Вадим Векслер
Суд над Ницше
Отказавшись от гуманной морали, философ радостно и сладострастно, без стеснения и стыда вываливает на читателя всю свою подноготную. И что мы можем видеть?
Самые острые чувства, которые испытывает Ницше – это презрение и отвращение к людям. Не к каким-то конкретным особям или узким категориям: ко всем людям. Так выражается его мизантропия. Не это ли причина для создания причудливой концепции сверхчеловека? Не желание развития, не устремление к светлому будущему, а просто невозможность сосуществовать с тем вонючим (не советует ходить в церкви: там дурно пахнет из-за скопления людей) стадом, которым он считал человечество? Мудрецу просто неприятно находиться на одной планете с несовершенными созданиями, уничтожить их невозможно (хотя подобные фантазии, по-видимому, возникают!), и он начинает грезить о совсем другом мире, более приятном для его носа.
Ницше упивается своей мизантропией и считает ее стильной и благородной, но постоянные проговорки о скверном воздухе вокруг, неприятном запахе в церквях и просто вони от людей определенных категорий или национальностей позволяют предположить наличие у него своеобразной аберрации восприятия: он ощущал чудовищную вонь постоянно, то есть воспринимал приемлемые для всех остальных запахи как неприятные. (Возможно, в этом виноваты были его болезни и те лекарства, которые он заглатывал пачками – побочный эффект.)
Вот именно на этом и построено шаткое здание его мизантропии: не нравы, не слабость, не мещанство или христианская мораль, а именно умозрительная вонь – вот что он ненавидит в человеке, что заставляет его передергиваться от омерзения, а шаткие философские конструкции здесь уже пририсовываются дополнительно как приемлемое объяснение (оправдание) его неадекватной болезненной реакции.
Но лицемерие не заканчивается играми с обонянием.
Ненависть и презрение имморалиста не однородны. Над кем Ницше издевается с особенным упоением? Над Вагнером и Шопенгауэром. Почему именно над ними? Это единственные люди, кем он восхищался в молодости. И в попытках вытравить из себя последнее светлое чувство симпатии и признательности, он набрасывается на их философию и мировоззрение с остервенением бешеного зверя не потому, что эти конструкции ему враждебны, но только из-за того, что стыдится своих юношеских добрых чувств. Растоптать своё самое святое из-за стеснения и стыда – вот такая мрачная достоевщина с исковерканной психикой и душевным изломом на потребу публике.
Именно на потребу.
Ницше в своей истеричности хочет казаться искренним, но это лишь PR-технологии для продвижения своего творчества. Для 19-го века он был мастером подобных практик, что и обеспечило ему (правда, далеко не сразу) мировую известность и бессмертную славу.
Ницше утверждает, что пишет лишь для немногих избранных, чей уровень соответствует его сложной для осознания и принятия философии, но это лишь очередной трюк заигрывания с публикой. На самом деле он жаждет признания безусловного, всеобщего, вселенского. И использует для достижения задачи довольно примитивную методику:
