Валентин Михайлович Серебряков
Иерусалимские тетради
© Валентин Серебряков, текст, 2019
© Андрей Тавров, предисловие, 2019
© Интернациональный Союз писателей, 2019
* * *
Предисловие. Андрей Тавров «Мост»
Иерусалим – город особый. Здесь все немного сумасшедшие, хотя бы в течение того времени, которое требуется путешественнику, чтобы адаптироваться в его силовом поле. Больницы полны приезжими, которые ощутили себя здесь пророками, мессиями или великими ясновидцами. Не помню, как называется такое измененное мышление, кажется, «иерусалимский синдром».
Я тоже был одним из безумных туристов, когда на подъезде к городу почувствовал то самое поле – мощное, нежное и чистое до такой степени, что расплакался прямо тут же, в машине.
Впервые я увидел этот город на макете, созданном Иерусалимским университетом. Альбом с фотографиями этого макета, с дворцом Ирода, Хасмонейскими башнями и крепостью Антония подарил мне о. Александр Мень, и мне казалось, что в руках у меня не книга, а пульсирующее светом сокровище. В этом же приходе, где служил о. Александр через некоторое время я познакомился с Валентином Серебряковым. И вот сегодня передо мной его стихи, которые он собрал в книгу.
Первое, что чувствуешь, ее читая, – это огромную притягательную силу великого города, словно бы он произносит какое-то одно большое слово, способное вобрать все жизни, которые так или иначе имели и будут иметь к нему отношение, и человек пишущий обречен на то, чтобы разгадывать губ и воплотить в слова своих стихов. Задача непомерной масштабности и сложности. Парадоксально, что само это слово – а интуиция это чует – невероятно просто. Оно про жизнь, смерть и вечность. Примерно про то же, про что Библия или Тора.
Серебряков внимательно прислушивается к этому Слову, пытаясь откликнуться на него всем своим существом – сначала издалека, как бы предвкушая близость с загадочным городом, знакомым по библейским страницам, и это первый раздел его книги, а потом и вглядываясь в него напрямую, ища в себе нужные слова и интонации. В лучших стихотворениях цикла Серебряков находит то сочетание слова и ритма, к которому стремится. Ориентируясь на классику (Тредиаковский, Державин, Херасков), он перелагает псалмы, нащупывая выразительные средства древней речи в ее входе в русский словарь.
У рек Вавилонских в словах вспоминали
мы гору святую Сион.
И наши псалтири давно не звучали —
повсюду лишь слышится стон.
Пленения нашего недругам мало,
им хочется песен от нас…
Как петь, если сердце от боли устало,
и горя не выплакан час.
Первая часть, в основном, это переложение псалмов. Но город, в котором оказывается поэт, – несмотря на свою древность – город современный, и он тоже помощь приходит архитектурная символика – гигантский автодорожный мост, не так давно возведенный в Иерусалиме. Ему посвящается вторая часть книги, по сути ода, а по форме – венок сонетов. Мост становится символическим образом, сцепляющим, как всякий мост, два берега времени – прошлое великого города и его настоящее, но при этом уходя своей центральной вертикальной опорой-мачтой в небо, во вневременное.
И мост тебе в награду данный,
великий град, за все дела.
Он для тебя – явленье манны,
он – вызов, вылет, он – стрела.
Стрела, летящая из лука,
а мост – в отдаче тетива.
Разъятые навстречу руки,
как крылья птицы, синева
принять готова эту птицу…
В третьей части Серебряков вполне последовательно ведет разговор о Боге и человеке, опираясь на книгу стихотворений Алена Боске, книгу, сколь остроумную, столь иногда и глубокую. —
«Называйте любые слова, как захочется, как вам несложно,
все они говорят обо Мне, в них незримо присутствую Я.
Потому что унизить Меня, обругать, оскорбить невозможно —
все на свете слова лишь синонимы есть для Меня».
Так звучит финал одного из лучших стихотворений Алена Боске с его взрывным наблюдением из области догадок о нашей и Божественной речи в переложении Валентина Серебрякова.
Хочется отметить, что некоторые недочеты поэтической речи делают здесь прекрасное сальто-мортале и в переводе (переложении) оборачиваются достоинствами. Под пером (или на клавиатуре) Серебрякова отпечатывается немного небрежный и неуклюжий, но в то же время, благодаря своей «неуклюжести», детский и искренний ритм, про который понимаешь, что он здесь – наилучший, наиубедительнейший.
Книжка Серебрякова о географии. Но география эта не школьная – она внутренняя, она – Божественная, она не об экономике, а о гении места, и даже не о гении, а о том его, места, Боге, который живет одновременно в городе и в сердце и способен их совместить в своей духовной стереометрии, в которой внешнее становится внутренним, а внутреннее, глубочайшее, находит себе зримое воплощение.
От автора
Представляемая книга стихов состоит из трех вроде бы не связанных частей (тетрадей), но написанных в основном в Иерусалиме, и потому названа Иерусалимские тетради.
Первая тетрадь складывалась без всякой надежды и даже представления о том, что я когда-нибудь буду в Иерусалиме, но в темах стихов намечался вектор, направленный в сторону этого вечного города. И последние стихи в этой тетради были написаны в дороге и по прибытии сюда.
Вторая тетрадь посвящена Иерусалимскому струнному мосту и написана в августе 2016 г. Мост появился не так давно и был неоднозначно воспринят жителями. Меня он покорил, и я посвятил ему венок сонетов. Хотя сонеты не всегда строги по форме, но это первые стихи об этом мосте, и они помогают жителям принять и привыкнуть к этому сооружению.
