Валерий Белов
Пятикнижие. Бытие. Поэтическое прочтение
Глава 31 Березовский – наши ноги, Абрамович – голова
Зависть – двигатель прогресса.
Отобрать и поделить -
Вечный стимул для балбеса
Перестать баклуши бить.
Положение прескверно -
Донимают дураки,
Аппетиты их чрезмерны,
А возможности узки.
Живы помыслом единым
Те, кому сам чёрт не брат:
Отловить буржуя гниду,
И как липку ободрать.
(Маяковский прогундосит
Революции ноктюрн:
Паразитов кровососов
К пролетарскому ногтю.
Сам Владим Владимыч сытый
Не горбатился у шахт,
Наполняя антрацитной
Пылью облако в штанах.
Руку он держал на пульсе
У истории, но взгляд
Положил на муси-пуси,
Ну, да Бог ему судья.)
(В поэме В.В. Маяковского "Облако в штанах" тема любви является центральной. Именно любовь и женщина превращают громогласного, хулиганистого юноши в мягкого и ласкового влюблённого, "белого и пушистого", как облако в штанах. Именно такое название и получила поэма. Поводом для её написания стала встреча в 1914 году с Марией Денисовой, ставшая известным скульптором-монументалистом. К концу 1915 года поэма была закончена. В первый же день знакомства с Лилей Брик, в доме которой он читал свою поэму, Маяковский в порыве увлечения хозяйкой дома, на коленях испросил позволения посвятить поэму ей. Так и получилось, что вдохновительницей поэмы была Мария Денисова, а посвящена она Лиле Брик, которая до самой смерти поэта оставалась его музой.)
Нет управы на болванов -
Уповай на Высший суд…
Собрались сыны Лавана
И с петицией к отцу:
Завладел Иаков, дескать,
Всем потомственным скотом,
Не устанет сало трескать,
Наш наследственный скором.
Ну, а мы, прямые ветви,
Изнываем от поста.
(Прибежали в избу дети:
Тятя, тятя, дай мясца.)
Поступил зять некрасиво,
Наглый, морда кирпичом…
Был прямой потомок Сима
Возмущён, ожесточён,
На валторнах выдувает
Революции мотив.
Наш Иаков попадает
Под её локомотив,
В ус не дует, не въезжает,
Что приезжих будут бить -
Мясо снова дорожает,
На невольниц рынок сбит,
А виной монополисты,
Что скупили мелкий скот.
На козлов своих нечистых
Держит цену скотовод,
Заглянул в глаза Лавана,
Видит – сердится отец.
Голос, певший про лаванду,
Разом сбился на фальцет.
Не до песен. Без огнива
На воре горит картуз.
Был умён Иаков льстивый,
(Мироед, хапуга, трус -
Если верить кабысдохам,
Беспородной голытьбе.)
Осознав, что дело плохо
Стал Иаков не в себе:
«Не такое тестя лице,
Как второго было дня.
Суховеем сдуло листья,
Прикрывавшие меня.
Здесь сынки подсуетились,
С комитетом бедноты
Умыкнуть мою скотину
Порешили, вот скоты.
Раззадорили папашу,
На меня как чёрт он зол,
Зятю сватает парашу
И в полоску шьёт камзол».
Мысль пробила темень ночи:
Подбивай, брат, сапоги,
С Ходорковским быть не хочешь -
К Березовскому беги.
(Во время написания этой главы Ходорковский был ещё в тюрьме, а Борис Абрамович Березовский на вершине своего могущества).
(Наш Абрамыч парень хваткий,
Небиблейский скотовод,
Многих он развёл на бабки
У кремлёвских мутных вод,
За туманным Альбионом
Подведёт хитрец итог.
Знают все, что миллионы -
Благочестия залог,
А когда их миллиарды,
Ну, хотя бы миллиард -
Распахнуть объятья рады
Королева, Скотленд-ярд).
Знаменье здесь подоспело,
Без него никак нельзя,
Мол, шагай до дому смело,
Ждёт тебя твоя земля.
«На родимые просторы
Возвращайся, вечный жид,
Не найдёшь ты славы скорой,
Так хотя бы будешь жив.
