Валентина Красюкова
Программа замещения
– В прошлом году два дня ее искали, еле нашли. На дереве сидела возле детской площадки, спасибо ребятне, сняли ее оттуда. А теперь и подавно уйти может, махнет своим вихлявым хвостом, на подоконник прыгнет, а с него в форточку, шасть, и исчезнет навсегда.
Этого Екатерине Елисеевне не хотелось. Страх пронизывал ее насквозь при одной мысли, что животное может снова ее покинуть. Друзей у нее, кроме бывших соседей Смилянских, и не было. Дружить Елисеевна не умела – язык у нее больно отточенный, ум острый, все за всеми подмечает и никогда не промолчит.
Узнав, что Семеныч Машу свою «воскресил», заволновалась она, обрадовалась, «что есть еще смелые люди», позвонила ему и без намеков рассказала, что тоже в Центре была и договор на Программу подписала. Вначале не мог он понять, зачем Екатерине кошку свою «замещать» понадобилось.
– Это что значит, ты из-за нее на эксперимент пошла, из-за Милки? – захрипел Семеныч в трубку. – Я думал, что только людей восстанавливать можно, родные ведь души, а…
Но соседка перебила его, возмущенно:
– А кошурка моя и есть мне родная душа! Мы с ней восемнадцать годков рядом, лапа в лапу, хвост в хвост, можно сказать. Да она мое настроение за версту чует! Знает, животинка, когда у меня на сердце муторно. Не то что дочь, лишний раз не позвонит, не поинтересуется, как тут у матери дела, помощь ли не нужна? Милочка, если что неладное учует, от меня не отойдет, все ластится – успокаивает, значит, шерсткой своей согреет, прижимается – не бойся, говорит, я с тобой!
– Так уж и говори-ит! – пробовал иронизировать Семеныч. – Мурлычет только.
Но Елисеевна продолжала спор в своей манере наступления:
– Это для тебя мурлычет, а кошки звери умные, общаются они так. Понимать только надо. Мы за столько лет уж научились друг дружку чувствовать. – Голос соседки постепенно становился мягче, приобретал некую бархатистость и размеренность. – Если в глаза пристально так смотрит, значит, доверяю, говорит, хорошо мне с тобой. А если с лапы на лапу переминаться начнет – играть хочет.
– Может, ты и права, Катерина, оно иногда животное роднее самых близких людей. У отца моего собака была охотничья, западно-сибирская лайка. Вестой звали. Пятнадцать лет с ним прожила. Ох, и преданная была, ох, и умница. Все понимала, ну как человек просто. Однажды отцу, можно сказать, жизнь спасла. Он в каптерке своей заснул, а там пожар начался, вот она его лаем и разбудила, а то бы задохнулся в дыму. Зубами его за телогрейку тащила, он и очнулся. Вот так.
Так и начали Елисеевна с Семенычем о «своих» друг другу рассказывать. Что Маша съела, что Милка снова вытворила. И говорили они о них, как о живых, таких любимых, родных и теплых.
Однажды молодежь в подъезде курила, компания у соседки Лидки-блогерши веселая собиралась, увидела, как Екатерина Елисеевна «кошку» домой загоняла: поднималась по лестнице с кусочком колбасы, пригнувшись, вначале нашептывая, затем все громче звала она свою кошку-невидимку домой, заманивая ее ливерной колбасой и ласковыми словами: «Пойдем, Милочка, домо-ой! Заме-ерзнешь! Я тебе там вку-усненького приготовила. Пойдем, моя ма-аленькая!» И Елисеевна совала в пустоту кусок колбасы и открывала дверь комнаты для видимой только ей кошки. Молодые люди потом еще долго обсуждали сцену с бабулей.
* * *
Когда Егор нажал затертую кнопку с надписью «Компания Узтехпрофешнл», лифт, оттолкнувшись, тут же взмыл вверх и также резко остановился, открыв двери нашестом этаже многоэтажного офисного здания, где всевозможные фирмы заселяли все имеющиеся здесь помещения. Одной рукой он приложил ключ-чип к считывающему устройству на замке, а другой – потянул за ручку двери. Войдя в комнату, тут же с громким стуком поставил тяжелую надоевшую ношу с ноутбуками у входа. Три года проработал он в компании, разрабатывая программное обеспечение по заказу других фирм.
