Гроза любил море. Особенно нравилось ему в утренний или предвечерний час в тихую погоду, сидя на берегу, слушать его живой шёпот в нескольких шагах. Свежее дыханье Стрибога приносит запахи рыбы, морских водорослей и ещё много чего, каким-то образом созвучного человеческой душе. Мерные, как само время, волны задумчиво шуршат перекатываемой ими галькой. Вот уже, кажется, не море шуршит галькой, а сама вечность пересчитывает время. Мысли становятся лёгкими и начинают скользить по волнам, подобно резвой игре дельфинов, – удивительных существ, которые, погружаясь и выныривая в согласии друг с дружкой, уносятся всё дальше от берега.
Море – одна из немногих радостей, что остались в его жизни. Да ещё друзья-товарищи, с которыми он, Гроза, несёт службу по охране морских лодий князя Олега Вещего. Вон они, все в целости и сохранности, дремлют в тихом заливе. Два лета уже так стоят, не поднимая ветрил и не оглашаясь воинским кличем. Сколько ещё ждать, – и лодьям, и ему, Грозе? Может, о них забыли и не позовут уже никогда? Олег Вещий не успел использовать флот, а вдруг князю Игорю он и не нужен? «Похоже, Гроза, ты уже навсегда причалил к своей пристани. Кто тебя позовёт, и куда, шестой десяток уже, седой весь. Хорошо, хоть на родном берегу опять оказался. Только от этого не исчезла пустота из души».
Звук волн завораживает и убаюкивает. Взглянув в сторону пристани, где горели костры, на которых готовилась еда, и дозорные переговаривались с лодейщиками, Гроза, зевнув, прилёг на тёплую сухую траву, привычно подложив правую руку под голову.
– Сотник, вставай, – спустя время тронул кто-то его за плечо, – тут народ из Киева пожаловал…
– Какой ещё народ, зачем пожаловал? – садясь на своём жёстком ложе и растирая сонный лик, хрипловатым спросонья голосом спросил Гроза.
– Рекут, что князь Игорь лодьи к походу готовить велел, во как! – проговорил круглолицый десятник Смурной.
Сон вмиг слетел с сотника. «Неужто, свершилось, и князь Игорь решил взять под свою руку не только клочок берега под Корчевом, но и всю Таврику?!»
Перед очами вновь ожила картина, как почти семь лет тому назад он вместе с тайными воинами Олега Вещего прибыл в Киев и встретился с самим князем в изведывательском доме на краю Ратного Стана.
– Спрашивай, – кивнул могучий князь, почувствовав на себе пристальный взгляд Грозы.
– Знать хочу, княже, пойдёшь ли ты дружиной своей в Таврику? Вопрошаю, потому что, считай, уже третью сотню лет мы ждём подмоги, самим с греками, хазарами и прочими ворогами не справиться.
– Его суженую и брата хазары в полон взяли и за море продали, – тихо шепнул Ольгу Молчун.
– Что до сих пор не пришли на помощь братьям тавро-русам, то не наша вина, сама Северная Словения от врагов многих защищаться была вынуждена. От нурман и саксов, франков и тех же хазар, – неторопливо молвил князь. – А чтоб единение наших земель приблизить, хазар да византийцев укоротить, надобно, брат Гроза, трудиться, себя не жалея, во благо дела общего. Готов ли ты, сможешь?
– Готов, княже, я жалость к себе давно забыл. Одного хочу, чтоб Таврика опять русской и вольной стала.
– Что ж, мысли благие, душа чистая. Много горя испившая, да не сломленная. Знать, быть тебе, Гроза, изведывателем и служить делу Руси Великой! – веско заключил Ольг. Потом добавил. – После застолья идите в княжескую оружейную и велите от моего имени подобрать новому изведывателю добрую зброю, чтоб и в руке укладиста была, и в вашей службе тайной удобна.
– Да и пастушью одёжку сменить надобно, только старую не выкидывать, она для «прогулок» по ворожьей земле очень сгодится, – добавил обстоятельный старший изведыватель Мишата.