Вечный жид – еврей-скиталец,
Агасфер из высших сфер
Убегал бы ты, взяв ранец,
Как с уроков пионер.
Бегству нет альтернативы.
Мелкий скот свой за бугор,
Как краплёные активы,
Уводи с собой в оффшор.
Обналичь свою скотину
В фунты, стерлинги, рубли,
На просторы Палестины
Всей семьёй своей вали.
С Богом в край обетованный
Караван вам торопить,
Где одеколон Лаванда
Нюхать надо, а не пить.
Ищет истину в стакане
Голытьба в стране иной,
Славят Троицу трояне,
Пьют одеколон Тройной,
Их комар не забодает…
Уводи своих скотов.
Без генетики хватает
В стороне родной козлов.
Без тебя здесь грянут грозы.
Дураков не удержать,
Чтоб бежать пред паровозом
И основы низвергать.
Ты ж, мужчина не из робких,
Подхвати их лейтмотив,
Угольком халявным в топку
Разгони локомотив,
Капитал аккумулируй
Финансировать процесс.
И катком пройдёт по миру
Обезумевший прогресс.
Точка, Бог тебе охраной,
Результаты отстучи…»
Вот такую шифрограмму
В ночь Иаков получил.
У кого с таких известий
Голова не заболит?
Гордо реет буревестник
Белым парусом вдали,
Над стадами покружился,
Слово мать сказать хотел,
С высоты опорожнился
И на Капри улетел.
В небе появилась яхта
Абрамовича – мираж.
Яшу из горящей хаты
Не потащит Рома наш.
Строить нечего гримасы -
За ценой не постоим.
Ненависть к чужому классу -
Не привязанность к своим.
Представитель монополий
Зря не лезет на рожон…
Вызывает срочно в поле
Двух своих Иаков жён:
«Завтра литером рабочим,
Что пыхтит среди полей,
Возвращаемся мы срочно
В земли родины моей».
Говорят Рахиль и Лия:
«С мужем будем мы везде.
Долго мы отцу служили,
А наследство наше где?
В чём ещё есть наша доля
Из отцовского добра?
Замуж сдал нас, как в неволю,
Без скота и серебра.
Что нажил Иаков – наше».
Две дочурки входят в раж,
Рассуждают про папашу:
«Шкуру драть с таких папаш».
(К дочерям я без юродства.
Как король несчастный Лир
Пострадал от благородства,
Описал ещё Шекспир.
Не дочурки, а волчицы.
Лично я сыновний долг
(У Шекспира научился)
До сих пор отдать не смог.
Задолжал кому и сколько
Мне известно одному,
Мать родную, думать горько,
В ожиданьях обманул.
Не артист, не академик,
Всё, что делаю – фигня,
Жизнь проехал мимо денег
В головном вагоне я.
От поэзии я дервиш…
Что касается отцов -
Не Белов я и не Гервиш,
А по матери Сачков.
С ней наполовину ровно
Стал я втайне «Лучше всех».
В том не общий первородный,
А моей Петровны грех.
Мама милая ту ночку
Будет помнить до конца,
Понесла когда сыночка
От достойного отца.
Про любовь с её изнанки
Нет нужды ребёнку знать,
Пусть жуёт свои баранки -
Так моя решила мать.
Меньше знаешь – лучше спится…
Про любовь, базар-вокзал,
Кабы крёстный не напился -
До сих пор бы я не знал.
Незабвенный дядя Миша
И литровая при нём…
Про себя, что знать нелишне,
Мы чрез Бога узнаём.
В церкви перед аналоем
В воду тыкая мальца,
Знал ли крёстный, что откроет
Настоящего отца
Мне, изгою, как Цусиму
Сдаст Петровну, мать мою?
Хорошо, когда есть стимул
Хоть у жизни на краю.
По ночам с тех пор терзаюсь,
Что мне – идиш или шиш?
Грустно с мамой соглашаюсь:
Меньше знаешь – крепче спишь.
Дорогая атеистка,
Мама, милая моя,
Не прими ты к сердцу близко,
Что услышишь про меня.
Вслух хорошее не скажут,
Про дурное прокричат,
Двери сажею обмажут,
Грязи выплеснут ушат.
Графоман и шизофреник -
Ты услышишь неспроста.
Не дай Бог тебе поверить,
Что твой сын забыл Христа.
И какую чушь огульно
Про меня ни разнесут -
Над собою, богохульник,
Признаю лишь Высший суд,
Богородицы Пречистой
Лик готов боготворить,
Но настолько, чтоб буддистов
Не обидеть. Не гневить
Мне шаманов, об Астрале
Я плохого не скажу.
Как астрологи б ни врали,
Я со звёздами дружу,
Вверх стремлюсь, хоть груз познаний
Неуклонно тянет вниз…
А во всём другом, родная,
Я такой же атеист.
Долг сыновний, обещаю,
Я верну в конце концов.
Детям люди возвращают,
Что забрали у отцов.
Справедливости на свете
Завершается виток
Тем, что с наших задниц дети
Джинсы снимут, дайте срок.
За наследственный факторинг
Отвечаю головой -
Всё, что должен маме, вскоре
Внукам выплачу с лихвой.
Детям алчным, как родитель,
Заявляю: «Господа,
Умоляю, не трясите,
Сам последнее отдам.
Если можно без увечья…»).
Но вернёмся в тьму годин,
Где Иаков из Двуречья
Убегает не один.
Встал Иаков, на верблюдов
Жён, детей своих взвалил,
На чужую землю плюнул,
На родную отвалил.
Прихватил добра он с гаком,
Всех скотов с собой угнал
И поехал к Исааку
В незабвенный Ханаан.
А до этого Рахиля,
Улучив удобный миг,
У папаши простофили
Спёрла идолов святых.
Зять-паршивец у сатрапа
Сердце вырвал из груди
Тем, что он свалил внезапно
И налёт опередил.
Внуков отобрал и дочек
Прихватив в туман свалил,
Точно хакер-одиночка
Код взломал, счёт обнулил.
Пастухи три дня спешили,
Раньше было не дойти,
И Лавана просветили,
Что беглец уже в пути.
Тесть дела свои задвинул
И в погоню, так-растак,
Для кастрации скотины
Прихватив с собой тесак.
Гнал верблюдов, как Шумахер
Свой болид, среди бархан -
Зятя взять, пока тот хакер
Не смотался в Ханаан.
По пустыне Арамейской
Мчался вслед его отар
Караван, как джип армейский,
Гандикап Париж – Дакар.
Шло с неделю это бегство,
Гандикап был слабоват,
Догоняется семейство,
Ожидаем результат.
Человек Лаван восточный
С процедурою знаком.
Он козлов, ослов и прочий
Скот кастрировал легко.
Я рассказывать не стану
Про полёты мордой вниз,
Но приходит Бог к Лавану
С наставленьем: «Берегись
Бить Иакова по фейсу,
Не клязьми со всех сторон,
Даже если слов приветствий
Не заслуживает он».
Говорить на зятя даун
Бог Лавану запретил.
(Не пойму – зачем тогда он
На верблюдах чресла бил?)
Но эмоций, тем не мене,
Не сумел Лаван сдержать,
Не чураясь оскорблений
Стал на Яшу наезжать:
«Что ты сделал, провокатор,
Трус, предатель и осёл?
В рабство, хуже чем плантатор,
Дочерей моих увёл.
Убежал ты ночью тайно,
Долг отбросив как балласт.
Я в обиде чрезвычайной,
У родни моей коллапс.
За тобой летел, сбивая
Знаки, я семь дней в пути.
По иному, хам трамвайный,
Ты не мог от нас уйти?
Отпустил тебя б с весельем
Я под гусли и гобой,
Всю неделю песни пели б
И куражились с тобой.
Славил бы тебя как мужа
Под тимпанов перезвон,
А теперь тебе поглубже
Вставить хочется тромбон.
Пред твоей дорогой трудной
Внуков я не целовал.
Поступил ты безрассудно
И здоровьем рисковал.
Если бы твой Бог-ревнитель
Не сказал мне, кто ты есть,
Быть тебе, Иаков, битым,
Я б убил тебя прям здесь.
По пескам неделю гнался,
Мне б поправиться чуток
От своих галлюцинаций -
Я б убил тебя, сынок,
Если бы твой Бог в законе
За тебя не шоферил
И хозяином на зоне
Чай с тобой не чифирил.
Божьему я верю слову,
Жизнь за веру положу,
Ни хорошего, плохого
О тебе я не скажу.
Подарю тебе каталку
Инвалидную, гавнюк,
На козла дерьма не жалко,
Будешь жрать семь раз на дню.
Сам не станешь, так заставим,
Олух, сволочь и лопух…
Обзывать тебя не станем,
Это просто мысли вслух».
Как последний неврастеник
Тесть завёлся и вот-вот
От угроз и оскорблений
Прямо к делу перейдёт.
Состоялся б в лучшем виде
Зять. Помог ему пустяк -
Дочерей своих увидел
И мгновенно тесть обмяк.
Человек Лаван не бедный,
До теизма не дорос,
Но Иакову конкретный
Сформулировал вопрос:
«Убежал ты торопливо,
Дочерей моих забрал,
Но зачем ты, пёс блудливый,
Моих идолов украл?
Для тебя они пустое,
Благоверия каприз…»
(Сколько те иконы стоят
Знает только атеист.
Деревянный символ веры
У безбожников в чести.
Неслучайно староверов
Любят сволочи шерстить,
В захудалой деревеньке
У бабуль оклад найдут,
Купят лик за три копейки
За семь сорок продадут.)
«Может ты, совсем по-свойски
Мой алтарь опустошив,
Дорогие сердцу доски
За гроши продать решил?»
Отвечал Иаков тестю:
«От погромов, дележа
С дочерьми твоими вместе
Я от швондеров* бежал.
Вспомни лучше, как с родными
Ты планировал налёт.
Я боялся, что отнимешь
Дочерей своих и скот.
От испуга в те минуты
Маркса я перечитал,
Но умнее почему-то,
От работ его не стал.
До сих пор по строчкам рыщу,
Меня мучает вопрос:
Олигарх, один на тыщу,
Класс иль просто кровосос?
Я чужих просторов житель
Про себя узнать хотел,
Кто я – класса представитель
Или так ПэБэЮэЛ ?
(Индивидуальный предприниматель. Ранее эта форма организации бизнеса называлась ПБОЮЛ (предприниматель без образования юридического лица).
Как я на вопрос отвечу,
Что в анкету напишу?
Как партайгеноссе встречу,
Обязательно спрошу.
Чем питаться моим птахам,
Если, скажем, разорюсь?
Знают все, что олигархи
Не вступают в профсоюз
И не ходят на собранья,
А когда вконец припрёт,
Пока всё не отобрали -
Ноги в руки и вперёд.
Что ещё мне делать было
Там, где недруги кишат -
Между пальцами обмылком
Ускользнуть от них в ушат,
Мутной мыльною водицей
Мне утечь в свои края,
В Ханаане объявиться:
Здравствуй, мама, это я.
Без подарков к домочадцам
Мне до родичей пустым
Не хотелось возвращаться,
Да к тому же холостым.
Чтоб бежать от произвола,
Я соратников искал,
Из порожнего в пустое
Много партий перебрал.
На одной остановился,
Породнился было с ней,
Окажись её партийцы
В аппетитах поскромней.
Здесь с Единою Россией**
Разошлись мои пути,
Сколько б чукчи ни просили
В губернаторы идти.
Зажимает прессу Главный,
Капитал ему не брат,
Либерален, а по правде,
Он такой же ретроград.
Для меня довольно странно -
Как доверил караван
Сбердружку с его командой?
Далеко ведь не профан
И слова его весомы…
Самой главной из причин
Вижу, что среди масонов
Поглавней найдётся чин.
(Неужель и Главный тоже?
В ФСБ ведь столько лет…
Там у них, выходит, ложи?
А скажите, где их нет?
Сын юриста с ними вместе,
Циник, государствовед…
Но как жить народу, если
Государства вовсе нет?
А ведь было время, жили,
Нам успех не изменял.
Неплохие выходили
Либералы из менял.)
Симпатичны демократы -
Всё украсть и развалить.
Здесь нужна ума палата,
Когда нечего делить.
Демократы, либералы,
Хаки, мады и белых…
Всех цветов у нас немало
И залётных, и своих.
Есть украсить чем сортиры.
Криминальны? Ерунда.
Наши идолы-кумиры,
Все герои каптруда.
Березовский – наши ноги,
Абрамович – голова.
Мы без Резы и подмоги
Отстоим свои права.
Необъёмной нашей власти
Вовсе б не было преград,
Кабы не одно несчастье -
Мал у нас электорат.
Кто украл твои святыни?
Я с такими незнаком,
Символ веры и гордыни
Не распиливал тайком.
Умыкнувшего иконы -
Отловить и наказать.
Чужеземные законы
Тоже надо уважать».
Но не знал Иаков пылкий
В своей гневной красоте,
Что жена его Рахилька
Прибрала иконы те.
Сам Лаван словам не верил,
Что касается святынь,
По шатрам ломился в двери,
Где обыскивал рабынь
(О милиции закона,
Очевидно, не читал,
Шмон творил без протокола,
Понятых не привлекал.
Успокою феминисток,
Что касается грудей -
Не до сисек – в деле сыска
Есть вопросы поглавней.)
А Рахиль тех идолочков
Под верблюжее седло
Схоронила, села дочка,
Сама корчится зело,
Говорит папаше смело:
Дерзость ты прости мою,
Женское со мною дело,
Потому, мол, не встаю.
Аргумент, по крайней мере,
Не для наших молодцов.
Но в обман тогда поверил,
Как последний из отцов,
Тот Лаван, хоть, между нами,
Лохом он отнюдь не слыл -
Одурачил бы парламент,
Кабы тот в Двуречье был.
Обмануть отца пытаться -
Месячные не спасут.
Сам не сможет догадаться,
Так рабыни донесут.
Глядя на Рахили позу,
Видя дочери обман,
В ход пустить свои угрозы
Не осмелился Лаван,
Потерять дочь не решился
Даже истине во зло,
Потому отец купился
На верблюжее седло.
И что у своей Рахили
Он иконы не нашёл,
Если мы отцами были,
Нам понятно хорошо.
(Постигают дщери с детства,
Как обманывать отцов,
Доведя до совершенства
На супругах мастерство.
Кто берёт уроки на дом,
Кто из дома норовит.
Про рога нам знать не надо,
Голова не заболит.)
Здесь Иаков возмутился
И вступил с Лаваном в спор:
«Да когда же прекратится
Мой двуреченский позор?
Перед сродниками всеми
В чём скажи вина моя,
Что все дни без воскресений
Ты преследуешь меня
Тенью по пятам зловещей.
Вплоть до грязного белья
Обыскал мои ты вещи.
Твоего в них – два нуля».
Интересно, как бы ловко
Зять выкручиваться стал,
Если бы в Рахили шмотках
Тесть иконы отыскал?
Здесь не пойманный с поличным
Начал зять с плеча рубить
И уже вполне публично
Сквернословить и грубить.
Отряхнулся червь от дуста,
Правота клокочет в нём.
Неприличие опустим,
Аргументы приведём.
Тестю зять напоминает
Бескорыстный подвиг свой,
Разве только не пинает
В зад склеротика ногой:
«Двадцать лет я у колодцев
Разводил твой мелкий скот.
От побоев твои овцы
Не выкидывали плод.
Овнов я твоих из стада
Даже в праздники не ел,
На чужое я не падал,
На своём не подлетел.
Я растерзанного зверем
На себе не нёс домой
И не клал к тебе под двери -
Это был убыток мой.
Днём ли, ночью ль что пропало,
Вор украл или родня
Прокутила, прогуляла -
Всё ты взыскивал с меня.
Днём томился я от жара,
Ночью я дрожал как псих.
Дезертир от комиссара,
Сон бежал от глаз моих.
Лет четырнадцать за дочек,
Шесть ишачил за кобыл.
Я служил тебе рабочим
И колхозницею был.
Мухина трудяги образ
До конца не просекла:
Молот, серп… а где же обрезь -
Скотовода в дело вклад?
(«Рабочий и колхозница» – памятник монументального искусства, «идеал и символ советской эпохи», признанный «эталон социалистического реализма». Представляет собой скульптурную группу из двух фигур, мужской и женской, которые устремлены вперёд и поднимают над своими головами серп и молот. Концепция и композиционный замысел принадлежат архитектору Борису Иофану, автор пластического воплощения – Вера Мухина.)
Эту славную триаду
Надо бы лепить с меня,
Ты же как комбат награду
Десять раз переменял.
Ты б без Господа завета
Обобрал нас догола,
Шли б мы голые по свету
В чём нас мама родила.
Есть причина, что не тронул,
Нас оставил при деньгах -
Испугался родословной,
Ведь отец мой патриарх.
Страх твой перед Исааком
Посильней иных богов,
Потому на мне рубаха,
А не савана покров».
Ясно, коротко и верно
Всё Иаков говорил,
Разве что излишне нервно
Горячился и грубил,
Позабыл, что не от Хама
Родословную ведёт
И на дядю, брата мамы,
Зря Иаков буром прёт.
Был Лаван не хуже прочих
Благородных из отцов:
«Всё, что видят мои очи -
Всё твоё, в конце концов.
Эти дети – мои дети,
От моих ведь дочерей,
Что попалось в твои сети
Забирай, зятёк, владей.
Когда скроемся из вида,
Как в тумане корабли,
Не давай детей в обиду
И целёхоньким вали.
Дочерям не делай худо,
Не жалей на них добра
И не вздумай сверх, Иуда,
Жён иных себе набрать.
Человека между нами
Нет, но видит Божий глаз -
Месть его везде достанет,
Руки длинные у нас».
Вот такое откровенье
Между них произошло.
Дальше по обыкновенью
Всё поехало, пошло -
Из камней сложили гору,
Принесли на ней обет.
Жертвоприношенью впору
Ели родственники хлеб,
Ночевали. Злой как бука
Раньше всех родитель встал,
Дочерей своих и внуков
На прощанье целовал
Кого в щёчку, кого в лоб он,
Всех гуртом благословил,
Зятя, правда, не особо -
Дядя зятя не любил.
Как бы ни было, нам пращур
Завещал нести свой крест -
Дочерей растить обманщиц,
Чьих-то будущих невест,
Обожать и унижаться,
Уступать, к исходу дней
Внуков радостно дождаться
И любить ещё сильней.
Зятя гладила по шёрстке,
Знать, фортуна-госпожа,
Раз по лезвию прошёлся
Ритуального ножа.
Хоть Лаван скотов охочих
Сам кастрировать любил,
Но Иакова за дочек
Без подлога отпустил,
В смысле, не свалил на спину,
Не сорвал на зяте злость.
А кастрировать скотину
Подложить тогда звалось.
Мысли между тем летали:
От отцовства отрешусь,
До твоих, зять, гениталий
Непременно доберусь.
В своё место отвалился
Свой настраивать наждак,
Представителем меджлиса
Подходящий случай ждать.
* Швондер – персонаж повести Михаила Булгакова "Собачье сердце", пролетарий, "выбранный на заседании жилтоварищества глава домкома".
** «Еди́ная Росси́я» (ЕР), партия в РФ, проводящая курс Президента РФ и исполнительной власти в Государственной думе. Создана 1 декабря 2001 г.
Глава 32 Что в имени тебе моём?
Мысль в подкорке у нас формируется
И приходит к нам как наваждение.
Неслучайно, гуляя по улице,
В подворотне мы ждём нападения.
Предлагается если купить кирпич,
И вопрос задаётся: не курите? -
Враз становится не до приличия
И бежится легко без секьюрити.
Ну, а если присвоили братово,
А его обманули, ославили -
Даже трижды обманом богатого
Ждёт судьба незавидная Авеля.
Шёл Иаков на стрелку барханами,
Его встретили ангелы-ратники.
Это место назвал он Маханаим -
Ополчение Божьих охранников.
