Валерий Петрович Большаков
Дорога войны
– Я?! Его?! – оскорбленно воскликнул Гай. – Трибун будет подчиняться какому-то гладиатору?
Сенатор недобро усмехнулся.
– Сын, – сказал он, – из тебя трибун, как из меня танцовщица. А Змей – гладиатор первого палуса.[31] Он свободный гражданин, победивший в тридцати девяти боях!
– В сорока, – скромно заметил Луций.
– Тем более. Ты все понял, Гай? Растерянный трибун-латиклавий кивнул.
– И скоро ехать? – спросил он плаксиво.
– Завтра! – отрезал сенатор. – Отправитесь на рассвете. Гадания были успешны, а Фортуне я принес обильные жертвы. – Посопев, он добавил миролюбиво: – Не переживай так уж сильно, Гай. Ты отправишься в Дакию, как легат, в «вольное посольство».[32] Тебя будут сопровождать четыре ликтора[33] – Луций, Бласий, Рубрий и Тиций. Как только прибудешь в Сармизегетузу, сразу ступай в службу наместника – пороешься в документах. У тебя будут полномочия, проверишь состояние дел с верованиями варваров. Ищи любую нить! Узнай, где стоят или стояли храмы этого их Замолксиса… или Залмоксиса? Ну, что-то в этом роде. Ищи следы золота! И помни, Гай, – или ты вернешься с богатством, и тогда тебе обеспечена блестящая будущность, или мы с тобой переедем в самую занюханную инсулу, куда-нибудь в вонючую Субуру, и будем побираться, как последние пролетарии! Ты всё понял, Гай? Тебе я доверяю наше будущее!
– Постараюсь оправдать доверие. – уныло промямлил Гай.
Глава четвертая,
в которой подробно объясняется, как подружиться с врагом
«Опять скрипит потертое седло…» – мурлыкал себе под нос Сергий Роксолан, направляя коня по виа Попилиа, уходящей к северо-востоку. Дороги Рима… Прямые, гладкие, мощенные камнем, с почтовыми станциями через каждые восемь-десять миль, где и харчевня найдется, и гостиница. Что ни говори, а такие пути сообщения заслуживали хвалебных песней! Римские виа не петляли суетливо – их прокладывали по прямой, срезая холмы, засыпая овраги, пробивая тоннели в скалах, перекидывая мосты через реки.
Покинув Рим, Сергий и его команда тронулись по виа Фламиниа и не съезжали с нее до самого Ариминума. Там, под аркой Августа, их ждала развилка – они свернули на виа Эмилиа. А после Патавиума[34] продолжили путь по виа Попилиа – раскрашенная статуя бородатого Приапа с факелом в одной руке и с рогом изобилия в другой указала им направление громадным фаллосом.
Рядом с Сергием скакал невозмутимый Искандер сын Тиндара, он подставлял лицо ветру и улыбался. За спиной цокали копыта коней Гефестая и Эдуардуса Чанбы, друзей и побратимов, вечно ругающихся и подкалывающих друг друга, но попробовал бы кто наехать на «Эдикуса»! Тут же появлялся Гефестай – с твердым намерением облегчить обидчику переход в мир иной, быстрый и с гарантией.
Роскошную форму преторианцев пришлось оставить дома, как и рабов. Впрочем, четверка всё равно щеголяла в одинаковой одежке: на каждом были скифские шаровары, просторные длинные рубахи с разрезами по бокам, подпоясанные гетскими ремнями с серебряными накладками, изображавшими зверюг и пичуг, луну и звезды. На ногах – мягкая обувка, похожая на мокасины, на плечах – плащи с бахромой, а на головах – войлочные колпаки. Так одевались даки, причем колпаки носили лишь даки-пиллеаты, тамошняя знать. Римляне звали эти колпаки фригийскими и считали их символами свободы – любой вольноотпущенник получал колпак-пиллеус из рук бывшего хозяина в знак освобождения от рабства.
– Командир! – подал голос Гефестай. – Останавливаться где будем?
– Скоро мансион должен быть, – ответил Лобанов, – там и заночуем.
– А недурно устроились латины, – проговорил Искандер, – есть на что посмотреть со вкусом. Цивилизация!
