Вадим Денисов
Антибункер. Навигация
Глава 3
Стрелки, синяки и мистика
Первая очередь вошла в воду прямо по курсу, как только я вышел из тени огромного каменного быка, одной из опор второго от правого берега пролёта. Можно сказать, что мне крепко повезло, пули пошли мимо, в две короткие очереди. Вторая легла чуть дальше, но это не подарило бесценную возможность узнать, откуда ведётся огонь. По выпущенной в воду очереди направление стрельбы не определишь, фонтанчики всегда взлетают строго вертикально. Помог слух. Одиночный хлопок выстрела при работающем моторе запросто можно прозевать. А вот очередь слышно.
С правого берега лупит, к которому я и прижимался.
Ещё не успев полностью осознать произошедшее, я резко переложил руль.
Крутой поворот на большой скорости всегда опасен, такой маневр вызывает сильный крен, поэтому нормы судовождения, да и просто здравого смысла, требуют уменьшения скорости перед поворотом. Любой вираж на воде неизменно сопровождается возникновением центробежной силы, которая давит на моторку сбоку, вызывая тот самый чёртов раскат. Если скорость высока, то она, действуя на судоводителя, стремится отбросить его в сторону, противоположную повороту, и становится вполне осязаемой. Центробежная сила зависит от скорости движения и радиуса циркуляции. И то, и другое сейчас имелось с лихвой.
Скула «Бастера» вмяла воду плугом, словно стараясь отвалить её в сторону, корма тут же рыскнула, винт истерично рявкнул в пене, но сразу нашёл привычную среду, зацепился и потащил с ускорением. Меня потянуло к борту, но о себе в этот момент не думалось. Я вообще в этот момент ни о чём не думал, выводя моторку из виража.
«Дистанцию увеличь!» – мелькнуло в голове уже на прямой.
И ещё пронеслось, уже памятным голосом нашего строгого ротного: «Нарушаем дисциплину, товарищ Исаев? И технику безопасности. Где ваш спасательный жилет?»
Какой там спасжилет, товарищ старший лейтенант, гоним, валим!
Ширина Енисея в районе Коммунального моста составляет примерно семьсот метров. Из чего он стреляет, пулемёт или автомат? Звуков выстрела я уже не слышал, и слышать не мог, потому что получивший полную свободу двигатель ревел как бешеный. «Бастер», высоко задрав нос, при завершении поворота мгновенно вышел на глиссирование и теперь летел со всей возможной скоростью к противоположному берегу, курсом левее пассажирского причала и целясь носом в место на набережной, известное жителям как «Стена признаний».
Ещё одна очередь взметнула фонтанчики с правого борта достаточно далеко, стало ясно, что целиться точно стрелку уже не с руки.
«Хорошо, что не с моста бьёт!» – подумалось горячечно.
Если ему повезёт, сейчас почувствую тупой удар в спину, и всё. Как глупо! Нервно оглянувшись, я успел заметить дульную вспышку выше абриса вогнутой чаши Центрального стадиона Олимпийского резерва. Осветительная вышка, оттуда лупит! Да, с чаши меня не достать, оттуда не видно этого места на реке.
Третья очередь! На этот раз фонтанчиков я не увидел. И не мудрено. Водная поверхность сильно скрадывает расстояние, обманывает наблюдателя. Без опыта и должной подготовки стрелок, ведущий дальний огонь через воду, обязательно будет косячить. От ближайшей вышки стадиона до набережной острова метров триста, не меньше. Да ещё семьсот по реке.
А ведь он продолжал палить! Я бы из автомата стрелять на такую дальность не стал.
Плохо дело, если у него есть пулемёт.
Берег приближался очень быстро, за кормой тянулась пенящаяся полоса – след от бешеной работы полированного скоростного винта. Прошло всего несколько секунд, а я уже мог различать даже мелкие размытые надписи на бетоне, короткие типовые тексты про любовь до гроба, верность, дружбу и всё остальное в подобном духе. Я бы тоже написал яркой краской кое-что про козлов, стреляющих очередями по проплывающим лодкам… Ещё один поворот, точнее, доворот, резкий сброс газа, и моторка малым ходом пошла вдоль бетонной стенки к Речному вокзалу со свободными причальными стенками в транцах. Большие пассажирские теплоходы в свой дом так и не вернулись.