Их шеф Левитин уже неделю пребывал на выставке Cloud Expo Europe London 2035 в Великобритании. Организатор выставки, компания CloserStill Media, у руля которой вот уже десять лет оставался его шурин, любезно пригласила Леву на мероприятие. Поэтому всю эту неделю он руководил фирмой онлайн.
За тонкой перегородкой, отделяющей комнату разработчиков от остальных сотрудников, в тишине раздавался его сиплый голос с командными нотками.
Филя – руководитель отдела разработки стартапов и друг Егора пытался что-то объяснить шефу блеющим тоном. Они дружили еще с того времени, когда Егор с братом перешли в девятый класс математической школы номер семнадцать на Саволакском бульваре. Близнецы были приняты холодно, как и все новенькие, пытавшиеся влиться в уже состоявшийся коллектив одноклассников. И только Филипп сам приблизился к ребятам и, протянув руку, представился. В этот же вечер они втроем пили пиво на спортивной площадке. С тех пор шли по жизни вместе: окончили ПетрГУ – Петрозаводский госуниверситет – по направлению математики и информационных технологий. Все трое участвовали в международных студенческих сборах по спортивному программированию.
Филя вошел в комнату, осветив ее большим «фингалом» под левым глазом.
– О-о-го! – просвистел Егор, растерянно уставившись на друга. – Это где ж тебе так в монитор въехали, дружище?
– Вчера в зале, тот «шкаф», что нас по четвергам домой подвозит, своей штангой размахался и… Да я сам виноват, закрыли тему! – провел он ладонью по сине-фиолетовой припухлости.
Верхнее веко заметно отяжелело и прикрыло покрасневший внутри глаз, почти до половины, отчего Филина физиономия казалась жалко комичной и совсем не подходила к низким нотам его голоса.
– Это еще Серафима над ним вечером поколдовала холодными примочками, мазь какую-то сверху нанесла, – добавил он, криво улыбаясь. – А ты, я смотрю, ноуты подлечил уже, – оглянулся он на раскрытую сумку с торчащими оттуда пластиковыми корпусами ноутбуков. – Это тебе десять пунктов в твою копилку.
Левитин ввел систему пунктов поощрения в работу фирмы, вовремя сданное задание оценивалось в десять пунктов. Набравший более тысячи, получал бонусы, которые запросто могли вылиться в добавку к зарплате.
– Сам-то тебя уже спрашивал, – хитро взглянул на Егора Филипп одним глазом и, подражая интонации начальника, затараторил: – Заказчик ждет неожиданных решений, с каждым новым тра-та-та, прибавляя скорость, мы приближаем тру-ту-ту.
Егор улыбался шутке Фили и смотрел мимо него, продираясь сквозь свои мысли, перед ним маячила белая пластмассовая папка в руках отца, по которой медленно стекали слезы. Неожиданно прервав показательные выступления друга, он взглянул прямо в его уже полностью затекший глаз и произнес, почти не заикаясь:
– Съезжаю я с Ал-линкой, Филя! Больше сил моих нет на это с-с мотреть! Батя почти не выходит из с-своей комнаты, все якобы с матерью разговаривает: то к-кормит ее фантом, то что-то ей выговаривает, то прощения просит и п-плачет. Говорит: «Не могу ее отпустить. П-программу можно еще на три месяца продлить, а там если добро дадут, то и навсегда в ней остаться, а лучше с Машкой в-ввместе и помереть. Ты не понимаешь! Она н-настоящая передо мной стоит, я ее в-волосы гладить могу, в глаза ее серые заглянуть, за руку взять и ладонь ее почувствовать. Это невероятно! Мне теперь никто не н-нужен! Мы теперь друг для друга: я – для нее, она – д-для меня!»
Егор замолчал. Снял очки и стал долго и тщательно протирать их салфеткой для чистки монитора.