Они как раз въезжали на пригорок, и с высоты открылся живописный вид – на сжатые поля, четко очерченные межами и низенькими оградками, сложенными из камней, на сады и оливковые рощи. Вся земля была возделана и ухожена, а маленькие островки леса или произрастали на отрогах гор, или были посвящены богам. Тогда над верхушками священных рощ поднимались белые храмы. Пустынных пространств не наблюдалось вообще: куда ни посмотришь – всюду колоннады вилл, красные черепичные крыши, дороги, виноградники.
– Сергей, – сказал Тиндарид, не поворачивая головы, – кто-то за нами упорно следует. Я уже восемь перекрестков насчитал – сворачивают строго за нами.
Роксолан, беспечно любуясь пейзажами, спросил:
– И много их?
– Пятеро конных и, наверное, столько же лошадей в поводу.
– Догоняют?
– В том-то и дело, что нет. Строго выдерживают дистанцию – так, чтобы и нас из виду не потерять, и слишком близко не оказаться.
– Мало ли! – подал голос Эдик. – Вдруг им с нами по дороге.
– Может, и так, – легко согласился Искандер.
– На станции видно будет, – решил Сергий.
Мансион, дорожная станция, обнаружился на полдороге к Аквилее. В глаза сразу бросалась государственная гостиница – крепкое двухэтажное сооружение из беленого камня под черепичной крышей, с крытыми галереями. Гостиница была поставлена буквой «Г», длинная, приземистая конюшня превращала ее в «П», а высокий забор с мощными воротами замыкал в квадрат.
Подъездная дорога тоже была мощеная и доводила до ворот. Створки стояли распахнутыми, открывая взгляду чистый двор-плац. У входа тянулись длинные скамьи, параллельно им шла коновязь, похожая на спортивное бревно, и поилка, сложенная из камня. Под навесом на очаге грели вино с водой, еще дальше дымила большая хлебная печь.
– Искандер, – сказал Сергий, – устрой коней, – и протянул эллину эвакцион, выданный Марцием Турбоном. Эвакцион – подорожная грамота – давал право менять лошадей на станциях по всем дорогам империи.
Тиндарид кивнул, слез с седла и принял поводья.
– Прощай, коняка! – похлопал Эдик по шее своего скакуна.
– Седло хоть сними! – прикрикнул Гефестай.
– А он его хочет коню на память оставить, – ухмыльнулся Искандер, – чтобы помнил, кого вез!
– Смейтесь, смейтесь… – с горькой улыбкой великомученика сказал Эдик. – Истинно говорю вам, наступит пора – и прозреете! И восплачете, и раскаетесь за обиды великие, что чинили мне, и возмолите о прощении, но отрину вас, изрекая: «Да поидете вы на фиг!»
– Не юродствуй, – строго сказал Искандер и добавил: – Надо уважать чувства верующих.
– Да?! – мгновенно воспламенился Чанба. – А мои чувства атеиста кто уважать будет?!
– Это несопоставимые понятия.
– А чего это ты за христиан заступаешься? Крещеный, что ли?
– И не крестился, и не собираюсь. Но и буффонаду устраивать на манер евангельских текстов тоже некрасиво.
– Ох, какой же ты зануда!
Махнув рукой на «воспитуемого» и «воспитателя», Сергий прошел в харчевню, к статионарию – управителю дорожной станции. Это был крупный мужчина в тунике, смахивающей на женскую ночнушку, с серым пухом на голове. Нос сапожком, вялый подбородок, толстые губы, будто осами накусанные, слезящиеся глаза – внешность у статионария была не из приятных.
– Сальве, – бросил Сергий. – Со мною еще трое. Комната найдется? Я имею в виду, хорошая!
Управитель пожевал губами, словно пробуя их на вкус, и слегка поклонился.
– Пожалуйте! – указал он на двор. – По лестнице на галерею, третья дверь!
Лобанов кивнул и вышел.
– Седла тащите наверх! – скомандовал он.
Сергий взвалил на плечо еще теплое седло – и поднялся по лестнице на галерею. За третьей дверью он увидел койки в ряд, пустые полки вдоль стены и окно, закрытое ставнями. Сгрузив седло на кровать, Роксолан подошел к окну и раскрыл ставенки. За мансионом журчала речка, ее обступали ивы, как будто сошедшиеся на водопой, а дальше синели и лиловели Альпы.
– Есть когда будем? – поинтересовался Гефестай, вваливаясь в «номер».
