Вадим Фефилов
Клинки капитана Бенфики
В романе использованы настоящие документы и реальные истории, записанные автором во время посещений Йемена и соседних стран.
Некоторые птицы не предназначены для того,
чтобы держать их в клетке.
Стивен Кинг «Рита Хейуорт, или Побег из Шоушенка»(перевод Екатерины Александровой)
© Фефилов В.П.
© ООО «Издательство АСТ»
Часть I
1
В аэропорту
Кряжистый пожилой мужчина в длинной зеленой юбке, пыльном пиджаке и с автоматом Калашникова, приклеенным к плечу, конвоировал по переполненному столичному аэропорту высокую девушку в модном черном хиджабе из легкой и прочной ткани. Из-под пиджака старика, вышагивающего по Sana’a International Airport, как краб вдоль кромки морского залива, торчала майка с еле узнаваемым портретом футболиста Эйсебио. Длинные усы дяди Шейха шевелились, словно две сердитые гусеницы. Он только что обвинил ее в «умышленной порче шести семейных пикапов, трусливом бегстве с места убийства жениха и наглом воровстве кинжалов стоимостью в три миллиона долларов США». Многовато грехов для одного дня и скромной арабской девушки… В кармане ее абайи[1] лежал дефицитный авиабилет, позволявший уже в течение ближайшего часа покинуть родину, однако этот мутирующий таракан с чужой планеты (из фильма с запиленной VHS-кассеты) неожиданно помешал побегу. В такт шагам в рюкзаке тихо скрежетали кинжалы с рукоятками из рогов черных носорогов работы иудейских мастеров древнего халифата Аббасидов. Мешок из вяленой кожи сильно оттягивал левое плечо, но девушка в спортивном хиджабе привыкла, что правая рука должна быть всегда свободна.
– Дикая кошка-воровка, попытавшаяся утащить наши финики… – дядя Шейх подбавил к ранее высказанному обвинению витиеватой образности.
– Вы считаете, это смешно? – Зеленые глаза девицы потемнели. Дервиши на базарах утверждают, что при виде изумрудного камня именно такого цвета дохнут даже ядовитые песчаные эфы.
Когда-то давно – за мягкую походку, мгновенную реакцию и изумрудные глаза – отец шутливо сравнивал Бенфику с кошкой породы аравийский мау, а подружки еще в школе находили в ней схожесть с мстительной Холли Берри из Catwoman. Тот фильм был не первого сорта; она бы предпочла увидеть себя в «Касабланке», но, увы, здешние мужчины не знают, что такое длинные плащи и шляпы… Отцу и сверстницам она позволяла шутить на кошачьи темы, но дяде Шейху-то с какой стати? В детстве, играя на жаркой улице, она всегда чувствовала, что этот пахнущий дурным одеколоном «близкий родственник, присматривающий за дочкой вождя» находится где-то рядом. Как же он мучил ее длинными скрипучими лицемерными нравоучениями…
– А что тут смешного? Племянница, выросшая на моих глазах, попыталась меня обворовать, – сказал старик и отпихнул калашниковым засмотревшегося на нее подростка-носильщика. – И не только меня! Ты хотела ограбить все наше племя! Я прибегаю к Аллаху за помощью против шайтана во имя Бога Милостивого и Милосердного!
На улице плюс тридцать пять по Цельсию, но старая вентиляция внутри бетонного параллелепипеда работала еле-еле, как и всё в этом проклятом государстве. Женщины, безглазые тени, закутанные с ног до головы в черные бурки, щекотали за ушами плачущих детей. Ноги мужчин, скрытые до голых лодыжек длинными рубахами, обутые в резиновые шлепанцы или стоптанные пыльные туфли, то и дело передвигали с места на место огромные тюки и неподъемные баулы, перемотанные скотчем. Счастливчики в бело-красных арабских куфиях на потных головах, сумевшие зарегистрировать авиабилеты, пили сладкий чай из грушевидных стаканчиков в тесном кафетерии и курили крепчайшие сигареты Sportsman, стряхивая пепел на каменный пол. Оглядываясь по сторонам и понизив голос на полтона – нет ли рядом государственных стукачей с рыбьими глазами, – они с раздражением обсуждали цены на продукты, скачущие после революции, как неприрученные пустынные жеребцы; а еще говорили о недавней бомбардировке аэродрома, из-за чего все крупные международные перевозчики отказались от регулярных рейсов в Сану.
