Валентина Красюкова
Программа замещения
– Ты не представляешь, Игорь, какой сегодня у нас в стационаре случай был! – обхватив ладонями большую чашку, медленно и громко отхлебывала она горячий ароматный чай. – Сегодня на дежурстве поступил пациент, который упал дома и сломал шейку бедра, – она подняла огромные, серые, как дымка осеннего тумана, глаза, и взглянула на Игоря. – Он пролежал один на полу четверо суток! Сын привез его в тяжелейшем состоянии и сразу в реанимационное.
– Спасли? – участливо спросил Игорь и поправил ей спустившийся со лба светлый локон.
– Конечно! У нас такие таланты в отделении трудятся! Ты бы видел, как был счастлив его сын! – она радостно вздохнула и, обняв Игоря, прибавила: – Как я люблю свою работу!
Сидя на подлокотнике дивана, Игорь любовался Сандрой. Какая она у него фантастическая: душевная, чуткая и красивая! Он гладил ее спутанные, влажные после душа волосы и улыбался блаженной улыбкой обладателя бесценного сокровища.
– Я давно хотела сказать тебе, что у меня есть одна мечта, – она прикрыла глаза, а потом вдруг распахнула их и направила на него свой загадочный взгляд. – Я хочу уехать по программе «Врачи без границ» куда-нибудь, где моя помощь будет очень нужна!
– Прекрасная мечта! Только в больнице разве ты не помогаешь людям? – удивился Игорь.
– Нет! Ты не понимаешь! Я хочу помогать тем, кто нуждается в помощи больше всего! Тем, кто пострадал от землетрясений, голода и других катастроф, у которых нет такого оборудования, как у нас, нет элементарных лекарств! Вчера я просматривала сайт организации и на одной из страниц увидела такую фотографию, Игорь! – при этом она закрыла лицо руками и замотала головой. – Там трехлетний мальчишка сидит в палатке на кушетке, – она от волнения сглотнула слюну. – Ему осколком снаряда оторвало правую руку, а левой он сжимает в своей ручонке шоколадку, которой его угощают врачи. А в глазах такая боль и радость, смешанные воедино, слезы счастья и муки боли.
– На Земле всегда что-то происходит. Нельзя помочь всем, пойми! Ты здесь тоже на своем месте! Твои пациенты в стационаре тоже люди! – пытался переубедить ее Игорь. Он сел с ней рядом на диван и положил свою руку на ее колено, чтобы чувствовать ее. – Ты нужна им!
– У нас есть и другие врачи. И на мое место тут же придут следующие! Но не все поедут на край земли, чтобы спасать детей от чумы или лечить пострадавших от голода, землетрясений и войн. У меня нет семьи. Я могу рисковать и хочу!
– А как же я? Я хочу иметь семью с тобой! Значит, ты согласна рисковать своей будущей семьей?
– Послушай, Игорь! Я никогда не смогу просто сидеть на месте, работать в городской больнице и вечерами смотреть сериалы или читать книги, развалившись вот в этом кресле! – при этом она приподнялась и снова бухнулась на мягкое сиденье так, что диванная подушка откинулась вместе с ней на пару сантиметров. – Если я не там и не с теми, кому нужна срочная, неотложная помощь, то я зря училась и напрасно живу!
Игорь смотрел, как оживилось лицо Сандры, она порозовела, густые брови задвигались, темно-синяя жилка посредине лба еще больше напряглась, а серые глаза стреляли молниями. Локоны подпрыгивали и метались в разные стороны, при этом она выглядела еще красивее, чем когда умиротворенно молчала, думая о чем-то своем.
– Наверное, я мог бы окончить курсы спасателей и летать с тобой в горячие точки… – размышлял он вслух. Потом, вздохнув, добавил. – Мой отец, брат и его жена живут в этом городе. Они нужны мне, как воздух, но и я им необходим. Ради тебя я на многое готов, Сандра, только оставить их здесь одних, особенно после всех событий, для меня нереально. Смерть мамы совсем подкосила отца. Ты же знаешь, он теперь в эту Программу нырнул – ПЗ. Игорь говорит, что батя другой стал… У Алинки глубокая депрессия после смерти дочки – не живет, а существует. Да и братишка хоть и кремень, но он там один пытается ситуацию разрулить, как может.
