Валентин Александрович Егоров
Предатели долго не живут. Книга третья
Глава 1
1
Когда находишься без сознания, то никакой боли не ощущаешь. Она уходит, как бы растворяется в неизвестности. Многие люди говорят, что, когда они находились без сознания, то страдали и мучились от страшной боли. Но это не совсем так, это они, придя в сознание, пытаются самим же себе доказать, что, будучи без сознания, ощущали боль! На деле они ощущали не саму боль, просто их сознание сохраняло воспоминания о той резкой боли даже и в том положении, когда себя уже не контролировали. Подобное произошло и со мной, когда нож Фреда пронзил верх моего живота, то сильнейшая боль тотчас же разлилась по всему моему телу. Она тут же подавила все мои мысли, разорвала все мои связи с реальностью. Я потерял сознание, мне даже в этом состоянии продолжалось хотеть, чтобы эта адская боль бы ушла, чтобы она хотя бы на минутку меня оставила бы в покое.
В тот момент, когда внешний мир вдруг от меня отдалился, то я к нему потерял всякий интерес. Тот мир, в котором до ранения я существовал, он мне вдруг стал совсем неинтересен и безразличен. Все те вопросы и проблемы того мира, прежде так меня волновали, они вдруг как бы отошли в сторону, поблекли и меня перестали интересовать! В тот момент для меня самым главным стало – это выжить, сохранить частоту своего дыхания с тем, чтобы мой головной мозг и мой организм в целом вовремя и в достаточном количестве получал бы кислород из воздуха. Находясь без сознания, я механически только и тем занимался, что старался поддержать свое дыхание. Прилагал все усилия для того, чтобы сделать очередные вдох и выдох своей грудью!
Причем я этого попросту не мог замечать, разумеется, но каким-то образом до моего сознания доходило понимание того, что с каждым вдохом и выдохом интервал между ними постоянно рос и увеличивался. То есть я дышал все реже и реже, иными словами во мне прекращались или замедлялись жизненные процессы. То есть попросту говоря, я умирал! Удар ножом Фреда был настолько хорошо поставленным, что он мне не оставил шансов на то, чтобы я выжил! В первые минуты после его удара ножом я ни о чем не думал. Перестал обращать внимание на все то, что происходило со мной или вокруг меня. Хотя мне казалось, что вокруг моего тела собралось немало народа, но все эти люди бестолково суетились и толклись вокруг меня. Они не знали, чем мне помочь, что вообще нужно делать с человеком, получившим удар ножом в живот. Причем вокруг меня толклись не только одни служащие гостиницы, офицеры гостиничной безопасности, но и ее постояльцы. И это обстоятельство меня, видимо, в чем-то спасло. По крайней мере, Фред не осмелился появиться, чтобы меня добить!
Все чаще и чаще вокруг меня стали раздаваться возгласы и крики:
– Доктора, ему срочно отыщите доктора и пришлите его в этот номер. Видите, человек умирает и ему срочно нужна помощь врача!
– Он все реже и реже дышит! Может ли кто-либо из вас ему сделать искусственное дыхание?! Его нужно заставить дышать более ровно и регулярно! Есть ли в гостинице врач или его нужно побыстрей доставить к врачам в больницу.
– Расступитесь, господа, и не волнуйтесь. Мы сейчас во всем разберемся и этому парню окажем всю необходимую помощь! Эй, ты там, вызови нашего доктора!
– Доктор, этот человек умирает от ножевого ранения в живот! Помогите ему выжить, сделайте с ним что-либо, чтобы он не умер!
