Вадим Федоров
Мегера
Глава 1. Алёна
Солнечный лучик протиснулся между двумя шторами. Скользнул по заваленному книгами письменному столу. Осторожно обогнул открытый ноутбук. И наконец застыл на рыжей пряди спящей девушки.
Девушку звали Алёна. Было ей восемнадцать лет, и она закончила школу. Сегодня должен был быть выпускной вечер. Позади были школьные годы, занятия, экзамены. Девочка спала, освещённая солнечным лучиком.
Дверь медленно приоткрылась. В комнату заглянула мама Алёны. Маму звали Елена Николаевна. Женщина, как обычно говорится, бальзаковского возраста, с умело закрашенными седыми волосами. Чуть полноватая. В домашнем шёлковом халате. Она залюбовалась дочерью.
Худенькая, с круглым личиком и огромными глазами, которые в данный момент были закрыты. Лишь загнутые вверх длинные ресницы подрагивали во сне. Светлая кожа и рыжие волосы. Юная, восемнадцать с половиной лет. Прекрасная в своей юности.
Елена Николаевна подошла к дочери и осторожно потрясла её за плечо. Суббота, 20 июня 2015 года, выпускной вечер у её дочери. В шкафу висит красивое бело-красное платье. Под кроватью красные туфельки. А принцесса ещё спит.
Мама помедлила и вновь потрясла дочку за плечо. Та потянулась и что-то пробормотала на латыни. Потом открыла глаза, улыбнулась и обняла Елену Николаевну.
– Доброе утро, мамочка.
– Доброе утро, доченька, – ответила Елена Николаевна, – опять сон?
– Опять сон, – улыбнулась Алёна, – сегодня хороший сон, добрый.
Она вскочила с кровати, глянула на часы, включила ноут и умчалась умываться и чистить зубы. Елена Николаевна вздохнула и отправилась на кухню. Она очень не любила, когда её дочка так просыпается и говорит на странных языках. И она боялась этого. Потому что любила свою единственную дочь. Хотя Алёну в семье любили все. И отец, и бабушка с дедушкой. И прочие дальние и близкие родственники. Единственный ребёнок в семье. Её баловали все. А она не избаловалась. Выросла умной и жизнерадостной девушкой. С отличием окончила школу. Знала несколько языков. Занималась спортом, гимнастикой.
Только было у девочки несколько странностей, о которых знали только близкие и старались об этом не то что не говорить, но и не думать.
Первая странность – Алёна знала несколько языков. Не учила, а просто знала. Немецкий, чешский, греческий и… латынь. С самого детства.
Вторая странность – с детства же умение готовить, знание бытовых вещей, различных секретов по дому. Никто её этому не учил. Просто знала, и всё. Могла пятилетней подойти к маме и посоветовать, чтобы та замариновала мясо для шашлыка в пиве, и лука не жалеть. Типа так вкуснее выйдет. И правда, выходило вкусно.
Родные считали, что это дар. А сама девочка знала, что это просто опыт. Житейский опыт её остальных женщин.
Есть такой фильм «Зеркало для героя», снятый задолго до «Дня сурка». В этом фильме главный герой просыпается в прошлом и целый день пытается поменять это прошлое. Засыпает. И просыпается вновь в том же месте и в то же время.
У Алёны было немного по-другому. Она засыпала и иногда просыпалась уже в другом месте, в другом времени и в другом теле. Тоже женщины. Их было ещё две. Проживала день одной из этих женщин. Вечером ложилась спать. Чтобы проснуться в теле третьей. И так изо дня в день, из года в год.
Три женщины, три тела – и одна душа, порхающая между ними. Но вернёмся к Алёне.
Девушка почистила зубы, приняла душ. Прибежала на кухню в лёгком халатике. Йогурт, яичница, крепкий чай. Чмокнула маму в щёчку.
Упорхнула к себе в комнату. Достала из шкафа платье. Полюбовалась на него. Повесила на дверцу. Открыла ноутбук. Вбила в поисковик казнь Иисуса и начала перебирать ссылки.