Он говорил, как бы оправдываясь перед ней, перед самим собой, перед их будущим.
Алина села на пол и, обняв его колени, положила на них свою голову. Светлые кудряшки рассыпались по его ногам.
– Ты прекрасный, ты просто замечательный! И все твои родные очень милые люди! Только я не смогу сидеть на месте! Передо мной всегда будут маячить глаза с тех страшных фотографий, глаза людей с болью и отчаянием, – она долго смотрела в свою кружку и затем вновь заговорила. – Я должна быть там, где они, Игорь. Прости, что не рассказала тебе об этом раньше, но я послала свое резюме еще полгода назад и сидела все это время онлайн на курсах английского. Я говорила с людьми, которые работали в организации «Врачи без границ» не один год. Они все говорят о бесценном опыте, который приобрели, о своем личностном росте, о том, сколько еще нужно помощи таким людям.
И чем больше Сандра говорила, чем убедительней она была, тем сильнее грустнел взгляд Игоря, тем ниже опускались его плечи.
За окном от резких порывов ветра осыпались темно-рыжие листья, иногда они били в стекло, в сквере рядом с их домом зажигались тусклые огни фонарей, напоминая, что закончился еще один день.
* * *
Офис экспериментальной научной Программы замещения вот уже больше года размещался на окраине города в бывшем здании инфекционной больницы на Ивинской 15. Здание добротно отремонтировали, придали ему современный вид, поделили помещение на восемь маленьких отделений и две больших секции. Вход в офис круглосуточно охранялся и был оборудован современной техникой и камерами наблюдения.
Летом две тысячи тридцать четвертого года рабочее бюро ПЗ посещали в основном только его сотрудники и изредка журналисты местных газет. И если Центр психологической помощи «Мы с тобой» постепенно к осени стал пополняться желающими принять участие в эксперименте по медицинским показаниям, то к весне в офис Программы потекли реки желающих подписать договор из любопытства, просто проявляющих интерес граждан.
Мужчина лет сорока сидел в небольшой приемной, увешанной черно-белыми фотографиями. На некоторых из них изображались красивые женские руки, обвивающие мускулистые плечи мужчины, на других – верхняя часть мужского бедра с японскими иероглифами и женские руки, водившие по ним пальцами с изящным маникюром, на третьих – женская грудь в мужских ладонях. Здесь были все части человеческого тела в двух гендерных ипостасях, все, кроме головы.
Когда прогудела кнопка вызова, мужчина резко поднялся и решительно открыл дверь, за которой тут же исчез.
В небольшой очень светлой комнате находилось два сотрудника в сине-голубой форме, сидящих за мониторами компьютеров. Кресло для посетителя располагалось на приличном расстоянии от стола, за которым сидел, судя по выставленному бейджику, В. В. Верницкий, младший научный сотрудник, жестом пригласивший пациента сесть. И так как все данные уже были внесены, сотрудник задал ему вопрос совершенно бесстрастным, ровным голосом:
– С какой целью вы решили участвовать в Программе?
– Я хочу увидеть своего умершего отца, – тут же, не задумываясь, ответил пациент.
– Вы предупреждены, что Программа экспериментальная? – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал сотрудник. При этом он не удосужился выглянуть из-за монитора.
– Да, конечно.
– Минимальный срок – шесть месяцев. Не будет ли это для Вас большой психологической нагрузкой? – снова спросил голос медным тоном.
– Не думаю. Но я знаю, что вправе прервать эксперимент в любое время.
За монитором послышались невнятные звуки – то ли хмыканье, то ли покашливание.
– Но тогда Вы лишаетесь всех льгот, распространяющихся на участников Программы.
– Да, я предупрежден, – также спокойно отвечал мужчина.
– Как давно Ваш отец покинул этот мир?
– Больше трех лет. А точнее, в декабре две тысячи тридцать второго.