Несколько позже я узнал, что эти слова, суета вокруг меня были подняты в основном постояльцами гостиницы. Повторяю, именно это обстоятельство меня и спасло! Появившиеся в номере офицеры службы безопасности гостиницы, обыскали номер Мартина и, разумеется, вскоре обнаружили и его труп. К слову сказать, менеджмент гостиницы Мартина относил к той категории своих постояльцев, к которым относился с наивысшим уважением и почтением. То есть службы безопасности гостиницы все свое внимание переключила на убийство Мартина. Во избежания скандала в обществе и в прессе менеджмент гостиницы вызвала городскую полицию для расследования убийства и скорую помощь. То есть я довольно-таки быстро начал получать профессиональную медицинскую помощь. Одновременно менеджмент как бы гарантировал возмещение расходов по моему лечению. Появившиеся полицейские были слишком уж заняты выяснением обстоятельств убийства Мартина, они меня попросту передали в руки врачам скорой помощи. Так как полагали, что я тяжело ранен и они меня всегда смогут допросить несколько позже! Тем самым полиция меня, даже не выяснив моей личности, же отправили в одну из городских госпиталей скорой помощи Тель-Авива. В госпитале меня не отправили в палату, а сразу же положили на операционный стол.
Находясь без сознания, будучи напрочь отрезанным от внешнего мира, я не знал, что же именно со мной происходило. Понятия не имел, каким это образом я вдруг оказался на операционном столе?! Будучи в беспамятстве, я занимался одним только делом. Всеми своими внутренними силами самого же себя заставлял, несмотря на дичайшую боль в животе, дышать. Даже находясь без сознания, я все время осознавал, что я не должен просто так умереть, не отомстив предательству Фреду и генерала Терентьева!
Когда меня положили на операционном столе и, пока операционная бригада готовилась к операции, то до моего сознания неведомым образом дошло понимание того, что меня вот-вот начнут оперировать, что меня вот-вот усыпят под наркозом. Как и многие люди, я много слышал о том, что под действием наркоза многие люди развязывают свои языки и начинают рассказывать о таких вещах, о которых другим было бы лучше не знать. Или же они начинают говорить на своем родном языке. Принимая во внимание, что моим родным языком всегда был и оставался русский язык, во мне заработал выработанный долгими годами тренировок условный рефлекс. Я про себя как бы запел одну простенькую русскую песенку, причем она мне всегда нравилась, «Теперь ты замужем»1, но ее пел я на английском языке.
Эта песенка была чрезвычайно популярна в те времена, когда я еще учился и недоучился в московском университете, когда начал учиться в школе, но не в средней образовательной школе, разумеется! Слова этой песенки я повторял снова и снова на английском языке. И тогда в моей памяти почему-то вдруг всплыло воспоминание о тех временах, особенно запавшее мне в голову. На одной из тренировок Фомич свой кулак поднес к моему носу, и произнес с перегарным придыханием:
– Как только слова этой песенки зазвучат в твоей голове, недотепа ты эдакий, то всегда ты имей в виду, что тебе угрожает опасность. Или, что тебя допрашивают с применением наркотиков!
Сразу же по завершению операции, как только меня положили в палату, то меня попытался допросить следователь израильской полиции. В тот момент я все еще находился под действием наркоза, мысленно продолжал напевать эту красивую, но очень грустную песенку «Теперь ты замужем». Следователь попытался врачей госпиталя мне ввести «сыворотку правды», но те категорически отказались это делать. При этом они попытались полицейскому следователю объяснить, что я настолько слаб, что никакого дополнительного наркотика попросту не выдержу. В конечном итоге, следователь заявил, что он вернется через три дня и меня обязательно допросить. То есть, даже находясь без сознания, мне все уже удалось сохранить свое инкогнито!
Даже посте того, как я в палате остался в полном одиночестве, мое сознание требовало, чтобы я продолжал бы напевать эту свою нелюбимую песенку. Особенно в ней мне нравились слова: «теперь ты замужем, и я тебе больше не нужен»! Они мне напоминали о моей первой любви, о моей Ленке.
