
Полная версия:
Валерий Владимирович Введенский Напиши себе некролог
- + Увеличить шрифт
- - Уменьшить шрифт
– У Костика те же инициалы. Потом поднялся на мезонин. Там меня стукнули по голове. Доктор говорит: сотрясение.
– Нападавшего разглядел?
– Нет. Он забрал мое удостоверение. И ремингтон.
– Вот черт…
– А потом поджег дом.
– А кто тебя из него вытащил?
– Не знаю. Наверно, нападавший. Больше некому.
– А зачем? – задумался Крутилин.
– Не верьте ему, – подал голос пристав, указывая на Арсения Ивановича. – Он крест целовал, что поджигатель.
– Что? – Иван Дмитриевич с удивлением посмотрел на подчиненного.
– Мне пить не давали.
Начальник сыскной наградил Косолапенкова уничижительным взглядом:
– Дурак. Из-за тебя сутки потеряли. Хоть пепелище осмотреть догадался?
– Зачем? – удивился становой.
Городовые разгребали угли долго. Вызванный Крутилиным исправник в наказание вручил лопату и становому приставу. Косолапенков-то и нашел человеческие кости.
– Свят, свят, свят! Что ж это делается? Никак Антихрист к нам явился? – прошептал становой, подняв вверх большую берцовую.
Яблочков тут же ее отобрал и примерил к своей ноге:
– Я примерно одного роста с Костиком. А Капа, судя по фотографии, была его пониже. Боюсь, что кость принадлежала ей.
Чуть позже нашли череп, в лобной доле которого зияло отверстие.
Около станции Яблочков указал Крутилину на Гришку:
– Тот самый извозчик, что Костика видал…
– Погоди-ка… С кем это он беседует? Неужто Лепковский? Ну, я сейчас ему задам.
Иван Дмитриевич с неожиданной для его возраста резвостью выскочил из тормозившего экипажа:
– Ты что здесь забыл? – накинулся он на одетого в короткое летнее пальто мужчину.
Тот обернулся и, узнав, приподнял котелок:
– Не знал, что мы уже на «ты», Иван Дмитриевич.
– Что ты здесь делаешь, Лепковский?
– Дачу снимаю. А вы, Иван Дмитриевич?
Крутилин достал злосчастную газету:
– Твоих рук дело?
– Конечно! Подданные Его Величества должны знать о совершаемых в столице преступлениях. Кстати, а правда, что здешнюю дачу поджег ваш сотрудник?
Крутилин скрипнул зубами:
– Я из твоего осведа отбивную сделаю. Так Фрелиху и передай.
– Фрелих? Кто это? – изобразил недоумение Лепковский.
По приезде в столицу Крутилин велел Яблочкову ехать в больницу, однако тот наотрез отказался:
– Мне уже лучше. Как вас увидал, так сразу и поправился.
– Ты бы не хорохорился.
– Иван Дмитриевич, я обязан поймать этого гада. У него мое удостоверение и револьвер.
– И как ты собираешься это сделать, не имея ни того, ни другого?
– Ну, револьвер куплю, удостоверение восстановят…
– Даже не надейся. Если обер-полицмейстер узнает, что твое удостоверение забрал убийца, не сносить тебе головы. Раззяв терпеть не может. Может и со службы погнать.
– Тогда тем более: отлеживаться по больницам нельзя. Если не возражаете, поеду к владельцу дачи статскому советнику Юрлову.
Становой Косолапенков сообщил сыщикам, что тот проживает в собственном доме на Мойке.
– Выясню, кому он сдал на лето дачу. Помните замок с ключом, что нашли на пепелище? Я уже видел его, когда осматривал дом, он лежал на столе рядом с лампой. Сие доказывает, что поджигатель проник в дом не через окно. У него был ключ. А значит, поджигатель либо арендатор, либо тот, кому он дал ключ.
– Нет, к Юрлову съезжу сам.
– Но почему?