Последняя третья тетрадь написана за последний год непосредственно здесь, в Иерусалиме, по мотивам книги французского поэта Алена Боске «Le Tourment du Dieu» (два стиха из этой серии, написанных раньше, еще в 2007 г., я включил в первую тетрадь, они присутствуют там, как знак, что я вернусь к темам этих стихов и не где-нибудь, а в Иерусалиме). Я назвал ее «Дорога вместе» – вместе с городом и вместе с Богом.
И хотя в этой тетради нет ни одного стихотворения, посвященного этому городу или как-то связанного с ним, но ее основная тема – взаимоотношения между Творцом и человеком, как Его творением, настолько естественна для воздуха этого города, который, как выразилась Дина Рубина, не город, а место, где человек неумолимо встречается со следами и знаками проявления Всевышнего. Слава этому животворящему месту, в котором сплавляется древность и современность и, хочется верить, возрастает будущее.
Тетрадь первая. На подступах
Письмо другу
Мой друг, прими не очень ровный слог.
Он благодарностью к тебе сегодня вызван,
Мне, путь открывшему средь земных дорог
простою максимой, что существует Бог,
которому я лишь служить и призван.
По прошлому уже я справил тризну
тюремною баландой. Совотчизна
не поскупилась за мои труды —
грехов моих бессчетные пуды
едва ли отмолить мне в этой жизни.
Но благодать Господня без границ:
жена и дочь, и ты со всей семьею,
сумели меня вымолить из блиц-
ареста. Крик весенних птиц
был мне наградой. Я еще не смею
счастливым быть, еще склоняю шею…
Нет, припадаю к Господу, молюсь
и никаких подонков не боюсь —
один лишь страх Господний разумею.
1989 г.
За журавлем
Мы и заносчивы, и хватки,
но ценим жизнь ближайшим днем.
И за сегодняшним рублем
не видим завтрашней десятки.
Стяжательство не суть зачина,
рубли, десятки – лишь пример
наглядный наших полумер,
которым лень души – причина.
Но из житейского колодца
иной чудак все в небо рвется,
молитвенным согрет огнем.
И к небу руки простирая,
из рук синицу упуская,
он тянется за журавлем.
Июль 1989 г.
Я Библию читаю в 50
«Я Тору изучаю в пятьдесят!»
Ш. Розенберг
Я Библию читаю в пятьдесят.
Жалею, что не соизволил ранее,
а прозябал на долгих партсобраниях,
генсеков наблюдая скучный ряд,
хотя и был сомненьями объят…
Мир зазеркалья изнутри привычен,
закономерен, дьявольски «логичен»:
идешь вперед, а пятишься назад,
глотаешь воздух, а вдыхаешь смрад.
Благоуханья нет – одно гниенье,
под видом созиданья – разрушенье…
И человек всегда в нем виноват…
Но я из безысходности изъят
был промыслом простым и гениальным…
Израненный осколком зазеркальным
я Библию читаю в пятьдесят!
октябрь 1991 г.
Псалом 120 (121)
К вершинам гор
стремлю свой взор,
жду помощи, как хлеба —
и дух, и плоть
спасет Господь,
Творец земли и неба.
Назло врагам
не даст ногам
твоим в коленях дрожи.
Не ест, не спит,
тебя хранит —
Ему ты всех дороже.
И в знойный день
Господня сень
тебя от солнца прячет.
И лунный зрак
в полночный мрак
не призраком маячит.
Народ святой,
Господь с тобой,
но ты не будь беспечен,
и по утрам
спеши в свой храм
и с Богом жажди встречи.
Псалом 129 (130)
Из глубины паденья своевольного
к тебе, Господь, в молитве я кричу:
– Услышь меня, услышь меня крамольного,
прости меня, Господь, спастись хочу!
И Ты прощаешь наши беззакония,
иначе кто бы в этом мире жил?
Сложу перед Тобой свои ладони я,
чтоб Ты меня, Господь, благословил.
Надеяться душа моя не ленится,
на Слово уповать не устает.
Ждет стража утра – наконец-то сменится,
душа моя Тебя сильнее ждет.
Израиль, в годы бедствий, в час усталости
на Господа лишь только уповай.
Исполнен Он и милости, и жалости,
и самым верным обещает рай.
Псалом 136 (137)
У рек Вавилонских в словах вспоминали
мы гору святую Сион.
И наши псалтири давно не звучали —
повсюду лишь слышится стон.
Пленения нашего недругам мало,
им хочется песен от нас…
Как петь, если сердце от боли устало,
и горя не выплакан час.
Не петь нам вдали от родных и великих
Иерусалимских ворот.
Пусть лучше язык мой к гортани прилипнет,
если забвенье найдет.
Воздай же, Господь, разрушителям храма
за наши бездомные сны.
Ты, дочь Вавилона, изведаешь срама —
о камни убьются сыны.
Псалом 137 (138)
Славу всем сердцем Тебе воздаю
вместе с Твоими святыми.
Песнь восхищенья Тебе я пою.
Слышишь слова мои, их отолью
буквами я золотыми.
И перед храмом Твоим преклоню
голову с явным почтеньем.
Славлю великую милость Твою,
истинность слов Твоих я признаю,
не искушаясь сомненьем.
В день, когда снова к Тебе я воззвал,
голос мой, слабый как прежде,
ты среди тысяч других опознал,
понял меня, все слова разобрал,
бодрость вселил и надежду.
Ты выше слов, сколько не говори.
Слава Господня безмерна.
Славят Тебя от зари до зари,
Господа сил, все земные цари
и воспевают примерно.
Наших напастей отвергнув резон,
к жизни Господь призывает,
бодрость вселяет – к чему Ему сон, —
видит смиренного каждого Он,
каждого гордого знает.
Ярость врагов Ты остудишь, Господь.
