Вадим Вольфович Сухачевский
Причудливая Клио
Памяти Станислава Лема
От
составителя
Да, безусловно, памяти великого Станислава Лемма, во имя которой не грех поработать даже малым мира сего! Но данная книга посвящена, в первую очередь, памяти одного его произведения: «Альфред Целлерман “Группенфюрер Луи XVI”» из лемовской книги «Идеальный вакуум».
Расcказ Лема (условно назовем это рассказом) строится как рецензия несуществующего автора на несуществующее произведение, и эта форма меня крайне заинтересовала. Возможно, она могла бы заинтересовать и многих других, у кого с возрастом накопилось немало идей, но уже едва ли хватит времени для их реализации в форме повестей и романов.
У Юрия Андреевича Васильцева, с которым я давно знаком, накопилось, благодаря его должности председателя Тайного Суда и многочисленным негласным связям, немало рукописей, которым, видимо, не суждено когда-либо быть опубликованными, и, по моему совету, он выступил таким рецензентом. [О самом Юрии Васильцеве и о Тайном Суде см. в опубликованных книгах В. Сухачевского «Тайный Суд», «Сын палача», «Слепень», «Из архивов Тайного Суда», «Превыше всего», «Злой Октябрь»].
Поскольку сам Ю. Васильцев, ввиду своего глубоко конспиративного положения (адреса его, как и имя, под которым он нынче живет, не ведомы никому, сие – тайна за семью печатями), не может заниматься распространением своих сочинений, то скромную роль составителя книги и ее распространителя взял на себя Ваш покорный Слуга.
Упомянул (дважды!) автор этих записок и Вашего Покорного Слугу (в рецензиях на книги «Злой Октябрь» и серию «Тайный Суд» (это единственные из фигурирующих здесь книг, которые на сегодняшний день все-таки изданы. Ох и досталось от Юрия Вашему Покорному Слуге! За что, впрочем, я нисколько к нему не в претензии.
Что же касается остальных произведений, о которых рассказывается в книге, то они, хоть и не изданы, но (свидетельствую!) в самом деле, существуют, и может быть, когда-нибудь, – неизвестно, правда в сколь близком будущем, – настанет время и для некоторых них.
Также Ваш Покорный слуга взял на себя смелость снабдить большинство записей Ю. Васильцева (с его разрешения) сносками, комментариями и краткими историческими справками, которые читатель, знакомый с предметом, вполне может и опустить.
Вадим Сухачевский, 2017 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
ЮРИЯ
ВАСИЛЬЦЕВА
,
ПРЕДСЕДАТЕЛЯ
ТАЙНОГО
СУДА
Кое о каких особенностях этой рукописи мой друг В. Сухачевский уже рассказал. Добавлю только, что некоторые произведения достались мне лишь в обрывках, некоторые основательно истлели от времени, поэтому не уверен, что я не пропустил в них нечто действительно важное. На одни из них я писал развернутые рецензии, на другие – лишь отзывы-памятки для самого себя, ибо моя переменчивая судьба не может гарантировать сохранность всего этого огромного вороха бумаг, чудом уцелевших в архивах Лубянки, не сгоревших в буржуйках времен Гражданской войны и не пущенных (или пущенных лишь частично) на самокрутки революционными матросами.
Одну статью – «Деспозины и Священный Грааль» (автор – профессор Московского университета Иван Игнатьевич Глебов, расстрелянный в 1938 г.) – привожу полностью, добавив лишь свой краткий комментарий.
Также целиком даю в конце книги небольшой роман «Ахилл» профессора А. Финикуиди, крайне, по-моему, занимательный.
В других же заметках, – поскольку сочинения авторов не дошли (а может, никогда и не дойдут) до читателей, – мне пришлось весьма подробно излагать сюжеты, так что это еще и отчасти обстоятельные аннотации.
