оживленно проговорил Боровиц. – Видишь, Тимка? Все одномерки, метров по восемнадцати вымахали.

– А я думал, мы к этому… к гарему шли.

– Да ну, ты что! С гаремом больше всего мороки. Тут как – кашалоты с весны на север мигрируют, следом за кальмарами поднимаются по Куросио – и лопают головоногих по дороге. Киты-одиночки к Курилам в апреле подгребают, гаремы только в конце мая появляются, летом киты в косяки сбиваются. Сейчас сентябрь, скоро тут больше всего кашалотов соберется, будут подходить с севера, а в октябре на юга двинутся. Ну и мы свое стадо погоним… А пока что это оприходуем! – Голос старшего смотрителя построжел: – Взялись, валбои.

Субмарина Тимофея подвсплыла, и за иллюминаторами стало светлее. Громадные киты висели в прозрачной воде, опустив хвосты, и казались неживыми. «Саб-7» подплыл к ним так близко, что даже коснулся кашалота бортом. Physeter [24] лениво подвинулся и снова заснул.

– С твоей стороны, Джамил, просыпаются!

– Вижу, вижу…

Браун не увидел, но услышал – ультраакустика донесла сонную болтовню китов: короткие щелчки, стонущие скрипы и частый треск. Разговорились…

Сихали активировал инфразвуковую пушку, гадая, как китопасы собираются гуртовать кашалотов. Зубатый кит – это тебе не бычок норовистый, лассо на него не накинешь.

Только тут Тимофей заметил маленькую иконку, прилепленную к панели, – образок святого Николая Чудотворца, покровителя мореплавателей. Суровый и молчаливый Илья открывался с новой стороны…

Младший смотритель навел прицел пушки на ближайшего кита – по экрану проползла тупая морда, размерами и формой смахивающая на аэростат, подобный тем, что полтора века назад висели в небе над блокадным Ленинградом. Короткая, мощная нижняя челюсть была несоразмерно мала в сравнении с гигантской утробой.

Кашалот открыл круглый черный глаз – совершенно коровий, равно добродушный и безразличный ко всему на свете, – и лениво двинулся, поднимаясь к поверхности. Забелело морщинистое брюхо, полосатое из-за продольных складок.

– Куда? – забеспокоился Браун, хватаясь за мягкие рукоятки штурвала.

«Бронко» рванулся по косой вверх, будто норовя боднуть кашалота в брюхо, и тот шарахнулся в сторону. Впрочем, шараханье для великана выглядело плавным, величественным даже – кит изогнул громадное тулово и отплыл обратно к своим дружкам.

– То-то, – бодро заключил Тимофей.

– Плотнее к стаду! – отрывисто скомандовал Боровиц. – Рыжий, следи за глубиной!

– Будь спок, никто не уйдет.

– Работайте электрозондами, в крайнем случае, дадите импульс из инфры…

– Стан! Нам буйный попался! Двадцать один метр, как бы не вожак!

– Анестезирующую бомбу ему! Быстро, быстро!

Сихали Браун азартно ерзал на сиденье, и тут боги моря стали ему благоволить – незримая доселе схватка переместилась к востоку и попала на экран.

Здоровенный китяра, настоящий исполин, сгибался и разгибался, кружась на месте и поднимая такую волну, что «Бронко» плясала. Прозрачный шар анестезирующей бомбы лопнул беззвучно, расколовшись о морду вожака, и по исполосованной в драках коже прошла дрожь.

Кашалот вяло опустил хвост и вдруг изогнулся кренделем. Распрямившись, он нанес такой удар по «Скаутсабу», подвернувшемуся «под хвост», что аж гул пошел.

– Хоппи! Как ты?

– …! Как ботало в колоколе!..!

– Стан! Еще бомбу?!

– Хватит! Отойди, Токаши, буду его ропать…

«Скаутсабы» и «Бронко» медленно разошлись, освобождая место для роупинга – набрасывания лассо. Тимофей только головой покачал. Он присутствовал однажды на родео, в каком-то техасском агрокомплексе, но там расфуфыренные ковбои заарканивали бычков-двухлеток. А тут-то кашалот, и еще какой – сто тонн крепчайших мышц и костей!

19Имеется в виду батиполис «Мендосино», расположенный неподалеку от разлома с тем же названием, к востоку от Гавайских островов.
20Хомбре (исп.) – человек, мужчина.
21ВР – виртуальная реальность.
22Конкрециями принято называть шаровидные образованиястяжения на океаническом дне, на девяносто процентов состоящие из железа, марганца и других металлов. Рыхлые отложения гидротермальных источников («черных курильщиков») вблизи срединно-океанических хребтов и трансформных разломов имеют высокое содержание меди, цинка и т. д. Корковыми руды называют потому, что они покрывают слоем-коркой склоны подводных плосковерхих вулканов – гайотов. Содержат более процента кобальта.
23Шутливое прозвище китопасов, производное от «ковбоя», только с приставкой «вал» – «кит» (для сравнения – финвал, сейвал, нарвал – различные породы китов).
24Латинское название кашалота.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru