Валерий Ананьин
Мои Стихи. Из стихов разных лет
Стихи я пишу, сколько себя помню, с очень младых школьных лет. Естественно, потребовались многие годы нещадной работы, тренинга, воспитания чувств и речей… Где-то в темных углах по пыльным полкам до сих пор ветшают в последний хлам листки, тетрадки, обрывки, огрызки… Вечность не прикасался к ним. И все-таки – не выброшены ведь!
Зачем они там тлеют? Ей-богу, не знаю. Может, в них теплится-таки какой-то след давней-давней памяти о пройденной самостийно каторге-школе, и опора духу еще есть. Еще могу, еще не сдался, еще помню, что такое – стих, за который не стыдно…
Хотя, собственно, уже не один год всерьез стихи не пишу, так – изредка, для друзей что-то в полушутку, к случаю…
Да, писал, уже зная себе цену, много, и печатал немало – в газетах в основном, в любимом когда-то славном «Лицее»… Сборника за все десятилетия так и нет. Да это давно уже не тревожит, не важно это, ничего, в сущности, не значит и никаких оценок не содержит. Не болит, не вспоминается. Что написано и где-то пущено в жизнь – в давних малых книжицах, на страницах интернета, в «Электронной библиотеке авторов Карелии» хотя бы, – то останется. Может, еще что-то впустится в Сеть (только не в Стихах-ru, не к лицу и не по летам этот угол для бедных…).
…А этот крохотный сплот – конечно, никак не сойдет за сборник, да и не выдает себя за него. Просто – захотелось вдруг вспомнить кое-что из написавшегося в разные годы, не связанное какой-то темой, нитью, поводом, но где в каждом стихе, крохе ли, побольше ли, остался след чего-то задевшего душу, дорогого, памятно-любимого или больного, трудного. И потом, смею полагать, эта малая выборка – все-таки из сделанного нехудо, за нее не стыдно…
Писалось всё это в очень разные лета, даже разные десятилетия, когда менялись и перекрашивались и времена, и люди, и сама жизнь, менялся и я сам вместе со временем.
Самая ранняя здесь дата под стихом – 1965-й, самая поздняя – 2008-й. Даты эти – словно из разных эпох, даже как бы с разных планет.
Отражалось ли вообще это изменчивое время в моих стихах? Не знаю. Намеренно, осознанно я к такому никогда не стремился. Но, наверное, как-то все же отражалось, иначе не бывает, если писал ты всерьез. Пусть и отражения эти получались малыми, зыбкими, спутанными, искаженными…
В. А. 2023, май
***
Что же ты наделала, Россия?
Нарожала умных сыновей,
Чтоб они тебе же не простили
Беспросветной умности своей.
Что же мы наделали, ребята,
С матерью-страною и с собой?
Мама, мама, все мы виноваты,
Каждый заплатил своей судьбой.
Каждый виноват, что был утешен,
Тратя жизнь не в лад и невпопад,
Тем, что кто-то главный в главном грешен,
Больше нас – пред нами! – виноват
В том, что хлипко пашем, пусто сеем,
Что из наших проб не вышел прок, –
Черный вождь ли, белое ли зелье,
Партия ли, мафия ли, рок…
Вот живу, не поздний и не ранний,
Как сурок, не молод и не стар.
Даром проносил в худом кармане,
Порастряс трухой свой малый дар.
Был и неказист, и бледноват он –
Всё же дар, травы небесной клок…
Стыдновато, мама, жутковато
Знать, что и такой – сберечь не смог.
Ни стране я, ни семье, ни другу
Песней не помог, не послужил.
В Судный день Господь воздымет руку:
«Отвечай, зачем на свете жил?»
Знаю, Боже, знаю – я виновен,
Господи, виновен, говорю!
Скудосерд, безверен, суесловен,
Умилен, что сам себя корю,
Что над горсткой строк бесплодных плачу,
Что душе пою отходный стих,
Что порой обсевки дара трачу
На далеких женщин – не моих…
Жду на упраздненной остановке
Конку, что давно отменена.
Бормочу невнятно и неловко.
А вокруг – чужие времена.
Времена нежданных, грубых, зримых,
Что-то обещавших – и уже
Оплывающих, непоправимых,
Непереходимых рубежей.
2008
Собратьям-шестидесятникам. Из анамнеза
Хлебнувшие смладу хмеля
дурной полуволи краткой, –
как, умники, мы сумели
жизнь просвистеть украдкой?
Служили – без упованья,
начальство – без пыла чтили,
стыдливо спали в собраньях,
шкодливо женщин любили.
Цыкнут, – ложились навзничь,
а лёжа – шептались: «Бродский…»,
причмокивали: «Ах, Галич!»,
прицокивали: «Высоцкий!».
С сокурсником брат-ровесник,
сойдясь иногда за рюмкой,
с надрывчиком врали песни
про Колыму и трюмы.
Но даже на собственной кухне,
жуя анекдотов хину,
теноры наши жухли,
прижатые вполовину.
Портреты золой дымились,
ползли пятилеток клячи.
А где-то стихи пылились,
студенческие, щенячьи…
Не кравши, не бравши взяток,
не сделали вы карьеры.
Вы просто навек озябли,
учёны чужим примером.
Обманной эпохи ветер
обрил вам перья на взлёте.
И редкий из вас заметил,
что вы – уже не живете.
В карманах фиги паролем –
и те всё реже и реже…
Годами сживались с ролью,
чье имя в анкетах – нежить.
Отвыкнув лжи удивляться,
обвыкнув не слыша слушать,
подобны выдутым яйцам
стали с годами души.
Но как берегли вы тайну
той скорлупы яичной!
Треснет, – узрят: пустая,
а это так неприлично…
Спешили укрыть снаружи,
набить внутри воровато
лежалым войлоком дружбы,
иронии мертвой ватой…
Времён ты не чаял лучших,
не помня ни зла, ни обиды.
Чему ты детей научишь,
родив их в эпоху СПИДа?
На них с отчаяньем глядя,
родных и большеголовых,
ни в грош ты не веришь, дядя,
трубе о свободах новых.
До спазма хочется верить,
да – нечем, Господи, нечем.
Постой молчуном у двери,
где кличут борзых на вече.
Ты им не пророчишь худа,
но зависти нету тоже.
Они – живые покуда,
дай жить и успеть им, Боже.
Быть может – и спеть, быть может…
Но мы… не ожить нам в драке.
Нас догрызут, догложут
круги в пустоте и мраке.
Им – гамлетов гордых корчи
и пылких кихотов дурость.
А нам – отстойная горечь
и поздняя злая мудрость…
1999
