Вадим Панов
Демон скучающий
Интервью закончилось.
Снова закончилось, потому что девушка прочитала его три раза. Все три раза прочитала полностью и очень внимательно. Закончив, отправилась на кухню, порылась в холодильнике, нашла яблоко, к счастью не успевшее стать «ватным», помыла, нарезала, очистила от шкурки, сложила на блюдце, вернулась к компьютеру и быстро пробежалась по основным лентам новостей – и городским, и федеральным, убедившись, что главной их темой по-прежнему оставался вопрос: «Кто убил Костю Кочергина?»
Вопрос, который взорвал и Сеть, и мир; привлёк внимание к выставке и заставил думать о том, причастен ли знаменитый художник к преступлению, о котором до сих пор ничего не было известно. Абсолютно ничего, кроме того, что Костя исчез так давно, что надеяться найти его живым мог только самый «непробиваемый» оптимист. Поэтому в первую очередь всех интересовало не где сейчас мальчик, а… «Кто убил Костю Кочергина?»
БЕССОННИЦА
Но не та, от которой по утрам бешено колет голову и чувствуешь себя выжатой, как лимон, совсем не выспавшейся и чудовищно больной. Нет. То была её особая бессонница. Её личная. Неповторимая. Она не спала, но не чувствовала усталости. Не металась по кровати, то укрываясь с головой, то сбрасывая одеяло на пол, а выбегала прочь, в ночь белую или чёрную, зная, что не заснёт, но и не будет бодрствовать там, где знакомо и привычно, и на ощупь не заблудишься, поэтому нужно ставить всё с ног на голову, не сражаясь с этим состоянием, а наслаждаясь им – мгновением, длиною в ночь, которую она познает всей собой, но запомнит сумбурно. Запомнит эпизодами, кубиками с нарисованными на них картинками, но не сложит эти кубики в домики, только в разные, непонятно как сформированные кучки, которые очень скоро смешаются с другими кучками кубиков – из других мгновений тех ночей, по которым её водила или будет водить Бессонница. Эпизоды смешаются калейдоскопом удивительной яркости, изредка всплывая в памяти, то поодиночке, то всей кучкой, но ни на одном из кубиков не будет метки даты.
Ведь каждый кубик прекрасен в своей неповторимости, а раз так – в чём смысл отбивающих время цифр?
Зачем они в мире, имя которому – Бессонница?
В мире, где ночь белая и ночь обыкновенная смешивают свою тьму с ложью и правдой, обманывая – и показывая так, как есть на самом деле, без макияжа и цифровой редактуры. И тем ночь опасна – ты не всегда можешь доверять своим глазам. Зато обостряются чувства, и если ты не видишь угрозы, то ощущаешь её, инстинктивно определяя, где зло, а где добро. Если, конечно, внутри тебя каждое из них стоит на своём месте. Не перепутались. И не смешались.
– Есть сигареты?
Они стояли посреди мостовой, но это не было важно, потому что не было никого вокруг. Только питерский ветер, но ветер остановился тоже, потому что был с ними.
– Да, – ответила она.
– Толстые или тонкие?
Вопрос заставил задуматься, но поскольку вспомнить не получилось, она отнесла руку на расстояние полусогнутой, некоторое время смотрела на зажатую двумя пальцами сигарету и ответила:
– Толстая.
– Тогда давай.
Она протянула пачку.
– И зажигалку.
Щелчок.
Колёсико зажигалки совершило оборот, резануло по кремнию и подожгло газовый выдох. Пламя не только до красноты обожгло сигарету, но осветило лица тёплым светом, резко контрастирующим с неживыми лучами уличных фонарей, вывесок и рекламы. На мгновение осветило, не больше, потому что потом поднявшийся от ног ветер отобрал у зажигалки пламя и поволок воспоминание о нём куда-то по Садовой прочь, к Михайловскому шпилю, словно маленький, несуществующий огонёк мог подсветить его ярче. Не мог, конечно, но питерскому ветру нравится подхватывать всё, что захочется, чтобы поиграть: вывернуть зонтик, чтобы питерский дождь, рассмеявшись, каплями забрался за шиворот; разметать лёгкое платье, чтобы показать прохожим стройные ножки, или прилепить его к телу, подчеркнув прелестную фигуру. Питерский ветер волок воспоминание о язычке пламени, пока не надоело, а потом вернулся.