От составителя я не требовал располагать мои тексты в хронологическом порядке, который диктует строгая дама Клио, муза Истории. Не вижу в том особого греха, ибо эта прихотливая дама и так столько всего напутала в своих владениях!
Большинство сюжетов имеет детективное свойство, отчего порой думаю: уже не эта ли уважаемая муза – истинная основательница детективного жанра?
* * *
Привожу список моих записей в том порядке, в каком достались мне сами рукописи, с указанием годов их написания авторами. Возможно, составитель изменит этот порядок.
Также привожу известные мне весьма скудные сведения о дальнейшей судьбе их авторов.
– «Варавва, или Справедливость Господня» (1940 г.) Авт. Иосиф Гуздь. (По моим сведениям, умер в психиатрической лечебнице.)
– «Пиррова победа» (1912 г.) Авт. некий М. М. Е., расстрелянный в 1936 г.
– «Деспозины и Священный Грааль» (1927 г.) Авт. проф. И. Глебов. Расстрелян в 1938 г.
– «Декамерон 1914» (1915 г.) Авт. П. Васильцев [мой покойный дядюшка, расстрелянный в Гражданскую войн. – Ю. В.].
– «Лорд-опричник» (1924 г.) Авт. А. Вяземский. (Позже служил в ВЧК – ГПУ – НКВД; расстрелян как сподвижник Л. Берии в 1953 г.)
– «Спасти Жанну» (1939 г.) Авт.Феликс Денни. Умер в Париже.
– «Кто поджег Рим?» (1940 г.) Авт. Дм. Сирый, – 1940 г. Умер в 1956 г. по причине хронического алкоголизма.
– «Ыш абарак бузык, или На чем стоит мир». )Время написания не известно.) Авт-ры некие Лука и Фома, личности весьма темные и загадочные, но отнюдь не вымышленные, ибо я сам неоднократно встречался с ними, и в соответствующей заметке еще расскажу о них. Несмотря на всю фантастичность этих персонажей, они реально существовали, существуют и, уверен, всегда будут существовать.
Наконец:
– «Злой Октябрь» Авт. В. Сухачевский [О Боже! – В. С.]. Книга основана на записях моего отца, Андрея Васильцева, также председателя Тайного Суда. Рассказать же о самом себе автор может и сам, если того пожелает.
– Серия книг «Тайный Суд» Авт. тот же. Серия основана на отголосках моих собственных рассказов, частично додуманных автором.
В заключении моею небольшой заметкой предваряется роман
– «АХИЛЛ» (1920 г.), о котором я уже говорил ранее.
Далее см. в этой книге.
Юрий Васильцев, 1975 г.
1.
ВАРАВВА
,
или
СПРАВЕДЛИВОСТЬ
ГОСПОДНЯ
Авт. Иосиф Гуздь
Интересную повесть-притчу создал этот автор, о судьбе которого мне известно лишь то, что скончался он в психиатрической лечебнице.
О, Справедливость! Как часто мы слышим и произносим это слово! Она зачастую видится нам чем-то абсолютным, богоданным, и как-то порой ускользает от понимания то, что это дама имеет много разных ликов, а почти каждый из нас видит лишь одно ее изображение.
Таков и смысл притчи, о которой и поведу разговор.
* * *
Действие происходит в Иерусалиме во вполне понятные нам из названия времена.
Маленький, нищий человечек Варавва вдруг оказывается за решеткой. Что ж, это в какой-то мере даже справедливо – ведь он, действительно, украл ту буханку хлеба, чтобы не умереть с голоду, но красть все равно нехорошо. Не справедливо, по его мнению, лишь вот что: за столь малую провинность его следовало бы уже на другой день высечь (причем, не слишком сильно) да и отпустить с миром. А тут…
Он сидит за решеткой уже вторую неделю, и ему начинает мерещиться предвестие чего-то страшного. Вправду, с чего бы его держать в клетке рядом с тремя другими клетками, в двух из которых томятся (он про них наслышан) два страшных преступника, Гестас и Гесмас, кровожадные убийцы, нападавшие даже на римских солдат. Уж их-то наверняка распнут (туда им и дорога); но он-то, он, столь мелкий воришка, – почему он оказался в соседстве с ними?!