– Пошли уж, – проворчал Сергий и спустился вниз. Ободренный кушан потопал следом.
И тут во двор въехали «преследователи» – крепкие ребятишки с нахальными глазами и уверенными движениями. Впереди покачивался в седле молодой парень с лицом холеным и капризным. Видать, был он человеком зябким, поскольку носил и верхнюю тунику «непристойного» алого цвета, и «внутреннюю» белую – краешек ее бесстыдно выглядывал над коленом. Ноги «вьюнош» обвязал ткаными шерстяными обмотками, а плечи кутал в плащ-лацерну, окрашенную в пурпур. Такая лацерна стоила десять тысяч сестерциев, она издали колола взгляд, неслышно, но зримо афишируя богатство и знатность всадника. Сергий усмехнулся – встречая молодого римлянина по одежке, он приметил под вызывающей оболочкой изнеженного и избалованного сынка, сытенького и белотелого.
Сынка сопровождали четыре ликтора, кое-как удерживавшие на плечах свои фасции – тонкие пучки вязовых прутьев, перевязанные красными ремнями. К сим представительским вязанкам были приткнуты топорики.
– Кого это принесло? – полюбопытствовал Гефестай.
– Знаешь, – улыбнулся Роксолан, – мне без разницы.
Он немного лукавил – проезжая пятерка его заинтересовала. К одному из ликторов, сопровождавших капризного парня, Лобанов присмотрелся внимательней. Знакомое лицо… Как у того гладиатора в Большом Цирке. Или это он и есть? Похоже, что так! Патриции частенько нанимали гладиаторов для темных дел или для охраны. Как звали того димахера? Луций Эльвий «Змей» – так, вроде, было написано на флажке-программке. Этот тип опасен. От него исходит ощущение силы, а взгляд – твердый и спокойный, почти равнодушный. Казалось, ничто не волнует этого человека – страхи не холодят кровь, радости не горячат. Воистину, Змей.
Парень в пурпурной лацине неуклюже спрыгнул с коня и вразвалочку направился к статионарию. Тот уже выкатился во двор, не зная, как кланяться – низко или еще ниже, с прогибом спины?
– Почтенный, – обратился к нему вьюнош, манерно закидывая полу плаща на плечо, – организуй-ка мне комнату на ночь!
Управитель замялся.
– Могу предложить общую комнату на десятерых, – пролепетал он и указал обеими руками на Сергия: – Вот они забрали помещение для почетных гостей!
Парень в лацине изогнул бровь и повернулся к Роксолану. Лобанов облокотился о перила веранды. Эдик и Гефестай прислонились к столбам навеса, с интересом следя за переговорами.
– Я легат и послан в Дакию, – надменно выговорил добрый молодец в пурпуре, – но не тороплю тебя. Освободишь комнату к вечеру.
– Как тебя зовут, легат? – осведомился Сергий. Легат удивился, но ответил, гордо задирая подбородок:
– Гай Антоний Скавр! – и добавил обычным голосом: – Время у тебя еще есть. Съедешь в общую, пока я буду обедать.
– Обойдешься, Гай, – спокойно сказал Лобанов. Тот сперва не понял, а когда до него дошло, пожал плечами в полнейшем недоумении.
– Я – Гай Антоний, – снисходительно повторил он, – сын сенатора Элия Антония Этерналиса!
– А мне наплевать, кто ты, – по-прежнему спокойно проговорил Роксолан. – Я приехал первым – и снял комнату. Не хочешь ночевать в общей, ступай на конюшню.
– Что-о?! – вылупился Гай.
– Что слышал, – лениво проговорил Сергий и направился в харчевню. – Пошли, Гефестай, подкрепимся.
На пороге харчевни Лобанова догнал Луций Эльвий и сказал просительно:
– Не обижайся на сопляка! Гай молод и глуп, мнит себя большим человеком и настоящим мужчиной, но в теле этого льва проживает трусливый суслик. Вот отец его – тот да, тот величина известная! – Он добавил доверительно: – Сенатор послал меня в Дакию, уладить кой-какие семейные дела, и навязал на мою голову Гая. Да еще дал любимому сыночку полномочия легата. Нашел кому.
– Да я не обижаюсь, – улыбнулся Сергий.
Из-за спины Луция вышел Эдик и поинтересовался:
– А это, случайно, не ты в Большом Цирке бился? Димахером?
