Вадим Иванович Кучеренко
Искушение
Внезапно склизкий, рыхлый комок начал подниматься из его желудка, вызвав приступ тошноты. Марк откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Мир вокруг пустился в сумасшедший хоровод. Черные глаза напротив, белая скатерть, танцующие тени – все кружилось и летело в тартарары с бешеной скоростью, но самое ужасное было то, что ему было нечем дышать. Он многое бы сейчас отдал за один только глоток свежего воздуха. Но было душно, затхло, омерзительно.
Так же неожиданно головокружение закончилось, и все встало на свои места. Марк приоткрыл набухшие веки. И наткнулся на изучающие его лицо глаза незнакомца. Но как-то странно они смотрели на него. Без малейшего интереса, скучно, точно заранее все предвидели.
– Тебе плохо, малыш? – услышал Марк и невольно кивнул в ответ. А затем так же безотчетно, повинуясь неведомой силе, которую люди называют инстинктом, он начал рассказывать. Все, что пережил за сегодняшний день и за всю предыдущую жизнь. Глаза напротив не изменили ни на йоту своего выражения, они не поощряли его, но и не отталкивали, слушали. А только это юноше и надо было сейчас. Он говорил и говорил…
И вдруг осекся. Внезапная мысль, что он говорит на своем языке, языке немых, лишила его дара речи. Исповедаться можно только когда тебя слышат, пусть даже не понимают. Юноша почувствовал гнев и обиду. Если вдуматься, незнакомец ни в чем не был виноват перед ним, но почему он не остановил лавину его гримас и жестов, а продолжает странно смотреть на него своим непроницаемым потусторонним взглядом, не разжимая узких холодных губ? Утонченная ли это издевка, полнейшее ли равнодушие, или что иное – Марк мог только догадываться, но предполагал худшее. Самым правильным сейчас было встать и уйти. И юноша уже начал приподниматься, но его остановил властный жест. А затем он услышал голос. И он не знал, говорит ли это мужчина напротив, или кто другой, невидимый и неведомый ему, потому что тени вновь сгустились, скрыв лицо его собеседника, но не сумев заглушить звук, казалось, идущий ниоткуда и отовсюду одновременно.
– Малыш, ты считаешь себя несчастным. И только потому, что не можешь говорить. Как ты заблуждаешься! Тебе, по прихотливому жребию судьбы, выпала редкостная удача – слова не имеют над тобой своей злой власти, ты не можешь скрыть свои истинные мысли и желания за их завесой. Невыполнимые клятвы, обещания, которые невозможно сдержать, возносимые небу суетные молитвы, равные богохульству – тебя миновала чаша сия, а ты ропщешь? Неблагодарный!
Но это еще не все, что ты имеешь и хочешь потерять. Однажды, здесь же, я видел людей. Они были не только немы, но и глухи. Но когда начинал играть оркестр, они танцевали. Им не нужна была музыка, которую ты слышишь сейчас. Они слушали музыку, которая звучала внутри их. Тот, кто услышал бы ее, пожалел бы только об одном – что его собственная душа не способна рождать ничего подобного. Но эту музыку не слышит никто, кроме них. А они прекращали танцевать, когда видели, что останавливаются другие, и тем сохраняли свою тайну от мира непосвященных. Их мир – их великая тайна, ей страшен взор чужого.
Я знаю об этом, потому что сам некогда принадлежал этому миру. Но однажды изменил ему, и моя душа уже не может рождать музыки…
Голос смолк, и тишину заполнили звон бокалов, стук вилок и ножей, шум и гам ресторанного зала.