– Да, Смиля, тебе не позавидуешь! Тяжело вам! Столько сразу навалилось! С Алиной твоей вон что творится! Шутка ли, смерть ребенка пережить! Могу себе представить, какой спектакль перед твоими глазами каждый день разыгрывается. Как в нашем драматическом, только жанр наверняка определить трудно, драма или трагедия. Жалко Семеныча, конечно, но если ему так лучше, если у него снова смысл жизни появился, так это же здорово! Съезжайте с женой и не парьтесь! Пусть он живет своей жизнью, а вы своей! Тем более тебе Алину лечить надо! Я тебе, когда ноуты домой закидывал, она мне двери открывала. Да… Глаза побитой собаки, руки, как плети, вдоль туловища висят, а шейка такая то-о-нкая. Посмотрела сквозь меня, кивнула, мол, поняла, а у меня от жалости заныло под ложечкой. Пока, говорю, а сам по лестнице вниз, как припустил.
Филя замигал здоровым глазом и, чтобы не смотреть на и так расстроенного друга, стал изучать стопку бумаг, лежавшую на рабочем столе. В комнате стало тихо и только шум улицы врывался в приоткрытое окно.
– Да она т-три месяца в больнице провела! Вроде вначале л-лучше было, плакать п-перестала, есть начала, хоть крохи, но все-таки. Да и со с-сном наладилось. – Егор передвинул стопку бумаг слева направо, затем взяв лежавший перед ним карандаш, открыл свою записную книжку и стал в ней что-то подчеркивать. – А когда вернулась, стала на новую б-батину жизнь внимание обращать, задумываться. Отец-то с «матерью» дни напролет в-воркует, с Алиной – ни полслова. Она обед приготовит з-зовет его, а он то «не могу сейчас, мы с Машенькой ф-фильм смотрим», то «спасибо, Маше жирного нельзя; я ей с утра к-курочку запек. Хочешь? Угощайся!» Я в офисе тут д-день-деньской п-пропадаю, а Алина наслушается, н-насмотрится и снова себя из-зводить начинает. Сегодня вот к в-врачу собиралась, – Егор вздохнул, продолжая заштриховывать клеточки в открытом блокноте.
Сумерки заполняли офисные окна, и свет автоматически зажегся во всех четырех углах просторного бюро. Филипп присел у рабочего стола друга и подхватил крайний металлический шарик на маятнике Ньютона, затем оттянул его и тут же отпустил. Шар, подвешенный с другой стороны ряда, тут же заколебался… Ритм и звук двигающихся сфер создавали эффект расслабления. Сувенир, который однажды притащил Левин, привносил атмосферу особой гармонии и помогал приводить мысли в порядок.
Егор закрыл блокнот, молча наблюдая за мерным покачиванием крайних шариков, воздействующих гипнотически, они изящно продолжали свой долгий танец.
Уходить не хотелось, как и говорить. Двигаться не хотелось и думать также. Хотелось только неподвижно сидеть, ощущать присутствие друга, впитывать тишину и бесконечно молчать.
* * *
Кафе «Сандал» на девятом этаже с трех сторон огорожено стеклом, на котором изображены закаты над озером, высокие сосны и тонкие карельские березки, сиденья выглядят как поросшие мхом каменистые берега. Сотрудники Центра «Мы с тобой» негромко беседовали за уютными столиками, отхлебывали всегда горячий кофе, наслаждались отменным чаем и хрустящими булочками.
Крещенский стремительно вошел в кафе, чем немного удивил сидящую там публику, бросил пальто на кожаное сиденье рядом, поставил черный портфель у своих ног и, вынув из верхнего кармана стильного пиджака маленькую расческу, провел несколько раз по густым волосам. Знакомая официантка уже приближалась к его столику, одной рукой поправляя на ходу длинный, свисающий почти до самого пола темно-синий фартук из грубого сукна, а другой – трогала прическу.
– Добрый день, Виктор Арнольдович! Будем отдыхать или снова деловая встреча? – улыбаясь, поинтересовалась она.
– «И вечный бой! Покой нам только снится…», Людочка! – устало продекламировал он. – Деловая встреча, – добавил Крещенский, обреченно кивнув. – Водички пока!
Щелкнув замком, профессор достал маленький изящный планшет и, сделав несколько пассов над гладким экраном, принялся читать. Скоро звуки исчезли, и голоса потонули в общем гвалте.