Руки тряслись. Не торопясь подходить к причалам, я перевёл двигатель на нейтраль, предоставляя лодку течению, и поднес к глазам бинокль. Стрелок не объявлялся, никаких целей на крыше стадиона видно не было. Ты там залёг, что ли?
– Или же просто умный.
Напрасно вглядывался, не помог и бинокль.
– Чуть не убил! Эх, сучара, нет у меня для тебя рабочего времени, сволочь, – пробормотал я ещё раз, доставая из ящика бутылку с минеральной водой, в горле крепко пересохло, до боли при попытке сгенерировать слюну, пусть даже вязкую. Быстро глотнул три раза, резко выдохнул и добавил: – Личного тоже нет.
Жечь в напрасной показухе патроны я не собирался, абстрактная перестрелка тут ничего не даст, кроме потраченных нервов. Поэтому и «Тигра» не стал доставать. Такое расстояние – а тут почти километр – автомату не по силам, но даже из СВД палить не стоит, разве что если шамана позвать.
– Фу-ух… О, дела творятся! Адреналинчику-то сколько отхватил, Исаев, скажи! – попытался я приободрить сам себя.
Противник притих, неожиданная локальная война, похоже, была закончена.
Меня всё ещё била адреналиновая лихорадка, пальцы предательски дрожали, а в таком состоянии лучше не рулить.
После пальбы вокруг моста опять стало тихо. Моторку достаточно быстро несло вниз по реке. Как будто ничего не произошло, всем плевать! Чайки по обыкновению жаловались на свою судьбу, пролетая над берегом и на всякий случай требовательным криком выпрашивая подачку. Небо оставалось всё таким же серым, пасмурным. За последние пару часов солнце проглянуло, кажется, всего три или четыре раза, не больше, и тогда в городе начинали бликовать уцелевшие стёкла в окнах брошенных домов.
Что там с моими драгоценными коробками и коробочками, не вывалились ли за борт при таком маневрировании? Махом ко дну пойдут, а тут багориком не выловишь… Упаковки качественные, но многие из них очень тяжелы, товар изоляту требуется специфический. Встав, я шагнул к коробкам и осмотрел ещё раз. Потеря же хотя бы части генерального груза, который я так долго и старательно собирал по каталогам и спискам, автоматически отдаст команду к возобновлению рейда. А вот этого, товарищи, очень не хочется. Мне домой хочется, в ППД, в пункт постоянной дислокации Подтёсово.
Зараза, можно сказать, что сегодня уже дважды повезло! Сучий стрелок, а!
Хорошо, что не из самых крутых. Он, вообще-то, зря начал пристреливаться, пулемётчику нужно было не короткими очередями плеваться, а сразу ставить заградительную очередь прямо по курсу моторки, без всяких поправок и упреждений. И я сам бы влетел в неё глупой казаркой.
У борта плескалось, течение постепенно тянуло меня всё дальше.
Жутковато возле речного вокзала, красивая архитектура в полном безлюдье выглядела зловеще. И даже давно привычный Коммунальный мост смотрел на меня устрашающе.
Я всё никак не мог успокоиться. «А если бы он в мотор попал на повороте, когда я ещё был близко, что тогда?» Не хотелось бы аварийно остаться на этом берегу, в самом центре мёртвого города, да ещё и без наземного транспорта. Слишком много синяков по району болтается, пешим к себе на базу пробраться будет очень и очень непросто. Кроме того, здесь, как везде, есть ещё и одичалые собаки, которые с темнотой, как положено всем хищникам, выходят на охоту… Большие злые стаи, не ведающие жалости.
А тут я на ужин! Одинокий и тревожный, бреду, часто оглядываясь затравленным зверем, по безлюдным вечерним улицам. Дрожу. Страх вокруг себя распространяю. Волнами. Понимаю, что засветло не дойти, ищу временное убежище, но кругом глухие заборы. А где-то позади начинают охоту псы.
При мысли о неприятных особенностях подобного варианта развития событий я не мог отделаться от видения гнетущей ассоциации-картинки. Вот такой: с низкого мглистого неба ночного Красноярска свешивается кое-как просвечивающий через тучи шар полной луны, клыкастые, в вязкой слюне, морды членов стаи молитвенно подняты к ночному светилу, и безлюдные набережные, по которым я топаю, безуспешно стараясь идти как можно тише, крадучись, временами оглашаются протяжным предупреждающим воем.