– Свои скурил?
– Я вообще не курю. – Он глубоко затянулся, дунул дымом в лицо удивившемуся ветру и вернул девушке пачку с зажигалкой.
– Зачем начинать?
– Чтобы познакомиться.
– Мог просто спросить, как меня зовут.
– Ты бы ответила?
– Нет.
– А так мы уже четыре часа разговариваем.
– Так долго? – удивилась она.
– Я говорил с тобой всё то время, что наблюдал, – признался он.
– Через витрину ресторана? – догадалась она.
– Ты проходила мимо, и я не смог не пойти за тобой… И говорил всё время, пока не набрался храбрости подойти.
– Я слышала, но думала, что слышу сны – они часто вылетают из форточек и шепчут разное.
– Поэтому я и решил познакомиться – не хочу быть сном.
– А кем ты хочешь быть?
– Хочу по-настоящему.
– По-настоящему я придумываю то, чего нет.
– И что ты делаешь с придуманным?
– Смотрю и не хочу никому отдавать.
– Но приходится?
– Если придумывать только для себя, то не у кого узнать, получилось ли придумать то, чего ещё не было.
– Разве это важно?
– Очень. Ведь каждый из нас должен быть не похож ни на кого во всём. И если придумывать то, чего не было, по-настоящему, то получится не остаться за столом, а выйти под лёгкий дождь, потому что не можешь не выйти, не можешь не набраться смелости и не попросить сигарету.
– Потому что этого не было.
– Но вдруг стало. Ты придумал, и ты сделал. Сделал то, чего не было, поднялся и сделал шаг, ведь иначе ничего не случится, не произойдёт. И ты увидишь не результат, а расплывчатую фигуру за стеклом, плачущим каплями дождя. Ты почувствуешь, что это я, но никогда об этом не узнаешь. Прикоснёшься к стеклу пальцами, но оно окажется сухим, и ты поймёшь, что капли волшебного дождя давно иссохли, и почувствуешь сожаление. Но сожаление быстро пройдёт, и ты забудешь, что дождь был волшебным. Мало придумать то, чего ещё не было, нужно сделать то, чего никогда не было, нужно выйти под дождь и оказаться рядом. Оказаться в месте, которое из тёплого мира кажется расплывчатым, чтобы узнать, что в действительности оно яркое и контрастное. Но чтобы узнать – нужно встать и пойти, а не смотреть на то, чего ещё не было, через дождливое стекло.
– Иногда мне кажется, что я уснул за столом и наша встреча соткана из той странной мелодии, которую вдруг заиграл диджей.
– Тогда просыпайся и возвращайся к друзьям.
– Ни за что не проснусь.
– Однажды придётся.
– Только если проснувшись, я увижу тебя.
– Рядом?
– Вместе.
– Ты странный, – обронила она с улыбкой.
– Я просто делаю то, что никогда раньше.
– Например?
– Я как заворожённый наблюдал за тем, как ты танцуешь по улицам уснувшего города.
– Потому что Город любит, когда с ним танцуют.
– А когда танцуют двое? Для него?
– Спроси, – предложила она улыбаясь.
– Мне кажется, Город не будет против.
Она поняла, чего он хочет, и предупредила:
– Я хорошо танцую. Я училась.
– Я учился к выпускному. И буду очень стараться.
– Раз к выпускному, то я знаю, под какую музыку мы станем танцевать.
Она положила руку в его ладонь. А он мягко обхватил её за талию. И они оба услышали вальс. Нежный и сильный. Манящий лететь над камнями мостовой, а затем – над старыми крышами.
И не видеть ничего, кроме её невероятных глаз. И не чувствовать ничего, кроме неё. Рядом. Вместе.
– Теперь ты скажешь, как тебя зовут?
– Скажу, когда поверю, что ты мне не снишься.
– Что я должен для этого сделать?
– Пройти сквозь дождливое стекло и танцевать со мной по улицам Города, которому нравится, когда двое танцуют для него.