С ней я познакомился на первом курсе университета, совершенно случайно мы оказались в одной учебной группе. Она мне понравилась с первого же взгляда, поэтому я старался на всех лекциях и на семинарах сидеть только рядом с ней или, как можно ближе к ней. Девчонка это заметила, поначалу она на меня посматривала с опаской, но очень скоро мы с ней уже не расставались, были всегда вместе до нашего последнего курса. Когда до окончания нашей учебы в университете осталось всего лишь пара месяцев, она мне вдруг заявила, что выходит замуж, но не за меня. Тот день я хорошо запомнил и, вероятно, теперь буду его вспоминать до конца своих дней, так как первую любовь никто и никогда не забывает!
В тот день я еще спал, когда рано утром Ленка позвонила и не очень-то радостным голосом сообщила:
– Можешь, радоваться, идиот, я от тебя подзалетела! Вчерашние анализы – это подтвердили. Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты предохранялся, когда мы бывали вместе. Ты же мне только нагло ржал в ответ и всегда говорил, что не все ли равно, когда это случится, все равно мы будем вместе до конца наших жизней. Ну, что ж – это все-таки случилось! Так что нам нужно встретиться и поговорить по душам! Ты уж поднимайся с постели, одевайся, приходи на наше обычное место, там мы и поговорим.
И Ленка, так и не дав мне вставить слова, чтобы ей сказать, что я очень тому, что мы всегда будем вместе, что у нас будет ребенок, попросту повесила трубку телефона. Я же принялся лихорадочно собираться на нашу встречу, не совсем понимая, почему она была такой встревоженной. Я с Ленкой перед началом занятий в университете обычно встречался в маленьком скверике, расположенном прямо напротив театра Советской армии на Суворовской площади.
Я никогда особо к ней не лез со своими расспросами о том, где и в каком доме она живет. Правда, всегда немного удивлялся тому, что за все четыре года наших взаимоотношений, Ленка не единого раза мне не позволила ее проводить до подъезда дома. Она практически никогда и ничего мне не рассказывала о членах своей семьи. Да и мне этого было совсем и не нужно, меня интересовала только она сама, Ленка! Мы с ней встречались и расставались в этом самом скверике вот уже почти четыре года. Я же в то время с матерью жил в одной из пятиэтажных хрущевок в Самотечных переулках. Так что нам обоим было очень удобно встречаться в этом скверике на Суворовской площади, а дальше день мы уже проводили вместе и вдвоем. Друзья по учебной группе нас обоих называли – не разлей вода. Все они думали и были уверены в том, что мы обязательно поженимся сразу же по окончанию учебы в университете.
В тот день я с Ленкой встретился в этом самом скверике и тут же к ней полез со своими объятиями, поздравлениями и поцелуями, но этот мой порыв она остановила одним только жестом своей руки.
– Не надо телячьих нежностей, хватит из самого себя разыгрывать счастливого отца, идиот! – Ленка еще никогда раньше со мной не разговаривала столь холодным тоном голоса. – Ведь, ты себе не представляешь, что этим своим необдуманным поступком, ты вызвал целую череду событий, которые я уже вряд ли смогу в должной степени контролировать. Между нами все было так хорошо, и вот нате вам, ты все испортил, в результате – я беременна и этого уже ни от кого не скроешь!
– А почему ты свою беременность должна от кого-то скрывать?! Родишь мне сына, и мы с тобой вдвоем будем его воспитывать! – Произнес я радостным тоном голоса. – Ты, вообще, о чем говоришь, Лен? Я не понимаю, в чем заключается суть твоей проблемы. Ведь, хоть завтра мы оба вместе можем подать заявление в ЗАГС!
– Нет, ты все-таки полный идиот и тебя уже ничем не исправить! Ты хоть один раз когда-либо за эти четыре года поинтересовался, замужем ли я или нет?!