– Только бы улететь из этого бедлама. Говорят, следующий борт будет через десять дней. Если вообще будет… Впрочем, на все воля Аллаха!
– Два года электричества в столице нет, слыханное ли это дело!
– О чем вы говорите? Раньше газ даже в деревнях в горах был. На ишаках баллоны возил… А сейчас… Упаси нас Аллах от проклятого шайтана!
В полицию родственники обращаться не станут – конкурирующие племена подобное заявление сочтут за слабость. И камнями на площади не забьют, ведь шариатом здесь кичатся только для виду. Ну какой шариат, когда все вокруг жуют дурман-траву с утра до вечера? Скорее всего, ей грозит многолетняя ссылка высоко в горы, в деревню «детей дождя», где мимо развешанного во дворе белья плывут грозовые тучи, а каньоны вокруг как бездонные тюремные рвы. Беседовать в той деревне придется с козами да сексуально озабоченной молодежью, лишившейся рассудка от безмерного употребления «арабского чая». И никогда она не научится скользить на серферской доске внутри штормовой волны, как агент Юта, не погуляет по белому снегу в норвежском Лиллехаммере, как Фрэнк «Ловкач» Тальяно, и не проскачет на белой верблюдице по Атласским горам, как легендарная владычица Тин-Хинан.
– Куда мы сейчас идем, дядя Шейх? – спросила девушка и прихлопнула долгоножку, осмелившуюся подлететь к ее смуглому лицу. Такие точеные профили еще встречаются у праправнучек царицы Сахары.
– Тебе придется немного посидеть у начальника Службы безопасности аэропорта.
– И долго я буду у него сидеть?
– А куда тебе спешить? Он сейчас в больнице с ранением после бомбардировки, но у меня ключ от его кабинета имеется. А потом мы за тобой приедем.
Понятно, значит, дядя Шейх боится в одиночку везти ее из аэропорта в город. Ну и правильно боится. Сейчас он запрет горемычную в прокуренной комнате и отправится в город на семейный совет, посвященный ее будущей пропащей жизни. Совет будет длиться долго, ведь мужчины-арабы молчаливы, как домохозяйки на рынке.
Дядя на ходу нервно растирал костяшки кулаков, словно показывая, что при случае и врезать ей готов. Тут у девушки случилось прозрение, как прямо здесь и сейчас решить проблему с опасным родственником. Хвала Аллаху! Пока дядя, проклиная шайтана за мертвые лампочки в коридоре, ковырялся ключом в дверном замке, она критически осмысливала план боя.
Длинное глухое платье, конечно, не самая удобная экипировка для бойцовского клуба. Черную одежду, закрывающую тело с головы до пят, портные начали шить арабским девушкам много веков назад, чтобы они могли раствориться в темноте, когда в город среди ночи врывались насильники-крестоносцы. Однако сейчас она и не думает бежать, а напротив, как отважная Аиша, вдова пророка Мухаммеда – да благословит его Аллах и приветствует, – планирует полный разгром врага. Аллаху акбар!
Во-первых, проникающему удару коленом в пах может помешать изогнутая джамбия. В горах у каждого мужчины из-за кушака вяленой кожи обязательно торчит большой кинжал. Этот клинок в широких ножнах может уберечь достоинство дяди Шейха, как защитный бандаж боксера на ринге. Во-вторых, нельзя позволить близкому родственнику выхватить клинок из ножен. Даже простой порез или царапина могут доставить ей серьезные неприятности, поскольку мужчины каждый день используют ножи за столом – срезают вареное и жареное мясо с костей животных, и глупо думать, что лезвия после обильных трапез стерилизуют. И в-третьих, очень важная проблема! Как приблизиться к мужчине на короткую дистанцию так, чтобы он не почувствовал угрозы? Из семейных пересудов ей было известно, что сразу после смерти тринадцатилетней жены старый ишак пустился по дороге шайтана: подолгу пропадал в морском порту Адена в ночных клубах с танцами живота, а в столице часто захаживал в подпольные заведения китайцев. Полиция регулярно вешает на их бордели замки и выводит на дверях красной краской суровое слово «харам»[2], но уже через пару дней узкоглазые сутенеры, смягчив руку полицейскому начальству, замазывают белилами алую надпись, и китайские шлюхи вновь открывают бесстыжие объятия местным нечестивцам. Несколько лет назад шестидесятипятилетний дядя Шейх снова женился – теперь на пятнадцатилетней, – но вряд ли этот потаскун успокоился.