– Ты хоть в зеркало на себя посмотри. Небритый, с фингалом на лбу, вдобавок удостоверения нет. Не примет тебя статский советник Юрлов. Езжай домой…
– Нет.
– Тогда проверь инобытие[45]гимназистов на вечер убийства Костика. Ты ведь собирался…
– Зачем его теперь проверять? Никто из них не мог попасть в Лигово быстрее меня. Прямо из гимназии я поехал на Петергофский вокзал и чудом успел на машину.
– Потому что кроме убийства Капы у нас на руках еще убийство Костика.
– Уверен, что они связаны.
– А вдруг нет? Так что езжай к гимназистам, они тебя хотя бы в лицо знают, удостоверение не потребуют. Юрлова сам навещу.
Статский советник в отставке Лаврентий Аркадьевич Юрлов принял Крутилина далеко не сразу – сыщик битый час потерял у него в приемной. А когда наконец вошел в огромный кабинет, хозяин без всякого приветствия строго его спросил:
– Явились извиниться?
– За что? – опешил Крутилин.
– Что значит за что? – вскочил Юрлов. Роста он оказался плюгавенького. А подобные недомерки, согласно наблюдениям Ивана Дмитриевича, всегда чрезвычайно обидчивы. – За поведение подчиненного. И за ваше, разумеется.
– Мое поведение?
– Как вам пришла мысль послать ко мне титулярного советника? Я вам разве купец? Еще бы городового отрядили. А когда я отказался его принять, ваш чиновник ворвался и стал угрожать оружием.
– Вчера дело было? – упавшим голосом спросил Иван Дмитриевич, сразу понявший, что поджигатель его опередил.
– А то вы не знаете!
– Что требовал порученец? Договор на дачу в Лигово?
– Вот видите, вы все прекрасно знаете.
– То был не порученец. А негодяй, который сжег ту самую дачу.
– Боже! – Юрлов схватился за сердце.
– Как он выглядел?
– Как… как… Как все негодяи: высокий и молодой.
– Цвет глаз, волос?
– Волосы он бреет, усы с бородой тоже. А глаз из-за очков не разглядеть. Знаете, такие совиные, синего стекла…
– Во что был одет?
– Не помню. От его одеколона у меня сразу сердце прихватило. Зачем вы позволяете подчиненным так сильно душиться?
– Он не подчиненный. А убийца и поджигатель.
Дача на лето была сдана?
– Ну, конечно…
– Договор ему отдали?
– Я же говорю: он навел револьвер.
– Копия есть?
– Нет.
– Фамилию арендатора помните?
– Нет! У меня пятнадцать дач и два доходных дома. Да и нанял он ее давно. Кажется, в марте дело было.
Яблочков явился в сыскное в полдесятого вечера.
– Уже не чаял тебя увидеть, – признался Крутилин. – Решил, что все-таки домой пошел, отлеживаться.
– Так гимназистов двадцать человек.
– Неужели у всех алиби проверил?
Яблочков кивнул:
– Они же рядом друг с другом живут.
– А этого… Дружка Костика? Что из дома не выходил?
– Невельского? Швейцар его показания подтвердил.
Артюшкин всплеснул руками, увидев Яблочкова с синяком на лице:
– Может, все-таки тебя в соседний дом устроить?
Чиновник сыскной кисло улыбнулся и опрокинул налитую сердобольным другом рюмку.
Крутилин, в свою очередь, рассказал Арсению Ивановичу про визит к Юрлову:
– Секретарь Юрлова фамилию арендатора тоже не вспомнил.
– Черт, единственная была ниточка, – вскочил со стула Яблочков.
– Ну, не совсем. Кое-что агенты накопали. Голо-мысов опросил всех извозчиков на станции Лигово. И один из них узнал по фотопортрету Капитолину Гневышеву. В воскресенье вечером она сошла с вечернего поезда и велела отвезти ее на ту самую дачу. Оглядков наведался к Степаниде, кухарке Гневышевых, та подтвердила, что найденный тобой платок принадлежит Капе. Вернее, принадлежал.