Правда, в четвертую клетку недавно бросили какого-то тихого парня, по всему, слегка тронутого умом. [Читатель, полагаю, уже догадался, Кто это такой.] Что-то он там, кажется, проповедовал; ну да мало ли нынче в Иудеи всяческих сбрендивших пророков, и никто их, кажется, покуда не распинал. Может быть, их двоих посадили в клетки так, для острастки? Обоих высекут и отпустят…
Но почему, почему их держат вместе с этими двумя отпетыми разбойниками?! Тем-то двоим – что! Они уже знают свою судьбу, они ее не страшатся (как не страшились ничего и никогда). Они скалят зубы из-за своих решеток и всё рассказывают ему, Варавве, как тяжела смерть на кресте. Им весело оттого, что его маленькое тельце вскоре будет висеть рядом с ними. Ну а тот, тронутый, знай произносит какие-то душеспасительные речи; ах, до них ли сейчас?! Автор приводит обрывки этих речей; я их здесь приводить не буду, они известны каждому, кто читал Новый Завет.
Убедительно изображен автором нарастающий ужас воришки. Тот все более и более готов поверить, что страшная участь не минует и его.
Но за что, Господи, за что?!..
* * *
И тут мы переносимся в дом прокуратора Понтия Пилата. Здесь небольшое отступление назад во времени, ибо дело происходит еще до ареста Вараввы.
Пилат в раздумьях. Ему донесли о некоем пророке, из тех, каких он здесь уже навидался, но этот якобы (согласно доносу) говорил что-то непочтительное о кесаре, а это, по закону, карается смертью. Кесаря, этого сумасшедшего Тиберия, прокуратор и сам в душе ненавидит, но – «Dura lex1». У него нет сомнений, что лже-пророка оболгали, и он не имеет ни малейшего желания подвергать того мучительной казни на кресте. Однако тут Закон и Справедливость, как видно, разошлись в противоположные стороны.
И думает прокуратор вот о чем: как бы избежать ему самому греха, как бы не сотворить столь не оправданную с точки зрения Справедливости жестокость?
И тут его секретарь, живущий в Иудее уже многие годы и знающий ее обычаи много лучше, чем Пилат, невзначай рассказывает ему, что, по одному из здешних обычаев, накануне священного здешнего праздника Пасхи можно казнить не более трех приговоренных преступников, а если их оказалось больше трех человек, то народ вправе сам решать, кого из них отпустить.
Что ж, праздник Пасхи будет вскорости; но вот беда: преступников, по закону заслуживающих мучительной смерти, в наличии всего трое: два отпетых разбойника и этот блаженный.
И постепенно прокуратору приходит идея, как направить, – если не закон, то местные обычаи, – в сторону Справедливости. Он вызывает начальника городской стражи и приказывает ему: хоть землю носом рыть, но найти и схватить разбойника, который был бы пострашней, чем те два кровопийцы, такого, чтоб народ ужаснулся его преступлениями.
* * *
Увы, люди, подобные этому начальнику стражи, «носом рыть землю» (что тогда, что теперь) не слишком охочи.
Так и попадает в клетку всего лишь мелкий-мелкий воришка.
Но ведь нужны еще и серьезные преступления, не то, глядишь, прокуратор покарает за нерадивость.
И начинаются мучительные допросы Вараввы, которым автор посвящает несколько глав.