«Может и в самом деле близка к исполнению мечта тиверцев, и князь Руси Игорь, продолжая дело отца своего Рарога и дядьки Ольга Вещего, освободит от чужеземного гнёта родную Таврику. А коли так, то, перво-наперво, нужно выяснить, какими силами могут встретить русскую дружину хазары и греки. Где там моя пастушья сума да одёжина»?
Седой пастух с синими, ничего не выражающими очами, ловко управляясь с небольшим стадом, перегонял его вдоль берега. Он только изредка покрикивал для порядка то на животных, то на худощавого загорелого помощника с бритой головой, одетого ещё хуже самого пастуха. Стадо направлялось в Коршу, как именовали Корчев хазары, что на их языке означало «торговля».
– Видал, брат Хорь, не так много времени прошло, как Варяжская дружина разогнала хазарские посты да отряды в этой части Таврики, а они опять все по местам своим возвернулись, – мрачно молвил пастух своему бритоголовому помощнику, когда они прошли очередной хазарский пост.
После Царьградского похода Хорь отвёз своего раненого наставника Береста домой. Тот вскоре поправился, а там решил и род свой продолжить, женился. Хорь почуял себя как бы лишним в его доме и подался в Киев к изведывателям, а оттуда уже по велению князя Олега Вещего они отправились в Таврику готовить место для постройки морских лодий. Тех самых, что, как зеницу ока, теперь они с Грозой стерегли два лета, пока, наконец, дождались гостей из Киева.
– Хазары не решились тронуть ни поселения наши, ни корабли, хоть воев тут не более двух сотен осталось, оттого что помнят дружину Олегову, опасаются, что наши могут в любой час вернуться, – отвечал «подпасок».
– Да уж, как подойдёт дружина киевская, я погляжу, сколько страху будет у хазар да греков, как задрожат их торговые души, – сжав зубы, промолвил «пастух».
Прибывшие из Киева лодейные мастера принялись споро проверять да ладить корабли для похода, не говоря, для какого именно; трудились с раннего утра и до позднего вечера, подсмаливали бока, проверяли паруса и оснастку. Первые сомнения поселились в душе Грозы, когда он увидел, что мастера принялись ладить рамы и колёса для лодий. «Зачем в Таврике колёса для лодий? Князь Игорь хочет забрать лодьи в Киев? Или опять Царьградский поход замышляет?»
На расспросы Грозы мастера только хитро усмехались.
Когда небольшие суда подошедшей Киевской дружины заплясали на свежей морской волне перед Корчевом, в самом деле, беспокойство обуяло жителей, а более всего хазарских воинов на их заставах и постах по обеим сторонам Боспора Киммерийского. Но вскоре все успокоились: русы вели себя хоть и шумно, но вполне миролюбиво. Было видно, что они спешили, пересаживаясь с малых судёнышек на пятьсот больших морских лодий, построенных Олегом Вещим для нового похода на Царьград. Однако тогда хватило и устрашения, – греки подписали мирный договор, а лодьи так и остались в Корчеве.
Теперь они послужат в другом море, в Хвалисском! Князь Игорь идёт в поход на берега Асии! А колёса понадобятся для большого переволока судов из Дона синего в Ра-реку великую.
Узнав об этом, сотник Гроза сник, в душе потух огонёк надежды на скорое вызволение родной Таврики от ненавистных хазар и византийцев. Стержень надежды ослаб и изогнулся, подобно стеблю в знойной пустыне, лишённому живительной влаги.
Сотник сидел на прибрежном камне, бесстрастно наблюдая, как суетятся воины и лодейщики на берегу. Но вот от них отделился один, богатырской стати, и направился в его сторону. Гроза поднялся, он узнал воеводу Руяра.