Через пару часов Елена Николаевна оттащила дочь от ноута и повезла делать причёску к своему парикмахеру. Потом ногти. Потом макияж. Еле-еле успели заехать домой и одеться в платье. Опаздывать на выпускной было нельзя. Он проходил на небольшом прогулочном теплоходе. И теплоход опаздывающих не ждал.
Примчались на пристань на такси. Оказалось, что отход кораблика от пристани задерживается на полчаса. Елена Николаевна прошла на палубу к группе учителей и родителей, оживленно обсуждающих что-то. Алёна задержалась у трапа. Подошла к кучке одноклассников, уже в открытую, не таясь, курящих сигареты.
– Филиппова, пыхнёшь с нами? – спросил кто-то из кучки. Этим кем-то был Игорь, одноклассник Алёны, небольшой коренастый паренёк хулиганистого вида.
– Я не могу курить, я будущая мать, – улыбнувшись, ответила Алёна.
– И пить не будешь? – сделав удивлённые глаза, спросил Игорь.
– Выпью вина, выпускной же.
– Не курит, почти не пьёт. Да ты, наверное, ещё девственница? – не унимался Игорь.
– Конечно да, – засмеялась Алёна, – жду тебя, когда ты мужчиной станешь. Чтобы быть последней в классе.
Ребята засмеялись. Игорь покраснел. Он понимал, что над ним стебутся, но ответить на этот стёб у него не получалось.
– Игорёха, отстань от Алёнки, – подал голос друг Игоря, Валентин, высокий, чуть полноватый парень с кудрявыми волосами и добродушным выражением лица, – она у нас медалистка, а медалистки не курят.
Игорь заткнулся, решив, что промолчать в его ситуации будет лучше всего.
В это время пароходик вдруг засвистел, и с палубы раздалась команда: «Отходим!» Оставшиеся на берегу бодренько перебежали на палубу. Два матроса принялись было убирать трап, как вдруг на причал подъехало такси. Из него вышла Алёнина подруга Ленка. В бело-голубом платье, в белых туфельках и в голубеньком вязаном берете. Она обладала феноменальной способностью везде появляться в последний момент.
– Наша Лена верна себе. Королева ласт минут, – сказал кто-то из толпы одноклассников. То ли с осуждением, то ли с восхищением.
Но сегодня Ленке не суждено было быть последней. Как только она поднялась на палубу, откуда-то сбоку, из темноты, вынырнули два парня и буквально взлетели на пароходик, чуть не сбив с ног Елену. Трап тут же был убран, швартовы отданы, и выпускной класс с учителями, родителями и двумя незнакомцами поплыл по Неве.
– Взладли то, – сказал один из парней, растерянно озираясь.
Второй не ответил. Он смотрел на Алёну. И улыбался. Высокий, с курносым носом, зеленоглазый, с короткой стрижкой, немного оттопыренными ушами, он смутно напоминал Алёне кого-то.
– Вы кто такие? – спросила появившаяся из толпы Нина Семёновна, классный руководитель.
Парни растерянно переглянулись.
– Судя по всему, это не наш теплоход, – сказал один из них другому по-чешски.
Нина Семёновна повернулась к Алёне.
– Ты их понимаешь?
– Да, это чешский, – кивнула Алёна и, обернувшись к парням, спросила: – Вы откуда свалились, молодые люди?
– О, девушка из Чехии, – обрадовался первый, – а мы уже думали, что не на свой пароход сели. Только мы вас не помним. Это не наша группа?
– Нет, не ваша, – ответила Алёна, разглядывая непрошеных гостей, – это частная вечеринка, окончание школы.
– Ой, – парни переглянулись, – мы ошиблись. Когда вы причалите обратно?
– Только утром, – рассмеялась Алёна, – раньше никак.
После чего она перевела свой разговор с двумя незадачливыми чехами собравшимся. Собравшиеся решили оставить двух приятелей на вечеринке в качестве иностранных гостей. Нашли два стула, посадили их рядом с Алёной, так как она единственная знала чешский язык. Друзей звали Вацлав и Гонза.