Его рука лежала на её талии. А вальс кружил их по Городу, в котором не было никого, кроме них. И ещё немножко ветра, который и был вальс.
– Я это сделал.
– Ты уверен, что не спишь?
– Уверен.
– Почему?
– Потому что такую радость невозможно испытать во сне – только наяву.
– А говорят – наоборот.
– Они не понимают, что говорят, – уверенно ответил он. – Настоящую радость может принести только настоящее.
– А я настоящая?
– Сейчас – да.
– Сейчас! – Она рассмеялась, паря в его объятиях.
И чувствуя, что сердце замирает.
От настоящей радости.
17 апреля, понедельник
– Ада Кожина заявилась в твой бар? – переспросил Анзоров.
– Да, – подтвердил Феликс. – Без предупреждения.
– Откуда она знала, что встретит тебя?
– Если я не на службе, то на работе, – пошутил Вербин.
Жены у него не было, постоянных отношений тоже, поэтому вычислить перемещения майора полиции – когда он не на службе – особого труда не составляло.
– Ты наш деловой, – рассмеялся в ответ Анзоров.
– И предсказуемый, – добавил Шиповник.
– Какой есть, – развёл руками Вербин.
Своему прямому начальнику, подполковнику Шиповнику, Феликс позвонил сразу после встречи с Адой. Услышал в ответ: «Свистни Анзорову, и давай до завтра всё обмозгуем». Свистнул. Принялся обмозговывать в одиночестве, всё равно больше делать было нечего. Утром приехал на Петровку, на еженедельное совещание отдела, после которого они с Шиповником отправились в Следственный комитет к «важняку» Анзорову, с которым в последнее время им часто приходилось работать. Причём успешно работать, что способствовало и хорошим отношениям, и взаимному доверию. Анзоров знал и Аду Кожину, и подозрения – весомые подозрения! – что были у Феликса на её счёт. Сногсшибательно красивая блондинка была причастна к нескольким убийствам, минимум два из которых она совершила сама, однако разработанный план и его хладнокровное исполнение позволили умной красавице остаться в стороне: она прошла по делу в качестве свидетеля и её имя не полоскала пресса.
И вот Кожина вновь появилась на горизонте.
– Феликс, что ты об этом думаешь? – поинтересовался Анзоров, напористо выделив слово «ты».
– Всё очень странно.
– Обойдёмся без описания очевидных ощущений, – поморщился следователь. – У тебя было время поразмыслить.
– Мне показалось, что Кожина действительно хочет помочь этому мужчине, – нехотя признал Вербин. – Хотя она великолепная актриса… При всех прочих талантах.
– Я не верю, что Кожина встала на путь добра, – проворчал Шиповник.
– Ей для начала пару пожизненных нужно отсидеть, – заметил Анзоров.
– Которые мы не смогли ей предложить, – вздохнул подполковник. – К сожалению.
– Ещё я думаю, что Кожиной доставляет удовольствие предлагать свою помощь именно мне, – продолжил Вербин.
– Извращённое удовольствие? – уточнил следователь.
– В какой-то степени, – не стал спорить Феликс.
– Или у неё свой интерес в этом деле, – высказал своё предположение Шиповник.
– Какой?
– Узнаем, когда она нас подставит.
Некоторое время собеседники обдумывали заявление подполковника, но в итоге Вербин отрицательно покачал головой:
– Не уверен, Егор Петрович. Пока всё указывает на то, что Кожина действительно хочет помочь своему приятелю выпутаться из неприятной передряги.
– Не потому ли, что он и есть убийца? – предположил Анзоров. – И обратился за помощью к своей, так сказать, коллеге?
– Вряд ли Кожина кому-то рассказывала о своём участии в деле Кровососа, а догадаться об этом со стороны невозможно, – серьёзно ответил Вербин. – Если же её приятель и в самом деле убийца, мы об этом узнаем.
– А если Кожина не захочет, чтобы мы об этом узнали?