Георгий Бариевич Басланов, руководитель Программы замещения, неизменно носил тюбетейку, которая покрывала светло-русые волосы. Глаза его по-кошачьи светились зелено-желтым огоньком и выдавали в нем натуру увлекающуюся, тонкий нос с небольшой горбинкой и невысокий рост указывали на принадлежность татарскому этносу.
Жилистый и сухопарый, он по-хозяйски расположился на сиденье напротив Виктора Арнольдовича, загудел, приветствуя его, и тут же сделал красноречивый жест официантке.
– Эспрессо, моцарелла с помидорами, пирожное «Ленинградское» и… – Георгий Бариевич наконец-то вопрошающе взглянул на Крещенского:
– Салат «Цезарь» куриный, кофе американо, – добавил профессор, откладывая айпад, и кивнул в сторону Георгия Бариевича. – Еще раз, добрый день!
– Ну, что у Вас там, коллега? И почему я узнаю об этом только сейчас? Вы отдаете себе отчет, что это может значить для развития эксперимента? Вы понимаете, какие могут быть последствия для нашей совместной работы? – забросал вопросами руководитель Программы.
– Да, конечно, но мы не получали ранее таких настораживающих данных. Они стали стекаться в центральную систему ПЗ только в последние три недели. Я постоянно делаю анализ результатов эксперимента и единичные случаи, возможно, вызванные индивидуальными особенностями личности, не пугали нас.
– Виктор Арнольдович! Что значит единичные случаи? Вы же, извините меня, ученый или кто? – все больше распалялся Басланов. При этом его светло-зеленые глаза светились, как у кошки. – Почему мне до сих пор не доложили? Один плюс один – два! Понимаете? Это уже не единица, а двойка!
Тюбетейка медленно сползала набок, а принесенные столовые приборы позвякивали на неустойчивом кофейном столике.
– Рассказывайте! – нетерпеливо подвинул к себе планшет Крещенского Георгий Бариевич. – Сколько случаев и какие?
Профессор оглянулся по сторонам, слегка дотронулся до потухшего экрана и вызвал первый документ.
– Реципиент № 3-ДМ в Программе с сентября две тысячи тридцать четвертого года, возраст – тридцать один год, в анамнезе – депрессивный психоз, вызванный «уходом» любимой девушки Л. В последующем объект С1. Реципиент прошел все стадии подготовки, объект С1 успешно воссоздан, вызваны устойчивые галлюцинации всех типов. По отчету его курирующего врача-психиатра можно проследить всю картину на протяжении двенадцати месяцев. Десятого августа две тысячи тридцать пятого года, находясь на стадионе на матче за кубок России по футболу, по словам реципиента, объект С1 возник на футбольном поле в районе дислокации нападающего и защитника обеих команд. Объект подвергся нападению одного из футболистов, чем вызвал беспокойство со стороны реципиента 3-ДМ. Он вынужден был выбежать на поле и защитить объект, но у последнего оторвало голову. Голова объекта С1 пролетела четырнадцать метров и попала в ворота команды. Вместо того чтобы возмутиться вопиющему инциденту, болельщики, сорвавшись со своих мест, скандировали: «Гол!» Прибывшая скорая отказалась оказать первую помощь объекту С1, а вместо этого госпитализировала самого реципиента. Врач Программы приостановил «лечение» до истечения договора, без права его продления. Случай под контролем.
– Этот случай нетипичный для сбоя Программы, особенный или?.. – Басланов сделал акцент на последнем слове.
– Судите сами, – ответил Крещенский и вызвал следующий документ.
Георгий Бариевич нервно наколол вилкой моцареллу и, пробежав глазами начало страницы, не смог положить кусок в рот, а застыл с наполовину открытым ртом. Он стал вызывать документы один за другим, бегло скользил по ним взглядом, и вскоре они стали рябить на экране. Вилка с наколотым на ней сыром давно опустилась на тарелку, а губы плотно сжались, превратив его рот в тонкую черточку на лице. Пальцы скользили по клавиатуре, как умелый серфингист по волнам, глаза заметно изменили свой цвет и засветились ярко-желтым светом хищника перед прыжком.