Вспыхнувший интерес к гостям быстро угас. Выпускной вечер плавно потёк по уже избитому сценарию. Молодёжь веселилась, учителя прикладывали платочки к мокрым глазам, родители разбились на группы по интересам и что-то между собой обсуждали. Ведущий, толстоватый лысый дядька с бегающими глазами, пытался как-то развеселить публику плоскими шутками и призывами выпить за товарищей из Чехословакии, пока кто-то из школьных хулиганов не пообещал скинуть его в реку. Тогда ведущий махнул рукой и объявил танцы. Народ заметно приободрился и пустился в пляс.
Танцевала и Алёна. За ней, как два хвостика, таскались её новоявленные чешские друзья. Танцевали они хорошо, как успела отметить Алёна. Попеременно они приглашали её на медленные танцы, что служило поводом для насмешек окружавших её одноклассников. Но Алёна не обращала на это внимания. Она ждала свой главный танец. И когда ведущий объявил танго, она обернулась и сразу же наткнулась глазами на Валентина.
– Готова? – спросил он её.
– Как пионер, всегда готова, – ответила Алёна.
– Да танго никто танцевать не умеет, – возмутился уже порядочно выпивший Игорь.
– Мы умеем, – ответил ему Валентин и, взяв Алёну за руку, вывел её на середину импровизированного танцпола.
Народ почтительно расступился. Валентин приобнял партнёршу, выставил локоть, голову отвёл в сторону. Алёна проделала то же самое. Все замолчали. Только шумели волны и ночной город вдалеке. И тут грянуло аргентинское танго.
И Валентин с Алёной поплыли. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Поворот, ноги полусогнуты, скользят по палубе. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Поворот, взгяды на мгновенье пересекаются, чтобы опять разойтись в разные стороны. Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре.
Танцевали они не идеально. За два месяца невозможно научиться танцевать танго без ошибок. Да и полноватая фигура Валентина была, мягко говоря, не совсем предназначена для этого танца. Но это было красиво. И публика любовалась ими.
Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре. Пара зубчиками скользила по палубе. От центра к краю, от края к центру. Танцоры не смотрят друг на друга, но в глазах мелькают искорки, и два тела двигаются по одной траектории. От центра к краю, от края к центру. Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре.
Музыка внезапно кончилась. Танго умерло. Танцоры остановились, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Одноклассники окружили их, хлопая в ладоши.
– Ну вы даёте, танцоры, – кричал протрезвевший Игорёк, – ну вы, блин, устроили шоу.
– Вы великолепно танцуете, – прокричал по-чешски Гонза, – научите меня танцевать танго?
– Конечно же, научу, – с улыбкой ответила Алёна, – тем более что я очень скоро еду в Прагу учиться. На третий медицинский факультет.
– Чего он там говорит? – заинтересовался Игорь их разговором.
– Говорит, что ты ему очень понравился, – ответила Алёна, – у них там в Праге нравы сам знаешь какие.
Игорь ойкнул и в мгновение ока куда-то исчез. Видимо, пошёл дальше пить свой любимый виски. А Алёна отошла с Гонзой в сторону и принялась болтать о Праге, расспрашивать его о городе и о жизни в нём. Валентин потоптался немного рядом. Но так как он не понимал ни слова из их разговора, то махнул рукой и пошёл искать Игоря.
Танцы продолжались почти до самого утра. Когда пароходик причалил, часть народу разъехалась по домам. Часть отправились гулять. Валентин с Алёной отправились провожать своих новых чешских друзей в гостиницу.
Было время знаменитых белых ночей Санкт-Петербурга. По городу бродили выпускники, ещё раз переживая «Алые паруса». Где-то играла музыка. Улицы были завалены мусором. Но всё равно атмосфера была праздничная.
– А вы почему на «Алых парусах» не были? – спросил Алёну Вацлав.