– Значит, я не ошибся! Мы нашли останки Капы, – всплеснул руками чиновник для поручений.
– Прыжов сие подтвердил.
Алексей Иванович Прыжов служил экспертом по анатомо-патологическим и анатомическим исследованиям Врачебного отделения Губернского правления. Крутилин распорядился отвезти найденные в доме Юрлова кости ему на экспертизу. Однако Иван Дмитриевич умолчал, что сомнения у доктора имелись.
– Труп во время пожара способен обгореть, обуглиться, при сильнейшем пламени сгореть полностью, – объяснял Крутилину Прыжов в морге на 5-й линии Васильевского острова. – Но чтобы сгорели только ткани, а кости при этом остались невредимыми? Это невозможно-с. Предположу, что девушка, которой они принадлежат, умерла от черепно-мозговой травмы далеко не в этот понедельник, а несколько лет или даже десятилетий назад. Ее тело успело истлеть, а вот кости – нет. Кстати, огонь при пожаре до них не добрался, они даже не обгорели, на них просто копоть.
– И как, по-твоему, кости давно умершей девицы очутились на этой даче? – спросил с издевкой Крутилин. – Ее построили пять лет назад.
– Этого я не знаю.
– А я вот знаю, что Капа Гневышева зашла в тот дом. И с тех пор ее никто не видел. И пол был залит кровью. Ее кровью! Это ее кости! Ее!
– Не уверен.
– А вот Государь уверен.
– При чем тут Государь?
– При том, что писаки, – Крутилин достал из кармана вечерний выпуск «Петебургского листка» – вездесущий Лепковский сотрудничал и с этой газетенкой, – уже пропечатали, что полиция нашла останки Капитолины Гневышевой. Государь расчувствовался и дал телеграмму из Царского Села обер-полицмейстеру, что жертвует сто рублей на похороны несчастного семейства.
Прыжов пожал плечами:
– Ну… С Государем не поспоришь.
– Я пытаюсь представить, как все происходило. Но картина преступления не складывается, – признался Яблочков.
– Давай подумаем вместе, – предложил Крутилин. – Начинай.
– Что мы знаем точно? Капитолина Гневышева приехала в Лигово в воскресенье вечером. Однако Злодей, назовем его так, снял там дачу еще в марте. Выходит, он уже тогда задумал ее убить? Но за что? Что Капа ему сделала?
– Предположу, что была от него беременна.
– Нет! Невозможно! Капа была влюблена в Женю Тарусова.
– Он ее отверг.
– Нет, он смалодушничал.
– Да какая разница! У них не сложилось. И тогда Капа влюбилась в нашего Злодея. А он ее соблазнил.
– Капу? Ну нет! Все, знавшие эту девушку, говорили, что она чистая, честная, серьезная.
– Знаешь, сколько таких чистых и честных бесприданниц я перевидал на своем веку? И всем им хочется замуж не за какого-нибудь пьяницу-копииста в чине губернского секретаря, а за молодого, высокого, в модных очках синего цвета, богатого и титулованного. И они, молодые и высокие, умело этим пользуются. Естественно, жениться на Капе наш Злодей не собирался. Сорвал цветок – и поминай как звали. И кабы не беременность… Другая на месте Капы поплакала бы и пошла к знахарке прокалывать матку раскаленной спицей. Но Капа, на свою беду, рискнула сию карту разыграть. Пригрозила злодею: либо женись, либо сядешь за совращение. И будь у нашего Злодея кишка потоньше, пошел бы он в церковь как миленький.
– Не мог. Он не мог жениться! – воскликнул Яблочков. – Потому что уже женат!
– Верно! Не зря говорят, что одна голова хорошо, а когда две – лучше и не бывает. Ишь, как картинка-то у нас задвигалась.