– Реципиент № 5-КЖ в Программе с октября две тысячи тридцать четвертого года, возраст – пятьдесят два года, пол – женский, в анамнезе – депрессия, вызванная «уходом» сына (двадцать четыре года) и мужа (пятьдесят шесть лет) из-за автомобильной аварии – в последующем объекты С1 и С2. Стадии подготовки успешно пройдены, вызваны устойчивые галлюцинации всех типов. После одиннадцати месяцев участия в ПЗ реципиент № 5-КЖ, проходя двенадцатого сентября две тысячи тридцать пятого года в половину двенадцатого по пешеходной зоне с целью шопинга, по ее словам, увидела оба объекта С1 и С2 в витрине магазина JIORDANO («Линь унд Лим») самого известного и дорогого китайского бренда мужской одежды. При этом «сын», объект С1, находясь в витрине в качестве манекена в обнаженном виде, подмигивал прохожим, раскручивая над головой последнюю модель мужских ботинок со светящейся подошвой. А «муж», объект С2, в фирменном нижнем белье исполнял соло на контрабасе. Возмущенная поведением своих мужчин, реципиент № 5-КЖ разбила витрину дорогого магазина, запустив в стекло камнем. Осколками были ранены прохожие, а после того как вся витрина обрушилась, реципиент выбросила на улицу два манекена в дорогостоящей одежде с криками: «Как вам не стыдно, ребята! Немедленно оба домой!», после чего была доставлена в городскую клинику вместе с тремя пострадавшими, где всем была оказана медицинская помощь. Действие договора приостановлено. В настоящее время реципиент № 5-КЖ под наблюдением психиатра.
Георгий Бариевич, прикрыв глаза рукой, неожиданно перешел на шепот:
– Есть случаи с летальным исходом? – взглянул он прямо в глаза Крещенскому. И когда тот кивнул, спросил: – Сколько?
– На сегодня четыре, – также шепотом ответил профессор.
Оба руководителя замолчали. На столе остывал кофе, лепестки слоеного теста фирменного пирожного открылись и грустно повисли, а салат «Цезарь» стоял нетронутым. Планшет погас. И гул в кафе стал возвращаться в их сознание.
Георгий Бариевич тяжело поднялся и, взглянув на нетронутую еду, вынул портмоне из заднего кармана джинсов, бросил на стол пятитысячную купюру со словами: «Я плачу!».
– Кергэнче чыгуыңны уйла, – и, взглянув на Крещенского, перевел: – Прежде чем зайти, подумай о том, как выйдешь, – затем резко развернулся и бросил: – Завтра ровно в двенадцать совещание! Сбор всей команды! – тихо, но решительно произнес он и, поправив тюбетейку, направился к выходу, размахивая кожаной тонкой папкой.
Глава 3. Команда Смилянских
Пока младший Смилянский только собирался появиться на свет, старшенький уже оглашал криком родовой зал. Аккуратно промокнув теплой пеленкой, акушер уложила его на грудь маме. А ровно через десять минут у маминой груди лежало уже двое совершенно одинаковых бордовых орущих и сосущих малыша. Впоследствии Игорю казалось, что брат старше его на десять лет, а не на десять минут. С самого детства Егор опекал его, пытаясь усилить свое влияние. Он подталкивал его на полу, чтобы Игорь полз вместе с ним, показывал, как нужно крутить педали велосипеда и как вскарабкиваться на высокую ограду.
Игорь знал, что является отражением своего брата, а не наоборот. «Как Игорь похож на Егорку!» – всегда говорили в их окружении. А дома летело из разных углов: «Игорь! Поспеши! Догоняй братишку!», «Игореня! Садись за уроки, Егор уже делает!», «Игорь! Старайся, как твой брат, видишь, у него хорошо выходит!», «Игорек! Надо стремиться поступить в вуз, Егорша вон как из штанов выпрыгивает!» И он спешил, садился за уроки, старался и стремился.