Я предполагаю, что автор либо служил в НКВД, либо был жертвой оного; во всяком случае, описывает он эти допросы с большим знанием дела. Варавве многими сутками не дают спать, отчего воля у того вовсе ускользает из души. Его мучают жаждой, его подолгу и мучительно избивают. И наконец он, совсем обессиленный, сознается во всем: да, убивал, да, насиловал, да, нападал и на солдат, да, не верует в Единого Бога, да, это он распорол брюхо тому греку-ювелиру, убийцу которого до сих пор не могли разыскать. И прошлогодний пожар в Иерусалиме – тоже его рук дело. И целые семьи вырезáл вместе с малыми детьми, – только не мучьте больше!
И вот на стол к Пилату ложится протокол допросов: да, пойман преступник, страшнее которого до сих пор, кажется, тут и не было! Уж такого народ не отпустит. Ну а ко всяческим пророкам тут народ снисходителен (в конце концов, каждый еврей по-своему пророк).
* * *
Но тут по городу расползается слух, что пойманный – всего лишь Варавва, мелкий воришка, которого тут знают многие. Воровать, конечно, плохо, но ведь парень-то голодал всю жизнь. Да, воришек надо наказывать, но не казнить же их, причем с такою жестокостью. Нет, Варавву им, надменным римлянам, не отдадим! Ну а полусумасшедший пророк… Судьба у него, видно, такая – быть распятым. На небесах ему, глядишь, воздастся сполна за его земные муки. Да он (если он действительно умеет слышать Господа) и сам должен радоваться, что отдаст жизнь во имя спасения мальчишки от чудовищной и несправедливой смерти!
* * *
И вот утро накануне праздника Пасхи. Четверо преступников выставлены перед народом. По приказу Пилата, список преступлений троих зачитывается несказанно долго, особенно преступлений Вараввы: уж таких-то преступников-кровопийц, поди, и не отыщешь больше. Преступление (единственное) тихого пророка лишь упоминается вскользь. Кажется, ясно, кого народ отпустит, согласно обычаю.
«Ну, и кого?» – вопрошает Пилат.
И слышит в ответ единый выдох толпы: «Варавву!»
* * *
Вдали, на Лысой горе, – три креста с прибитыми к ним преступниками. А Варавва убегает (не поймали б снова!) и думает: «Да, есть Господь! Ибо не допустил несправедливости!»
* * *
По-моему, притча вполне состоялась. Жаль, что ее никогда не опубликуют.
Добавлю, что мне довелось прочесть подпольную рукопись недавно скончавшегося (что удивительно – своей смертью) писателя Михаила Булгакова2, которая тоже, к великому сожалению, едва ли когда-либо увидит свет. У него в роман также вставлена притча со сходным отчасти сюжетом, но повернутым совершенно иначе, написанная блистательно. Однако отдам должное и неведомому Иосифу Гуздю: его притча, если и блекнет на фоне Булгаковской, то все-таки вполне имеет право на существование, как при наличии на небе солнца вполне может существовать и светиться луна.
И еще скажу, что тот древний мир, при всей его жестокости, изображен куда более человечным, нежели наш нынешний, где можно казнить хоть накануне Пасхи, хоть Первомая, и при этом мнения народа здесь никто не спрашивает.
Ну да то притча. А как оно было на самом деле – иди знай.
2.
ЛОРД
-
ОПРИЧНИК
Авт. А. И. Вяземский
Автор этой повести является полным тезкой опричника времен Ивана Грозного князя Афанасия Ивановича Вяземского, описанном как законченный мерзавец А. К. Толстым в его «Князе Серебряном». И, как мне удалось выяснить, не просто тезкой. Но об этом см. ниже.
Повесть до того жестоко-натуралистична, что Ваш Покорный Слуга, читая эту рукопись, не раз боролся с желанием выбросить ее, не дочитав. Однако дочитал-таки, пересилив себя, и о том не пожалел, ибо финал ее – весьма знаменательный.