К брату в землю Сеир шёл к Исаву он,
Помним мы, к человеку косматому,
Кто в гробу хотел видеть и в саване
Первородства его узурпатора.
Наважденье терзало: «Не курите?
А потом по мордасам махалово…
Вот бы где пригодилось секьюрити
Из агентства охраны «Маханаим».
Представители промысла вечного
Урезонили б морду бандитскую,
Ведь надеяться больше мне не на что,
Лишь на сметку и счастье семитское».
Первородство – оно штука лестная,
Только больно порою кусается.
Пред собою Иаков шлёт вестников,
Сам к Исаву идти не решается.
Передать приказал: Так скажите вы,
Только без толкованья двоякого,
Мол, послание мы донести спешим
От раба твоего, от Иакова:
«Я жил у Лавана и прожил доныне,
Волы у меня есть, ослы, мелкий скот.
Мои ублажать тебя будут рабыни,
Ведь общий над нами витает Господь.
К тебе обращаюсь я, как к господину,
Что очень моя нежелательна смерть.
Молю неустанно я Бога и Сына,
Чтоб благоволенье твоё поиметь».
(Простите церковники и атеисты
За просьбу, направленную к небесам.
А что за спасеньем к Христу обратился -
То здесь не Иаков уже, а я сам.)
***
Возвратились к Иакову вестники
От Исава, послы Божьей милостью,
Невесёлые с ними известия -
Сам Исав на Иакова двинулся,
Возбуждён предстоящею встречею
Да и выглядит очень задиристо,
Обещал быть не позже чем к вечеру,
Человек при нём сабель четыреста.
Испугался Иаков – отбегался,
Отлюбился он и отпечалился,
Приказал, чтобы встали шеренгою
И на первый-второй рассчитались все.
Разделил пополам всех людей своих
И поставил стоять двумя станами.
Перебьёт если стан один братец-псих,
То хотя б половина останется.
В транс привычный Иаков ударился,
На коленях взывает о мужестве.
И хоть я атеистом представился,
Любопытно к молитвам прислушаться:
«Глас праотца моего Авраама,
Голос отца моего Исаака,
В мире неверья, печали и срама
Был я послушен тебе, как собака.
Боже сказавший, родимую землю
Крепче люби – к матерям не ревнуют,
С неба упавшим словам твоим внемлю
И на коленях целую родную.
Но недостоин я благодеяний,
Обетованных в плену у Лавана.
Силой твоей прекратились скитанья,
С посохом я у воды Иордана.
На искушённого Богом пришельца
Льёшь испытанья дождём непрестанным,
Напополам разорвал моё сердце -
Дом мой Господь разделил на два стана.
Боже, избавь от руки меня брата
Ты от Исава, спаси ребятишек…
Быть убиенным сапёрной лопатой
По возвращенью на родину – слишком.
Вспомни, Господь, как песок расплодиться
Мне обещал на закрайнюю волость…»
(Здесь буду вынужден остановиться -
Галиматью повторять не упёрлось.
Там, где соседей корчуют с корнями,
Земли чужие приносят на блюде,
Может, я что-нибудь не догоняю -
Что, а туземцы при этом не люди?
Конквистадоры, устав от злодейств их,
На ночь читали Святое Писанье,
А поутру краснокожих индейцев
В реках топили, в каньоны бросали.
Сорта второго сплошь аборигены
Для Иеговы ни кислы, ни сладки.
Рылом не вышли, ущербны их гены
Или какие ещё недостатки
Он углядел с высоты положенья,
Всех уверяя, что Сущий он самый?
Если всё так, то зачем униженьям
Люд он подверг со времён Авраама?
И почему, если, как говорится,
Столь уникален и так всемогущ ты -
Мир не создать без насилья с убийством,
Без передела земель и имуществ?
Участи б я не хотел подвергаться
Сфинкса премудрого с носом отбитым.
На неприятности чтоб не нарваться,
Лучше не ссориться с Богом семитов.)
***
Глаз не смыкал до утра от бессонницы
В ночь, что могла бы последнею выдаться,
Думал Иаков: Уйти как от конницы?