Мужчина наконец открыл замок, и они зашли в кабинет чиновника средней руки времен распада государства. Огромный письменный стол-падишах и шесть диванов – друзей падишаха, разлегшихся вдоль стен. Перед каждым диваном низкие столики с кривыми ножками, как рабы, вставшие на четвереньки перед господами. На грязных спинах невольников тяжелые пепельницы, набитые окурками, и чайные стаканчики на бронзовых подносах. На стене за письменным столом светлело пятно от портрета президента, еще недавно воображавшего себя неснимаемым. На толстом ковре следы засохшей рвотной массы; рядом использованные шприцы с ампулами и горки скомканных бурых бинтов. В кабинете оказывали первую помощь раненым сотрудникам аэропорта после бомбардировки самолетов, прилетевших из соседней Саудовской Аравии. На улице жарища; сколько же здесь градусов при давно сдохшем кондиционере? И еще спертый воздух и вонь. Наверное, именно так пахнет изо рта шайтана. Дядя издал звук, словно его тошнит, и бросился к окну, хотя ранее Бенфика думала, что он еще крепкий орешек.
– Скажите, а как вы узнали, что я поехала в аэропорт? – спросила девушка, глядя, как дядя дергает заевшую задвижку окна.
Зловонный воздух ее не смутил, лишь на мгновение она поднесла рукав платья к лицу. Сила воли плюс капля стойких духов: перец и роза.
– Ну наконец-то, хвала Аллаху! – Дядюшка открыл окно и высунул голову наружу.
– Вы слышали мой вопрос, дядя? – Зеленые глаза девушки сузились и снова потемнели.
– А где тебя еще искать? – ответил мужчина, не слишком удивляясь ее наглости. – В свое время Османская империя не потрудилась протянуть Хиджазскую железную дорогу до нашей столицы, а до морского порта Адена по нынешним временам даже ты бы не доехала. Но к чему эти глупые вопросы? Сейчас я запру за собой дверь, и ты будешь сидеть здесь! Давай сюда рюкзак с ножами!
– Хорошо, но как, находясь в столице, вы узнали о том, что произошло в горах? Там же нет мобильной связи.
– Не морочь мне голову, Бенфика! Парни написали эсэмэс и подкидывали мобильники, покуда аппараты не поймали сигнал с далекой вышки, и тогда целая туча эсэмэс прилетела на мой телефон в столицу. Хвала Аллаху! Давай сюда торбу!
– Подождите, дядя Шейх. Мы же здесь одни, ну куда нам спешить?
Она сняла с плеча тяжелый рюкзак и аккуратно положила на пол. Сильно двинула ногой в направлении дяди, правда немного в сторону. Старые клинки в мешке брякнули по-боевому, как гонг на ринге. Потом девушка легко и быстро скинула через голову длинную абайю и бросила на рюкзак. На ней оказались красные шелковые трусы-боксеры, алый топ и белые кеды на босу ногу. Кожа у Бенфики гладкая и смуглая, словно зерна кофе матари легкой обжарки. Фигура атлетическая, но стройная. Гленн, инструктор по боевому джиу-джитсу, наемник и циник, иногда выдавал забавное: «Ты одинаково неплохо смотрелась бы на обложке не только журнала “Ринг”, но и “Плейбой”…» Дядя Шейх, глядя на внезапно раздевшуюся перед ним племянницу, выпучил глаза и открыл рот. Бенфика сделала три быстрых скользящих шага и встала к дяде почти вплотную. Кажется, мужчина хотел ухватить ее за обнаженные смуглые плечи, но тут она сдвинула рукоять кинжала в сторону, схватила за пояс из вяленой кожи и сильно ударила коленом в пах. Скорее всего, внезапная нежность близкой родственницы показалась Шейху подозрительной, и в момент удара он успел повернуться к ней боком. Колено попало в пустоту, и она еле устояла на ногах. Мужчина извернулся и без слов влепил короткую тяжелую пощечину, так, что голова девушки загудела. В отчаянии она отступила назад и обнаружила в своих руках дядину джамбию. Старик попытался нагнуться за упавшим с плеча автоматом Калашникова. Бенфика перехватила кривой клинок обратным хватом и с яростным выкриком ударила правым боковым в область подбородка.