– А мы решили, что устроим свой праздник, чего нам толкаться среди туристов, – объяснила ему Алёна. – И получилось по-домашнему уютно и весело. А на «Алые паруса» мы в прошлом году всем классом ходили. В итоге попали в пьяную драку между двумя районами. И родители с учителями решили, что лучше отдельно на теплоходе покататься.
– А мы как раз хотели на «Алые паруса» посмотреть, – с огорчением произнёс Гонза, – да немного заблудились. Зато познакомились с такой очаровательной девушкой, как вы, Алёнка. Надеюсь, что в Праге продолжим знакомство.
Алёна поблагодарила за приглашение. Подошли к гостинице, в которой жили ребята. Попрощались. Валентин проводил Алёну до дома. Вначале на метро, потом пешком. Молчал всю дорогу. Алёна думала о своём.
Подошли к подъезду. В соседнем жил Валентин. Они были соседями по подъездам и с детства дружили. Алёна сняла с плеч пиджак Валентина и отдала ему. Он попробовал обнять Алёну.
– Не надо, Валя, – попросила она, – не порть праздник.
– Да я так, – пробубнил тот, – согреть.
– Я знаю, – ответила Алёна, – ты большой и тёплый. И ты мой друг.
Валентин вздохнул. Посмотрел внимательно на Алёну.
– Когда ты созреешь? – спросил серьёзно.
– Я уже давно созрела, – ответила та ему так же серьёзно, – две тысячи лет назад созрела. Не торопи меня. Мы друзья в первую очередь. А не любовники.
– Я знаю, – ответил Валентин, – но хочется поменять статус.
И улыбнулся. Но как-то грустно улыбнулся. Алёна погладила его по плечу.
– Всё будет хорошо, Валёк, не переживай.
Обернулась и поцокала каблучками к входной двери. В утренней тишине это цоканье раздавалось особенно громко. И бёдрами немного в стороны раскачивала при ходьбе. Совсем чуть-чуть, почти незаметно. Но раскачивала. Цок, цок. Всего десять шагов. Но Валентин застыл, не в силах отвести взгляд от её спины.
Остановилась, набрала код на двери. Открыла. Обернулась в дверном проёме. Улыбнулась улыбкой опытной женщины.
– Ты лучший, Валя, – сказала ему и захлопнула дверь.
Поднялась к себе в квартиру. Мама не спала. Так, дремала.
– Всё в порядке, Алёнушка? – спросила. – Тебя Валя проводил?
– Всё в порядке, мамочка, – отозвалась Алёна, – мы чехов провожали. А потом уже мой рыцарь меня проводил. Тем более ему по пути. Я спать.
И она нырнула в свою комнату. Сняла платье, повесила его обратно в шкаф. Обернулась в полотенце и сбегала почистить зубы. Через минуту вернулась к себе, на минуту заглянув в мамину спальню. Та уже спала.
Алёна плотно задёрнула шторы, чтобы через час-другой её не разбудил знакомый солнечный лучик. Нырнула под одеяло. Сладко потянулась. Закрыла глаза. Уснула.
Глава 2. Агриппина
Она проснулась по привычке рано, около четырёх утра. В комнате было темно. Рядом спал муж. Лишь его ровное дыхание было слышно в темноте, и оно вселяло в Агриппину спокойствие и нежность. Она протянула руку, провела пальцами по его спине. Нащупала старый шрам. Осторожно поцеловала его. Потом неслышно встала и выскользнула из комнаты. В атриуме её уже ждала служанка.
– Сходи за молоком. И вели остальным разжечь огонь, я буду готовить завтрак, – велела она рабыне.
Та кивнула и удалилась. Агриппина обернулась. На пороге спальни в полутьме стоял её муж, Виктор Фурий. Уже постаревший, но всё такой же красивый и подтянутый. Ему было сорок лет. Старый воин, повидавший многое за свою жизнь. Сегодня после полудня, ближе к вечеру, он возвращался к своим солдатам. Чтобы на рассвете отправиться в свой последний поход. В Иерусалим.
Агриппина подошла к нему и поцеловала.