– Запомнили? – весело ухмыльнулся гладиатор. – Я вас тоже узнал!
– Тогда и ты на нас не держи обид, – сказал Лобанов, – особенно на Эдикуса. Он у нас язва известная.
– Да чего там! – отмахнулся ликтор. – Я уже привык. Как попал в ауктораты, так всё – считай, на самое дно угодил. И чего я только не наслушался, Юпитер Всеблагой.
– Мы тоже из гладиаторов вышли, – сказал Чанба великодушно, будто его самого просили не держать обид, – понимаем, что почем.
– Плавали – знаем! – подтвердил Гефестай.
– Да?! – радостно удивился Луций. – Надо же!
– Хозяин! – взревел сын Ярная. – Мяса! Хлеба! Вина!
– Сейчас! – засуетился управитель. – Мигом!
– Присоединяйся, Луций! – сделал широкий жест Эдик. Примерившись на глазок, Чанба обнаружил, что гладиатор-аукторат одного с ним роста, – и мигом проникся к Луцию симпатией.
Преторианцы расселись за длинным столом, с ними сел и Змей. У другой стены расположились ликторы во главе с Гаем Антонием. Легат имел надутый вид.
Роксолан, сложив гигантский бутерброд из ломтя хлеба и пласта ветчины, откусил изрядно и проговорил с набитым ртом:
– А Гай, он что, в самом деле легат?
– Да какое там! – пренебрежительно отмахнулся Луций. – Папаша постарался, оформил сыночку «вольное посольство». Короче говоря, Гай будет пить-гулять и за молоденькими дакийками волочиться, а я буду бегать по делам! А что делать? Сенатор – мой патрон, как он скажет, так и будет. Куда я без него? Если не приду к папаше Гая с утра, не поклонюсь – останусь без завтрака! А потом весь день на ногах – сенатора-то октофоры[35] несут, а ты перед носилками бегай, толпу расталкивай. Бежишь и гадаешь: угодил ли патрону? Сунет ли он тебе медь или, там, бронзу? Даст ли похлебки с лепешкой?
– Да, – хмыкнул Сергий, – тебе не позавидуешь. Змей уныло покивал головой.
– А на арене что? – спросил Гефестай участливо. – Мало платят?
– Когда как. Бывает, что денарии перепадают, и даже ауреусы. В том году я дважды бился в Септе, так за каждое выступление по пятнадцати тысяч сестерциев слупил. А толку? За квартиру отдай, долги покрой, оружейнику заплати, ланисте сунь, чтобы хороший жребий выпал… И всё! Хорошо еще, если на баню квадрант заваляется, а то, бывало, неделю немытым ходишь.
– А за работенку ликтором тебе перепало от сенатора? – задал вопрос Эдик.
– Надеюсь, что перепадет, – вздохнул Луций. – Мне, знаешь, лишний сестерций – не помеха!
Роксолан заметил, что Искандер в беседе не участвует – ест молча, порой морща лоб и задумчиво глядя на гостя за их столом, словно вспоминает, где его видел.
А Луций ел да ел, быстро и жадно уплетая поданные яства. После чего отвалился от стола, сытый и довольный.
– Благодарю покорно, – сказал он, отдуваясь, и добавил для Сергия: – Если надо будет кого-нибудь прибить, обращайся ко мне. Зашибу с удовольствием!
– Спасибо! – засмеялся Лобанов. – Воспользуюсь. Луций тяжело встал из-за стола и откланялся. Проводив его глазами, Роксолан повернулся к Тиндариду.
– Тебе, я вижу, не по нраву наш новый знакомый? – спросил он.
– Да не то чтобы не по нраву… – протянул Искандер. – Понимаешь, у меня такое ощущение, что я его уже где-то встречал. Но где? О, совоокая Афина! Не помню. Ни в лицо, ни по голосу не узнаю, но есть что-то в нем памятное. Этот подсекающий взмах руки, характерный наклон плеча.
– У-у… – махнул рукой Эдик. – Ты лучше вспомни, со сколькими мы уже пересеклись! В той же школе хотя бы. Да и потом тоже.
– Да я понимаю…
– Ну ладно, – хлопнул себя по коленям Сергий. – Вы как хотите, а я лягу пораньше. Только учтите – подниму с рассветом!