– Вы знаете, что в подготовительной части Программы Вам нужно воспроизвести в памяти облик Вашего отца, его голос, прикосновения, жесты, манеры? Вы уверены, что после такого длительного срока Вы в состоянии все вспомнить? – голос за компьютером приобрел окраску. – Это самый большой срок, после которого человек в нашей лаборатории пытался восстановить образ во всех подробностях. Вы согласны попробовать?
– Да. Я очень хочу этого.
– Тогда поставьте здесь еще одну подпись и проходите в эту комнату, – научный сотрудник, наконец, вынырнул из-за компьютера, одной рукой указывая, в какую дверь реципиенту надо пройти, а другой – протягивая бумаги.
Когда мужчина смело вошел в следующую комнату, он услышал за собой скептическое:
– Ну что, ассистент, давай попробуем?
* * *
Вскоре Егор позвонил брату и, обменявшись обычными фразами, сообщил, что съезжает. Его квартира находилась в десяти минутах ходьбы от родительской, и переехать обратно не составляло большого труда. Фирма «Домбровский и K°» по перевозке мебели вынесла весь запечатанный в коробки скарб. Двое рабочих сделали две поездки на лифте и, загрузив вещи, отвезли их на соседнюю улицу.
Через два часа все уже стояло на своих местах, и квартира Егора и Алины начала приобретать жилые очертания.
Когда выносили вещи сына, Семеныч только выглянул из своей комнаты, бросил равнодушный взгляд на двух рабочих со слоганом фирмы на спине «Легко и быстро!» и, открыв пошире свою дверь, крикнул в коридор:
– Смотри, Машенька, сын твой съезжает! Нечего им со стариками жить! У них и свое жилье имеется!
Младший из рабочих приветливо взглянул на старика и заглянул внутрь комнаты, чтобы попрощаться. Свет огромной оранжевой лампы у кресла хорошо освещал помещение, в котором, кроме Семеныча, никого не было.
– До… свидания, – произнес рабочий, чуть помявшись, снял кепку и перевел удивленный взгляд на пожилого хозяина. На маленьком столике у дивана стоял заварной чайник, дымящий тонкой струйкой. Над чашкой поднимался пар, и в комнате пахло чабрецом и липой. Хозяин указав на вторую чашку вежливо спросил:
– Может, чаю с нами, старика?.. – он тут же осекся, заметив испуганный взгляд парня. Опустив глаза, Семеныч махнул рукой и добавил: – Чаевничаем понемногу.
Но входная дверь уже хлопнула, и через секунду тихо загудел лифт. Семеныч, громко шлепая домашними тапочками, прошел на кухню, протянул руку к нижней полке, на которой лежала пачка распечатанного печенья, и зычно закричал в пустоту:
– Да иду я, иду-у, Машенька!
* * *
Алина вошла в свою просторную, обставленную в стиле современного минимализма квартиру и тут же нырнула в детскую. Она очень боялась, что малышка здесь «не приживется», хотя перенесла сюда все детские вещи заранее, пока Егор был на работе, разложила пеленальный столик, поставила на место отсос для сцеживания грудного молока, детские «причиндалы» и придвинула кроватку к небольшому диванчику у стены с розовыми слонами. Зная о переезде, она кодовым словом, известным только ей, отключила Программу. Делать это можно было только в исключительных случаях – так стояло в договоре.
«Ведь Егор еще не знает, что наша малышка теперь со мной. Сегодня же скажу», – думала Алина.
Муж должен был рассчитаться с фирмой грузчиков и вернуться домой. Алина заметила, как руки ее мелко дрожат, но принимать вместе антидепрессанты и серебряную капсулу было нельзя, иначе могут быть непредсказуемые последствия, о чем предупредил ее доктор Крещенский.
Ожидая мужа в тишине пустой детской комнаты, она почувствовала, как снова подбирается к ней серая, склизкая, похожая на питона сущность. «Она снова собирается наполнить меня своей тягучей тьмой, – подумала Алина. – Скорей бы Егор вернулся».
Тут же в коридоре раздался знакомый звук открывающейся двери, похожий на глубокий вздох старика.
Ключи звякнули о дно металлической коробки.
– Алина! Где ты там? – привычно спросил Егор.