– Ну, что, брат Гроза, поднадоела спокойная жизнь на берегу морском, небось, как старая лодья, ракушками обрастать стал? – Сверкнув задорно очами, молвил Свентовидов воин, который, как и большинство варягов, ожил в предчувствии настоящих сражений и, кажется, скинул не менее десятка лет. – Готовься, твоя изведывательская сотня будет сопровождать дружину! – сразу огорошил Руяр. Огляделся и, уверившись, что никого поблизости нет, негромко добавил: – Воевода Олег передаёт тебе повеление заботиться о безопасности князя Ингарда в походе. Обо всём сообщай немедля Огнеяру, в согласии с ним будь, как прежде Мишата со мной, когда я состоял сотником личной охороны князя Ольга Вещего.
– А князь Игорь, он…
– У князя и так забот хватает, с Огнеяром всё решай, – негромко, но убеждённо молвил новгородский воевода. От поселения к ним торопился воин. – Ну, доброго тебе моря, сотник, – молвил Руяр и зашагал большими уверенными шагами навстречу посланнику. Гроза постоял ещё немного и последовал вслед за Хорем, загорелый череп которого уже почти затерялся в волнах. Кто знает, когда ещё удастся так беззаботно побыть наедине с морем…
Солёная вода приятно охватила перегретое за знойный день тело, сделала его невесомым, смывая дорожную пыль, овечий запах и скопившуюся за день усталость. Отплыв на полсотни саженей, он перевернулся на спину, раскинул блаженно руки и ноги и, расслабив мышцы, отдался на волю убаюкивающих волн, которые то легко вздымали тело на свои округлые вершины, то мягко опускали в уютную водную «колыбель». Гроза прикрыл веки и, кажется, задремал на какое-то время, незаметно растворившись в бесконечном мерном колебании моря, пока из-под очередной волны живым поплавком не вынырнула голова десятника, с шумом выдохнув воздух.
– Хорь, разбудил, леший! – вырвавшись из объятий морской дрёмы, встрепенулся сотник. – Давай, брат, поторопимся, сотню к походу готовить велено! – молвил он десятнику. Перевернулся на живот и сильными гребками устремился к берегу.
Великая ответственность, как боевая кольчуга, привычно легла на плечи и вернула Грозе уверенность, ясность разума и особенную изведывательскую выверенность движений.
Погрузилось на каждое судно едва по полсотни воев, – больше людей не было, да и для добычи следовало оставить место, а что добыча будет щедрой, в том никто не сомневался. Очень уж красноречиво описал арабские богатства Мойша Киевский. Миновав Киммерийский Боспор, флот русов двинулся через Сурожское море, называемое у греков Меотидой, вошёл в устье Дона и, умело играя парусами, стал подниматься вверх по течению.
Когда достигли Переволока и стали причаливать к левому берегу у хазарской крепости Саркел, к Игорю поспешил воевода Фарлаф.
– Хазары денег за проход в Ра-реку требуют, – доложил он, – не боятся, что мы им накостыляем?
– Купцам барыш важнее жизни, а сии хазарские посты всегда более торговлей заняты были, нежели воинским делом, как о том мне поведал человек сведущий, – молвил Руяр, бросив мимолётный взгляд на сотника Грозу.
– Ведают, подлые, что нам через Итиль идти, а оттого бить их сейчас никак нельзя! – с досадой молвил князь. – Что ж, Фарлаф, поговори с ними, сколько хотят.
– Эх, княже, – в сердцах молвил воевода, едва взобравшись обратно на борт княжеской лодьи, – упёрлись, что твои бараны. Удалось только немного скостить плату от первоначальной, но заплатить всё ж придётся!
– Ничего, не так велика плата за проход без товара, – узнав, о каких деньгах идёт речь, молвил князь, – мы своё возьмём на берегах моря Хвалисского.
Вои водружали свои большие лодьи на заготовленные рамы и колёса и, налегая на канаты, почти семь десятков вёрст тащили в Ра-реку. А малые толкали, подкладывая деревянные кругляки. Хазары издали следили за русами, но никакой помехи не чинили. Широкая гладь великой реки, соединяющей многие племена и народы, приняла лодьи киян, а с берега им принялись призывно махать.