Результаты расследования дела Кровососа произвели на Анзорова неизгладимое впечатление. Он долго не соглашался с версией Феликса о причастности Ады к серии жестоких убийств, но когда Вербин убедительно доказал следователю, что в картине событий не хватает участника, однако улик против главного подозреваемого нет и не появится, – проникся к красавице сильными чувствами. Вслух, конечно, не высказывал – воспитание не позволяло, но по оговоркам становилось ясно, что Анзоров считает Кожину гениальной преступницей.
В целом, так оно и было.
– Мне остаётся лишь повторить, Амир: я считаю, что Кожина действительно желает помочь приятелю выпутаться и хочет, чтобы делом занялся я. Мотив второго желания пока неясен, возможно, это действительно нечто извращённое, но он не имеет значения, потому что в первом желании я не сомневаюсь.
– Ты готов с ней работать? – негромко спросил Анзоров.
– Она вышла из «Грязных небес» живой.
– Будем считать, что ты ничего не произносил, а мы ничего не слышали, – буркнул следователь. – На вопрос отвечай.
На важный вопрос, поскольку Анзоров и Шиповник знали, что Вербин считает Аду Кожину причастной к смерти любимой женщины. При этом улики отсутствовали, а если Кожина и была причастна, то лишь косвенно, поскольку смерти Криденс она не желала – это Феликс понимал. Тем не менее обвинял. Потому и возник вопрос.
Очень важный вопрос.
На который следовало дать такой ответ, чтобы у Анзорова и Шиповника не осталось сомнений.
– У нас убийство, – медленно ответил Вербин. – У Кожиной есть важная для расследования информация, с которой она пришла ко мне. А человек, которого она прикрывает, по всей видимости напуган и нуждается в защите. Лучшая для него защита – провести расследование и выяснить все обстоятельства преступления. Это слова Кожиной. Она не сказала, что хочет работать только со мной, она понимает, что не может ставить такие условия, что она вообще не может ставить никаких условий, и что я вправе передать информацию вам и попросить не привлекать меня к расследованию. Обстоятельства вам известны, и вы пойдёте мне навстречу. Но Кожина пришла ко мне. И выразила уверенность в том, что я докопаюсь до сути. Может, не соберу достаточного количества улик, но убийцу найду.
– И тем тебя подкупила?
– И тем заинтриговала, – уточнил Феликс. – Кожина считает, что московское убийство – первое звено длинной игры, и я хочу проверить, есть ли у неё основания для такого предположения.
– То есть ты хочешь это дело?
– Дело кажется интересным и серьёзным, а потому не важно, кто его принёс. Я вытащу из Кожиной всю необходимую информацию, а к дальнейшему расследованию она не будет иметь отношения.
– Будем надеяться, что не будет, – добавил следователь.
– Или, наоборот: будем надеяться, что будет, – высказался Шиповник. – И тогда у нас появятся основания обвинить её… ну, допустим, в препятствовании правосудию.
– Я бы на это не рассчитывал – она слишком умна. – Анзоров перевёл взгляд на Вербина. – Тогда решаем так. Встречайся с Кожиной и человеком, которого она прячет. Мы же с Егором Петровичем пока посмотрим, кто ведёт дело Алексея Чуваева, что у них с результатами, и прикинем, можно ли его безболезненно забрать. Дальше всё будет зависеть от того, что ты привезёшь из поездки. Если скажешь, что дело интересное – заберём, даже если придётся забирать болезненно, потому что я твоему чутью доверяю. Если решишь не связываться – оставим как есть. Договорились?
– Договорились, – кивнул Феликс.
Учитывая обстоятельства, это решение было наилучшим из возможных.
* * *
– Вероника, привет!
Девушка обернулась на возглас, заметила знакомого журналиста из «Интерфакса» и помахала в ответ.
– Привет!
– Иди к нам! Тут есть место!
Учитывая царящий вокруг дурдом, предложение оказалось своевременным.
– Спасибо! – Вероника улыбнулась и стала осторожно пробираться к друзьям через плотную, громко галдящую толпу коллег. То здороваясь, то извиняясь.
Сказать, что интерес к пресс-конференции оказался высоким – не сказать ничего. В сравнительно небольшой зал питерского отделения ТАСС набилось огромное количество журналистов и блогеров, и пишущих, и снимающих, жаждущих получить информацию о вспыхнувшем скандале из первых уст. О грандиозном скандале, который привлёк к персональной выставке Абедалониума внимание даже далёких от мира искусства людей.