– Аллаху акбар!
Кулак с зажатой рукоятью лишь слегка задел челюсть мужчины, но длинное изогнутое лезвие скользнуло по шее и перерезало сонную артерию. Кровь брызнула на девушку и тут же залила грудь и живот. Дядя заклокотал горлом и упал на колени. Он пытался зажать обеими руками рану, но кровь хлестала и хлестала быстрым ручьем сквозь пальцы, и старик рухнул лицом в пол. Бенфика присела на корточки, положила клинок на ковер и бросилась прочь из кабинета. Сделала несколько быстрых шагов по пустому душному коридору, но вдруг с ужасом вспомнила, что находится в аэропорту хоть и плохонькой, но все же арабской страны – в одних трусах и лифе. Хорошо, что в большом здании после революции экономили на электричестве. Девушка остановилась, сделала три глубоких вдоха-выдоха и вернулась в кабинет. Подхватила с пола и натянула на тело мокрое от пота и чужой крови платье. Достала из рюкзака пакет с гигиеническими салфетками, наспех вытерла руки и лицо. Стянула с головы хиджаб и смахнула с темной эластичной ткани красные капли. Совершая эти простые движения, она не отрываясь смотрела на дядю Шейха. Наконец она решилась и, снова присев на корточки, с трудом, в несколько приемов засучила правый рукав пиджака и рубашки убитого родственника. Кажется, она не поверила своим глазам и, подняв смуглую руку мертвеца, провела ладонью по ее внутренней стороне ниже локтя.
– Не может быть… Где же татуировка? О, прости меня, Аллах…
Словно в ответ дядина конечность неожиданно дернулась (как известно, тело мертвеца может хаотично двигаться в течение нескольких часов), и девушка ее отпустила. Встала, закинула рюкзак за спину и вышла из кабинета, зло хлопнув дверью.
Дядя Яруб, старший диспетчер столичного аэропорта, помогавший ей купить дефицитный авиабилет, терпеливо дожидался у выхода на таможенный контроль.
– Скорее, госпожа Бенфика! Самолет может улететь! Трап уже хотели отгонять, но я приказал диспетчеру на вышке подождать еще чуть-чуть!
Какой же дядя Яруб славный, а еще терпеливый! Покойный отец часто с ним общался. Друзья с юности – оба тонкие ценители древних клинков – обычно встречались в лавке величайшего оружейника страны Абдуллы бен Узейри и подолгу с наслаждением обсуждали невероятные истории редчайших кинжалов династии Тахиридов.
Старший диспетчер взял паспорт девушки, и они помчались по обходным узким коридорам аэровокзала, минуя пограничников и таможню. Старик оставил ее лишь на минуту – поставить штамп, свидетельствующий о том, что госпожа Бенфика покидает родину. Потом они бежали по раскаленной бетонке к ревущему Ил-18. Пропеллеры самолета крутились как бешеные, и примерно так же колотилось сердце девушки. Перед самым трапом в руках у дяди Яруба, как у дервиша, показывающего фокусы на базаре, появилась маленькая бутылка воды и пачка бумажных салфеток. Она благодарно кивнула и стала быстро подниматься по шаткому трапу, на ходу вытирая щеки, и белые салфетки тут же становились красными.
