Валентин Пронин
Через Западный океан
Плавание
Ренцо стал замечать, что Чекко неохотно остается с ним наедине. А когда это случается, то держится по возможности за несколько шагов в стороне. Наконец Ренцо не выдержал.
– Ты на меня обижен? – спросил он старого приятеля. – Может быть, ты вспомнил, как я ударил тебя на площади, в Генуе?
– Не говори глупости. Я уж давно об этом забыл, тем более мы с тобой вместе учились у синьора Пьетро и вместе находились в услужении у мессера Кристофоро… Я всегда любил тебя по-братски. Рад был, что мы оба приняли участие в плавании под началом адмирала…
– Так что же произошло? Почему ты не желаешь со мной говорить? Даже больше предпочитаешь общаться с испанцами.
– Пойми меня, Ренцо. Я совсем не хочу тебя обидеть. Просто, мне кажется, я заболел. Чем? Я не знаю. Однако… помнишь того нищего с картой? Он ведь прокаженный.
– И ты думаешь, он тебя заразил? Но я ведь тоже держал в руках карту нищего. По приказанию мессера Коломбо, я срисовал для него копию с той карты. Я тоже, как и ты, могу заболеть. Мессер Кристофоро нарочно приказал мне тогда сделать копию, а карту сжечь. Затем посоветовал вымыть руки горячей водой и еще протереть их уксусом. Я так и сделал.
– Мессер Коломбо решил оградить себя от заразы. А риск заболевания переложил на тебя. Ну и на меня тоже… когда я расплачивался с нищим, брал у него карту да еще получил плевок в лицо от больного.
Ренцо был поражен. Значит, их благородный господин принес в жертву своим великим замыслам ничтожных по своему положению, прислуживавших ему юношей. Он не пожалел их. Ради исполнения своего предназначения, которое адмирал считает промыслом Божьим, он обрек на гибель его и Чекко, двух дурачков из простонародья. Ренцо невольно задрожал от негодования. На глазах его выступили слезы. Но что поделаешь? Не предстанешь ведь перед мессером Коломбо с тяжким обвинением, не назовешь его жестоким лицемером, обрекшим на гибель его и Чекко.
– У меня по всему телу выступили какие-то подозрительные пятна, – уныло произнес Чекко. – А у тебя нет ничего такого?
– Да вроде бы пока… нет.
– Тебе повезло, малыш. Ты, может быть, останешься цел. Прошу тебя об одном… Не проговорись обо всем этом кому-нибудь из испанцев. А то мы с тобой окажемся за бортом. И, конечно, не вздумай упрекать из-за карты прокаженного нашего великого адмирала. Он вряд ли хотел нам зла. Однако поставить под угрозу плавание через Западный океан ему, конечно, даже не пришло в голову. Пусть всё будет таким, каким предназначено судьбой. И все-таки не подходи ко мне близко, братец. Наберись терпения. Увидим, что будет со мной, с тобой, с адмиралом и со всеми нами.
Тем временем путешествие происходило довольно спокойно, без каких-либо страшных происшествий. Ничто не оправдывало постоянных опасений спутников адмирала Кристобаля Колона.
Бурь не было, ветры дули умеренные. Воздух над океаном поражал кристальной чистотой и прозрачностью. Небо отблескивало в лучах солнца безоблачной синевой. И если днем не замечали ни облачка, то вечерами и ранним утром легкие облачка показывались на горизонте и окрашивались в пурпурный цвет.
Ночью наступала полная тишина в воздушном и водном океанах, как бы для того, чтобы люди на каравеллах ощутили полный покой. Такая противоположность ужасам, которые предрекали мореплавателям в Испании противники невиданного до той поры путешествия, должна была успокоить команды всех трех судов. Но их смущало то обстоятельство, что они все больше отдалялись от родной страны в направлении, до них никем не освоенном. Страх невозвратимости к оставленным берегам, где жили их близкие и родные, все больше овладевал матросами, возбуждая в них чувство болезненного волнения по любому поводу. Если дул ветер, они боялись быть унесенными слишком далеко; если же начинался штиль и океан превращался в неподвижную сверкающую поверхность, то они опасались безветренной неизменности, полной невозможности наполнить паруса движением воздуха и возвратиться назад.
Впрочем, однажды произошло такое происшествие на глазах всех трех экипажей, что они чувствовали себя устрашенными еще долгое время.