Алина поспешила к нему, натягивая на ходу радостную улыбку.
– Да здесь я, зде-есь! – ответила она спокойным, как ей казалось, голосом.
Егор обнял жену и поцеловал в губы:
– Что-то случилось? – спросил он, внимательно всматриваясь в ее глаза.
– Да. То есть… нет, – замотала она головой и, подумав, добавила: – Нам нужно поговорить.
Она провела его в просторную столовую, где на стеклянном столе стояла бутылка с коньяком и рюмка, тут же желтел апельсиновый сок в высоком графине и стакан для Алины.
– Мне кажется, синеглазка, ты стала лучше себя чувствовать, – улыбнулся Егор жене. – Только сегодня ты какая-то растерянная.
– Егор, я правда лучше себя чувствую. Но это не из-за новых таблеток, – она помедлила и, набрав воздух, выдохнула со словами: – Я в Программе замещения уже третий день.
Их глаза встретились. Взгляды на долю секунды скрестились, как шпаги.
«Как я сразу не догадался, что она может на это пойти!»
«Да. Решилась. Попробуй запретить! Тебе это не удастся!» – разговаривали между собой их глаза.
«Как можно было принять такое решение одной?»
«А что ты мог сказать, кроме «нет»?» – буравили друг друга зрачки.
«Надо пробовать другие медикаменты! Не сдаваться!»
«Все мои пробы пока заканчивались провалом. Сколько можно?» – сообщала она глазами. Затем голубые наполнились слезами, а карие смягчились.
Егор притянул Алину и крепко прижал к себе, так крепко, что ее хрупкий позвоночник слегка хрустнул. Она ойкнула: «Осторожно!», и обвила руками его шею.
– Мне это очень нужно сейчас, Горша! Ты знаешь, я все испробовала. И ничего. Сама я с этим не справлюсь! Я не такая сильная, как ты! – слезы тонкими струйками текли по ее красивому, исхудалому лицу.
– Алиша! Мне тоже б-больно! Наш первый реб-бенок, которого мы так долго ж-ждали… – он запнулся. – Наша д-девочка умерла такой к-крохотной… – снова прервался, почувствовав, как в горле запершило и стало сдавливать где-то в районе кадыка.
– Ждали мы вместе, но носила ее я!!! Я чувствовала ее, как часть себя, у меня колотилось ее сердце, я рожала ее! – слезы внезапно прекратились, и Алина, осев всем телом на пол, вдруг завыла, раскачиваясь из стороны в сторону.
Егор бросился к жене, покрывая быстрыми, короткими поцелуями ее голову и мокрое лицо, что-то говорил, неразборчиво, отчаянно, яростно и обреченно. За окном, как будто услышав Алину, подвывал осенний ветер, толкаясь в стекла окон, посвистывая между рамами, прорываясь внутрь.
Через некоторое время в столовой зажегся голубой свет над большим столом, заиграла переливами хрустальная сахарница, зазвенели чайные ложки в сервизных чашках, и потянулись друг к другу руки – крепкие мужские и изящные женские.
* * *
Филипп всегда звонил другу перед походом на фитнес, еще раз обговорить время, узнать, как там его «ничего», и перекинуться «двумя словами» по работе. В этот раз мобильный звонил долго, затем громко щелкнул, и друг появился на экране со всклокоченной челкой.
– Чего тебе надобно, с-сстарче? – зевая, спросил он Филю и заморгал близорукими глазами.
– Ну, ты здоро-ов дрыхнуть! – подколол в ответ Филипп и весело продолжил: – Ладно. Как там с переездом? Удалось? – и, не дожидаясь ответа, предложил. – Идем после работы «отожмем» или?.. – так называли оба свои занятия в фитнес-студии.
– П-пока не знаю, дружище! Тут у м-меня с Алинкой неладно. Пос-смотрим, как будет. Я уже в-встаю. Молодец, что раз-збудил! На работе договорим! – бросил он коротко.
– Мне передали, что ты с шефом поругался? Опять правду-матку рубил?! – успел вставить пару слов Филипп. – А промолчать слабо было?