– Наши, гляди, Дух Вотана, наши уже тут! – Хрипло воскликнул рыжебородый новгородский сотник, обращаясь к могучему воеводе.
И в самом деле, вскоре киевские дружинники и шедшие с ними новгородцы во главе с Руяром попали в радостные объятия собратьев.
– Да мы уже скоро седмицу как стоим, бока отращиваем на жирной рыбе, которой тут не менее, чем у нас на полуночи, – рёк Гудим-Крапивник.
– Братья, воины Руси Варяжской, Новгородской, Киевской! – обратился к своим дружинникам Игорь, когда все собрались на берегу. – Сегодня мы идём вызволять своих полонённых братьев, которые стонут во вражьем рабстве, пусть же те, кто их истязает и унижает, испробуют наших клинков и сами окажутся в оковах невольничьих! Почти все товары, которыми славится Хорезм, Халифат и все города побережья моря Хвалисского, сделаны руками наших жён и мужей. Оскоплённые славянские дети и прекрасные наши жёны заполняют их гаремы. Пришло время за всё посчитаться. Что принесём мы убийцам наших детей и жён, тем, кто держит в неволе и калечит наших мужей? – горячо рёк князь Игорь своей дружине.
– Смерть! Мы принесём им смерть! – Дружно почти в двадцать тысяч глоток вскричали возбуждённые горячей речью князя воины.
После доброй и сытной вечери из юшки выловленного новгородцами двухсаженного осётра, воины разбрелись, – кто готовился ко сну, кто рассказывал землякам про то, как шли через пороги Непры, кто, наоборот, как добирались до Шексны. А воеводы во главе с князем устроили совет, решая порядок движения лодий к Итилю.
Рано утром флот русов, воздав славу Хорсу и призвав на помощь Одина и Перуна со Стрибогом, двинулся к стольному граду Хазарии.
Столица Каганата, раскинувшаяся на двух берегах реки Итиль, вернее, на берегах двух рукавов Великой реки, один из которых был собственно Итиль, или Атиль, а второй именовался Ахтуба, в переводе с тюркского «ак-тюбе» означало «Белые холмы». Западная часть на правом берегу Итили носила прозвище Ханкалык – Ханский город, а восточная на левом берегу Ахтубы именовалась Сарашен – Жёлтый город, в котором обитали купцы, ремесленники, рыбаки, люди разных верований – мусульмане, христиане, иудеи и язычники. В то время как Ханкалык занимала иудейская верхушка Хазарии, и только хорезмийские стражники – лариссии, которые выговорили себе условие, служа Кагану и Беку, оставаться мусульманами, были единственными иноверцами Ханского города. Поэтому кроме самой высокой постройки – иудейской синагоги, здесь стояла мечеть для тех же лариссиев. Оба здания были каменными. Также каменная хорошо укреплённая стена окружала эту часть города, защищая её со стороны степи.
Между двумя рукавами посреди устья Великой реки находился остров размером три на три фарсаха в восточном измерении. Здесь, за стенами крепости, стояли два великолепных дворца из обожжённого красного кирпича, сложенного на белом известковом растворе, среди которых Камлык – дом Кагана, и рядом подобный ему дворец Бека. Красные кирпичные стены из ровного обожжённого кирпича размером локоть на локоть и шириной в ладонь с белыми прожилками известкового раствора выглядели особенно красиво, а чтобы никто не вздумал соперничать с величием дворцов Кагана и Бека, всем прочим горожанам было запрещено строить дома из обожжённого кирпича.
Итиль встретил русов настороженной тишиной по берегам. Река от Каганского острова до Ханского города была перегорожена мостом из различных плотов и лодок. На стенах крепостей с обеих сторон хмурым частоколом стояли воины в полном боевом снаряжении. Отборные хорезмийцы, отчаянные и неустрашимые, потому как при поступлении в лариссии давали клятву не отступать никогда. В противном случае воин терял не только высокое жалование, но и свою голову.