Как-то посреди дня внимательный и зоркий моряк Гутьерос пригляделся к чему-то непонятному шагах в пятидесяти от «Санта-Марии». Там недалеко от поверхности воды нечто неведомое судорожно двигалось, шипело и булькало, поднимая внезапно волну и пену. На зов Гутьероса к борту корабля сбежалась вся команда. Вышел из своей каюты адмирал с помощником де Араной и слугой Ренцо. Крикнули и на другие суда. На них тоже зашевелились, начали приглядываться к происходившему неподалеку от них.
Наконец стали различать большого кита (видимо, зубастого, хищного, наподобие кашалота) и гигантского спрута (может быть, осьминога или кальмара). Кит вцепился в туловище осьминога мощными челюстями, а чудовищный осьминог, обхватив огромными щупальцами его голову и присосавшись к ней, старался задушить врага либо всадить в него свой черный, крючковатый клюв. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Сцепившиеся гиганты океанских глубин то погружались одной омерзительно шевелящейся грудой, то вновь всплывали, продолжая сражение.
Вдруг кит собрал, наверно, оставшиеся силы и после очередного погружения высоко взметнулся из воды вместе с тушей извивающего щупальца осьминога. А затем они, так и не расцепившись, опять рухнули, подняв целый взрыв брызг, плеска и окровавленной пены, как будто в это место одновременно выстрелили десять бомбард.
Люди на каравеллах оцепенели от жуткого зрелища. Такое вряд ли видели даже самые опытные из них.
– Откуда здесь взялся кашалот? Они живут в холодных водах, – бормотал, недоуменно подняв брови, Гутьерос. – Мне случалось видеть зубастых китов, когда я плавал в молодости на одном английском судне севернее Шотландии.
– Страшилища-то… – говорили матросы, переглядываясь. – Прямо адские видения… Занесло нас на край света из-за причуд адмирала и королевы Исабель…
Но на этом зрелище не окончилось. Только что скрылись сражающиеся чудовища, как над поверхностью океана возникли треугольные спинные плавники двух огромных белых акул. Они явились издалека и неслись с поразительной скоростью, как фантастические подводные суда, узкие и стремительные, и мчались точно к тому месту, где происходила смертельная битва океанских гигантов.
– Эти акулы чуют кровь за несколько миль, – пояснил менее опытным матросам старый морской бродяга Гутьерос. – Пожалуй, они нагонят в глубине океана уставшего кита да израненного головоногого… и разорвут их в клочья своими ненасытными пастями.
– Domine, Domine… – запел «Te Deum» («Тебе Бога хвалим…») судовой патер отец Паоло. Некоторые матросы подхватили священный католический гимн. Стоя на своем высоком месте, пел с ними и адмирал Кристобаль Колон, и помощник его, родственник покойной его жены де Арана, и юноша Ренцо, прислуживающий адмиралу земляк из Геновы Великолепной.
Время от времени замечались признаки, свидетельствующие, что в направлении, куда стремилась флотилия, действительно есть земля. Это несколько поддерживало экипажи всех трех каравелл, хотя всяческие разочарования делало этих малодушных людей еще более разочарованными и раздраженными.
Уже через восемь дней после того, как суда флотилии адмирала Колона покинули Канарские острова, все увидели птиц, которые, по свидетельству знающих моряков, не встречаются слишком далеко от берега. В этой встрече узнали признак близости земли, что ободрило всех.
Однако на другой день, к вечеру, когда стало уже темнеть, высоко в небе засиял голубоватым светом большой шар. Он летел сначала очень высоко, потом стал снижаться, отбрасывая отдаленный неестественный свет на побледневшие лица матросов. Большинство из них не знало, что этот электрический шар (в просторечии называемый «метеор») бывает замечен во многих местах Земли – над морем или над горной местностью. Такое падение огненного шара опять привело многих в ужас. Несмотря на объяснения более опытных людей, некоторые опять стали требовать возвращения домой.
Еще через несколько дней по поверхности океана поплыла масса зеленой травы, причем настолько свежей, что она казалась только недавно сорванной. Экипаж трех каравелл обрадовался, видя в указанных обстоятельствах несомненное доказательство близости земли.
Но когда это явление стало повторяться и в последующие дни, спутники адмирала снова заговорили: «Ну вот, травы сколько хочешь, ее все больше изо дня на день, а земля, которую мы ищем, не появляется. Значит, это все дьявольские ухищрения: чтобы заманить нас как можно дальше и погубить».
Эти признаки близости земли уже никого не радовали, а, наоборот, вызывали у людей мрачное настроение. Снова появились птицы, считающиеся прибрежными.