Ему и самому нравилось находиться в тени своего брата, так было спокойней, комфортней и надежней. Никто не требовал от него смелых поступков, не ругал за ошибки, не осуждал за неправильное решение, не стыдил за допущенные промахи. Всегда труднее первопроходцу: на нем вся ответственность, к нему все претензии и нарекания. Ну а если повезет, и первый выиграет, добьется, достигнет, победит, значит, не только он, но и его команда чего-то стоят. Случайные люди не идут с лидерами. Игорь никогда не примерял на себя громкую славу или широкую известность. Он не завидовал брату, скорее, был благодарен ему, как благодарен путник тому, кто проложил удобную тропинку, кто прошел первым, ничего не страшась. Именно за это он любил и уважал Егора – за отвагу. Сам же был его командой, другом, помощником и братом, его отражением в зеркале.
Проявляя свои таланты еще во время учебы, после окончания университета они с Егором углубляли свои знания в языках программирования с помощью онлайн-курсов, часами сидели над новыми разработками. Егор генерировал идеи, обладая нестандартным мышлением, и вместе с братом они разрабатывали их, последовательно доводя до успешной реализации.
Старший вел их корабль в другие неизведанные дали, и младший брат без малейших колебаний садился к нему на судно, еще не зная, куда оно приплывет, но, бесконечно доверяя Егору и не боясь осуждений и поражений, греб с ним до конца.
И только, когда Игорь познакомился с Сандрой, понял, что теперь в его жизни появился другой важный для него человек, что он свободен в своем выборе и что он тоже может править лодкой. Он не является больше повторением брата, а значит, в состоянии покинуть зазеркалье. Он – мужчина влюбленный, счастливый и самодостаточный. Ему хватило двух встреч в парке с посещением аттракционов, двух вечеров в маленьком, уютном кафе «Ломбардина» и одной бурно-счастливой ночи в отеле «Ладога», чтобы предложить Сандре съехаться, в надежде остаться вместе навсегда.
Уже через неделю они просыпались вместе в небольшой, но уютной квартире, которую Игорь не так давно приобрел в ипотеку. Вскоре он позвонил старшему:
– Братуха! Я нашел ее!!! – кричал он в трубку Егору.
– Кого? – не понимая, но улавливая счастливые нотки в голосе Игоря, спрашивал брат. – К-кого ты нашел?
– Я сказал – ее! – сделал ударение на последнем слове младший.
В мобильнике раздавалось радостное мычание, какие-то непонятные, но счастливые возгласы, чей-то гомон и гиканье полупьяных отдаленных голосов.
– То-то я тебя уже н-неделю не видел! Хорош, молодец! Работа, р-работа, – шутливо укорял он Игоря. – А как зовут т-твою работу? Ноги у нее к-красивые?
– Сандрой зовут! И ноги то, что надо! – не сдерживая радостного возбуждения, кричал Игорь по громкой связи.
– Когда д-дома объявишься? Родители заж-ждались уже!
– В субботу часиков в двенадцать подъедем! Чур, смотрины не устраивать! Просто знакомство! – звенел в мобильном голос брата.
– П-передам! – рассмеялся Егор. – Ждем тебя на даче в Шуйском! Рад за тебя, Иг-горюня! – и они оба одновременно отключили телефоны.
* * *
Игорь ушел с фирмы Левитина, где они с братом проработали несколько лет, неожиданно и стремительно.
В январе после сильных морозов и промозглой стужи зарядили дожди, и оттепель тут же изменила городской пейзаж – по улицам потекли реки нескончаемой талой воды, земля оголилась, показывая лоскутки зеленой травы и осеннего забытого мусора.
Выпивая утром свой крепкий, заваренный в турке кофе, он взглянул на смарт-часы и понял, что десять по Цельсию стоит со знаком минус. Укутав горло теплым синим шарфом и схватив на ходу зимнюю пуховую куртку, Игорь пробежал несколько шагов по вновь нападавшему сверкающему снегу и, чуть скользнув каблуком по запорошенному льду, упал спиной, подогнув ногу и крепко ударившись головой о темную твердую гладь.
Февраль он наблюдал из окон хирургического отделения городской больницы с оскольчатым переломом правой голени и сотрясением мозга. Голова гудела, зрение явно ухудшилось, и кость срасталась медленно. Он не паниковал, но понимал, что Левитин наймет нового сотрудника для проекта, над которым работал Игорь, и все его идеи и наработки плавно перейдут в чужие руки, чего бы ему не хотелось. Состояние «хочу, но не могу» выводило из себя обычно уравновешенного Игоря. Шеф считал, что ноу-хау, принадлежащее Смилянскому, является продуктом фирмы, а не отдельных работников.