2
Двумя днями ранее в столице
По кривым улицам древнего города Саны, по истертым тысячелетним камням слоняются мужчины с бесстрастными лицами. Ждут вечера. Ни один уважающий себя основательный йеменец вроде дяди Шейха ни за что не станет жевать дурман-траву с утра пораньше. Нет, только во второй половине дня, когда жаркое солнце напечет темечко маленького оборванца, разносящего приторную арабскую кока-колу на базаре, дядя Шейх наконец с облегчением зашагает в узкое пятиэтажное жилище, сложенное предками из крепчайших базальтовых плит и обожженного кирпича. На первом этаже он скинет шлепанцы и помоет ноги; на втором – обнимет и поцелует молоденькую красавицу жену; на третьем одобрительно потреплет маленького сынишку, ползающего рядом с автоматом Калашникова (пускай привыкает к оружию!); на четвертом усядется перед скатертью-самобранкой с вареными цыплятами, горячей бараниной, стопой свежих лепешек, зеленым чаем, а также домашним лимонадом из лайма и мяты – и только потом, с вдохом и выдохом на каждой почерневшей за четыреста лет ступеньке, бормоча «Аллах, Аллах…», поднимется на пятый – в просторную полутемную комнату «мафрадж», где мужчины наслаждаются свежей дурман-травой и обсуждают важные проблемы. У каждого приличного гражданина северного Йемена – землевладельца, офицера полиции, стоматолога, генерала или попрошайки на мировом рынке, называющего себя президентом страны, – обязательно есть мафрадж, в котором всегда приятно думать, что на улице невыносимо жарко. Здесь обязательно прохладно из-за хорошо продуманных древними строителями крохотных вентиляционных окошек. Через них и женщине не грех на улицу поглазеть (без опаски быть увиденной чужим мужчиной), и при нападении врага их как бойницы можно использовать.
Сегодня в мафрадже собрался Совет во главе с новым лидером племени – дядей Шейхом.
В комнате для мужского отдыха традиционно отсутствует всякая мебель. На полу лишь старинные ковры ручной работы – тонкие, спокойных, некричащих оттенков. После трудного дня десять мужчин сидят, скрестив ноги, или полулежат на маленьких подушках, расшитых простыми орнаментами. Их калашниковы рядом. Автоматическое оружие у горцев всегда под рукой – в кофейне за кальяном, на приеме у зубного врача и даже в школе на родительском собрании. Где-то далеко над землей парят поезда на магнитных подушках, а в этой стране до сих пор садятся на ишаков и пускаются в спор, какой калашников лучше: советского производства за три тысячи пятьсот долларов или китайский за семьсот. Суть дискуссии в том, что последний становится слишком горячим при стрельбе очередями.
Перед каждым членом Совета целлофановый пакет, набитый дурман-травой. Пальцы привычно теребят зеленые листики, нащупывают упругие кончики веток, разламывают брызжущее соком растение и кладут в рот. Зубы усердно пережевывают зеленую массу, превращая ее в комок, затем смачный кругляш надолго перемещается языком за щеку. Члены Совета сладко дуреют, но и о повестке дня не забывают. Главное на сегодня: как с максимальной выгодой распорядиться коллекцией кинжалов, оставшихся после умершего вождя? Оценщики подтверждают, что клинки эпохи халифата Аббасидов стоят не менее трех миллионов долларов США, а то и дороже.
Есть разумная идея: раритетные ножи продать, а на вырученные средства обновить оружейный арсенал всего племени (это более сотни семей). Пистолетов и автоматов – навалом, а вот «ручных ракет» и тяжелых пулеметов почти нет, а это никуда не годится. Уважающий себя горский клан должен быть всегда готов и к скоротечному бою с соседним племенем, и к затяжной войне с государством.
С незапамятных времен клан Зубейра владеет землей в местности Архаб. В семидесятые в Архабе был построен столичный аэропорт, и долгие годы племя получало от центрального правительства солидную ренту. После недавней революции началась чехарда с президентами и власть оказалась в руках религиозной военизированной организации Хуси, быстро подмявшей под себя почти всю страну. За аренду земли свирепые хуситы платить, понятное дело, отказались. На днях, когда старого вождя доконала грудная жаба, выяснилось – казна пуста и племя к тревожным временам не готово.