«Кто убил Костю Кочергина?»
Как получилось, что знаменитый художник написал портрет пропавшего ребёнка? Когда он написал портрет? Имеет ли Абедалониум отношение к исчезновению Кости?
«Абедалониум – убийца?»
Этот заголовок ещё не появился в медиапространстве, его избегали даже самые «жёлтые» издания и блогеры, однако в воздухе он витал.
Убийца?
От всеобщего обожания до всеобщей ненависти шаг очень маленький, но город пока не был готов подвергнуть обструкции одного из своих героев. Город насторожился и ждал объяснений.
– Как вы знаете, одно из полотен Абедалониума, а именно «Мальчика нет», вызвало… гм… серьёзные вопросы. – Заместитель директора «Манежа» наверняка готовился к выступлению, однако волнение сказывалось: голос не дрожал, но иногда срывался. А заученные слова норовили выпрыгнуть из памяти. – В настоящий момент компетентные органы проводят соответствующую проверку… – Короткое движение головой вправо, на руководителя пресс-службы ГУВД. – Которая и даст ответы на интересующие нас вопросы.
Местоимение «нас» он использовал сознательно, чётко дав понять, что «Манеж» не располагает какой-либо информацией о происходящем и так же, как всё общество, ждёт ответов от полиции. Начальник пресс-службы ГУВД намёк понял и негромко сделал ожидаемое сообщение:
– В настоящий момент возобновлено следствие по делу об исчезновении Кости Кочергина. Результаты будут обнародованы. – Произнёс сухим, официальным тоном.
– Мы это знаем, – поднимаясь, проворчал журналист «Интерфакса» и громко спросил: – Вы уверены, что на картине действительно изображён Костя Кочергин?
– Предварительное заключение экспертов положительное, соответственно, мы проводим расследование, считая это предположение доказанным.
Возникла короткая пауза, воспользовавшись которой Вероника выкрикнула вопрос:
– Картина останется в экспозиции?!
– У нас нет причин её убирать.
– Выставка продолжит работу?!
– У нас нет причин её закрывать, – пожал плечами представитель «Манежа».
– Потому что сейчас выставка вызывает особенный интерес?!
– Потому что у нас нет причин её закрывать, – взяла слово третья участница пресс-конференции, арт-куратор выставки Лидия Дабре. – Мы все ошеломлены происходящим и пребываем в полной растерянности. Мы искренне хотим, чтобы исчезновение несчастного мальчика было раскрыто, преступник наказан, а родители Кости Кочергина узнали правду и обрели покой, которого их лишили восемь лет назад. Но будем откровенны: происходящее вокруг выставки не имеет отношения к её художественной ценности. Абедалониум – великий художник, который, возможно, хочет что-то нам сказать. Или уже сказал.
– И то, что он сказал, взбудоражило общество и привлекло дополнительное внимание к выставке, ведь так?
Ответить Лидия не успела – намёки на поднявшийся ажиотаж порядком утомили журналиста ТАСС, и он решил сменить тему:
– Кстати, что говорит о происходящем сам Абедалониум?
– Да! – поддержали его из зала.
– Вы с ним общались?
– Он дал комментарий?
Вопрос не мог не прозвучать, его ждали, и он вызвал понятное оживление в зале. До сих пор знаменитый художник не проронил ни слова, и журналисты надеялись на пресс-конференции услышать хоть какое-то заявление.
– Абедалониум знает, чей портрет написал?
– Абедалониум видел Костю перед исчезновением?
– Абедалониум причастен к его исчезновению?
– В настоящее время мы пытаемся получить комментарии художника, однако сделать это не так просто, как кажется, – дипломатично ответил заместитель директора «Манежа». – Как вы знаете, Абедалониум прилагает огромные усилия, чтобы оставаться инкогнито…
– Но ведь он написал портрет исчезнувшего мальчика.
– Вполне возможно, до того, как мальчик исчез.
– Полиция способна отыскать Абедалониума или нет?
– Мы работаем над этим, – коротко ответил представитель ГУВД.