Ночи в октябре длинные, темные. И прохладные.
Сергий поднялся с великой неохотой, но не отменять же собственный приказ? Быстро одевшись и обувшись, он вышел на галерею и спустился вниз. Прямо из поилки умылся – вода здорово взбодрила – и прошмурыгал в конюшню.
Эдикус с Искандером уже встали и бродили между стойлами, подкармливая лошадей.
– Всё в порядке? – спросил Сергий, обхватывая себя за плечи. – Холодно сегодня!
– Осень! – флегматично объяснил Тиндарид.
– У нас всё спокойно, – доложил Эдик. – Бродил вроде кто-то по двору. Да и Орк с ним!
– Это точно… – протянул Сергий и зевнул – широко, с хрустом потягиваясь. – Ух-х! Седлайте зверюг!
В ворота конюшни боком продвинулся Гефестай, таща два седла зараз.
– Я и твое прихватил, – сказал он Сергию.
– Премного благодарны. Как там этот… юный друг сенаторов?
– Гай? Дрыхнет! Храпит так, что с потолка сыплется!
– Ну и пусть дрыхнет.
В это время донесся шум от мансиона. Сергий прислушался. Говорили два голоса, один, страдальческий, принадлежал Гаю, другой, лязгающий, – Луцию Эльвию.
– По-твоему, это рано? Скоро солнце встанет! Рано.
– Я спать хочу!
– Нечего спать! Так ты всё на свете проспишь.
– Что-то ты разговорился не по чину! Кто из нас легат?
– Ты.
– Вот именно!
– Так чего ж ты ноешь, легат? Это ты должен нас пинками поднимать и в строй ставить! А он валяется! Живо мойся!
Чанба захихикал, мотая головой.
– Как он его! – с удовольствием сказал Гефестай. – Приятно послушать!
– Никаких шансов! – добавил Тиндарид, намечая улыбку на плотно сжатых губах.
– По коням! – дал отмашку Сергий.
Искандер подтянулся и запрыгнул в седло. У Эдика так просто не получилось – роста не хватало. Подпрыгнув, он отжался на высоких луках сарматского седла, занес ногу. И сорвался.
Лобанов, делая вид, что не замечает Эдиковых стараний-страданий, обратился к Гефестаю:
– Как думаешь, щиты брать?
– Да на что они нам? – отозвался кушан. – Мешать только будут. Чай, не на войну едем!
– Тоже верно, – согласно кивнул Роксолан и покосился на Чанбу.
Тот, красный и злой, забрался на перегородку стойла и оттуда перелез в седло.
– Поехали!
Свежие застоявшиеся лошади, радуясь свободе и быстрому бегу, понесли преторианцев дальше по дороге на Аквилею. Легат в сопровождении ликторов («Как под конвоем!» – пошутил Эдик) следовал позади.
На пятый день добрались до Эмоны, что в Нижней Паннонии. На постоялых дворах по всему городу не было мест, и друзья устроились в доме для паломников при эмонском Исеуме, храме Исиды. А с утра двинулись дальше – на Мурсу, Сискию, Сирмий.
За Сирмием дорога стала еще шире – почти двадцать локтей поперек. Плотно уложенные плиты покато выгибались, чтобы дождевой воде было куда стекать, по кромке шел каменный бордюр-отбойник, дабы колеса телег не соскальзывали с проезжей части. Обочины были засеяны полынью – усталый путник мог сорвать ее листья и вложить в сандалии, чтобы от долгой ходьбы не болели ноги, а рядом с проезжей частью тянулись редкой цепью высокие каменные тумбы, помогая всадникам залезать в седло, – при отсутствии стремян такие приступочки были нелишними.
– А почему тут, как в Англии, левостороннее движение? – болтал Эдик.
– Это в Англии будет так, как в Риме, – усмехнулся Искандер.
– Когда мимо проезжают два всадника, – со знанием дела объяснил Гефестай, – надо, чтобы они разъехались тем боком, где у них меч или копье. Техника безопасности, понял?
– Это для военных, – дополнил сын Тиндара, – а тут же и телег полно. Вот они и ездят так, чтобы встречные повозки не попадали под кнуты возниц. Кнуты-то в левых руках держат.
– Спасибо, – с чувством сказал Чанба. – Вы развеяли тьму моего невежества.