В прохладной комнате мужской разговор течет медленно, уважительно – без встрясок. Немного поговорили о проблемах на блокпостах, где теперь круглосуточно болтаются отмороженные подростки этих самых Хуси. Начитанный дед Юсуф сравнил хуситов с хунвейбинами времен Великой китайской революции. Спорить с фанатиками действительно невозможно. Пулю в живот они влепят желающему подискутировать так же просто, как выкрикнут: «Смерть Америке и Израилю!» У них такой девиз на флаге вышит. Повздыхав, члены Совета пришли к выводу, что Хуси еще опаснее «Аль-Каиды»[3]. Ситуацию запутывало то, что эти две структуры – непримиримые враги по вере.
Дядя Шейх смотрел на деда Юсуфа снисходительно. Этот пескоструйщик только что проиграл ему голосование на выборах нового вождя. А еще старикашка Юсуф, также маскирующий седину черной краской, выглядел куда более нелепо, чем сам дядя Шейх.
– По радио передавали, две провинции страны уже полностью под контролем «Аль-Каиды», – после недолгой паузы произнес дядя Шейх. – Обращаюсь к Аллаху, отдалив себя от проклятого шайтана!
– Наше племя не должно покрывать террористов! Это для нас позор, мы должны воевать с ними! – горячо заявил сын деда Юсуфа, молодой здоровяк по имени Банан[4].
Крепыш учится в магистратуре в далекой Франции, а домой приехал на каникулы. В Совет его приняли авансом, уступив утомительным интригам деда Юсуфа.
– В «Аль-Каиду» приходят только заблудшие души! – Дядя Шейх поморщился и поднял вверх крепкий мизинец с длинным ногтем. – У них сидит в голове, что типа у нас в руках ключи от рая, еще немного, и мы будем там! Но они либо тупые, либо им американцы деньги платят. Пускай Хуси с ними разбираются. А нам следует держаться от тех и других подальше!
– Вы слышали историю семейства Дахаб? – снова подал голос неугомонный дед Юсуф. – В их семье старший брат стал эмиром «Аль-Каиды», и его отряд захватил город Рада. Он потребовал от властей страны освобождения родного брата. Тот сейчас сидит в тюрьме у сирийцев за какие-то устроенные в Дамаске взрывы. Было много переговоров, и наконец сирийцы согласились парня отпустить. Но ветры дуют не так, как хотят корабли. Все договоренности пошли прахом, поскольку в захваченный город пробрался их третий брат, самый младший в семье, и, невзирая на родственные связи, зарезал старшего брата, эмира «Аль-Каиды». Младший оказался офицером госбезопасности. Вот ведь как бывает! Аллах выше каких-либо недостатков!
– Отец, и что потом случилось с этим офицером? Террористы должны были его на куски разорвать! – крикнул Банан. Парню явно не хватало степенности.
– Говорят, остался жив. У него одной ноги нет, но при этом его позывной «Стайер»…
– «Стайер»?
– Да, «Стайер». Наверное, одноногий бегает на протезе хорошо, вот и выжил.
Дядя Шейх раздраженно посмотрел на деда Юсуфа. Старикашка наверняка рассказывал сыну эту занимательную историю – известный болтун, он не смог бы удержать ее в себе, – и сейчас папаша и сын пытаются приподнять пошатнувшийся авторитет после проигранных выборов.