– Вы его найдёте или нет?
– На всё требуется время.
– Но вы ищете?
– Вы уже выяснили его настоящее имя?
– Лидия, вы тоже ничего не знаете?
– Нет, – покачала головой Дабре. – К сожалению, мы не знаем ни настоящего имени Абедалониума, ни где он находится. Я предполагаю, что художник пребывает за границей.
– Но ведь Абедалониум совсем недавно давал интервью, – зачем-то сообщил какой-то блогер, знаменитый умением распаковывать подарки.
Глупое замечание осталось без комментариев, даже ехидных, поскольку всех интересовали ответы участников пресс-конференции, а не возможность позубоскалить над оплошностью коллеги.
– Как вы связывались с Абедалониумом до сих пор?
– Через немецкую юридическую компанию, – ответил представитель «Манежа».
– Им тоже неизвестно настоящее имя Абедалониума?
– Они уверяют, что нет.
– Как такое возможно?
– Современные технологии позволяют проводить обезличенные финансовые операции, подтверждая подлинность сделки различными способами.
– Абедалониум вообще существует?
– Приходите в «Манеж», – предложила Лидия.
Журналисты рассмеялись.
– Работа с иностранцами создаёт дополнительные трудности полиции?
– Безусловно, – подтвердил начальник пресс-службы ГУВД. – Проблемы есть и с потерей времени, и с разной оценкой тяжести возможного преступления. Однако мы надеемся, что ведущиеся в Европе дискуссии о легализации педофилии и других преступлений против детей не помешают немецким коллегам оказать нам всю возможную помощь, которая может понадобиться в ходе расследовании.
– Вы считаете, что в данном случае совершено преступление сексуального характера?
– Пока мы можем лишь строить предположения.
– Почему вы не пригласили на пресс-конференцию Даниэля Кранта? Всем известно, что он является официальным представителем Абедалониума в России и ведёт дела от его имени.
– В настоящий момент господин Крант находится за пределами Санкт-Петербурга.
– Даниэль пропал?
– Мы имеем представление о том, где находится господин Крант, и уверены, что он пребывает в добром здравии. Он уже сообщил, что не располагает какими-либо сведениями, способными пролить свет на происходящее или помочь с установлением личности Абедалониума. Ситуация с картиной «Мальчика нет» стала для господина Кранта таким же сюрпризом, как и для всех нас.
– Когда Крант уехал из города?
– В четверг.
– В день открытия выставки?
– Сразу после открытия, на котором он присутствовал.
– Вам не кажется это странным?
– У господина Кранта возникли неотложные дела личного характера.
– Присутствие Даниэля ничего бы не изменило, – вернул себе слово заместитель директора «Манежа». – Мы с Даниэлем хорошие друзья, и он много раз говорил, что абсолютно ничего не знает о подлинной личности Абедалониума. И разумеется, вряд ли он сможет оказать существенную помощь следствию. Тем не менее мы ждём от него вестей…
* * *
– Вы хорошо водите, – обронил Феликс.
Он знал, что застанет спутницу врасплох, и не ошибся: Ада помолчала, решая, как реагировать на замечание, а через полминуты негромко уточнила:
– Это комплимент?
– Констатация.
– Мне всё равно приятно.
– Мне извиниться?
Она улыбнулась:
– Не обязательно.
Но на Вербина не посмотрела.
Кожина и в самом деле хорошо водила: уверенно держалась в потоке, на опережение шла без грубости, но достаточно агрессивно, и при этом явно чувствовала машину. «Слышала» её.
– Учились водить на «механике[2]»?
– Отец говорил, что только так можно почувствовать машину.
Она словно прочитала его мысли.
– Мой постоянно это повторял.
– Старая школа.
– Именно.
Сейчас у Кожиной был красный Mercedes, слишком низкий, на вкус Вербина, и недостаточно высокий – на его рост, однако высказываться на эту тему Феликс не стал, поскольку сам согласился на предложение отправиться за город на одном автомобиле. Во-первых, потому что посёлок, в котором Ада спрятала Кранта, тщательно охранялся и «Зачем нам эта головная боль с пропуском, Феликс?». Во-вторых, и это было главным, чтобы попробовать поговорить о прошлом. Однако затея провалилась: Кожина охотно болтала о чём угодно, мягко отвергая любые попытки приблизиться к истории Кровососа. Улыбкой давала понять, что ожидала такого развития событий, поэтому не обижается, и легко переводила разговор на другие темы.