В марте Игорь осторожно зашагал с палочкой по улицам, улыбаясь яркому холодному солнцу, уже будучи свободным от офисной работы. Это было его решение. И хотя головокружения еще долго преследовали его, в апреле он начал работать на удаленке. Май колыхался за окном белопенным цветением вишен, а лето для него пришло неожиданно и, казалось, навсегда.
Игорь почему-то очень хорошо запомнил этот августовский день: вязкую жару, наполненную запахом цветущих пионов, жужжащих над прожаренными кусками мяса ос, легкую суету женщин, приносящих из кухни салаты на плоских широких тарелках. Алина освобождала для них место на столе и что-то поддакивала маме. Отец колдовал над мангалом в саду: еще с прямой осанкой, красиво седеющими волосами, белыми на висках и чуть припорошенными снегом над высоким открытым лбом. И мама… Мама – живая, легкая, всегда улыбающаяся, то и дело перекидывалась звонкими словами, то с любимой невесткой, то с отцом, вовлекая его в разговор, то спрашивала о чем-то Егора, о чем-то вовсе несущественном, о чем он любил с удовольствием рассказывать.
И над всей этой суматохой, ничего не значащими, легкими, как крылья бабочки, разговорами, игрой в переглядки, веселым шушуканьем семьи Смилянских витало неуловимое приятное чувство единения, привязанности и дружелюбия.
Затем в саду у родителей появится Игорь, ведущий за руку немного стеснительную высокую сероглазую блондинку. «Это моя девушка!» – коротко представит он Сандру. И все еще больше засуетятся, отодвигая стулья, подсовывая ей разного рода закуски, пахнущее костром, красиво обжаренное мясо, нахваливая дымящиеся на столе блюда. И вот уже полилась над верандой веселая болтовня, защебетали высокие голоса женщин, загудели баритоны и басы мужчин, запыхтел старый, видавший виды самовар, зазвенели струны расстроенной шестиструнной гитары.
– Хорошая у тебя семья, Игорь, веселая, дружная, – скажет потом ему Сандра. – Мама – такая замечательная женщина. Улыбчивая.
Когда солнце стало опускаться к озеру, закрашивая даль розоватой дымкой, прячась сначала в долговязых соснах, а потом и в зарослях черничника, изредка пробиваясь сквозь густые ветви, за семейным столом зажурчали истории, загудели воспоминания, и полились, как ручей, неспешные беседы.
Да, действительно, много дней прошло после того застолья… Там в этом обрывке августа, они все были на год моложе – мама была живая, отец оставался сильным и счастливым, Егор и Алина ожидали малыша, а Игорь нашел свою девушку.
Сандра, разомлев от гостеприимства, добродушия и участия, совсем успокоилась, рассказывала случаи из своей врачебной практики и напоследок, когда все засобирались на электричку, упомянула об эксперименте, который уже месяц проходил в области.
– Ученые, – рассказывала она, – разработали программу, которая может на определенное время вернуть людям умерших близких с помощью нейронного кодирования.
– Это как же? – удивленно подняла брови мама.
– Если вы соглашаетесь на участие в эксперименте, проходите подготовку, ваш мозг настраивается на тот объект, который вы хотите видеть рядом с собой, и, принимая медикаменты, у вас возникает устойчивая галлюцинация, вы можете не только узнавать его, но слышать и ощущать, как объект реального мира. Ученые полагают, что впоследствии они смогут лечить тяжелую депрессию, если причиной ее является смерть близких, а может, и еще ряд заболеваний.
– Как, говоришь, эксперимент называется? – спросил тогда отец.
– Программа замещения. Считается, что пациент за время этой «замены» свыкается с мыслью, что его близкого уже нет среди живых, и может более адекватно воспринимать потерю.
– Даже не знаю, что сказ-а-ать? – протянула мама. – Представить не могу, но пытаюсь понять людей, которые на это идут.
