Протоиерей Валентин Свенцицкий
Поэт голгофского христианства (Николай Клюев)
Таким же безумием представляются современному человеку «песни» о грядущем Царствии Божием.
Обыкновенный, живущий «настоящим» человек может представлять себе будущее в знакомых ему формах, усложняя и видоизменяя их. Он может вообразить себе новые машины, летательные аппараты, новый флот, армию, общественный строй.
Представить себе новую материю и совершенно иную жизнь он не может.
Но это безумие как непреложная истина даётся в религиозном опыте, это будущее утверждается религиозным сознанием и раскрывается религиозной поэзией.
Я уже сказал, что понимание искупления как творческого усилия всей земли ведёт к новому учению об общей ответственности, к новому пониманию Голгофы.
Оно же даёт и новое понимание будущего как Царствия Божия на земле, как новой жизни – в новой плоти, неподчинённой законам тления и смерти.
Изменение материальных форм не есть только процесс механический, внешний, – это есть процесс внутренний, результат нравственных усилий, изменяющих самую сущность материальной основы, приближающий время качественного изменения материи. Вся тварь должна услышать Евангелие (благую весть). Вся тварь должна стать свободной, т. е. вся материя должна получить бессмертие как результат окончательного искупления.
Вот этой-то новой жизнью, в новых формах и живёт Николай Клюев, о ней-то и поёт свои лучезарные песни…
Соберутся племена под смоковничные купы. Горние росы увлажат палящие лучи дня. Среброкрылые врачи братьям перевяжут раны. Воспоёт небесный хор.
«Жизни Царь Дориносимый, для сыновних видим глаз», воссядет вечерять с людьми.
Дух животными крылами
Прикоснётся к мертвецам,
И завеса в пышном храме
Раздерётся пополам[6].
И вот всё стало новым – ибо «старого уже нет».
Стали плотью мы заката зарянее,
Поднебесных облак-туч вольнее.
Разделяют с нами брашна серафимы,
Осеняют нас крылами легче дыма.
Наши лица заряницы краше,
Молоньи лучистей ризы наши.
За спиной шесть крыльев легковейных,
На кудрях венцы из звёзд вечерних[7].