До нельзя взволнованная Ленка вскочила на ноги и пару раз передо мной прошлась. При виде ее, такой родной и близкой, у меня снова защемила на сердце. Внутренне я очень городился тем, что такая красивая и стройная девчонка мне принадлежит! Порой я сам себе завидовал, что в нее влюбился, что она меня тоже полюбила! Ленка же остановилась передо мной и, глядя мне прямо в глаза, ледяным тоном голоса произнесла:
– Беременность от тебя и многие другие обстоятельства меня заставляют принять решение о том, что я должна срочно выйти замуж!
Наконец-то, я от Ленки услышал слова, которые так долго ждал и надеялся когда-либо от нее услышать. Я уж совсем было собрался подняться на ноги и, обнимая свою Ленку, ей сказать, что я и моя мама мы оба будем рады ее принять в свою семью. Но в этот момент я вдруг услышал ее слова:
– Да, я выхожу замуж, но не за тебя! Беременность от тебя и многие другие обстоятельства меня заставили принять такое решение! Так что я ухожу и ухожу навсегда, мы больше уже никогда не увидимся!
Ленка грациозно развернулся и зашагала к выходу из скверика, я же остался сидеть на своей скамейке, не в силах с нее подняться, чтобы остановить свою любовь!
На этом мои воспоминания о своем прошлом и о Ленке внезапно прервались, в голове снова зазвучал мотив песенки «Теперь я замужем». Мне даже показалось, что кто-то со стороны у меня поинтересовался тем, кем я был и чем занимался в своем прошлом. Я так и не понял, был ли или не был этот вопрос мне задан, так как все еще находился без сознания. Но я все еще продолжал напевать песенку о своей Ленке. Одновременно я отвечал на задаваемые мне вопросы, но в тот момент во мне работал условный рефлекс, выработанный долгими физическими и психологическими тренировками. Мои ответы сопровождались заранее внедренными в меня безадресными воспоминаниями. Воспоминания о детстве были типа, – мальчишкой и с сачком в руках я бегаю по лугу и ловлю бабочек. Или воспоминания об отрочестве – во время урока труда я работаю на станке по обработке древесины. Главное в таких случаях, в своих воспоминаниях я должен был бы избегать крупных планов, общих панорам с привязкой ко времени и к местности. С тем, чтобы у допрашивавших не возникло бы ясного понимания, где я и в какой стране родился, кем же на самом деле я был в своем прошлом. Работа моего сознания сопровождалась словами «теперь ты замужем, и я никому не нужен», а также силуэтом Ленки, уходящей прочь.
Сознание ко мне вернулся вместе с лучом ярким светом, бьющим мне прямо в глаза. Я тут же прослезился, слишком уж ярким оказался этот луч света. Из-за слез в глазах я так ничего и не смог разглядеть из всего того, где я в данный момент нахожусь, что со мной происходит. Я даже не мог разобраться в том и понять, где в данную минуту я нахожусь. Мне захотелось руками вытереть набежавшую слезу, но я тут же убедился в том, что своими руками не могу пошевелить. В этот момент послышался строгий женский голос с очень мне знакомыми интонациями.
– Оперируемый, лежите спокойно и, пожалуйста, не дергайтесь! Сейчас я занята тем, что накладываю стежки на ваше раненое сердце. Если вы еще раз дернетесь или пошевелитесь, то одним только этим вы убьете самого себя! И тогда вряд ли я смогу вам гарантировать успешное завершение операции.
А затем этот знакомый голос куда-то в сторону произнес:
– Добавьте ему наркоза, пускай он спит и продолжает петь! Его мычание мне понравилось!
Голос этой женщины был мне хорошо знаком, но сколько бы я не напрягал своей памяти я так и не смог вспомнить, кому он мог бы принадлежать. Постепенно этот голос начал куда-то уплывать в сторону, пока я не оказался снова в тишине беспамятства. И тогда перед моими глазами снова появилась Ленка, она ничуть не изменилась за тридцать лет с момента нашей последней встречи.