Чужестранцам к острову Кагана было запрещено причаливать, поэтому лодья воеводы бросила якорь ближе к правому берегу Итиля. На небольшой лодке воевода Фарлаф и ещё двое темников причалили вначале к правому берегу Ханкалыка, а потом уже пешком и без оружия, по наплавному мостку из лодок и плотов отправились на разговор с Каганом. Не с самим Каганом, конечно, а только с его представителем.
Фарлаф, хорошо изучив хитромудрого Мойшу Киевского, не стал соглашаться на то, что в Итиле его встретит какой-то родственник Мойши и «всё уладит, как надо». Он почти силком впихнул жидовина в свою лодью и повёз с собой в Итиль. Всю дорогу несчастный купец жаловался на то, что он оставил торг, а значит, потерпел большие убытки, сетовал на жуткие неудобства походной жизни и весьма раздражал всех своими причитаниями. Теперь, когда воевода с двумя темниками и измученным долгой дорогой и мыслями об убытках Мойшей, в сопровождении десятка могучих варягов-охоронцев отправились на остров Кагана, Игорю и остальным начальникам киевского воинства оставалось только ждать.
Время шло, солнце уже давно перекатилось за полдень, а никто не возвращался. Воины-итильцы ни на какие вопросы киян не отвечали. Наконец, показались переговорщики. Жидовина с ними не было. Вид воеводы и темников был суров, вернее не просто суров, а злобен. Русские и нурманские ругательства вперемешку то и дело слетали с уст разгневанного Фарлафа.
– Что стряслось? – помрачнел князь.
– Проклятый Мойша, появится в Киеве, собственными руками задушу, – прорычал воевода, а потом добавил. – Каган требует не четверть, и даже не треть добычи, как обещал сей жидовинский лис, а половину от всего нами добытого! И нужно до вечера сообщить решение, – закончил он вконец раздосадовано, – итильская охрана не разрешает оставаться на ночь, – либо вечером проходим через посты, либо надо возвращаться к Переволоку…
Все, и князь в том числе, на какое-то время приуныли.
– Ладно, не возвращаться же назад с пустыми руками, – молвил, наконец, Игорь, перекрывая злой ропот военачальников, – половина, значит половина. Иди, воевода и реки, что мы согласны.
Через хазарский Итиль проходили сторожко, держа оружие наготове. И снова хазары ничем не выдали своей враждебности, кроме недобрых взглядов, которыми провожали вооружённых русов.
Гроза глядел то на предвечернюю воду, то поглядывал на идущие следом лодии, особенно на те небольшие, в которых плыли его изведыватели. Воды великой Ра-реки уже смешались с солёными водами Хвалисского моря. Позади остался хазарский Итиль и напряжение, которое испытали воины игоревой дружины, проходя через сей град, но всё обошлось, хотя теперь они по возвращении должны отдать Кагану половину добычи.
Сотник изведывательской сотни, приданной в личное распоряжение князя, глядел на воду и старался разобраться в неясных сомнениях и тревогах, что помимо воли роились в его голове. Вода журчит за кормой, и мысли так же смешиваются и текут, подобно морским струям.
Даже не заметил, как пролетели последние семь лет с тех пор, как он нежданно-негаданно для себя стал изведывателем князя Ольга. Пережил трудные и опасные походы, где тело, мысль и душа свиваются воедино, как тетива лука, и так же звенят от напряжения в час опасности. Пожалуй, это были лучшие годы. Жизнь после потери любимых людей – суженой Звениславы и брата Калинки, ставшая похожей больше на существование, вдруг превратилась в осмысленную и трудную борьбу за родную Таврику и за единую Великую Русь. Он крепко сдружился со многими отчаянными и такими же не ведающими иной цели соратниками. Знойное лето сменялось студёной зимой, а цветущая весна осенними дождями и распутицей, пролетая в заботах тайных воинов, как короткие дни.