Берегись, одиночка двуногая! Сейчас они закончат молитву ночных охотников и бросятся по следу, стремительные тени полетят по стенам, настигая неудачника, готовься к смерти, человечишка!
А ещё мог за борт выпасть, между прочим. Предохранительной чеки, способной в таком случае выключить зажигание, у меня нет. Срочно нужно исправляться.
– Падла, и жилет не надел, – только нашлось для озвучивания, и я сплюнул от злости на самого себя. Так надевай сейчас! Или сперва лучше бы отплыть подальше?
– Исаев, доиграешься, в холодной воде поумнеешь, – прошептал я.
Действительно, хватит хорохориться, себя нужно любить и беречь. Да и ротный в моей памяти теперь не успокоится, будет постоянно напоминать, ругаться.
Зябко что-то, нужно остановиться. На самых малых оборотах тихо рокотал двигатель, теперь лодка оставалась на месте, а я торопливо подтягивал ремни и застёгивал на груди фастексы спасательного жилета. Справа серела громада старой причальной стенки, и по её высоте можно судить о том, насколько серьёзными были паводки до постройки Красноярской ГЭС. Не к месту подумалось, что большинство былых жалоб красноярцев на гидроэнергетиков по поводу подтоплений прибрежных территорий и зданий возникали из-за того, что уже после стабилизации уровня Енисея многие новые объекты построили вообще без учёта возможных паводков.
Неожиданно за спиной кто-то глухо кашлянул, хрипловато, по-мужски.
Вжикнув капроном спасжилета по сиденью, я резко оглянулся, сразу вздёргивая голову и ствол автомата.
– Твою ты душу, племя-семя-знамя-вымя… Ну, вам-то что здесь нужно?!
С парапета набережной, почти свесившись к реке по пояс, над размашистыми буквами текстов «Стены признаний» на меня пристально смотрели два синяка среднего возраста. Оба крепкие мужики. Синяки, совершенно точно. Придурковатые злые рожи с нормальными не спутаешь, увидев хотя бы дважды. Выглядели типчики не по-человечески. Кроме глаз… Странно. А ведь глаза у них обычно вполне сумасшедшие. Эти же синяки изучали меня слишком осмысленно. Вдумчиво так смотрели, необычно.
По какой-то причине изменившиеся оккупировали весь исторический центр левобережья Красноярска. Особенно много их попадается в районе железнодорожного вокзала, я могу это подтвердить, занесла меня туда как-то по делам нелёгкая… Злые языки утверждают, что их там и раньше было предостаточно. Поэтому общин в историческом центре нет, людям здесь не выжить. Но и сами синяки через мосты толпами на другой берег не ходят, живут в основном у себя на берегу. На чужой территории работают рейдовые группы людей или синячная разведка. Рейдеры, вольные или общинные, чаще всего действуют парами, одиночек типа меня очень мало. Синяки засылают разведку произвольно, чаще одиночка заходит, но может и дюжина объявиться.
Медленно переглянувшись, синяки снова уставились на меня, после чего один из них, тот, что был ближе, небрежно повернул голову направо, словно для обмена мнениями, и я обомлел, ожидая, что он заговорит с напарником нормальным людским языком. Это был тувинец. Туву порой называли Сибирским Кавказом в верховьях Енисея в худшем смысле этого слова, мне рассказывали, что уровень бытовых убийств там был выше среднего по России… Та же беда, что и с северными народами, не принимает их организм спиртного, не справляется. Выпив, многие звереют, хватаясь за ножи.
Но этот тувинец точно не злоупотребляет.
Произнесёт что-нибудь? Даже интересно стало. Никто не может достоверно сказать, насколько сложно и информативно они общаются между собой. Подслушивать возле больших уличных костров на улицах, где странные жертвы безжалостного вируса Робба целыми оравами сидят и греются вечерами, как юнцы в скаутском лагере, не особо-то и хочется, твари эти очень чуткие. И бегают замечательно.
Тот, что стоял левее, более крупный с виду синяк с окладистой старообрядческой бородой, густой такой, красивой, вытянул голову в мою сторону, открыл рот, я замер.
Что он скажет, интересно? Образу соответствовало что-то посконное, историческое.
«Сгубили Расею, нехристи! Продали страну диаволу, ироды, точно говорю. Вот как перестали люди креститься двумя перстами, так и продали! Ездют теперь тут всякие городские безобразники, молодёжь нашу своим видом будоражат! Кнутом их надобно, Пров Григорьевич, истинно, кнутом».