– Погодите. Где Злодей мог соблазнить Капу, если она из дома почти не выходила? Только в церковь по воскресеньям. Сидела да шила.
– Так дома и соблазнил. Анна Сергеевна постоянно принимала наркотик и спала днями напролет. Костик с утра уходил в гимназию, а вечерами бегал по урокам. Степанида каждый день шла по лавкам и на рынок. Только она за порог – наш молодой да бритый тут как тут: «Перешейте-ка мне вещи, Капитолина Аристарховна».
– Как же у него рука поднялась на женщину? Убить ту, которую любил? Невероятно! В голове не укладывается!
– Чему я тебя учу? Чтобы понять преступника, ты должен его хорошенько представить. Влезть в его шкуру, стать им на время.
– Увы, с этим Злодеем у меня не получается!
– Ну, это из-за сотрясения.
– Да какое к черту сотрясение? Я его изобразил, чтобы доктора вызвали. Кто-то ведь должен был в этом Лигове мне помочь?
– Тогда пытайся залезть к Злодею в башку. Пока туда не проникнешь, поймать его не сможешь. Думай как он. Давай-ка, попробуй. Ты сейчас – Злодей. Когда ты убил Капу? Как только на дачу зашла?
– Нет. Решил развлечься с ней напоследок…
Крутилин аж вздрогнул – у Яблочкова в роли Злодея даже голос поменялся, стал хриплым, скрипучим. И взгляд другим стал: жестким, хитрым, колючим.
– Молодец! – похвалил Иван Дмитриевич подчиненного. – Хорошо у тебя получается.
Яблочков сразу вернулся в самого себя:
– Я из-за бутылок из-под шампанского, что нашел в доме, так предположил.
– Правильно предположил.
– А вдруг нет? Вдруг они прошлогодние?
– Нет, я их обнюхал на пепелище. И смею заверить: пробки из этих бутылок вылетели недавно, не более недели назад. Давай-ка дальше!
– Утром явился Костик. Я был взбешен, – Яблочков снова перевоплотился в Злодея. – Я же просил эту дуру держать все в тайне. А она сболтнула брату, что едет ко мне на дачу. Костик объявил, что Капу ищет полиция, и он, как честный человек, должен открыть им ее местонахождение, иначе… Мерзкий шантажист! Я дал ему пятьдесят рублей, объяснив, что не смогу жениться, пока не получу благословения моих родителей. Они со дня на день должны приехать сюда, на дачу, для знакомства с моей невестой. Еле выпроводил прохиндея. Конечно, собирался забрать у него червонцы после того, как убью его, но впопыхах позабыл о них.
– Зачем забрал у него флягу?
– После убийства меня затрясло. Чтобы унять дрожь, я решил выпить.
– Ты изначально собирался убить обоих? И Капу, и Костика?
– Нет, конечно, нет. Если бы Капа не проболталась, убил бы ее одну. Костик – случайная жертва.
– Когда ты убил Капу?
– Перед приходом полицейского. Я все оттягивал и оттягивал. Мне было жаль ее убивать. Она такая красивая! Но Капа увидела флягу брата и все поняла.
– Браво! – воскликнул Крутилин.
– Спасибо, – поблагодарил обессиленный экспериментом над собой Яблочков. – Однако возможны и другие версии.
– О них подумаем завтра. Пора по домам. Завтра опросишь всех Капиных клиентов.
– Хорошо. Знаете, что не дает мне покоя? Почему, лишив сознания, Злодей не оставил меня в доме, а вынес наружу?
– Признаться, я тоже об этом размышлял. Думаю, тебя спасло удостоверение. Наверняка он знает, что убийцам полицейских каторга не полагается. Что мы их не задерживаем, а расскасируем[46]на месте.
3 июля 1871 года, четверг
Первым делом Яблочков отправился на квартиру Гневышевых.
– Клиентов к Капочке приходило много, – поведала Степанида. – Шила она тщательно, брала по-божески, вот люди и тянулись. Всех и не вспомню.