– А что по этому поводу говаривал дед Могамчери? – ухмыльнулся Сергий.
– Говорил: «Учись, внучек! Кто учится, тот живет. Кто заканчивает с учебой, у того впереди одно дожитие…» Кстати, а вам не кажется, что за нами еще кое-кто должен ехать?
– Не сказал бы, что твое «кстати» было кстати, – хмыкнул Искандер и оглянулся. – Ты о ком, собственно?
– А ты что, забыл уже? Кто гонял того шпиона, что на крыше засел?
– А-а. Вот ты о чем. Лично я никого не видел.
Гефестай помотал головой.
– Никто и близко не показывался, – сказал он. – Я б сразу заметил.
– Интересно, чего тому Карлсону на крыше тогда понадобилось? – подкинул внук Могамчери тему для разговора.
– Может, то обычный вор был? – выдвинул версию Гефестай.
– Это вряд ли, – покачал головой Сергий.
– Если и вор, то необычный, – вставил Эдик.
– Этот «Карлсон» не зря тогда на крыше обретался, – медленно проговорил Искандер. – Он всё слышал – и куда мы, и зачем мы.
– Ты его вовремя спугнул, – проворчал Сергий, – и ему неизвестно, к кому мы.
– А ты говорил, – Эдуардус живо обернулся к Тиндариду, – что знаешь этого… ну, к которому нас префект послал!
– Ты имеешь в виду Орка?
– Да я серьезно! Как его. Забыл. Тиберий.
– Тиберий Клавдий Максимус,[36] – торжественно произнес Искандер.
– Почти как императора!
– Императору до него далеко, – проговорил Искандер. – Тиберий – истинный римский легионер. Начал службу в Седьмом Клавдиевом, а потом его перевели во Вторую Паннонийскую алу – для укрепления рядов. В то время Траян готовился к войне с даками. В Первую Дакийскую кампанию Тиберия отобрали в особые части как «дупликария эксплоратора» – это что-то вроде горного спецназа. Ведь боевые действия собирались вести в Карпатских горах! Тиберий дважды получал награды из рук императоров – Домициана и Траяна, а во Вторую Дакийскую войну именно его отряд догнал царя Децебала, который пытался скрыться. Тот в степь бежал, а Тиберий его настиг где-то между Прутом и Днестром… пардон, – между Пиретом и Тирасом. Так что. Тот еще волк!
– Да-а… – протянул Эдик. – Интересный дядечка. А нам-то он зачем? Или ты думаешь, он знает, где золото зарыто?
– Не болтай ерунды, – прогудел Гефестай. – Тиберий – римский легионер! Откуда ему знать, куда Децебал золото заныкал?
– Тиберий дослужился до декуриона,[37] – поправил кушана Сергий, – а что ему известно, уточним в Дробете, его ала там стоит.
– Должен же он хоть о чем-то быть в курсе! – поделился Искандер своими надеждами. – Между прочим, Скория, я имею в виду того жреца, посланца Сирма, прикончили именно в Дробете. Мало ли. Может, Тиберий что-то слышал, кого-то видел. В общем, встретимся, поговорим, и всё станет ясно как летнее утро!
– И все равно, – вернулся Чанба к заданной теме, – непонятно, что тому «Карлсону» надо было?
– Вот пристал… – заворчал Гефестай. – Тебя что, Искандер занудством заразил?
– Ну а все-таки? – не унимался Эдуардус.
– Можно подумать, ты не понял, – проговорил Лобанов. – Акул манит запах крови, стервятников – запах падали, а носители разума идут на запах золота. Так что зря Турбон надеялся удержать новость в секрете. Три телеги золота – это вам не хухры-мухры. Да я почти уверен – о сокровищах уже пол-Дакии знает!
Внезапно Искандер, ехавший впереди, поднял руку, предупреждая товарищей, и разговор смолк.
– Что там? – спросил Сергий.
– Не знаю… – проговорил сын Тиндара. – Вроде кричал кто-то.
Роксолан прислушался.
– Вот, опять! – воскликнул эллин. Сощурившись, Лобанов осмотрелся. Дорога на Сингидун[38] проходила через густой лес. Деревья по сторонам виа были срублены на расстояние броска копья, и видно было далеко, но возвышенность впереди скрывала участок дороги.
– Вперед! – скомандовал кентурион-гастат.