– Поспи немного, я приготовлю завтрак и разбужу тебя, – прошептала она ему.
– Я не хочу спать, – так же шёпотом ответил ей Виктор, – я хочу свою жену.
И он увлёк её в спальню. Вернувшаяся рабыня потопталась на пороге, послушала звуки, раздававшиеся из спальни, и отправилась на кухню. Рассвело. Проснулась дочка. Любимица. Направилась было в спальню к родителям, но была вовремя поймана ловкой служанкой. Вслед за дочкой из своей спальни вышел сын.
Шестнадцать лет. Высокий. Очень похожий на отца. И лицом и характером. Виктор-младший. Забрал девочку у служанки, повёл её кормить рыбок в бассейне. Он сегодня уходил вместе с отцом. В свой первый поход. Мужчина. И уже не мальчик.
Агриппина вышла из спальни, подошла к бассейну и несколько минут любовалась своими детьми. Виктор что-то рассказывал младшей сестрёнке, Юноне. Что-то про рыб. Девочку назвали в честь всемогущей богини, которую Агриппина очень почитала.
– А вы умылись? – подойдя сзади, спросила она у детей.
– Мы тебя ждём, – закричала Юнона и бросилась к маме на шею.
Виктор не стал проявлять телячьи нежности и просто поздоровался с матерью. Пошли умываться. Вместо мыла – пепел бука. Вода холодная, но чистая. Юнона немного покапризничала, но разрешила себя умыть. После них пришёл умыться отец. Виктор-старший. С ним был раб, который его брил.
Агриппина прошла на кухню. Каша уже была готова. Служанка пекла лепёшки. Пахло вкусно. Всей семьёй позавтракали. После чего оба Виктора ушли в город по своим мужским делам, а Агриппина с дочкой остались дома.
Дочкой занялась пришедшая к ним учительница. Они с девочкой уединились в углу атриума и на специально принесённом песке принялись рисовать цифры. Сегодня по плану была арифметика.
Агриппина прошлась по своему большому дому. Раздала указания рабам. Вышла из дома, завернула за угол. К её дому примыкала пристройка, которая имела отдельный вход. Из пристройки лет десять назад сделали лавку, которую всё это время арендовал Агазон, старый грек, торгующий мылом и косметическими маслами.
С греком у Агриппины было обоюдовыгодное коммерческое партнёрство. Виктор несколько раз отправлялся в поход в предгорья Атласа, где росло интересное дерево. Агриппина убедила мужа привезти из похода плодов этого дерева, из которых было получено масло. Которое, в свою очередь, продавал старый грек по сумасшедшей цене. В дальнейшем масло стали делать в Африке и привозить уже готовое на продажу в Рим.
Это было аргановое масло. Часть его Агриппина использовала сама, а остальное за хорошие комиссионные продавал страждущим женщинам Рима Агазон. Рекламой их продукта была сама Агриппина, в свои тридцать восемь лет выглядевшая как двадцатилетняя девушка. Виктор, поначалу относившийся к увлечению жены снисходительно, с каждым новым возвращением из военного похода постепенно менял своё мнение. У него сложилось впечатление, что его жена не старела.
Особо много денег аргановое масло не приносило. Но торговля им давала другое. Агриппина была вхожа в любой дом Рима. Она имела самые различные знакомства, в том числе на самом верху. Выше были только боги. Она очень редко использовала эти знакомства, но её просьбы всегда выполнялись. И это давало ей ощущение власти.
Именно она отправила Виктора в его последнюю поездку в Иерусалим. Не было никакой нужды посылать туда римских солдат. Но сенат вдруг решил, что небольшой отряд должен отправиться в Иерусалим и усилить охрану префекта Иудеи. И возглавить этот отряд должен был именно Виктор.