Все внимательно вглядывались в даль, в надежде увидеть землю и получить денежную премию в тридцать дублонов, назначенную королевой Изабеллой тому, кто первый увидит землю. Однажды общая уверенность в близости земли стала так велика, что моряки ждали ее с минуты на минуту.
На следующее утро после трехнедельного плавания на горизонте показалась земля. Матросы загалдели, закричали и стали спорить, почти схватываясь врукопашную, кто именно первый увидел землю. Впрочем, с восходом солнца эта долгожданная земля исчезла, так как оказалась просто длинным темно-золотистым, бесследно растворившимся облаком.
Травы в воде, вокруг каравелл, становилось все больше. Уже плавали, слившись в сплошной ковер, целые луга зеленой травы самых различных видов. Но земли, даже крошечного необитаемого островка, так и не появлялось.
Недовольство в командах «Санта-Марии», «Ниньи» и «Пинты» росло и только уважение к адмиралу Колону и приказу королевы Изабеллы удерживало их от бунта. Тем не менее своих чувств испанцы не скрывали. «Довольно с нас и того, что мы зашли так далеко на запад. Сюда не добирался еще ни один мореплаватель. В случае, если мы не найдем ни Индию, ни островов с золотыми крышами на домах, ничего, кроме этих проклятых водорослей, мы не сможем расчитывать хоть на какую-нибудь помощь со стороны. Мы все обречены смерти».
Матросы открыто роптали, рассуждая о том, что флотилия дошла до конца света, на границу, разделявшую океан от небесных пространств. Дальше, очевидно, плыть некуда, да еще на несколько дней опять установилось полное безветрие. Волны сгладились. Солнце палило нещадно. Корабли остановились посреди зеленых масс водорослей. Что же теперь делать? Наверное, уже нет возможности повернуть назад, к берегам Европы или хотя бы Африки.
Какой-то матрос крикнул адмиралу, вышедшему в эту минуту из своей каюты:
– Мессер Кристобаль Колон, долго нам вязнуть в зеленой каше? Что вы думаете делать? Или вы уже пообещали наши души дьяволу?
Адмирал нахмурился и, не ответив ни слова, скрылся в каюте. Он и правда не знал, какие действия нужно произвести для продолжения плавания, однако свято верил в конечный его успех. И эта неукротимая фанатичная вера словно побудила высшие силы вступиться за опутанные водорослями, неподвижные корабли.
В то время когда недовольство матросов было уже близко к взрыву, поднялся сильный ветер. Он словно раздвинул поля зеленой травы и вынес каравеллы на чистую воду. Корабли с наполненными ветром парусами устремились к всё такому же далекому, недоступному горизонту.
Через два дня снова раздался вопль вахтенного матроса: «Земля!» – и опять это оказалось облако, рассеявшееся постепенно в солнечных лучах.
Мрачное отчаяние охватило людей. Озлобление матросов доходило до крайней степени. Авторитет адмирала пал. Даже напоминание о короле Фердинанде и королеве Изабелле, на которых он ссылался, желая успокоить команды каравелл, не помогало, так как они не имели теперь никакого значения в глазах отчаявшихся матросов.
Постепенно к ним присоединились и офицеры. Разумеется, моряки привыкли плавать по Средиземноморью, между Северной Африкой и Южной Европой, заходя через Мраморное море в Понт Евксинос к берегам Крыма. Выходили через Гибралтарский пролив (Геркулесовы столпы) в океан и плавали вдоль Франции, достигали Англии, ее крайних северных островов. Свободно чувствовали себя в Балтийском море, вдоль границ Дании, Германии, Швеции, Польши, прибалтийских Остдойче – орденских земель и, выйдя снова в Северное море, огибали Скандинавию, утесистые мысы и фьорды Норвегии. Наконец к югу от освоенных португальцами Канарских, Азорских и прочих островов у западного побережья Африки, с трудом и страхом, но все-таки постепенно двигались на юг, имея по левую руку загадочный тропический материк с черным населением и бесчисленным многообразием животного мира. Уже близилось время, когда португальцы спустятся к самому югу Африки, обогнут крайнюю точку этой земли, поплывут вдоль нее к северу и будут среди опасностей, нападением черных дикарей и жестоких арабских шейхов искать пути в Индию.
А здесь! Совершенно безграничный ужас – без берегов континентов, даже без островов, населенных или необитаемых… Полная неизвестность, окончание всякого понятного людям мира.