Всё изменилось после ухода князя Ольга Вещего. Игорь не очень жалует Тайную службу, изведывателей ни разу к себе не призвал. Они какое-то время находились как бы сами по себе, пока их не взял под свою руку воевода Олег-младший. Но князь Игорь тем был явно недоволен, может, опасался, что Олег станет слишком силён? Да и варяги с нурманами, которые при князе Игоре стали иметь большое влияние, рекли князю, что всё решает добрая битва, а коли языка ворожьего понадобится взять, так они не хуже на то способны, нежели сии непонятно чем занимающиеся бездельники, что зовутся изведывателями. В конце концов, служба была распущена, якобы за ненадобностью, а при воеводе Олеге осталась изведывательская сотня, в обязанности которой входила обычная разведка при движении дружины, обнаружение засад и разъездов противника, а также доставка языка. Огнеяр рёк, что и его, Грозу, Олег-младший отстоял только потому, что в службе Тайной Гроза не так давно, да и всё одно не он, так другой будет во главе дозорной сотни. Ещё из прежних десятник Хорь остался, тот и вовсе не успел в изведывателях князя Олега походить, о нём и разговора не было. От таких изменений недобро было на душе у Грозы.
– Сотник, – вырвал из задумчивости Грозу один из его воинов, – лодьи к берегу повернули, на ночёвку.
– Добре, как выйдем на твердь, сразу дозоры выставить и местность вокруг осмотреть, – распорядился Гроза.
Когда стан уже затих, и только дозорные стерегли его сон на высотках и холмах, Гроза бросил наземь две бараньих шкуры и улёгся на них. Теперь можно до полуночной проверки постов спокойно поспать, на таком ложе ни змея, ни ядовитый паук или скорпион не осмелятся потревожить, это Гроза знал ещё с пастушьих времён. Но сон не шёл, снова не давали заснуть мысли и глубоко затаённая неясная тревога.
Когда он услышал от Руяра про дальний поход, то, как всегда, встрепенулось сердце. Видно, не умерла ещё робкая надежда, что удастся узнать что-то о дорогих ему людях. Сколько раз он их вспоминал и думал: живы ли? И перед всяким дальним походом ярче разгоралась в душе надежда.
Как и полагается у изведывателей, сразу принялся выяснять всё, что мог, о местах, где предстоит побывать, народах, там живущих, их обычаях, еде, одежде. Поговорил с теперь уже бывшими изведывателями, с купцами знакомыми и охоронцами, что в тех краях бывали. Многое узнал и многое понял. Сейчас самое время всё это уложить в голове в связную цепочку, ведь уже завтра будем проходить Семендер, а там Дербент, дальше на полудне Джуржан или Гурген, смотря на каком из местных языков произносить название града. Прибрежный город Гурген более всего знаменит своими коврами. По-армянски «горг» как раз и означает ковёр. Однако название Гургенское море получило от одноименной реки – Гурген, что означает на тюркском «малая вода», оттого что в засушливые годы река высыхает, не доходя до моря.
Итак, Гурен, потом Рей, Казвин. От Гургена купцы по суше достигают Багдада. Дербент, Шерван, подчинены Халифату. Купцы сказывали, что ещё лет двадцать – тридцать тому у русов в Гургене и Рее уже были свои торговые поселения. Остров Абаскун – крупный порт. – Надо всё это сейчас вспомнить, – Гроза прикрыл очи и принялся расслаблять тело, чтобы скорее заснуть. – Завтра будет новый походный день. Добре, что идём освобождать своих братьев, давно то сделать надо было. Плохо только, что пока хазар не можем, как следует, взгреть, ведь кто тех людей захватил и в рабство чужестранное продал, как Звениславу с Калинкой? – с этими думами изведыватель заснул коротким, глубоким и одновременно чутким сном.
Когда грозное двадцатитысячное войско русов на больших и малых лодьях с бортами, уставленными боевыми щитами, появлялось возле очередного приморского града, страх охватывал непривычных к такому зрелищу жителей. Вперёд выходил кто-либо из воевод и толмач. Разговор был прост и краток.