Преторианцы погнали коней рысью. Въехав на покатую возвышенность, Сергий увидел картину задержания «нелегальных иммигрантов» – отряд вооруженных всадников, числом до контуберния,[39] окружал толпу варваров. То, что это именно варвары, сомнений не вызывало – все мужчины, бородатые и косматые, щеголяли в штанах и куртках, а визжащие женщины были одеты в длинные сарафаны и вязаные кофты. У римлян совершенно иные моды. Но и сами всадники не принадлежали ни к легионерам, ни к бенификариям, патрулировавшим дороги. Нападающие выглядели как типичные германцы – в меховых куртках и штанах, с бородами, на головах – обжимающие рыжие космы рогатые шлемы.
– Опять эти, – воскликнул Эдик, – «гвардейцы кардинала»!
– Батавы, – подтвердил Искандер, деловито развязывая ремешки на обоих мечах.
– Да они их просто грабят! – пригляделся Чанба.
– Рысью! – гаркнул Сергий. – Всыпем фрицам!
И все четверо, со свистом и гиканьем, понеслись с горки.
Батавы, деловито отбиравшие у «иммигрантов» ценные вещи, заметили прибавление новых действующих лиц, но нисколько не встревожились, обрадовались даже – драку германцы любили не меньше разбоя.
Роксолан придержал коня и перемолвился с Гефестаем парой слов. Рыжий батав, выделявшийся обилием золотых цацок на панцире, поднял руку и выехал вперед. Роскошный экземпляр! Сверкающий шлем-шишак с торчащими рогами венчал батава, придавая грозный оттенок взгляду маленьких синеньких глазок из-под насупленных белесых бровей. Порядком засаленная борода была заплетена в косички. Монументальное тулово хранил кожаный доспех, обшитый бронзовыми пластинами, на плечах лежал плащ, подбитый лисьим мехом, а в руке, как скипетр, германец держал боевую секиру-оскорд. Конь был под стать всаднику – толстоногий фризский жеребец. Он тяжело переступал огромными, в две ладони копытами, потряхивая лохматой головой на короткой массивной шее. За гривой почти не видно было ремней узды и нагрудника.
– Мы первые! – рявкнул батав. – Ищите себе другую добычу!
– А ну отпустил! – прикрикнул Эдик.
– Да вы кто такие? – грозно вылупился германец. Сергий остановился шагах в десяти от него и отрекомендовался:
– Особой когорты претории гастат-кентурион Сергий Корнелий Роксолан!
Батав оглядел одеяние преторианцев, выпучил глазенки и захохотал. Его гогот подхватили остальные.
– Этими сказками ты девок дури, понял? – сказал батав.
«Гастарбайтеры», пользуясь случаем, чесанули в лес – и исчезли за деревьями.
– Парни! – рявкнул батавский главарь. – Тут подвалила кой-какая мелочь пузатая, но с мечами! Попользуемся? Двое на одного!
– Эй, рыжий! – послышался громкий насмешливый голос. – Ты плохо умеешь считать!
Батав и Роксолан обернулись одновременно. С левого фланга подъезжал Луций Эльвий. Остальные ликторы, оставив в покое связки фасций, недвусмысленно помахивали топориками.
– Если хочешь крови, то давай, – мягко проговорил Луций, – нас ровно столько же, сколько и вас. А легат будет следить, чтобы мы надрали все ваши волосатые задницы. Один на один!
– Убирайтесь! – выехал вперед Гай. – Я легат, и я приказываю вам.
– Няньке своей будешь приказывать! – крикнул германец.
Батавы загоготали, потихоньку готовясь к бою, но атаковать не спешили – стычка вступила в фазу взаимных оскорблений и словесных дуэлей, когда противники копят злость. Вожак небрежно перехватил секиру и произнес со снисхождением:
– Я – Зигмирт сын Ательстана, призван самим императором и всегда бил проходимцев, хоть тех, – он показал на лес, куда умотали «иммигранты», – хоть этих! – закончил он, переводя заскорузлый палец на преторианцев.
– Подними секиру, Зигмирт, – серьезно попросил Сергий. – Повыше!
Батав очень удивился, но поднял. В то же мгновенье свистнула стрела и расщепила топорище. Зигмирт дернул рогатым шишаком.