Ленка стояла передо мной, смотрела мне прямо в глаза, ее губы вдруг зашевелились, она тихим голосом произнесла:
– Я рассталась с тобой, защищая тебя от гибели, тогда он мог бы тебя уничтожить одним лишь росчерком своего пера!
После той нашей встречи в скверике перед театром Красной армии, я ее больше никогда не встречал и не видел. Хотя изредка через друзей или даже от нее по электронной почте я от нее получал различные весточки. Они были очень редкими и с минимумом информации о ней самой. Я знал только то, что она вышла замуж за какого-то полковника КГБ СССР. Ровно через девять месяцев после свадьбы у них родился ребенок, я еще тогда догадывался, что это был мой сын. Когда и я начал работать в той же канторе, что и ее муж, то Ленка иногда мне присылала короткие записки: «Все еще помню о тебе, никак не могу тебя забыть!»
Сразу же после окончания школы безусым лейтенантом я пришел на работу в канторе. Но мое рабочее место в первом главном управлении, где я стажировался несколько лет подряд, вдруг оказалось занято сынком одного из членов Политбюро. Таким образом, я оказался безработным, отдел кадров меня направлял работать то в одно, то в другое управление комитета. Эта чехарда с работой со мной продолжалась где-то около полгода, пока Юрий Владимирович меня не вызвал к себе и не приказал мне заняться работой – собирая досье на зарубежных агентов нашей канторы. При этом председатель мне присвоил внеочередное звание капитан, а также он мне разрешил все эти досье хранить в своем сейфе, а не в первом отделе или в архиве, как тогда было общепринято.
Новая работа оказалась необременительной, сиди и читай себе служебную переписку, время от времени в гроссбух выписывая своей рукой чужие имена. Где-то раз в полгода Юрий Владимиров меня вызывал к себе, чтобы пролистать гроссбух и мне задать кое-какие специфические вопросы. Возможно, благодаря своим ответам на вопросы председателя, всего лишь за четыре года я от капитана вырос до подполковника. И тогда начались мои личные невзгоды! Практически все мои друзья и не друзья по работе меня считали любимчиком председателя, а значит он полагали, что я был где-то и стукачом. Поэтому некоторые из друзей со мной стали вести соответствующим образом, они мне или льстили напропалую, или же глубоко презирали. Так что вскоре я сам был вынужден признать, что я лишился всех своих настоящих друзей!
Но хуже всего оказалось то, что к моему сейфу неизвестные стали проявлять повышенный интерес и внимание со стороны, его пытались несколько раз вскрыть или взломать. Понятно, что их всех интересовало, что же такого я записываю в свой гроссбух. Причем, поверьте мне, что все они до одного были уверены в том, что я о них записываю одно только плохое, сочиняю пасквиль на каждого из них! Когда мой сейф попытались в третий раз взломать, то я завел второй гроссбух, ничем не отличавшийся от первого, стал его хранить в своем сейфе. Первый же и самый главный гроссбух я стал хранить в совершенно другом месте. Таким образом, мои дела по работе усложнились, но я пока еще выживал во многом благодаря поддержки Юрия Владимировича.
Но однажды он меня вызвал к себе. Когда я вошел в кабинет председателя, то он взволнованно расхаживал по кабинету. Жестом он мне предложил без рапорта занять одно из кресел, стоявших перед его столом и, продолжая за моей спиной расхаживать по кабинету, он мне вдруг сказал.
– Вам, молодой человек, видимо, придется нас покинуть! Так как вам угрожает смертельная опасность! Западные разведки прослышали про мои с вами делами. Вернее, про ваш гроссбух! Они начали планировать операции по вашему уничтожению, чтобы любой ценой узнать, что вы там понаписали в этом своем гроссбухе. В принципе, случилось именно то, что я планировал. Благодаря вам и вашему гроссбуху нам удалось раскрыть многие дела, а также выявить предателей родины, скрывавшихся в наших рядах, а также потенциальных перебежчиков. И все эти люди полагают, что именно вы их раскрыли, так что задуманный мною маневр сработал!