– Меня интересуют только мужчины.
– Мужчины? Откуда им взяться? На перелицовку вещи сдают женщины. Мужчины редко когда. Ну, разве Фаддей Фаддеевич, что под нами живет.
– Род занятий?
– Стряпчий.
– Женат?
– Фаддеич-то? Уже и внуки у них. Мальчонке пять, а девочке шесть. Родители ихние – сын Фаддеича и невестка – от холеры померли, вот его супруга с ними и сидит, никуда не выходит. Он сам и по лавкам, и к сапожнику, и к Капочке…
Степанида промокнула фартуком мокрые от слез глаза.
– Кто еще из мужчин сдавал ей вещи? – спросил Арсений Иванович.
– Зеленщик. Тоже достойный человек. То капусточку подарит, то фунт моркови. Вот Капочка денег с него и не брала.
– Молодой?
– Молодой. Шестидесяти еще нет.
– Кто еще?
– Больше не вспомню.
– Кто из приятелей Костика у вас бывал?
– Последний год никто не приходил. Один Пашка Невельский.
– Какие у Капы с ним были отношения?
– Никаких. Только «Здрасте». Злилась на него за то, что Костика к табаку пристрастил и к водке. Раньше-то про то я молчала в тряпочку, а теперь, когда никого из Гневышевых на свете нет, могу открыть правду. Костик, как только с Пашкой связался, каждый день в лавку купца Анисимова стал забегать по дороге в гимназию, чтобы фляжку отцовскую водкой наполнить.
– Гимназистам ведь не положено отпускать.
– Мало ли что не положено?
Во входную дверь неожиданно постучали:
– Иду, иду, – закричала Степанида и, поясняя на ходу Яблочкову, поковыляла к двери. – Гробовщик должен прийти. Спасибо Государю Императору. Не знаю, что и делала бы без его «катеньки»? Шутка ли, троих похоронить? Даже по шестому разряду. Денег-то – ни копейки, хоть без гробов закапывай.
Но Степанида ошиблась, в квартиру зашел почтальон:
– Гневышева Анна Сергеевна здесь проживает? – осведомился он.
– Нет, – заплакала кухарка. – Уже нет.
– И где ее искать? – деловито уточнил почтальон.
– А в чем, собственно, дело? – спросил Яблочков.
– Телеграмма ей.
– Дайте-ка.
– Не положено. Указано, что в собственные руки.
– Я из сыскной полиции.
– Не положено, – попятился от Яблочкова почтальон.
– Двое жильцов из этой квартиры убиты. А ты станешь третьим, если телеграмму не отдашь, – Арсений Иванович привычно сунул руку в карман сюртука, позабыв, что ремингтон у него забрал поджигатель.
Но оружие не понадобилось, почтальону достаточно было высказанных намерений. Трясущимися руками он достал из сумки запечатанную депешу:
– Если желаете, и остальные отдам, только не убивайте.
Яблочков быстро прочитал:
«Живем даче тчк поэтому телеграмма опоздала зпт встретить Капу не смогли тчк».
– Кто такой Перелыгин-Волынский? – спросил Арсений Иванович Степаниду, прочитав имя отправителя.
– Аннушкин троюродный брат. В Москве живет. Как же я про него забыла? Надо известить его про похороны. Вдруг успеет?
Крутилин почесал бакенбарды. Неужели Прыжов оказался прав? Если Капитолина Гневышева жива, такой конфуз случится… Нет! Этого не может быть!
– Я еду в Москву, – предложил Яблочков.
– Успеется, – осадил его Иван Дмитриевич. – Сперва разошлем телеграммы. Одну – в адресный стол Москвы. Если там на вокзале Капу не встретили, должна была в гостиницу отправиться или в меблирашки, где бы ее обязательно прописали. Вторую депешу дадим в село Быково Бронницкого уезда, откуда отправлена сия телеграмма. Глянь-ка в «Справочную книгу Московской губернии», имеется в том селе становой?