– Слаб-бо! Сказал же: на работе договорим! – недовольно заворчал Егор и отключился.
* * *
Игорь брел по улице, не замечая никого и лишь боковым зрением отслеживая проезжающий транспорт. Сентябрь слепил утренним, умытым дождями солнцем, раскрашивал дворы яркими красками цветущих астр, слегка касался желтизной листьев.
Он неделю не видел отца и хотел сам убедиться в том, что рассказал ему брат. Папа подписал договор на продление Программы еще на три месяца и надеялся, в случае ее удачного исхода, остаться в ней и дальше. Игоря тоже пугала эта болезненная зависимость отца – постоянно видеть перед собой фантом матери.
Но мысли возвращали его к вчерашнему разговору с Сандрой. Она отчетливо дала понять, что никакого будущего у них быть не может. Игорь не раз произносил слова любви со времени знакомства с Сандрой и никогда не ожидал услышать их от нее. Он с первого раза понял, что в их случае она – сторона, которая принимает любовь, а он – которая отдает, и что по-другому не будет. Он ничего не ждал от нее, ему нравилось дарить ей моменты счастья, как драгоценные подарки, и видеть, как она проникается его безусловной любовью, его трепетным отношением к ней.
Дом, в котором прошло их с Егоршей детство, снова окружали строительные леса.
Он открыл подъезд, приложив ключ-чип к электронному замку, дверь заурчала, издала клацающий звук и распахнулась перед ним. Пахло свежей краской, перила блестели новизной, и дневной свет проникал через огромные полукруглые окна старой постройки. Каждые десять лет здание ремонтировали, придавая старому строению поверхностную новизну. Из квартиры на верхнем этаже как всегда гремела музыка.
Игорь позвонил в дверь, но никто не ответил даже после третьего и четвертого звонка. Решив вновь воспользоваться своим ключом, он полез в карман плаща, но тут же услышал в подъезде спешащие, шаркающие шаги. Задыхаясь и откашливаясь, на площадке появился отец, обеспокоенно вглядываясь в человека, стоявшего напротив его двери, и, узнав сына, беззлобно проворчал:
– Ты уже звонил? – не здороваясь, спросил он, держа в руках небольшую плетеную сумку, из которой торчал багет в похрустывающем прозрачном пакете.
– Привет, батя! Звонил, и не один раз. Решил, что ты заснул, – ответил улыбкой Игорь.
– Так я и знал! – недовольно выпалил отец. – Мать же разбудишь! У нее целый день голова раскалывалась. Я ей обезболивающее дал. Только сейчас уснула, – продолжал бухтеть отец громко и раздраженно, открывая ключом дверь. – Мог бы и позвонить перед приходом!
Они вместе вошли в полутемный широкий коридор с треугольным зеркалом и огромным, без дверей шкафом, служившим гардеробом. На видном месте красовалось мамино демисезонное синее пальто, купленное родителями три года назад в одном из магазинов Вероны. Игорь перевел взгляд на отца и потом снова на пальто. Семеныч виновато посмотрел в сторону сына:
– Да она на улицу не выходит. Дома сидит. Это так, на всякий случай висит, – и, не дожидаясь ответного взгляда Игоря, заглянул в комнату.
– Спит, – удовлетворенно махнул он рукой и, пряча глаза, последовал на кухню. – Ты голодный? – послышался оттуда его голос. – А то я тут вчера борщ сварил, Маша просила. Правда теперь есть не хочет, за целый день только яйцо всмятку и съела, – укоризненно добавил он.
– Нет. Спасибо, – оторопело ответил Игорь. – Я поел дома.
Чего он никак не мог ожидать, так это такой сцены. Оба сына Семеныча в какой-то мере привыкли за год к общению отца с несуществующей женой, их матерью. Но раньше отец не выставлял напоказ отношения со своим фантомом, как бы оглядываясь на сыновей, понимая в душе их чувства – чувства ребят, внезапно потерявших мать.
Теперь же он никого не стеснялся и ничего не боялся: ни укоров, ни обвинений в сумасшествии, как бы желая убедить всех членов семьи в том, что с ним все в порядке.