В это момент Юрий Владимирович подошел ко мне, он меня внимательно осмотрел. Видимо, в этот момент он по мне принимал окончательное решение. Затем снова продолжил расхаживать взад и вперед по кабинету. Некоторое время он хранил молчание, а потом сказал:
– Я тебе решил присвоить звание полковника и даю три месяца на то, чтобы ты должным образом подготовился к тому, чтобы нас навсегда покинуть! Нас ты должен исчезнуть таким образом, таким способом, чтобы об этом никто бы не узнал! Считай, что сегодняшнего дня я тебя перевожу на нелегальное положение! В твое распоряжение ты получишь все наши ресурсы на организацию своего побега за рубеж. Главное, твой гроссбух должен исчезнуть вместе с тобой, тебе не следует его уничтожить, но его никто не должен будет найти!
2
Я очнулся, нет, было бы более правильно сказать, на этот раз это меня кто-то привел в сознание. В тот момент я находился, кажется, в небольшом по своим размерам помещении, погруженном в густой сумрак. На что я сразу же обратил внимание, так это было то, что в помещении не было освещения, не горело ни одной осветительной лампочки. Что попросту не могло бы случится в нашем современном мире. Отсутствие света могло бы только означать, что в этом помещении находился еще кто-то, кто не хотел бы, чтобы я его увидел бы или бы узнал. Эта мысль как бы подстегнула работу моего разума, моего сознания. Несмотря на общую слабость во всем моем теле, я сумел сосредоточиться, вспомнить обо всем, что со мной происходило до момента схватки-столкновения с Фредом. После чего я принялся со всем вниманием изучать окружающую меня обстановку, так как мне требовалось понять, где я в данную минуту нахожусь и что со мной происходит?!
Окна в помещении были плотно зашторены, сквозь плотные шторы едва проглядывала наша луна. Она в основном и освещала то помещение, где меня только что уколом в плечо привели в сознание. Я по сию пору ощущал в своем левом плече крохотный источник то ли боли, то ли ломоты, так обычно бывает после прокалывания кожи иголкой или шприцем.
Из-за густого сумрака я так и не смог определить реальные размеры этого помещения. Тогда я принялся изучать как бы самого себя, в тот момент я лежал на широкой койке с высокоподнятым изголовьем. Можно было бы смело предположить, что это была больничная койка, так как изголовья кроватей так высоко не поднимаются ни дома, ни в гостинице. Из чего можно было бы прийти к выводу о том, что я пока еще нахожусь в больнице, а не в тюремной камере. От этой мысли я даже немного повеселел, так как у меня все еще сохранялся шанс попытаться избежать тюрьмы!
В больничной кровати я как бы полусидел, а не лежал. Подобное положение мне как бы позволяло осматриваться вокруг себя, но опять-таки я хочу повторить, что в густом сумраке было бы попросту невозможно что-либо разглядеть и понять, что со мной происходит? Но к этому времени мне удалось прийти к умозаключению, что я, по-прежнему, нахожусь в палате одной из больниц Тель-Авива.
Я вдруг обнаружил, что во всем этом помещении только я по торс освещался блеклым пятном, его было бы даже нельзя назвать пятном света, настолько он был блеклым. Справа от моей койки стоял небольшой медицинский столик на колесиках, он тоже в темноте помещения выделялся светлым, но блеклым пятном. Видимо, для того, чтобы я сразу же обратил внимание на то, что его поверхность была вся заставлена медицинскими препаратами. А в верхнем его правом углу стояли три медицинских лотка со шприцами, заполненные жидкостями различного цвета от ярко желтой до ядовито зеленой. Это бы мне намек, и он означал, что мне предстоял допрос. Что в случае моего нежелания отвечать на вопросы допрашивающих, то ответы на вопросы они получат, применив ко мне все эти наркотические средства или сыворотку правды.