Только океан, в кровавых тучах заходящее солнце, и опять такое же утро: без надежды на спасение, без каких-либо изменений в направлении судов, только железная воля этого непостижимого генуэзца…
Заговор против адмирала зрел. В него вошли не только невежественные матросы, но имеющие образование и чувство чести и долга офицеры, рассуждавшие о том, что Кристобаль Колон, будучи чужеземцем, рискует их жизнью, а также средствами, потраченными королевой.
– Этот человек все свои капризы в поисках невиданного пути в Индию и Ципанго, – говорил один из офицеров на «Нинье», по имени Нуньес Кабале, – осуществляет только для того, чтобы из нищего превратиться в богача, а из ничтожества – в важного господина.
– И потому, потворствуя авантюристу, – поддержал Нуньеса другой офицер, – должны погибнуть сто двадцать человек – благородных кастильцев и добрых христиан.
– Между тем мы прошли на запад от Канарских островов пятьсот восемьдесят льё (больше двух тысяч километров), – сообщил, стоя среди матросов, другой образованный офицер.
Матросы пришли в ужас. Некоторые побледнели, хватая себя за голову, пораженные невероятным расстоянием, равного которому не проплывало еще ни одно судно на свете.
Казалось, они сейчас бросятся в каюту адмирала, чтобы уничтожить столь безжалостного к ним, не слушающего никаких посторонних доводов человека. Глаза испанцев горели: да-да, его следует заковать в цепи и тотчас поворачивать назад. Никто не поставит им в вину такого поступка с безумным человеком, раз это требуется для общего спасения.
Поздним вечером к адмиралу, стоявшему в одиночестве, тихо приблизился Чекко. Не сокращая это приближение ближе чем на три-четыре шага, юноша прошептал по-генуэзски:
– Мессер Коломбо, посмотрите карту, которую скопировал Ренцо с карты нищего из Палоса. Там пунктиром обозначены самые близкие к краю карты острова. Против вас хотят объединиться не одни матросы, но также офицеры. С ними братья Пинсоны. Они хотят вас арестовать.
– Спасибо, Чекко, я это учту, – ответил адмирал и быстро направился в свою каюту.
Войдя в каюту, адмирал увидел Ренцо.
– Покажи мне карту прокаженного нищего. Ты ее скопировал для меня.
– Я уже полчаса ищу ее среди ваших бумаг, но не могу найти.
– Куда же она делась?
– Не знаю, мессер, она исчезла. Вернее, ее подменили. Вместо моей четкой и аккуратной копии, появилось вот это…
Ренцо показал адмиралу карту, совершенно не соответствующую той, которую он срисовал для него. Здесь были намазаны довольно коряво нелепые рожи с раздутыми щеками и изображения ветров, дующих в разных направлениях и совершенно неверных. К тому же карту чем-то испачкали, а все надписи были неразборчивы.
Адмирал схватил Ренцо за руку и сжал ее с такой силой, что юноша застонал.
– Я знаю, против меня составили заговор. Не примкнул ли ты к заговорщикам, мальчик? – тяжело дыша от гнева, спросил адмирал.
– Вы сломаете мне руку, мессер, – взмолился Ренцо, – мне очень больно. И как вы могли подумать обо мне такое? Я всегда был вашим преданным почитателем и верным слугой. – Ренцо заплакал не столько от боли, сколько от обиды.
– Прости меня, дитя, – сказал адмирал. – Я не хотел причинить тебе зла. Я верю тебе. Видно, такова воля Господа, что все направления ветров и течений искажены. Наверно, Бог карает меня за гордыню.
– Мне думается, карту подменил Крот Гонсалес, – предположил Ренцо. – Я заметил, как он не раз вертелся подле вашей каюты.
– Что за Крот?
– Матросы прозвали этого наваррца так за маленькие подслеповатые глаза и острый нос. Надо бы потрясти Гонсалеса. Может, он сознается в своем преступлении?
– Никого не надо допрашивать. Всё в воле Господней, – задумчиво произнес мессер Коломбо. – Может ведь быть такое, что все течения и ветры на карте искажены или стерты по высшему велению. Ступай, мальчик, прости меня еще раз. Я вспомнил о своем сыне Диего. Мне жаль было бы, если кто-то в гневе причинит ему боль. Иди, Ренцо.
Итак, мессер адмирал Колон остался один против всех. Однако то невольное уважение, которое он внушал своим величественным видом, твердым взглядом и спокойным голосом, не позволило начать насильственные действия против него. Все-таки Алонсо Пинсон заявил адмиралу, что отправит свою каравеллу «Пинту» вместо запада на юг, что он (Пинсон) якобы уверен будто именно в этом направлении скорее встретится земля. На самом деле он хотел, пройдя для видимости некоторое расстояние к югу, повернуть назад и возвратиться в Европу.