Итак, эпоха Ивана Грозного. Елизавета Английская засылает на Русь своего лазутчика, лорда Гамильтона, дабы тот побольше выведал об этой далекой и во многом загадочной стране, где к тому же нынче происходит нечто непонятное – какая-то опричнина (поди разбери, что сие означает). И лорд, приехав в Москву, легко выполняет, как мы бы теперь сказали, операцию по внедрению – то есть сам вступает в эту самую опричнину, как это прежде него сделали другие иностранцы – немец фон Штатден, шотландец Лермонт и др.
Вот тут-то автор и начинает, смакуя подробности, описывать ту кровавую вакханалию, что охватила Русь (не стану здесь пересказывать, ибо – противно).
Поначалу наш лорд-опричник тоже несколько шокирован. Нет, конечно, в Англии тоже не благодушествуют – чего стоила недавняя казнь Гая Фокса3, да и пиратов в Портленде вешают, предварительно прокипятив их в смоле, – но там казни совершают по каким-то хоть обвинениям, а здесь… Кровопролитие ради самого кровопролития, да еще с какой изощренной жестокостью!
Лорду сначала все это претит, но постепенно он «входит во вкус», и чем более гнусные жестокости он творит, тем более продвигается вверх в опричном войске. Наконец ему настолько начинает нравиться происходящее, что он сам уже организовывает нападения на усадьбы не опричных бояр, и уж сколько кровушки там проливает! Причем, порою делает это так изобретательно, что и бывалые опричники даются диву. «Смотрите, московиты, как надо!» – иногда возглашает он и производит пытки и казни с британской методичностью.
Автор весьма убедительно подает нам то, как меняется постепенно отношение лорда к Малюте Скуратову. Вначале он презирает этого недавнего холопа, стоящего на вершине опричной лестницы, но потом обнаруживает в нем все более и более привлекательные черты. Тот, в свою очередь все более располагается к некогда надменному лорду: никуда не денешься – родство душ!
Но вот, спустя годы, – тайное письмо из Лондона, от самой королевы: та требует наконец его возвращения. Однако лорд уже настолько стал опричником и по званию, и по душевному пристрастию, что никак не отзывается на ее послание. Он – опричник, и выше идеала для него нет.
Заканчивает лорд свою жизнь, как и многие опричники, весьма плачевно: его заживо сваривают в котле. Но даже накануне этой позорной и мучительной казни он убежден, что здесь, на Руси, все делалось и делается правильно. Просто с ним лично была допущена досадная ошибка.
Такая вот повесть.
А теперь – не менее интересная повесть о судьбе ее автора, увы, не написанная никем. Ваш Покорный Слуга, имевший доступ к некоторым чинам с Лубянки, кое-что знающим об авторе, наметит ее лишь штрихами.
Автор – действительно, в недавнем прошлом князь и прямой потомок опричника Афанасия Вяземского, казненного царем Иваном по неведомо какому обвинению. В Гражданскую войну наш Вяземский не стал эмигрировать (хотя имел такую возможность), скрыл свое происхождение и в годы Красного террора стал одним из беспощаднейших членов Военного трибунала Южного фронта.
После Гражданской служил в ВЧК – ГПУ – НКВД, где, благодаря своей неумолимости к врагам, все более продвигался вверх и к началу 50-х дослужился до генеральского звания.
В 1953-м был расстрелян по делу Л. П. Берии как его близкий сподвижник. О чем думал наш автор перед казнью, нам неведомо.
Да, наша Клио порой рифмует не только события, но и судьбы!
3.
ПИРРОВА
ПОБЕДА
Авт. М. М. Е.
[Ист. справка. Битва при Аускуле. Произошла в 279 г. д. н. э., когда Пирр, царь Эпира, вторгся в Италию. Как это описано у Плутарха, большая часть как римлян, так и эпирцев в этой битве полегла. Отсюда и выражение «пиррова победа», т. е. победа избыточно большой ценой. – В.С.]