– Феликс, как вы отнесётесь к предложению говорить друг другу «ты»? Даниэль знает, что я всем своим добрым друзьям говорю «ты».
– Мы с вами просто знакомы, Ада Николаевна.
– Я догадывалась, что услышу в ответ нечто подобное.
– Предлагаю компромиссный вариант: вы мне говорите «ты», а я вам – «вы». Не сомневаюсь, вы со многими людьми общаетесь в таком ключе.
– Но с вами я бы так не хотела. – Она сбросила скорость – ворота посёлка были совсем рядом, и предложила: – Давайте по-прежнему на «вы», но, пожалуйста, называйте меня по имени.
– Это важно?
– Хотя бы при Даниэле. Я сказала ему, что приеду с человеком, которому полностью доверяю.
– Вы не доверяете людям, которые называют вас по имени и отчеству?
– Между людьми, которые по-настоящему доверяют друг другу, складываются тёплые отношения, которые отменяют обращение по отчеству. Даниэлю это правило известно.
– Вы предлагаете мне подыграть?
– Что вас смущает, Феликс? Вам ведь нужно, чтобы Даниэль полностью раскрылся во время разговора? Я объясняю, как проще всего этого добиться.
Она умела вести переговоры. Или управлять мужчинами. Или и то, и другое.
– Хорошо… Ада, – выдавил из себя Вербин.
– Спасибо, Феликс, – улыбнулась она в ответ. Не флиртуя. Не заигрывая. Улыбнулась, как старому доброму знакомому, которому абсолютно доверяет. – Кстати, в багажнике несколько пакетов для Даниэля. Вас ведь не затруднит донести их до дома?
– Конечно, нет.
– Очень хорошо.
Посёлок и впрямь хорошо охранялся: не расслабленными вахтовиками из дешёвого частного предприятия, а хорошо подготовленными сотрудниками. Кожину они знали, а вот документы Феликса рассматривали тщательно и действующие «корочки» старшего опера не произвели на них впечатления. Тем не менее пропустили. Дом оказался не очень большим, в два этажа, красивым, но при этом холодным – по ощущению, потому что не производил впечатления места, в котором живут. Как сказала Ада в ответ на замечание Вербина: «Потому что у него никогда не было настоящего хозяина». Дом это чувствовал и грустил. И потому был холодным.
В отличие от толстенького Даниэля, не считающего нужным скрывать искреннюю радость, вызванную визитом гостей.
– Ада, милая, ты не представляешь, как я рад тебя видеть! – провозгласил он, расцеловавшись с красавицей.
– Представляю, дорогой.
– Я здесь совсем один, мне грустно и страшно.
– Ты под надёжной охраной.
– Это другое. Мне одиноко, особенно длинными тёмными вечерами… – Толстяк скроил умильную мину, намекая, к чему клонит. – А посторонних сюда не пускают.
– Постарайся познакомиться с кем-нибудь из здешних.
– Ты же запретила выходить из дома.
– Потому что хочу, чтобы ты остался жив. – И прежде, чем собеседник успел среагировать, Ада улыбнулась и указала на Вербина: – Даниэль, позволь представить тебе Феликса, лучшего московского сыщика.
– Даниэль Крант.
– Феликс Вербин.
Ладонь у толстяка оказалась узкой и влажной.
– Хотите что-нибудь выпить? Меня снабдили отличным запасом самого разного алкоголя, который здорово выручает… длинными тёмными вечерами.
– Может, позже.
– Как скажете.
Пакеты Ада велела оставить в холле – «Даниэль потом разберёт, ему всё равно делать нечего», и они расположились на диванах большой гостиной, панорамные окна которой выходили во внутренний двор, по-весеннему голый.
– Феликс, Ада рассказала, в чём дело?
– В общих чертах. Давайте начнём с того, почему вы испугались?