Гефестай приветственно помахал ему. Он держал в руке мощный степной лук, склеенный из роговых пластин. Тетивой этой убийственной дуге служила «косичка» из оленьих жилок, а выпущенная стрела била с огромной силой – попадая в грудь, она сносила человека с ног.
– Прошу учесть, – сухо проговорил Сергий, – что я не повторяю дважды. Вам было приказано уматывать – ну так уматывайте! Биться нам недосуг, да и кому потом убирать с дороги ваши вонючие трупы? Короче. Разворачивайтесь и следуйте куда ехали, иначе перестреляем, как цыплят!
В эту самую минуту из рощи за дорогой вылетела стая ворон. Пронзительно каркая, черные птицы пронеслись через виа. Зигмирт побледнел, снял с шеи амулет из высушенных лап волка и ворона и приложил ко лбу. Суеверные германцы почитали ворона священной птицей, посланцем богов. Боги о чем-то предупреждали.
– Клянусь Манном, – проворчал Зигмирт, понукая коня, – я тебя еще найду, Сергий, кем бы ты ни был!
Он пришпорил огромного коняку, и тот потрюхал мимо преторианцев и ликторов. Гефестай с Луцием вежливо посторонились, уступая дорогу, и даже Эдик придержал язык, дабы не осложнять политическую обстановку. Батавы, подозрительно зыркая, потрусили следом за предводителем. Когда последний из них, незаметно для Зигмирта погрозив кулаком, скрылся за возвышенностью, Чанба выразился:
– Заметили? Сразу как-то посвежело!
Гефестай хмыкнул и проговорил, пряча лук в кожаный горит:[40]
– Жалко, что не дали мне стрельнуть. Троих я бы завалил. Или пятерых.
– Ты был адекватен, – похвалил его Искандер.
– Что стоим? – улыбнулся Сергий. – Вперед, и с песней!
Преторианцы пришпорили коней, и скоро дорога увела их дальше к северу, ближе к границам Дакии. Ликторы, «конвоировавшие» Гая Антония Скавра, поспешали следом.
Виминаций, город и порт, где стояли триремы Данувийской флотилии, они миновали без остановок. За Виминацием, у Ледераты, на тот берег вел понтонный мост, но преторианцам туда было не надо. Сергий поскакал на восток, сначала по дороге Тиберия, потом вышел на виа Траяна. О, это была особенная дорога! В этих местах могучее течение Данувия пробивало себе путь между Карпатами и Балканами, вода пенилась и грохотала, зажатая скалистыми утесами. Берега как такового не существовало – отвесные гладкие стены возносились из бурлящих вод на сотни локтей вверх. Называлось это место Клиссурой, или Железными Воротами. Дакам и в голову не приходило оборонять здешние берега – Данувий сам справлялся с охраной подступов. А легионеры Траяна ухитрились-таки проложить удобную дорогу по вертикальной стене! Прорубили в скалах террасу шириной шага в два, прямо над рекою, а с краю обрыва выдолбили отверстия. Забили в них дубовые бревна, сколотив что-то вроде балкона в десятки миль длиной. Настелили крепкие доски – и получилась вполне приличная виа Траяна. Едешь по ней, справа – каменная стена со следами кирок, сверху нависает каменный свод, а слева, за крепкими перилами, гремит и беснуется Данувий, вздымая и скручивая водяные валы, швыряясь ошметками пены. Мелкая водяная пыль висит в воздухе постоянно, играя на солнце радугами.
– Здорово тут! – провопил Эдик, перекрикивая гул несущейся реки.
– Ага! – заорал Гефестай. – Тихо так! Водичка плещется!
Солнце убралось за скалы, и в каньоне тут же сгустился сумрак. Повеяло зябкой сыростью, как из погреба. Сергий направил коня поближе к перилам – тот зафыркал испуганно, замотал головой. Зато хоть небо открылось над головой – и отвесная гранитная стена, уходящая по вертикали вверх.
А десятью милями ниже по течению показался громадный мост – Понс Траянис. Мост был как поводок, на котором Рим держал полудикую-полуприрученную Дакию. Вон она, за серо-зеленым разливом Данувия, стелет желто-бурое разнотравье степной полосы, а по горизонту встает пильчатая линия гор. Что там? Как там? Какие опасности, какие губительные тайны ждут их в императорской провинции, но припрятаны до поры?
– Подъезжаем, – обронил Сергий и послал коня легкой трусцой.