Адмирал спокойно выслушал Пинсона и отказал ему в этом его намерении. Более того, он потребовал, чтобы капитаны двух судов каждую ночь переходили на борт адмиральского судна «Санта-Марии».
Тогда, возглавленные братьями Пинсонами, офицеры и матросы все-таки решились на открытый бунт. Все три каравеллы сцепились абордажными крючьями и почти поголовно оказались на «Санта-Марии». Офицеры были вооружены мечами, а матросы прихватили топоры и аркебузы, словно готовились к бою.
Уже совершенно не сдерживая себя, матросы кричали, размахивая оружием:
– Поворачивай назад! Мы не желаем погибать ради твоих прихотей! Нас послали в дальние страны за золотом, а не за смертью! Проклятый генуэзец!
Чекко спешно зарядил аркебузу и встал около двери адмиральской каюты. Он собирался выстрелить в первого, кто замахнется на мессера Коломбо. Он понимал, что его убьют, но в душе согласился с этим. Ренцо тоже приготовил наточенный толедский клинок адмирала. Он решил последовать за своим другом Чекко. А родственник покойной жены адмирала де Арана спустился от каюты на палубу и встал рядом с бунтовщиками.
Адмирал вышел одетый в праздничные одежды, но без оружия.
– Вас послали в нелегкий путь Их Величества, властелины Кастилии и Арагона, король Фердинанд и королева Изабелла. Я лично никого из вас не упрашивал отправиться со мной в плавание, которое состоялось с согласия и по приказу Их Величеств. Мы преодолели столько невзгод и проплыли огромное расстояние. Осталось уже немного, чтобы осуществить указание короля и королевы. Я поклялся перед распятием, что исполню свой долг до конца, чего бы мне это ни стоило. Я надеюсь увидеть в вас не малодушных бунтовщиков, а преданных подданных Их Величеств и исполняющих волю Божью правоверных христиан.
После чего адмирал Кристобаль Колон твердо заявил, что не изменит направление кораблей, и потребовал безусловного подчинения. Продолжительное напряжение обессилило бунтовщиков. Они опустили головы и уступили несгибаемой воле адмирала.
Но… что же делать? Убить генуэзца и возвратиться в Испанию? Там их ждет кара за нарушение приказа монархов: может быть, даже казнь. Стать предателями и поступить на службу к королю Португалии Жоао Второму? Но он послал свои каравеллы, чтобы догнать их у Канарских островов и, следовательно, отправить в том же направлении только под португальским флагом. Тогда – превратиться в пиратов, грабить торговые суда? На это большинство матросов и все офицеры решиться не могли.
Моряки разошлись по своим местам, плавание продолжилось в прежнем направлении.
К счастью, свидетельства о близости земли стали настолько очевидны, что снова пробудили среди команд всех каравелл надежду на успех.
Проплывали мимо деревья с зелеными листьями. Выловили толстую палку, на которой были явно рукой человека вырезаны замысловатые узоры и головы людей с большими носами, со странными головными уборами.
Ночью сам адмирал со своего высокого командного места на «Санта-Марии» увидел светящуюся дрожащую точку. Без сомнения, это был огонь, зажженный человеком. Огонь горел около часа, потом погас.
На рассвете, в два часа утра, все люди находились на палубах трех судов. Адмирал был среди матросов. Он улыбался, клал руку им на плечо и говорил: «Ну вот сейчас, совсем скоро, вы увидите землю…» – «Ах, ваша милость, только бы не обмануться…» – вздыхали матросы. Они боялись пристально смотреть вдаль. «Да уж, если и сегодня не увидим землю, то…» – начал де Арана.
– Земля! – закричал отчаянно матрос с «Пинты», сидевший в смотровой корзине на мачте. И тотчас раздался выстрел из пушки. Матросы и офицеры всех трех каравелл упали на колени. Адмирал Кристобаль Колон, обессиленный напряженным ожиданием счастливого часа, продолжал стоять, выпрямившись и высоко вскинув голову, он был бледен. К нему бросился Ренцо.
– Мессер Коломбо, – говорил он своему господину на родном языке, – вот и доплыли… Слава Богу, мессер Кристофоро, счастье-то какое… Эх, жаль, Чекко болен.
– Индия, – говорил адмирал своему помощнику де Аране. – Это один из островов у побережья Индии… Скоро мы увидим индейцев…