Добиваясь этого, Агриппина преследовала две цели. Первая – любимый муж и не менее любимый сын отправлялись не в опасный военный поход, а в увеселительную прогулку в одну из провинций. Вторую причину Агриппина изложила в виде просьбы вчера вечером. Она сказала, что во время праздника Песаха в Иерусалиме будут казнены три человека: два бандита и один проповедник. И попросила сразу после казни срезать локон у этого проповедника и привезти ей. Виктор удивился просьбе жены. Но пообещал её выполнить.
Зачем ей это надо было, Агриппина толком не понимала. Но знала – пригодится. Хотя верила в свою богиню Юнону, храм которой находился недалеко от её дома.
Она вошла в пристройку грека. Агазон уже ждал её. Рабыня провела её в отдельную комнату. Раздела, намазала маслом. Уложила Агриппину на кушетку и принялась массировать тело. За занавеской грек принимал ранних посетителей. Жительницы Рима посылали к нему рабов. Но иногда и приходили сами: лично посоветоваться с Агазоном насчёт каких-либо кремов и получить от грека консультацию. Из соседней комнаты доносился храп. Вначале Агриппина не обращала на него внимания. Но потом он стал её раздражать.
– Кто там? – спросила она у рабыни.
– Какой-то дальний родственник хозяина, – ответила та, не прекращая мять тело Агриппины, – сумасшедший, живёт на подаяния. Но очень умный. Он говорит с богами.
В Риме в последнее время развелось очень много таких бродяг. От граждан они отличались наличием бороды и грязной одеждой.
– Как же Агазон пустил такого грязнулю к себе в лавку? – удивилась Агриппина. – Он же ему всех покупателей распугает своей вонищей.
– Хозяин вымыл бродягу, – ответила рабыня, – одежду мы ему вычистили. Они до полуночи с хозяином о чём-то говорили.
Надо будет посмотреть, что за странный грек, подумала Агриппина. Рабыня между тем закончила массаж. Обтёрла тело Агриппины влажным полотенцем и помогла надеть тогу. Затем расчесала ей волосы. И вовремя. Прибежавший мальчик сообщил, что муж и сын Агриппины вернулись на обед. И не одни, а с соседом. Агриппина поморщилась. Она недолюбливала своего соседа, хвастливого и ленивого патриция, которому его наследство досталось от его родителей, скончавшихся от какой-то болезни, когда тот был ещё довольно молод. Но Агриппина натянула на лицо приветливую улыбку и отправилась к себе, по пути благодарно кивнув греку, который в это время разговаривал с очередной клиенткой.
Обед проходил в атриуме возле пруда. Рабы постелили ковры, накидали подушек. Мужчины улеглись на них и в ожидании обеда нетерпеливо беседовали. Точнее говоря, беседовал Виктор с соседом Гаем. Младший Виктор внимательно слушал старших.
– Мир сошёл с ума, – горячась и размахивая руками, говорил Гай, обращаясь то к Виктору-старшему, то к его сыну, то к проходящим мимо рабам. – Когда идёшь против человеческой природы, добра не жди. – Он был уже заметно нетрезв.
– Ну почему сошёл с ума? – мягко отвечал ему Виктор. – Всегда так было. Просто ты на это не обращал внимания.
– Не обращал внимания, – соглашался Гай, – потому что это было дело каждого. А сейчас это стало модой. Спать с мальчиками стало чуть ли не правилом хорошего тона. Как будто женщины в Риме перевелись. – Он выпил воды из кубка и продолжил: – Раньше было как? Никого не интересовало, с кем и где ты занимаешься сексом. Хочешь – с женщиной, хочешь – с мужчиной. Личное дело. Сейчас же идёт пропаганда гомосексуализма. Я так думаю, это специально делается.
– Зачем? – искренне удивился Виктор.
– Как зачем? – воскликнул Гай. – Неужели непонятно? Сенат, да и не только сенат, обеспокоен ростом населения нашего замечательного города. Народ всё прибывает и прибывает. Женщины рожают и рожают. А если мужчина спит с мужчиной, а женщина с женщиной, то никто рождаться не будет. И народ делом занят, и рождаемость снижается.
– Интересная точка зрения, – пряча улыбку, сказал Виктор.