–
Об авторе мне известно лишь то, что уже в преклонные годы, в 1936 году, он ненадолго угодил в Лубянскую тюрьму (надолго в ту пору там не задерживались») и уже через пять дней, во всем, разумеется, сознавшись, был расстрелян. Рукопись его повести мне удалось добыть много позже из секретных лубянских архивов, благодаря своим поднадзорным4, служившим в НКВД.
Судя по всему, рукопись пролежала там, не привлекая к себе интереса, поскольку даже для тамошних следователей, при всем их искусстве, было, видимо, затруднительно привязать описываемые в ней (тем боле – вымышленные, как в самом начале указывает сам автор) события, относящиеся к III в. до н. э., к действиям троцкистско-зиновьевского блока, за которые и встал в конце концов к стенке многоуважаемый М. М. Е.
* * *
Итак, действие повести происходит в древнем Риме, в конце упомянутого века, лет через двадцать после битвы при Аускуле, получившей название «Пиррова победа» и весьма красочно описанной многими историками, включая великого Плутарха.
Главный герой повести, молодой римский патриций Марк Тувий из славного рода Гракхов, изучая историю, вначале несколько обескуражен: как-де крохотный, весьма бедный Эпир, составлявшей лишь часть и ныне забытой Богом Албании, смог выставить гигантскую по тем временам армию в 25 тысяч пехоты, несколько тысяч всадников и 20 боевых слонов? Как смог их царь Пирр, хоть бы он даже и потомок великого Александра, а стало быть и самого Зевса, – как он смог морем переправить все это войско в Италию; сколько ж кораблей ему для этого понадобилось?!
Марк Тувий обращается к архивам и сталкивается со столькими взаимно противоречивыми описаниями события, что это подвигает его к собственным изысканиям. Прошел ведь не столь большой срок со времени той достославной битвы; из немногочисленных выживших должен же был хоть кто-то, как он полагал, дожить и до сего дня, – и он начинает их искать.
О, таких, выживших и доживших, оказалось даже больше, чем он ожидал!
С каждым из них он ведет беседу (содержание этих бесед составляет первые главы повествования), и сперва невообразимое кровопролитие, происшедшее при Аускуле, едва ли не воочию предстает перед его глазами. Здесь надо отдать должное автору (М. М. Е.), который передал все это с необычайной живостью, хотя и с несколько избыточным и жестоким, на наш взгляд, натурализмом.
Центурион по прозвищу Громила: «Пирровы слоны, эти дышащие огнем исчадья самого Тартара, давили нас, как мы давим тараканов! Слышался хруст костей моих солдат, такой, что, казалось, поступь некоего гиганта по сухому валежнику. Потоки крови обрушивались на нас шквалами, будто состоявший из крови океан бился о скалы.
Мои солдаты дрались, как львы, все вокруг было усыпано отрубленными руками и головами греков… Одна моя центурия истребила чуть не тысячу врагов. Увы, от всей центурии в живых остался один лишь я…»
Командир когорты Гай Сулий. «Подобного кровопролития я больше не видел никогда! Эпирцы шли фалангой, и иногда их воин на одну свою сарису5 нанизывал по нескольку пронзенных тел.
Но и мои ребята были не промах! Наши манипулы разрезáли их фаланги. Места, по которым они проходили, превращались в сплошные кровавые месива.
В этой битве я потерял левую руку и правый глаз, но можно сказать, что мне все же повезло: из все когорты в живых, слава Юпитеру, остался один лишь я.»
Солдат по прозвищу Бычок: «Слоны? А что – слоны! Навроде кабанов, только в сто раз больше. И у него, у этого кабанищи, аж два хрена имеется: один – как у всех, а другой – на морде, спереди; называется «хобот». Уж я этих хренóв-хоботóв самолично поотрубал штук десять, а то и больше; а было у греков этих слонов тысяч пять, наверное. Ну а без хрена своего, того, что на морде, этот кабан-слон – не боец. Он от боли вовсе ума лишается и давит, не разбирая, что наших, что своих же греков. Да и подыхает вскорости: видать, без этого второго хрена ему не жизнь… Ох, и кровушки тогда пролилось – что слоновьей, что греческой, что нашей!..