Я не стал свои глаза прикрывать веками, с широко раскрытыми глазами продолжал размышлять о том, что же все-таки происходит в этом помещении. Видимо, эти люди вокруг меня, скрывающие свои лица в густом сумраке помещения, все же были не так хорошо обо мне информированы?! По крайней мере, они не знали, что я – Карл Донован, мультимиллиардер и владелец всемирно известной компании «Финикс Фармацевтикал Лабораториз», производящей сердечные лекарства! Иначе, они передо мной не демонстрировали бы этот дурацкий столик с наркотическими препаратами, и они себя повели бы несколько по-другому. Этими наркотическими препаратами они не могли бы меня настолько испугать, чтобы я бы заговорил, начал бы честно отвечать на все их вопросы. Дело в том, что в свое время под руководством полковника Андерсен одна из моих лабораторий разработала препарат антидот, при его регулярном приеме ни одно наркотическое средство, существующее в этом мире, мне не страшны!
В этот момент в тишине, все еще продолжающейся сохраняться в моей больничной палате прозвучало великолепное женское сопрано:
– Мы знаем, кто ты есть на самом деле!
Но я никак не отреагировать на этот вопрос, так он был мне задан на русском языке, я же его по легенде не должен был бы знать! Да и вообще я начал уставать от одного того, что у нас на Западе все, кому не лень, источник любой опасности видели только в русском человеке! Вот и на меня израильская полиция решила повесить убийство Мартина, начав допрос с плохо отрепетированной инсценировки. Только полному идиоту могло бы прийти в голову, чтобы какая-либо российская певица с таким красивым и мощным певческим голосом принять участие в полицейском допросе какого-то бомжа, которого только что прооперировали!
Я же своей правой рукой продолжал машинально разглаживать складки на своем одеяле, прикрывавшим мои ноги. В этот момент я вспоминал о своей Салли, свою жену американку, которую очень любил, она мне подарила троих замечательных детей – двоих сыновей и очаровательную дочку. В них смешалась моя русская и ее американская кровь, дети у нас получились удивительно красивыми, глаз от них нельзя было бы оторвать. Своим поведением, своим безразличием к происходящему я пытался продемонстрировать, что ни черта не понял вопроса, заданного мне на русском языке.
– Мы знаем, что ты попал в большую беду, и нуждаешься в нашей помощи. Соединенные Штаты готовы тебе помочь начать новую жизнь. Оно богатое и сильное государство, лидер современного мира. Как государство, Соединенные Штаты обладают всем необходимым, чтобы тебя укрыть, тебе помочь снова встать на ноги!
Что за чертовщина, в тот момент я подумал, они, что за идиота меня принимают, разыгрывая передо мной эту непонятную инсценировку. Что-то внутри меня мне подсказывало, что это израильтяне, но не Шабак моего так называемого друга Йозефа Коэна, пытаются меня наставить на путь истинный! Единственная организация в мире, с которой я не хотел бы быть во враждебных отношениях, – это израильский Моссад, слишком много они там уж знают! Но в Моссаде работают образованные и интеллигентные люди, они так низко не опустятся, чтоб перед подозреваемым в убийстве человеком разыгрывать подобные детские инсценировки!
В этот момент в помещении моей палаты возник и заговорил еще один, но хорошо знакомый мне мужской голос.
– Возможно, сын мой, ты и прав, думая, мы перед тобой разыгрываем плохую инсценировку! Мы и далее ее продолжили бы ее разыгрывать, но у нас на это попросту уже нет времени. Твой друг и враг Йозеф Коэн рвет и мечет, разыскивая тебя по всему Тель-Авиву! Его люди вот-вот появятся и в этой нашей больнице. Так что мы попросту вынуждены прекратить твой допрос, тебя же отпустить на волю. Только ты имей в виду, как только ты переступишь порог нашей больницы, то будешь предоставлен только самому себе! Мы не сможем и далее тебе помогать, Карл, так как не имеем права нарушать законы нашего государства и укрывать убийцу от заслуженного наказания! В заключение я хочу тебе напомнить о том, что долг платежом красен, но по настоящую пору именно ты пока еще не выполнил обещанного слова! Мы, евреи, же терпеливые люди и можем еще немного подождать! Тильда, ты не могла бы помочь своему пациенту покинуть нашу больницу?!