– Это не просто точка зрения, это так и есть на самом деле, – подняв вверх указательный палец, промолвил Гай, – я-то точно знаю. Идёт пропаганда гомосексуализма. Скоро празднества по этому поводу будем устраивать. Будем наряжать мужчин в женские одежды, женщин в мужские и толпами по улицам города с плясками и танцами ходить.
Подали мясо ягнёнка. Сосед отвлёкся на еду и замолчал. Агриппина, пользуясь паузой, поздоровалась с соседом и спросила про здоровье его семейства. Тот махнул рукой, мол, всё хорошо. Агриппина вернулась на кухню и приказала разбавить вино водой перед подачей на стол. А Гай между тем, утолив голод, продолжал разглагольствовать.
– На меня знакомые смотрят косо. Потому что я не сплю с мальчиками. Но я не хочу с ними спать. Мне женщины нравятся. Особенно африканские наложницы. Они такие горячие, такие страстные.
– Так ты для вида заведи себе кого-нибудь, – посоветовал ему Виктор, – не обязательно же тебе с ним совокупляться. Просто периодически выходи с ним в город и по спине поглаживай на людях. Ну и рассказывай побольше, ты же это умеешь.
– Нет, – от возмущения Гай поперхнулся, – зачем мне эти игры? Я уважаемый патриций, и уважения достиг не тем, что лежу по ночам на мальчиках. А тем, тем, тем… – Гай замолчал, вспоминая, чем он заслужил уважение. Но так и не вспомнив, вновь махнул рукой, выпил вина прямо из кувшина и продолжил. – Вот увидите, будут ряженые ходить по улицам Рима и праздновать свои праздники. Забудут богов. И запретят женщине совокупляться с мужчиной. И вымрет наш народ, потому что никто не будет рожать.
Сосед тяжело вздохнул, отодвинул тарелку с обглоданными костями и вновь припал к кувшину. Виктор плавно перевёл тему разговора на предстоящие праздники в Риме, на которых он не сможет побывать. Сосед вяло отвечал, всё больше и больше пьянея. Даже добавленная в вино вода не смогла спасти его от опьянения. Наконец он откинулся на подушки и захрапел. Подбежавшие слуги уложили его на носилки и унесли Гая в дом, стоящий по соседству. Виктор с сыном умыли руки после еды, полежали на подушках, переваривая мясо. Агриппина отдала рабам приказания по хозяйству и села с дочкой учить арифметику. Сели они недалеко от места обеда. Виктор смотрел на жену и дочь, и по лицу его блуждала улыбка. Он думал о том, что скоро – пройдёт меньше года – он вернётся домой и больше никуда не уедет. Будет жить с любимой женой, провожать сына в походы и слушать пьяную соседскую болтовню. Агриппина ловила его улыбку и посылала в ответ свою. Наконец мужчины поднялись. Забегали рабы, проверяя, всё ли приготовлено к походу. Подали носилки. Агриппина обняла сына, поцеловала его. Тот неловко отвернулся, стесняясь материнской ласки. Виктор положил руку жене на плечо, погладил волосы.
– Я скоро вернусь, – сказал обычно.
– Я буду ждать, – эхом ответила Агриппина.
Два Виктора улеглись на носилки, носилки подняли и унесли по улице рабы. Агриппина вернулась с дом. Зашла в спальню. Кровать пахла мужем. Она легла на неё, закрыла глаза и прошептала: «Всё будет хорошо». Прибежала Юнона и вытащила мать на свет. До вечера Агриппина прозанималась с ней арифметикой, складывая и вычитая. Для примера они ловили в прудике рыбок, складывали их в большую тарелку, наполненную водой. Это было сложение. Потом по очереди выпускали рыбок. Это было вычитание. Так и провозились до вечера с рыбками, складывая и вычитая. Как стемнело, перекусили хлебом и водой. Рабы убрали во дворе. Погасили огонь. Агриппина со спящей девочкой на руках зашла в спальню, положила ребёнка. Разделась, легла рядом. Обняла дочь и заснула.