Что еще о слонах? Ну огнем он дышит, это да, это я сам видал. И искры у него из глазищ. И срет он раскаленными бронзовыми шарами, а как испугается – так огненной лавой. Так-то! [Из чего, как заключил наш исследователь, этот солдат слонов вживе никогда не видывал. – Ю. В.]
Но нашим ребятам ни искры его, ни лава ни по чем! Все же славные мы солдаты, римляне!»
Легат 2-го легиона Марк Валерий Агинобарб: «При подсчете потерь я пришел в ужас. Сперва не поверил даже, что от всего моего легиона к концу битвы осталось всего тридцать человек. На поле битвы виднелось кровавое болото, в которое превратились все шесть тысяч моих легионеров.»
Еще множество воспоминаний; и вот наконец:
Сенатор Тит Юний Катулл: «Сам я, как ты понимаешь, битвы этой не видел – был еще слишком мал. В ней участвовал мой отец, от был легатом славного Первого легиона, павшего целиком; там он и сложил голову.
Беда наша, мой друг, была, я так думаю, в том, что Рим был весьма беден в ту пору, после трех неурожайных лет, и мы смогли выставить всего четыре легиона, на большее попросту не хватило денег. Поверишь ли, я, мальчик из сенаторского сословия, подчас неделями не видел мяса на обеденном столе, а плебеи попросту пухли от голода.
А сразу после битвы дела наши как-то почти сразу поправились. Видишь мою виллу? Согласись, она неплоха. Именно тогда брат моего отца, усыновивший меня, ее и построил. Да посмотри и на виллу старого одноглазого и однорукого пройдохи Сулия! А ведь он родом-то из плебеев, и отец его служил простым солдатом.
Все это несколько странно, по-моему, и я рад, что ты проводишь свои изыскания. Может, благодаря им, что-то как-нибудь прояснится…»
* * *
Стоп! Вот с этого-то места и начинается собственно сюжет повести, ибо сразу после посещения сенатора на нашего героя совершается первое покушение. Пока еще это можно принять за случайность: просто какой-то ненормальный нападает на него с ножом; в конце концов, мало ли сумасшедших в огромном Риме?
Но после того, как вслед за тем обрушивается лестница в его собственном доме, пища его оказывается отравленной, а в спальню его влетает зажженная стрела (и все это в один день!), он начинает осознавать, что почему-то на него ведется всамделишная охота.
Далее число покушений множится, лишь везение всякий раз спасает его, [не буду на каждом из них останавливаться]. И постепенно в нем укрепляется мысль, что все это каким-то образом связано с его историческими изысканиями.
Однако, будучи действительно храбрым римлянином, он с тем большим усердием, невзирая на смертельные опасности, поджидающие его на каждом шагу, продолжает это свое занятие.
Постепенно выясняется, что большинство «очевидцев» битвы при Аускуле в действительности не были ее участниками. Добавляется множество подробностей. Так, командир когорты Гай Сулий глаз потерял в лупанарии6, а руку – в одной пьяной драке. Легат 2-го легиона Марк Валерий Агинобарб во время этой битвы находился в Сирии. Отец сенатора Тита Юния Катулла был убит собственным братом года через два после того сражения. Число таких нестыковок с каждым днем множится.
Что ж, всякие войны порождают, наряду с героями, и немало лгунов. Ну, допустим, решил кое-кто из них прикончить своего разоблачителя, – делов-то! В общем, именно так я на первых порах «угадал» основную тему повести, а поскольку впереди было еще много страниц, то на какое-то время мне стало не интересно читать – это все равно как, читая детектив, заранее знать, что убийца – садовник.