– Что? – Крант удивлённо уставился на Вербина. Он явно планировал выстроить разговор по другой схеме. – Что?
– Это простой вопрос, – мягко произнёс Феликс, раскрывая записную книжку. – Насколько я знаю, вы с господином Чуваевым приехали из Санкт-Петербурга в четверг поздно вечером. В пятницу поздно вечером вашего спутника убили. Почему вы решили, что находитесь в опасности? У вас с господином Чуваевым общие криминальные дела?
– Ну… – Крант явно смутился. – Почему криминальные?
– А за что ещё убивают?
Ада подняла брови, но промолчала.
– Убивают в порыве страсти.
– У вас с Чуваевым была общая любовница?
– Эх-м… – Крант окончательно сбился и растерянно посмотрел на Аду. Поддержки не получил, поскольку женщина явно наслаждалась происходящим, и коротко ответил: – Нет.
– Тогда почему вы испугались за свою жизнь? – очень мягко надавил Вербин. – Если я правильно понимаю, вы сбежали с места преступления, отключили телефон, обратились к случайному прохожему, позвонили Аде и попросили о помощи?
– Да, всё так.
– Почему вы так поступили?
– Я испугался.
– Почему вы испугались, Даниэль?
– В общем… Ну, в общем… – Крант стал быстро-быстро тереть ладони.
– Я обещала лучшего профессионала, Даниэль, и я сдержала слово, – очень спокойно ответила Кожина. – Волноваться не надо, Феликс не считает тебя убийцей, но ему нужна правда.
Говорить, что у него ещё не сложилось окончательного мнения насчёт виновности толстенького собеседника, Вербин не стал, сейчас это было неуместно. Но отвечать на вопросительный взгляд Кранта не стал ни словом, ни жестом, просто смотрел ему в глаза до тех пор, пока Даниэль не сдался. Времени понадобилось не слишком много.
– Не знаю почему, но Лёша очень хотел, чтобы я отправился на эту встречу, – рассказал Крант. – Я обещал, а потом… немного увлёкся, будучи в гостях… Ну, это не важно, где я был, но если понадобится, она подтвердит.
– Не сомневаюсь, – кивнул Вербин, сделав пометку в записной книжке.
– Вы мне не верите?
– Верю.
То ли короткий ответ прозвучал достаточно веско, то ли Крант сообразил, как следует вести себя с Феликсом, но он без напоминаний продолжил:
– Я задержался. Тем не менее должен был успеть вовремя, но московские пробки всё испортили. Лёша мне звонил. Не ругался, конечно, но чувствовалось, что он недоволен.
– Чуваев не показался вам испуганным?
– Испуганным? Нет, нет… – Крант поелозил на месте, видимо, вспоминая детали разговора. – Недовольным – да, но не испуганным. Потом я подъехал, увидел каршеринг, Лёша сказал, что будет на каршеринге, заплатил таксисту, таксист уехал, я пошёл искать Лёшу и… нашёл его. У дороги.
– Вы трогали тело?
– Нет. Нет, конечно. – Даниэль искренне удивился вопросу: – Зачем?
– Проверить, жив ли ваш друг, – объяснил Феликс.
– А он был жив?
– Нет.
– Вот и я так подумал, когда увидел голову Лёши. То есть что осталось от головы. – Крант глубоко вздохнул. – В смысле.
– Видели кого-нибудь?
– Нет. Думаю, если бы увидел, мы бы с вами сейчас не разговаривали.
– Если бы вас хотели убить, вас бы убили, – произнёс Вербин, уставившись в записную книжку. – Убийца дождался бы вашего приезда и застрелил обоих.
– То есть? – растерялся Крант.
– Я просмотрел материалы расследования и не сомневаюсь, что для устранения вашего друга был нанят профессионал, а профессионалу заранее говорят, сколько будет целей, – спокойно объяснил Феликс. – Торопиться ему было некуда. Он бы дождался и убил вас обоих.
– А если бы я не приехал?
– В этом случае убийца застрелил бы Чуваева, когда тот направлялся к машине, чтобы уехать.
– А если бы я приехал вовремя?
– Думаю, вы получили бы удар по голове, очнулись и вызвали полицию.