Глава 4. В том апреле
«Международная научно-практическая конференция «Горизонты современной травматологии и ортопедии» 20–21 сентября 2035 года, Россия, г. Санкт-Петербург» – так было написано в приглашении Сандры Антиевой. Конференция проходила под эгидой Российской Ассоциации травматологов-ортопедов при поддержке Министерства здравоохранения. В огромном зале, разделенном на сектора, пестрели надписи «Онкоортопедия», «Инновационные технологии в лечении повреждений костей и суставов», «Клеточные и аддитивные технологии». Когда Сандра на второй день конференции после посещения мастер-классов, показательных операций и пленарных заседаний появилась в выставочном зале, у нее все кружилось перед глазами и в голове пульсировала боль. Неожиданно из-за огромного плаката с надписью «Артроскопия и эндопротезирование» появился мужчина с блокнотом в руках и, по-видимому, хорошим настроением, так как он тихо насвистывал арию из «Призрака оперы» Уэббера. Взгляд его остановился на Сандре и мгновенно скользнул по пристегнутому к шелковой блузке значку с указанием ее Ф. И. О.
– Добрый вечер, Сандра Стояновна! Мне почему-то кажется, что я могу Вам помочь! – улыбаясь белыми ровными зубами, мужчина указал ей на свой бейдж, где крупным зеленым шрифтом значилось имя участника: Быстров Петр Андреевич, врач-психиатр.
– Добрый вечер, Петр Андреевич! Я так плохо выгляжу? – вымученно улыбнулась она в ответ. – Как пациент врача-психиатра?
– Как мой пациент, которого мучают головные боли, – прищурившись, ответил он и притянул ее за руку, опустив блокнот в сумку. Затем правой рукой нажал на точку на ее затылке. Сандра и не думала противиться, она, как загипнотизированная, смотрела ему в глаза и не моргала. Боль совсем лишила ее воли. И эти ладони, которые касались ее головы, она определенно когда-то ощущала. Только не могла вспомнить, когда и где, может быть, в другой жизни.
– Закройте глаза и рассла-абьтесь! – продолжая массировать точку на ее затылке и чуть растягивая слова, добавил доктор. – Дышите ро-овно, на раз, два, три, четыре – вдох, раз, два, три, четыре – выдох. Вдох-вы-ыдох! Вот так! Боль затиха-ает, и мы с Ва-ами идем ужинать в один уютный ресторанчик, в котором проходят реабилитацию мои пациенты.
– Пациенты или пациентки? – прозвучал ироничный вопрос Сандры. Она стояла с закрытыми глазами и прислушивалась к своим ощущениям.
– Нет, только пациентки и только такие очаровательно-серьезные, как Вы! – Он в последний раз сильно нажал точку на шее и стихающая боль мгновенно прекратилась.
Сандра открыла глаза и сразу заметила, какими яркими и сочными красками наполнился зал. Людской гомон не отзывался больше эхом в ушах, и лампы на потолке не раздражали своим пронзительным светом. Перед ней стоял мужчина лет сорока, в костюме стального цвета, из-под которого сиял белизной накрахмаленный воротник рубашки. Черные, слегка седеющие волосы аккуратно зачесаны назад, как у Джея Гэтсби из литературного произведения Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, и губы растянуты в приятной улыбке, которая обнажала красивые зубы.
«Голливуд по нему плачет, – подумала Сандра. В голове проскользнула мысль: – Бабник, наверное?»
И как бы отвечая на ее немой вопрос, Быстров ответил:
– Не подумайте, я не ловелас! Просто хотел Вас спасти от головной боли и заодно закончить пребывание на конференции приятным вечером с еще более приятной дамой.
– Как вы поняли, что у меня болит голова? Может, это была боль в пояснице, например? – она подкрепила свое удивление вопросительным взглядом.
– Не будь я врачом с пятнадцатилетним стажем, чтобы не различить по глазам и поведению пациента, какую именно боль он сейчас испытывает.
– Я очень благодарна Вам на самом деле! Вы меня просто спасли!