Яблочков открыл стеклянную дверцу книжного шкафа, пробежался глазами по корешкам, нашел нужный, вытащил, быстро пролистнул:
– А село-то крупное: триста семьдесят три жителя, железнодорожная станция. Не только пристав, там сам исправник проживает.
– Как его звать-величать?
– Надворный советник Гюббе Роберт Юльевич. Но, простите, не понимаю, ему-то зачем отправлять телеграмму?
– Пусть господин Гюббе перешлет нам текст депеши, которую получил Перелыгин-Волынский. А заодно выяснит, откуда была послана, кем и когда. Сдается мне, не Капа ее отправляла.
– А кто?
– Наш Злодей. Уж больно ловко он следы заметать умеет. Ты всех, кого надо, опросил?
– Помилуйте, только начал…
– Тогда что тут делаешь?
Яблочков успел опросить два десятка человек: соседей Гневышевых, владельцев лавок, где закупались продукты, нанес визит доктору, который пользовал Анну Сергеевну, зашел в аптеку. Все опрошенные мужчины Капу прекрасно знали, восторгались ее красотой и голосом, но все, увы, имели крепкое инобытие и на вечер воскресенья, и на понедельник. И никто из них не подходил под описание Злодея.
К шести вечера Яблочков вернулся в сыскное.
– Иван Дмитриевич только что уехал, – сообщил ему Фрелих.
– Куда?
– На Николаевский вокзал. Сказал, как появишься, и тебя туда направить.
– Зачем, не знаешь?
– Увы, – вздохнул Фрелих.
Вчера Крутилин спросил его напрямую:
– Сколько тебе платит Лепковский?
Фрелих ответил словами «бутербродника»:
– Лепковский? А кто это?
– Иван Дмитриевич весь день ждал телеграммы из Первопрестольной. А как получил, сразу на вокзал поехал. Расскажешь потом, в чем дело? – попросил Фрелих.
Яблочков на ходу кивнул.
Николаевский вокзал из-за огромного дебаркадера походил на храм. Сходство сие усиливалось тем, что при входе мужчинам зачем-то следовало снять головной убор.
Яблочков быстрым шагом дошел до телеграфной станции, где и нашел Крутилина, стоявшего в очереди с красным от гнева лицом:
– Начальник телеграфа, видите ли, на службе находится лишь до шести. А вне очереди меня сама очередь не пускает.
– Подумаешь, начальник сыскной, – продолжил прерванное появлением Яблочкова препирательство стоявший впереди Крутилина генерал-майор. – Подумаешь, убийства. Я что, из-за них на поезд должен опоздать[47]?
По гулявшим по лицу Ивана Дмитриевича желвакам Яблочков понял, что язык у начальника чесался сильно, и он с трудом себя сдерживал.
Большинство подаваемых на вокзале телеграмм были одинаковыми: «Поезд номер тчк вагон номер тчк встречайте тчк фамилия». Для удобства отъезжающих сей текст (с необходимыми пробелами) был отпечатан на бланке, достаточно было лишь его заполнить. Капа (или тот, кто отправил от ее имени телеграмму) так и поступила, ведь никакого другого текста в ее телеграмме не было. О ее содержании питерских коллег известил исправник Бронницкого уезда Московской губернии Гюббе. Также он сообщил, что потомственный дворянин Перелыгин-Волынский, которому была губернии Гюббе. Также он сообщил, что потомственный дворянин Перелыгин-Волынский, которому была адресована депеша, сильно встревожен тем, где все-таки провела минувшую ночь его племянница и почему до сих пор она не приехала к нему в Быково? Ведь добраться туда она могла и сама, потому что на даче бывала, и не раз. А если даже позабыла точный адрес, его могли подсказать дворники доходного дома на Остоженке, в котором Перелыгин-Волынский проживает зимой. Дом этот Капе тоже хорошо известен – семейство Гневышевых всегда в нем останавливалось при посещениях Москвы.