Потом, однако вспомнил приведенные мною выше слова сенатора о сказочном обогащении всех, кто был причастен к битве с эпирцами, и это породило во мне сомнение в своей «догадке» и подвигло читать повесть М. М. Е. далее.
* * *
Собрав кое-какие сведения в Риме, наш герой отправляется в Эпир, к своему другу Юлию, скрывающемуся там от каких-то преследований со стороны римского сената.
[Не стану слишком задерживаться на описании автором морских приключений своего героя, его встречи с пиратами, его пребывания на необитаемом острове. Все это, по-моему, – совершенно лишнее и только уводит читателя от основного сюжета.]
И вот наконец он в Эпире. И там узнаёт от друга, что:
1) царь Пирр был убит своими подданными вскоре после его похода на Рим;
2) ни одного выжившего участника битвы при Аускуле никто здесь, в Эпире, не знает;
3) неурожайные годы были здесь тогда же, когда и в Риме, и множество народа полегло от голода;
4) сам Пирр перед походом настолько обнищал, что вынужден был продать свой дворец и ютился в небольшом домишке;
5) деньги (весьма немалые) на наемную армию дала ему местная знать в расчете на то, что их царь разграбит Италию, и деньги им вернутся сторицей;
6) что незадолго до своего похода Пирр тайно побывал в Риме и имел там разговор с самыми влиятельными персонами;
7) что, наконец, дети Пирра после убийства их отца внезапно и неведомым путем сказочно разбогатели.
Здесь, в Эпире, на нашего героя снова совершаются покушения. Ему удается узнать, что вдохновители покушений – потомки Пирра. И тут к нему приходит…
…Нет, нет! Я хотел написать: «приходит озарение», но это было бы не точно. Ибо оно, озарение, прокрадывается к нему шажок за шажком, иногда эти шажки нам почти не заметны. Тут надо отдать должное автору, превосходно сумевшему создать то, что американцы называют «suspens» («саспенс») – томительное приближение чего-то страшного и неясного.
Прозрение пробивается всполохами, то и дело вязнет в сомнениях.
Он беседует с самим римским консулом, тот объясняет ему, что его изыскания на эту тему не патриотичны, а всполохи в его сердце подсказывают Гракху, что в действительности вовсе не о патриотизме идет речь. [Что, впрочем, обычное дело: тогда, видимо, как и у нас нынче, речи о патриотизме возникали, когда у вас хотели что-либо украсть.]
Я, однако, не обладаю талантом М. М. Е. по части «саспенса», поэтому не стану долго томить читателя, а выложу сразу все…
Итак, в конце концов, героя осеняет осознание: никакой битвы при Аускуле НИКОГДА НЕ БЫЛО!
Было же вот что.
Римляне (включая даже сенаторов) и Пирр сильно обеднели в голодные годы, и тогда Пирру явилась мысль: ПРИДУМАТЬ сражение. С чем его римские собеседники довольно легко согласились.
Ну а очевидцы? Да их почти и не осталось – ведь победа-то была пиррова. Перебили, стало быть, все и с той, и с другой стороны.
Деньги, данные ему на поход, Пирр, разумеется, попросту присвоил. Римские сенаторы последовали его примеру. Ну а затем все-таки были выбраны «очевидцы» и «участники» сражения – из самых алчных и бессовестных, и они за приличную мзду стали без устали делиться своими «воспоминаниями».
Увы, истина эта оказалась слишком опасной. В конце повести Гракх, разумеется, погибает, а записи его исчезают. Вот только – бесследно ли?
* * *
По правде говоря, я не слишком верю, что притча М. М. Е. имеет под собой какие бы то ни было основания. Думаю, и сам он едва ли верил в свою версию. Впрочем, вера (как и неверие) – плохой советчик. Что же до источников… Ах, что в них только не понаписано! И какими только своими причудами не удивит еще нас насмешливая порой муза Клио!
Во всяком случае, Вы заинтересовали меня, многоуважаемый М. М. Е.
Покойтесь же с миром!