Мастер Ашкенази, – это был его голос, только что мне напомнил о том, что я пока еще не выполнил его просьбы, не устроил ему встречи с одним любопытным человеком. Но для этого я должен снова появиться на своей родине! Дела в Израиле, их необычное завершение меня задержали с поездкой в Россию в новом облике. Но отправка в Москву фотографии моей встречи с Коэном в палестинской кофейни и бойня, устроенная Джеком, резко охладило мое прежнее желание побывать в Москве. Но мастер Ашкенази мне только что напомнил, ясно и четко сказал, что я имею лишь время на выздоровление, после чего должен немедленно отправляться в Москву.
Но, как говорят мои друзья русские, поживем и посмотрим, как будут в дальнейшем складываться мои дела?! Сейчас же мне предстояло покинуть это помещение, и скажу вам прямо, что теперь я не совсем был уверен, что нахожусь в какой-либо тель-авивской больнице. Самое главной для меня в этот момент была одна маленькая проблема, как за порогом этого здания я мог бы добраться до одного из своих тель-авивских домов-тайников?! Я не мог бы воспользоваться такси, так как, наверняка, внимание таксиста привлек бы своей слабостью. Пешком до цели я попросту бы не дошел!
В этот момент в палате вспыхнул свет, я тут же убедился в своей полной неправоте, когда предполагал, что в этом помещении, помимо меня, находятся и другие люди! В нем, оно при свете мало чем походило на больничную палату, никого не было, если не считать меня, моей кровати, столика с медикаментами и пары телевизионных камер на штативах. Хитрый мастер Ашкенази собирался меня допрашивать с удаленного расстояния при помощи телекамер.
Тут распахнулась дверь и на пороге показалась самая настоящая еврейская красавица. Рыжеволосая, полногрудая с осиной талией и с длиннющими ногами, словно стрела, сорвавшаяся с тетивы арбалета, она влетела в помещение. Девушка тут же меня, даже не поприветствовав, принялась одевать. С собой эта красавица принесла зимний анорак. Когда джинсы и полусапоги оказались на мне, то медсестра мне на плечи накинула этот зимний анорак, так как из-за перевязанной многими слоями бинтов груди на меня ничего другого нельзя было бы одеть. Рыжеволосая оказалась довольно-таки сильной девчонкой, она меня, признаюсь вам откровенно, довольно-таки легко выковыряла из постели и практически на себе потащила к двери.
Сегодня очень многие врачи своим пациентам советуют подниматься на ноги и самому ходить уже на следующий день после операции. Они утверждают, что самостоятельное хождение, – это самый быстрый путь к полному выздоровлению! Но я пока еще вообще не мог самостоятельно держаться на ногах, тем более не мог самостоятельно передвигаться. Может быть, потому что после операции прошло всего лишь три часа, а может быть, и потому, что меня на себе тащила такая красивая девчонка, как эта рыжеволоска! Она меня уже протащила по пустому коридору, он собой напоминал коридор любого офисного здания, но, разумеется, не был больничным коридором.
Желая, познакомиться с этой девчонкой, я ей сказал тихо сказал на ушко:
– Ты уж меня извини, но у меня нет сил на то, чтобы самому пройти по этому коридору!
– Ты уж не дури, солдат! На то мы женщины и созданы, чтобы мужиков таскать на себе! Я тебя дотащу до выхода из здания, а дальше уж ты сам пойдешь!