Она оглянулась на снующих вокруг людей, которые то собирались стайками у какого-нибудь стенда, то рассыпались во все стороны, чтобы не пропустить что-нибудь интересное и полезное, то окружали какую-нибудь личность, которая рассказывала об инновационных технологиях в одной из областей ортопедии.
– Тогда Вы должны еще раз повторить свое предложение, а я с удовольствием на него соглашусь, – засмеялась Сандра. Она почувствовала необъяснимую легкость оттого, что рядом с ней стоял человек, присутствие которого внушало ей доверие к этому миру, новому дню и насыщенному событиями и встречами, немного сумбурному вечеру.
Когда Быстров и Сандра покинули помещение, позади них разносились заключительные речи, то и дело раздавались прощальные слова участников, гремела мощными ритмами музыка, и на огромном мониторе танцевали два скелета, отбрасывая в сторону костыли. На улице пару встретила осенняя морось, темнота с вкраплениями неонового света от развешанных на деревьях ламп и длинная, вымощенная квадратными плитами дорожка с остроносыми пихтами по обе стороны. Трудно было сказать, куда вела их обоих эта узкая полоска, но это было и неважно. Главное, каждый из них чувствовал, что она уводит их не только далеко от громыхающего зала, но и от прошлой жизни.
* * *
Алина снова, как тогда в апреле, сидела у кроватки с маленькой Аринкой, шептала ей ласковые теплые слова, держала в ладонях маленькие кулачки и вдыхала этот волшебный запах ребенка, запах сладкого молока, молодой травы, белья, высушенного на солнышке. Не могла насмотреться на спящую малышку с еще по-младенчески красными бровками, с крохотным носиком, так напоминающим папин, и полными щечками.
Сидя в детской, она слышала, как пришел Егор после работы, долго вздыхал, переобуваясь в домашние тапочки, мыл руки в ванной, как обычно, под сильной струей воды, открывал дверь гардеробной и надевал домашнюю одежду, оттягивая резинки фланелевых штанов. Он уже не звал ее, не успев зайти в квартиру, он точно знал, где она сейчас находится и что делает. Судя по времени суток, уложила «дочку» спать. Теперь это была только «ее» Ариша, не их совместный ребенок. Их малышка умерла почти шесть месяцев назад. Внезапно.
«Просто остановилось маленькое сердце. К сожалению, так бывает», – подтвердили врачи. «Просто», «к сожалению», «так бывает» – какие маленькие, короткие слова для такого большого горя. Для кого «просто»? Что значит «к сожалению»? Кому легче, что «так бывает»? Почему именно с ними? Это были вопросы, которые Егор прокручивал в голове бесчисленное множество раз, так и не получив на них ответа – ни от Бога, ни от матушки судьбы.
Он очень отчетливо помнил утро, когда Алина разбудила его перед рассветом и растерянно, как будто не ожидала этого, сообщила, что у нее отошли воды.
После смерти матери Егора они с женой переехали в квартиру отца.
– Надо батю поддержать! – сказал Егор. – Нам тяжело, а ему и подавно. С нами, Алинка, ему будет легче. Ты вот внучку ему вынашиваешь. Пусть смотрит и утешается!
И они переехали.
После похорон Семеныч лежал безмолвно в своей спальне, положив рядом ночную рубашку жены. Не помогали ни сочувствие, ни уговоры, ни увещевания всех домочадцев, включая второго сына Игоря. Десять дней он отказывался есть, изредка соглашался на воду и не хотел никого видеть, ничего замечать, кроме портрета жены в подвенечном платье, стоявшем на покосившейся тумбочке у изголовья кровати. Через две недели он вышел из своего «мавзолея», как тогда называли комнату, где лежал отец, и прямиком направился к маленькому круглому столику у дивана, под столешницей которого хранились все периодические издания. Полчаса он перебирал газеты, вчитываясь в некоторые заголовки, лихорадочно перелистывал местные журналы и, наконец, застыл, читая маленькую и неприметную статью. Его сухие губы беззвучно шевелились, а в глазах заблестел едва заметный огонек – такое легкое, еще не набравшее силу мерцание, чуть заметные искры, которое возникает, когда в потухшем костре хотят снова расшевелить настоящее пламя. Статья называлась «Программа замещения».