Сколько сейчас стоит толика милости
Брата Исава? – Жизнь интеллигенции
Сколько потянет в глазах бесноватого -
Чтобы по форме купив индульгенцию,
Мирно наследство прибрать Исааково?
«Двадцать козлов, с ними козочек двести,
Двадцать баранов и двести овец,
Тридцать верблюдиц (а морда не треснет?)
Пусть забирает братишка-наглец,
Знает косматый, как брату он дорог…
Десять ослов, с ними двадцать ослиц,
Десять волов, коровёнок штук сорок
Пусть угоняет в Германию фриц».
Шлёт наш Иаков навстречу свирепому
Брату Исаву скот, как на заклание,
Коз и баранов с рабами отпетыми,
Участь которых он знает заранее.
Всем приказал соблюдать расстояние
Между стадами, стоять и не рыпаться,
Чтобы Исав, получив воздаяние,
Начал подробностями любопытствовать:
«Чей будешь раб, куда гонишь ты ярочек,
Где, мол, надыбал добра, шут Балакирев*?»
Вы же ему: «Это будет подарочек,
Всё для Исава от брата Иакова.
Вот он и сам раб покорный твой следует,
Гордость скрывает под рабской одеждою.
Что ему встреча несёт, он не ведает,
Но ожидает свиданья с надеждою».
Разом Исаву в башку угорелую
Ярость ударит мочой. Без раздумий он
Зверем восстанет на брата и стрелами
Изрешетит, дав свободу безумию.
Сам налетит на раба чёрным вороном,
В злобе начнёт обзываться по-всякому
И, обознавшись, потом скажет в сторону:
Да, облажался я с братом Иаковым.
За поворотом другая с поклажею
Группа ослов – с нею также поступится.
Снова Исав без добычи окажется,
Молча уже над убитым насупится.
Но от подарков Исав не откажется.
Так в колчане стрелы кончатся в скорости.
Здесь во всём белом Иаков покажется
И пристыдит неразумного в подлости
(Ведь у него, как понять я сумел,
Больше рабов, чем у братика стрел).
***
Так Иаков тогда объяснял себе
(Сам с собой он любил разговаривать):
«Можно сжиться с повадками всякими,
Если вовремя их отоваривать.
Задарю я братка дефективного.
Соблазнится халявным имуществом,
И агрессии фаза активная
Перейдёт плавно в вялотекущую».
Сам Иаков, как мужу положено,
Спрятал жён, сыновей за растеньями
И остался один одинёшенек
Приторчать со своими виденьями.
И боролся всю ночь почти Некто с ним,
С болевыми знакомый приёмами,
Раз сустав повредил тазобедренный
И оставил Иакова хромым он.
(Удивляюсь – не в яму по осени,
Не в экстазе со скользкой гражданочки
И не с полки упасть довелось ему,
Чтобы ногу волочь по утряночке.
Нам свидетельством вся эволюция,
Что во сне не такое случается.
Не имею в виду я поллюцию -
И седалищный нерв защемляется.)
Сам Иаков сложенья не хилого
Был с рождения, роста немалого
И со всею семитскою силою
Он скрутил кто вдруг с неба пожаловал.
Мандрагор, не иначе, натрескавшись,
Проявил дух бойцовский и рвение,
От задиры, посланца небесного,
Получил-таки благословение.
Здесь решили они познакомиться.
Стал Иаков от Бога Израилем.
Пусть зовут его впредь, как им хочется -
По рукам с ангелочком ударили.
«Самого-то как звать? Просвети меня,
Извини, если в драке обидели…»
«Что, Израиль, тебе в моём имени,
Если ты надо мной победителем?»
«Как вперёд идти с жилой надорванной?»
Имярек успокоил Иакова:
«Верой в Господа кто нашпигованный
Посильнее безбожника всякого.
Хоть болячками Бога достали вы,
Но краснеть за твою не приходится».
И доныне сыночки Израиля
С уважением к жилам относятся.
В Бога верующий по обычаю
Жил не ест…Так Иаков прославился…
(Я же думаю, с жилою бычьею
И здоровые зубы не справятся.)
* «Шут Балакирев» – спектакль театра «Ленком» по пьесе Г. Горина, поставленный Марком Захаровым.