– Выпускайте наших славянских рабов и платите откуп за то, что живы останетесь. Ежели признаем сей откуп достаточным, то не тронем вашего града, если не согласны, будет битва, и тогда каждый из вас получит либо смерть, либо участь рабскую.
Семендер, который был под Хазарией, не тронули, прошли мимо. А вот уже Дербенту досталось от русов, потому как не пожелали выполнять требования «склавинов» воины могущественного Шервана, находясь под защитой высоких каменных стен толщиной в пять локтей и высотой более двадцати локтей. Огромные неприступные стены полностью закрывали сухопутный проход всего в три версты между морем и горным хребтом, причём закрывали с двух сторон, так что град был защищён очень хорошо и мог выдержать долгую осаду. Но дружина Игоря и не думала приступом брать высоченные каменные стены, что тянулись от моря аж на горный хребет и там замыкались неприступной цитаделью. Корабли русов ворвались в порт.
Шерваншаху Али ибн Хайсаму пришлось дать бой на море, хотя он не имел хорошего флота. Хайсам направил против великолепных морских воинов – нурман, варягов, словен и русов – своё войско на барках и торговых судах.
Воины Игоря не стали ждать противника, а сами ринулись в битву. Один вид грозных боевых лодий, надёжно прикрывших свои борта круглыми щитами, ощетинившихся копьями, баграми, двигающихся в плотном боевом строю, уже сам по себе сеял страх и растерянность у противника, который шёл навстречу на разномастных, в основном, торговых судах и лодках.
Умело маневрируя, рассекая силы шерваншаха, лишая их возможности действовать согласованно и, в конечном итоге, по-настоящему сопротивляться, северные воины начали жестокую битву. Подобно грозным волкам, с ходу влетающим в овечью отару, врезались большие морские суда русов в неровный рыхлый строй разномастного флота апшеронцев, разя воинов и поджигая горящими стрелами сухие борта, мачты и настилы. Засвистели в воздухе абордажные крюки, впиваясь в брусья и доски обшивки, вскинулись ввысь и упали на борта шерванских судов мостки и брусья. Обнажив клинки, под прикрытием стрел и сулиц, ринулись, русы на противника, так неразумно решившегося оказать сопротивление и потому уже обречённого на гибель. Русы просто разметали скоропалительно созданный флот Али ибн Хайсама, сотни и тысячи его воинов упокоились на дне Хвалисского моря.
На головной лодье высился новгородский воевода Руяр. Огромный рост и тяжёлое копьё, которым он владел, как будто оно было из пустотелого камышового прута, дополняли его схожесть с Духом Вотана. Рядом шла лодья нурманских воинов во главе с сотником Рудкаром. На плечах его была наброшена медвежья шкура. Ни сам новгородский воевода, ни его воины, казалось, вообще не имели понятия о страхе, они вступали в схватку, не разбирая, вдвое, втрое или вдесятеро больше врагов перед ними.
Сеча была жестокой, но недолгой, уже к вечеру сопротивление шерванцев было сломлено.
– Где же этот самый, как ты его назвал, Али, сын Хайсама? – Спросил князь Игорь у Фарлафа, руководившего Варяжской дружиной, когда их лодьи после морской битвы сошлись борт о борт. Рядом стали лодьи начальников Воли и Руяра.
– Пока не ведаю, скорее всего, ушёл с теми, кому удалось вырваться из наших железных когтей, – ответил Фарлаф, довольно оглядывая остатки горящих и покалеченных судов шерванцев.
– Несколько быстроходных лодий ушли к берегу, едва мы начали рассекать и теснить их корабли, – прогудел новгородский воевода.
– Что ж, пусть сам себя сей Хайсамович и винит, не стал бы против, так и сражения не было бы, – заметил, сверкнув азартно горящими очами, князь.