– Значит, Капа выехала из Питера в понедельник в восемь вечера, – стал размышлять Арсений Иванович.
– Быть того не может! – шепотом, чтобы не услышала очередь, возразил Крутилин. – Телеграмма – очередная уловка Злодея.
– Почему вы так уверены?
– Прочти-ка ответ из адресного стола.
– «Девица Капитолина Гневышева в Москве не прописывалась», – пробежал глазами по депеше Яблочков. – Но ведь она могла заночевать у каких-то знакомых. Надо опросить кондуктора восьмого вагона, в котором Капа следовала. Интересно, состав уже вернулся в Петербург или нет? Прикинем: выехал почтово-пассажирский поезд в понедельник вечером, прибыл в Москву в среду в час ночи. Обратно в столицу отправился в тот же день в восемь утра и, значит, сегодня днем прибыл. Вероятно, кондуктор сейчас у себя дома, отсыпается.
– Его опросить всегда успеем. Сперва надо взглянуть на бланк, определить, кто его заполнял, Капа или нет? Ты же видел ее тетрадки. Сможешь почерк узнать?
– У Капы довольно обычный. Без каких-либо характерных штрихов. Таким пишут сотни, если не тысячи. Мы только зря теряем время. Надо опросить кондуктора.
– Терпение, пара человек перед нами остались.
Генерал-майор обернулся:
– Кого это, милостивый государь, вы человеком обозвали? Я вам разве половой? Немедленно извинитесь, иначе – дуэль.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, – пытаясь сохранить серьезность на лице, произнес Крутилин. – Конечно же, человеком назвать вас ну никак нельзя.
И когда удовлетворенный генерал-майор отвернулся, прыснул в кулачок. Яблочков тоже с трудом удержался от хохота.
– Сыскная полиция, – предъявил удостоверение Иван Дмитриевич, когда наконец подошла их очередь. – Мне требуется взглянуть на телеграмму девицы Гневышевой, отправленную…
– Постановление судебного следователя имеется? – не дослушав, уточнил телеграфист.
– Мне всего лишь посмотреть.
– Без постановления – только с позволения начальства. Завтра приходите. Следующий!
Крутилин в ответ вытащил револьвер:
– Телеграмму! Живо! – Очередь замолкла, а телеграфисты перестали стучать ключами. – Я расследую убийство гимназиста и его сестры.
– Дело Гневышевых, – очень кстати вспомнил стоявший в очереди за полицейскими господин с профессорской бородкой.
– И покушение на чиновника полиции, – продолжил Крутилин. – Преступник пытался сжечь его заживо.
– Ой! – схватилась за сердце какая-то дама.
– А он до сих пор на свободе. Возможно, где-то рядом. Может, среди нас в этой самой комнате…
Очередь зашумела:
– Дайте ему телеграмму.
– Помогите полиции.
– Ну отдайте, мы же на поезд опоздаем.
– Мне лишь на почерк взглянуть, содержание без вас знаю, – Крутилин сунул телеграфисту депешу от исправника Гюббе.
Тот прочел, вопросительно взглянул на товарищей, те дружно кивнули. Телеграфист встал, подошел к ящикам, выдвинул нужный и, быстро перебирая пальцами, нашел нужный лист.
– Почерк Капы? – спросил у Яблочкова Крутилин, получив заполненный от руки бланк.
– Нет. Скорее, Костика, – сказал чиновник.
– Отправителя не запомнили? – на всякий случай Крутилин показал телеграфисту фотопортреты Гневышевых, Капы и Костика.
Тот пожал плечами:
– У нас сотня клиентов каждый день. Как прикажете их запоминать?
Кондуктора восьмого вагона Ухналева будить пришлось долго:
– Три ночи не спал, – объяснил он, стараясь не дышать на полицейских густым перегаром.
– Девушку эту помнишь? – Крутилин сунул ему в руки портрет Капы.
– Нет. А должен?