Дело шло к вечерней молитве, когда наконец приняли решение. На днях самые надежные мужчины племени отправятся в горную деревушку Хораз, на тамошний оружейный рынок. Сам базар давно ликвидирован, но на окраине Хораза живет толковый дальний родственник – бывший главный врач расформированной Республиканской гвардии. У него имеется комплект тяжелого оружия с правительственных складов, разграбленных во время революции. Вместо долларов ему по телефону предложили коллекцию ценных кинжалов, и он согласился. У предприимчивого военврача прямая выгода: древние клинки он конвертирует в чемодан американской валюты быстрее, чем громоздкие ящики с оружием. Зовут делягу – майор Баха. В довесок он попросил себе в жёны Бенфику – зеленоглазую дочку умершего вождя. Майор Баха и раньше о ней заговаривал; оказалось, девица ему очень нравится. Хвала Аллаху! Здесь, в столице, от беспокойной злюки одни только хлопоты. До революции Бенфика была популярной ведущей на телевидении армии Йемена. По званию капитан госбезопасности. Красивая и умная. Стреляет хорошо и готовить вкусно умеет… Банан вдруг заявил, что телевизионной звезде жизнь в глухомани вряд ли придется по душе и вообще «этот план по отношению к родственнице за рамками современной морали». Члены Совета вопросительно уставились на нового вождя. И дядя Шейх заткнул студентика из Франции на раз-два-три, то есть вполне аргументированно. Суженого в столице девушке найти не смогли. Кому нужна супруга – офицер контрразведки, да еще с навыками боевого джиу-джитсу? К тому же ей двадцать пять, а нарасхват у горцев только девочки до четырнадцати, то есть Бенфика – старая дева, и для нее это последний шанс. Банан хотел что-то сказать, но, посмотрев на отца – деда Юсуфа, промолчал. К тому же майор Баха сумел наворовать столько оружия, что обеспечит осиротевшей родственнице роскошную и безбедную жизнь.
Да и как бонус – свежий горный воздух.
В пыльном джипе, ползущем в гору, вкусно запахло кофе. Молодой соплеменник предложил ей напиток из термоса в походной чашке. Скорее всего, здоровяк учится в Европе, ведь йеменцы давно перестали пить кофе. Ароматная присказка «Эфиопия – мама кофе, а Йемен – его отец» давно стала симулякром для туристов, да и те вряд ли рискнут появиться здесь в ближайшие лет пятьдесят. Раньше плодородные территории на севере страны были засажены кофейными деревьями, и не зря древние римляне называли эту часть полуострова Arabia Felix, «счастливой Аравией». К сожалению, в нынешние времена каждый клочок земли северного Йемена занят кустарниками «арабского чая», содержащего в себе эфедрин. Спрос на кат в стране огромный. Любой оборванец с толстой щекой, набитой травой-отравой, может гордо выкрикнуть с идиотской улыбкой: «Я зарабатываю двадцать тысяч риалов, но ката жую на двадцать пять!» Потомок средневековых убийц-ассасинов, легендарный миллиардер Бахрутдин, в молодости уехавший в Индию и возглавивший тамошнюю секту исмаилитов, периодически навещает родину и раздает деньги тем крестьянам, что, глядя ему в глаза, твердо обещают забыть о кате и вернуться к культивации кофе. Однако каждый следующий приезд доставляет обманутому старику филантропу лишь огорчения…
Об этом размышляла невеста Бенфика, глядя в окно джипа, чтобы отвлечься от своей горькой, как кофейное зерно, судьбы. Имя при рождении ей дали светское (в честь европейского футбольного клуба), а везут закутанную в черную бурку, так что мрачного лица и глаз цвета драконьей зелени – не видно. На факультете госбезопасности она была лучшей в аналитике, но вот, оказалось, не сумела предугадать развала родного Управления контрразведки, да и краха государства в целом. Дура, конечно! Надо было уговорить отца эмигрировать в Португалию, ну или во Францию. Она могла бы устроиться на работу в тамошние спецслужбы и громить исламистские подполья в пригородах Парижа или Лиссабона. Хотя нет… Работать на иностранцев и помогать им ловить мусульман? Обращаюсь к Аллаху, отдалив нас всех от проклятого шайтана! Приличнее было бы заняться переводами на арабский в какой-нибудь скучной неправительственной организации. А иначе зачем в детстве столько зубрила португальский, английский и французский – никчемные в горах Аравии языки? Когда к власти в стране пришли радикальные Хуси, девушка пыталась говорить с отцом об эмиграции, но он и слушать не хотел.