Как стальные морские волны хлынули на берега Дербента блистающие доспехами воины Игоря, карая тех, кто пытался сопротивляться и захватывая добычу и пленников в приглянувшихся богатых домах, торговых лавках, на базарах, в храмах, мечетях и синагогах.
Весть об ужасных беспощадных русах, подобно пожару, разом охватила град. Всяк житель спешил укрыться или спешно покинуть дом, но далеко не всем сие удавалось. Несколько дней претерпевал Дербент нашествие северных воинов. Наконец, собрав добычу и пленных, с осевшими от тяжести чревами судов, они двинулись дальше вдоль берега, сея страх и разорения в некогда тихих зажиточных и благополучных градах побережья.
Гарнизоны этих градов и островов, привыкшие не столько сражаться, сколько играть на посту в кости, не смогли оказать серьёзного сопротивления норманнам, варягам и русам, а кто всё-таки осмеливался, того ждала участь быть немедля разбитым, а значит – либо умереть в бою, либо пополнить отряды пленников.
В иных местах, где русов-рабов было много, они расправлялись со своими хозяевами, вооружались и присоединялись к воинам Игоря.
Князь, стоя на лодье, оглядывал море. Яркое полуденное солнце щедро изливало свет, зелёная морская волна билась о каменистый берег, поросший невысокими кустами, по склонам теснились дома из жёлтого и белого ракушечника с плоскими крышами.
– Хорошее место здесь, много товаров и податей с них можно получать, владея хотя бы частью Хвалисского моря и сухопутными караванными тропами. Сии края ревность у хазарских владык давно вызывают, потому как на пути из Асии в Европу лежат, оттого и первая дань, и лучшие товары тут, – молвил задумчиво Игорь. – Давайте расположимся пока на островах, соберём в одном месте всё добро и полонённых, чтоб распределить потом по лодьям.
– На Абаскуне лучше всего, сухопутным ворожьим дружинам, коли такие объявятся, непросто будет туда добраться, – поддержал Руяр. – Здесь самая крупная гавань на всём полуденно-заходном побережье Хвалисского моря, а недалеко вверх по реке расположен торговый град Гурген.
Вскоре толпа понурых шерванских пленников под присмотром полусотни крепких суровых русов в блестящей броне и прочных кольчугах уныло потянулась с причаливших к Абаскуну торговых судов и лодий к загонам для скота, который обычно привозили сюда купцы для перепродажи.
– Осмотреть всё окрест, выяснить, не осталось ли где воинов шерваншаха. Особое внимание обратить на хозяев лодий, что ещё уцелели. Богатые дома и дворцы под особой опекой должны быть, к вечеру мне всё про град сей расскажете, – наказывал своим десятникам сотник Гроза. Когда десятники пошли к своим воинам, он остановил Хоря.
– Брат Хорь, поставь в десятке своём кого за старшего. Ты в Царьграде Хорезмийцем добрым был, помнится… – Худощавый десятник привычно оборотился весь в слух и внимание.
Один из пленников, худощавый, бритоголовый, едва шёл, обхватив руками чрево, видно, ему было плохо. Он всё более отставал, пока не оказался в последних рядах несчастных. Наконец он вообще споткнулся и упал на пыльную каменистую дорогу. Охоронец-рус, шедший в конце вереницы, подошёл к корчившемуся на земле и попытался поднять его за шиворот пёстрого халата, но худощавый неожиданным ударом в подколенный сгиб обрушил руса наземь, вскочил и бросился бежать через немногочисленную толпу торговцев и зевак расположенного чуть выше пристани торжища. Двое русов устремились было в погоню, но они были при полном боевом вооружении, а бритоголовый шерванец мчался налегке, только полы его халата разлетались по сторонам, как крылья странной птицы. Перепрыгнув один, потом второй ряд торговцев, беглец исчез, как будто провалился сквозь каменистую земную твердь.
Сердито погрозив кулаками в сторону, куда исчез шустрый пленник, преследовавшие его русы вернулись к унылой толпе, ругаясь и грозно потрясая оружием, чтобы ещё кто не вздумал бежать.