Егор вновь возвращался к событиям той весны…
Когда у жены начались схватки, они вышли к машине в холодный, еще не прогретый солнцем март, а к полудню на свет появилась Арина Егоровна Смилянская.
Так они стали жить впятером: Семеныч с «женой», Алина, Ариша и Егор.
Радость витала в доме повсюду, распахнув свои невидимые крылья, слегка касалась легкими перьями белоснежной детской кроватки, которая примостилась у окна спальни; семейного стола в просторной и уютной гостиной, за которым собиралась вся семья; крылья доставали даже до комнаты родителей, где вновь оживший Семеныч потчевал свою любимую вкусненьким, а иногда приносил укутанную розовым фланелевым одеялом малышку, чтобы вместе с «женой» наглядеться на внучку.
Ариша почти не плакала и много спала, а уже через три недели ее нежное гуление приводило в восторг всю семью. Игорь старался в эти дни чаще навещать племяшку, чтобы не пропустить трогательные движения робкого росточка, младшей Смилянской.
На улице среди нежной зелени проклюнулись и потянулись к солнцу первые подснежники, по тротуарам застучали женские каблучки, дворы заполнялись детским гомоном – апрель. Алина выносила Аришку «подышать воздухом». Семеныч помогал невестке с коляской во время их выездов, но на улицу не стремился.
– Не хочу Машеньку одну оставлять. Ей сейчас не выйти, а я лучше при ней останусь.
Алина жалела свекра и уговаривала возмущенного поведением отца Егора не сердиться и потерпеть немного:
– Ему трудно пойми, Горша! Если отцу так легче, дай ему почувствовать, что она еще рядом, дай насладиться этим временем! Не расстраивайся! – и она прижималась своей щекой к его плечу.
– Ты з-знаешь, как мы с Игорем любили мать! Для н-нас это самая большая в жизни потеря и б-боль не меньшая! Только нужно в-взять себя в руки и жить д-дальше!
– Жить дальше? Это тебе есть, для чего жить дальше! У тебя и Игоря все впереди! Все! А у твоего отца, к сожалению, нет!
Так Семеныча оставили в покое с его Машей.
Вечером двадцатого апреля Алина и Егор показывали Игорю, как малышка любит купаться в своей ванночке. Дядя придерживал крохотную племянницу, а счастливые родители обливали маленькую головку теплой водой с детским шампунем, протирали мягкими губками нежную прозрачную кожу. Малышка закрывала от удовольствия свои серые круглые глазки и улыбалась. В нагретой ванной пар покрывал все зеркала и стекла тонким белым налетом, на котором Игорь выводил пальцем имя племянницы. Егор с женой обхватили маленькое тельце пушистым полотенцем, смазали кремом легкие опрелости и рассмеялись, глядя на то, как разомлела дочка от пара и теплой воды, как забавно вытягивала крохотные губки и водила глазами из стороны в сторону.
Ночью дождь осторожно постучал в окна. Алина встала, чтобы закрыть тяжелые шторы, боясь надвигающейся грозы. Ночник у кроватки Аришки окутывал теплым светом весь угол спальни – пеленальный столик со стопками памперсов, белых салфеток, множеством прозрачных детских бутылочек. Алина перегнулась через боковой бортик кроватки, увешанный цветастыми простынями, сразу заметила необычное выражение лица спящей девочки. Она нагнулась ниже, чтобы услышать дыхание ребенка, но не почувствовала легкого движения воздуха у маленького носика. Жаром обдало все ее тело. Включив свет в комнате, она слегка дотронулась до личика малышки, оно было холодным и застывшим, кончики век наполнились синевой, а голубая каемка обрамляла маленькие ноздри. Весенняя гроза громыхнула в ночи, и тишину разорвал ужасный женский крик…
* * *
Гербарич – так прозвали Басланова за его имя и отчество, Георгий Бариевич, и фигуру, напоминавшую засушенное растение. Татарин по национальности, он гордился принадлежностью к тюркскому народу, постоянно носил тюбетейку, любил вставлять татарские словечки и сыпал народными пословицами.