– Что мне в Париже делать, Бенфика? – в сотый раз переспрашивал благообразный старик с ухоженной щетиной на твердом подбородке. – Ящик целыми днями смотреть? Ни друзей, ни знакомых… Были, конечно, хорошие друзья… женского пола в Лиссабоне, но сколько лет прошло с тех пор… Не поеду!
– Отец, если ты не хочешь в Европу, давай поедем в Мали, к маминым родственникам – туарегам? Я вот в Тимбукту никогда не была. Да и вообще нигде не была…
– Ну уж нет, у африканских бедуинов в доме командуют женщины, а это никуда не годится. Ты меня оскорбить хочешь? Я чистокровный араб, и такому позору в моем мире никогда не бывать. А здесь, Бенфика, все постепенно образуется. И снова будет у тебя работа. На твой век бандитов и террористов ловить не переловить. Сколько наша страна пережила в двадцатом веке, знаешь?
Отец принимался загибать длинные тонкие пальцы.
– В тысяча девятьсот шестьдесят втором шайка офицеров скинула нашего короля Мухаммада аль-Бадра! Потом роялисты еще почти десять лет воевали с республиканцами, и твой дед погиб от подлого удара ножом в спину сразу после пятничной молитвы. Вот скажи, сколько неудачников-президентов у нас было?
– Все до единого, – произнесла Бенфика хмуро. Она сидела напротив отца в домашней библиотеке и разглядывала потускневшие корешки книг, собранные со всего Аравийского полуострова. Увы, в самой интеллигентной семье у арабов дочери не имеют права перебивать отцов, даже если те несут несусветную чушь.
– Президент Абдалла ас-Саляль свергнут и приговорен к смертной казни! – не унимался отец. – Президент Ибрагим аль-Хамди застрелен с близкого расстояния в своей резиденции, и никто не знает причины! А я с его братом в одном классе учился… Президенту Ахмаду аль-Гашими принесли портфель с секретным посланием от южан, и этот «дипломат» взорвался вместе с фельдъегерем и главой государства. А еще мы двадцать лет воевали с Югом… Знаешь, сколько раз наш дом был под обстрелами различной интенсивности?
Бенфика принялась повторять про себя иностранную скороговорку, позволявшую сохранять самообладание: Trois tortues à tristes têtes trottaient sur trois toits très étroits[5].
– …Восемнадцать раз наш особняк обстреливали только в двадцатом веке! – кипятился отец. – И ничего, стоит дом… Поэтому не надо так переживать, дочка, по поводу каждого госпереворота! Аллах велик! Я сам участвовал в войне с проклятой Эритреей за остров Ханиш. Помню, идем мы на корабле к их побережью, все пушки заряжены и готовы к бою, штормит страшно, качает…
– Папа, прекрати! – не выдержала Бенфика. – Я с тобой пытаюсь серьезно говорить, а ты меня историей лечишь! Извини, но я сама все подробности знаю вплоть до Химьяритского царства! Почему ты каждый раз важный разговор в сторону острова Ханиш уводишь?
Она замолчала, заметив, что смуглое лицо отца пошло пунцовыми пятнами. Он барабанил по дубовому столу пальцами, словно по клавишам пианино. Девушка поднялась из кресла и быстро достала с книжной полки иллюстрированный журнал.
– Я показывала тебе этот номер «Эсквайра»?
– Да.
– В нем интервью с нашими йеменскими девушками.
– Помню. Там их фотографии, но они свои лица хиджабами закрыли. И что?
– Позволь, пап, я чуть-чуть процитирую. Вот что говорит в интервью студентка Вафаа: «Единственное, что мне нравится в хиджабе, – это то, что девушка может смеяться, когда захочет, потому что ее лицо спрятано. Если бы надо было превратиться в животное, то это была бы птица, чтобы я могла свободно отправиться куда бы я ни захотела».
– Бенфика, зачем ты мне это читаешь?
– А вот что сообщает английскому фотографу наша студентка Наима: «Одним из главных качеств будущего супруга должно быть богатство, чтобы мы могли отсюда уехать. Мне постоянно снится, что меня застрелили на демонстрации протеста на главной площади. Мой скрытый талант: я умею танцевать хип-хоп».