Она мельком оглянулась на папу, как бы оценивая свое самое дорогое, и, по-видимому, сразу отогнала плохие мысли.
Солнце совсем закатилось. Из темноты выступали рыжие стволы сосен. Два фонаря по краям участка рассеивали свой свет на выложенную камнями дорожку, на пышное цветение флоксов и кустарники малины.
Заскрипели, открываясь ворота, и толпа стала таять, исчезая за ними. Жаркий августовский день растворился в темноте ночи.
Но Игорь вновь и вновь мысленно возвращался туда, где все еще были счастливы.
* * *
Споткнувшись о высокий бордюр, он поднял глаза и сразу заметил человека, который придерживал шляпу, боясь, что порывы ветра сорвут ее с головы. Где-то он уже видел эти глаза. Он не мог понять, что в них притягивало взгляд, где он их уже видел? Пройдя еще несколько шагов, он остановился, как пригвожденный. Его пронзила одна мысль. Егор вспомнил, где встречал этот взгляд и почему он его так волнует. Несколько дней назад он заметил отца недалеко от их дома, проходящего мимо детской площадки, и быстро перешел на его сторону в надежде поговорить с ним, но разглядел эти пустые глаза и остановился. Взгляд их был направлен внутрь себя, они ничего не излучали, не отражали дневной свет, ничему не радовались, никуда не стремились. Они общались не с внешним миром, в котором находились, а заглядывали внутрь, как будто боялись расплескать что-то очень ценное, что принадлежит только им. Отец не заметил сына, даже глядя прямо на него. Он несся, часто перебирая ногами, по направлению к дому. Егор понял, он спешит к ней, к любимой «жене», которая ждет его в их квартире. Ведь реципиент может видеть свой галлюционный объект только в домашней обстановке и теряет его на открытых пространствах и вне привычных условий.
Еще он понимал, что теперь жизнь для отца существует только в четырех стенах, только с его Машенькой, и что его не интересует больше погода на улице, местные и мировые новости, знакомые и друзья с их посиделками. Ведь это отнимает у него время, которое он мог проводить со своей любимой. Отец боялся, что сроки подписанного им договора закончатся. Он должен был успеть не только насмотреться на нее, надышаться запахом ее кожи, наслушаться бархатистых ноток ее голоса, но и отдать то, что не успел при ее жизни, сказать, что не смог выговорить, когда она сидела напротив или стояла у окна, прижавшись к тяжелым шторам, и всматривалась в темноту, не появятся ли вдруг из-за угла ее мальчики.
* * *
Игорь спешил домой, летя над тротуаром, на ходу плавно огибая рекламные вывески, встречных прохожих и велосипедистов, летящих навстречу ветру. В эти дни ничего не было для него приятней, чем подогревать ужин усталой после работы Сандре, кутать ее в теплый ворсистый плед, пить вместе чай и слушать ее утомленный низкий голос. Сумерки медленно проникали в их комнату, освещенную размытым тусклым светом, придавая всем предметам мягкие уютные очертания.
Сандра могла говорить о своей работе бесконечно. Как врач-травматолог, она сталкивалась с человеческими страданиями ежедневно: сегодня, например, прибыл пациент, который вдруг решил облокотиться на работающую бензопилу. А вчера вереница из машин скорой помощи привезла пострадавших в аварии с лобовым столкновением. Работая в стационаре, она привыкла, что сюда привозят людей не с порезами пальцев, а с серьезными ранами и увечьями, иногда до двадцати человек в сутки.
Сандра занималась врачебной практикой еще с четырех лет: всем своим Барби и Кенам она лечила отвалившиеся пластмассовые руки и ноги, последствия колдовства злого волшебника, с легкостью вставляла вывихнутые суставы, накладывала шины, пришивала конечности и лечила ушибы, которые постоянно случались у ее несчастливых игрушек. У родителей Сандры никогда не стоял вопрос, куда их чадо пойдет учиться. В школьном возрасте она приносила домой облезлых больных котов, хромых собак, птиц с перебитыми крыльями, в эту компанию попала и морская свинка с отгрызенным ухом, и безглазый кролик. В медицинском она выбрала травматологию и после занятий подрабатывала санитаркой в больнице.