Но сумасшедший лишь что-то промычал, и они ещё раз переглянулись.
– Валите отсюда, а?!
Кашлянули оба. Язвительно как-то, издевательски. Ах так?
Я поднял над головой руки и скрестил их оленьими рогами. Это самый верный способ издали определить, кто человек, а кто синяк – вирусные сумасшедшие органически не переносят такого жеста непонятной им символики. Однако в этот раз они не взревели со всей дурью и в холодную воду прыжком не бросились. Оба нырнули за парапет, тут же высунулись обратно, синхронно взмахивая руками. О-па! В мою сторону, бешено вращаясь в воздухе с очень неприятным шуршащим звуком полетели два обрезка арматуры. Такие пруты длиной сантиметров в сорок – любимое оружие синяков. Между прочим, пилят! Ножовкой по металлу, сам пару раз смотрел на срез, когда подобрал обрезки на асфальте. Они очень эффективно используют калиброванные обрезки в качестве метательных снарядов, наиболее умелые ими собак глушат, первым же попаданием. И тащат на вертел. Кстати, другие тяжёлые и острые предметы синяки мечут так же ловко.
Опять выручило расстояние, «Бастер» постепенно отводил нос правее, и до берега было уже тридцать метров.
– А пулю в башку?! – заорал я, опять вскидывая автомат.
Ага, куда там! На этот раз синяки, резво нырнув за серый щербатый камень, больше не высовывались.
Как же быстро умнеют они, дети Робба… Раньше эти черти дикие и не подумали бы прятаться, мы валили их, как на стрельбище. Теперь же всё стало по-другому, это действительно серьёзный противник и настоящий конкурент в борьбе за поляны. Мало того, они ещё и эволюционируют, и не в минус, а в плюс. Порой мне кажется, что сам Создатель руками ненавистного всем выжившим учёного Робба, изобретателя убойного вируса, имя которого ещё до катастрофы успели раструбить на весь свет и проклясть, решил создать людям конкурентов.
А что? Новая модель человечества. С предоставлением шанса и им тоже. Но в таком случае этот самый Робб вовсе не ещё один тщеславный сумасшедший со зловещей пробиркой, а настоящий Бич Божий. Или его рука, карающая либо корректирующая.
Оторопеешь тут.
* * *
Моторка полным ходом пролетела под Октябрьским мостом, двигаясь точно посередине. В акватории пусто, если говорить об объектах движущихся, не считая одного «Крыма» с двумя моторами, уходившего в протоку. Мужчина, сидевший на корме, махнул рукой, показывая, что конфликтовать не собирается, и я спокойно проследовал дальше.
Редко сейчас встретишь на воде другие суда, управляемые людьми. Я знаю моторки двух городских общин, где у нас почти всё схвачено и оговорено, и лодки двух поисковых групп рейдеров, с которыми у меня ровные нейтральные отношения – приятельских в таком ремесле не бывает, сами понимаете. Однако территория прибрежной застройки огромна, а пробежки плавсредств очень редки, с учётом того, что никто и не хочет встречаться. После моста на обозримой части реки «Бастер» находился в гордом одиночестве. И всё-таки, несмотря на физическую усталость и хронический недосып, я внимательно смотрел по сторонам. Что не мешало и размышлять о произошедшем.
Зачем он стрелял – мысль не давала покоя.
В Красноярске у меня нет явных личных врагов. Дороги никому вроде бы не перешёл, я слежу за этим тщательно. А если где и перешёл, то концы мутных историй не менее тщательно спрятаны в воду или в грунт. Бездумное смертоубийство прекратилось ещё зимой, после того как в городах и посёлках отстреляли самых безбашенных. Нет смысла просто так убивать людей в черте огромного мегаполиса, где всяких ништяков всё ещё навалом.
Сообщества выживших после болезни, или общинников, как их иногда называют, численно очень малы. Коллектив даже в полсотни человек считается большим, по нынешним меркам это целое племя. Людей на планете стало много меньше, чем складов с ништяками. В реальности сказочки о сплошных сволочах вокруг, убивающих всех подряд за еду и патроны, не превращаются в настоящую жизнь людей, беспредел долго не живёт. Сами же правила в закрытых коллективах устанавливаются очень быстро, от архипелага Фиджи и до наших северов.
Фиджи теперь существует только на карте и в моих мечтах, а вот отечественный опыт, тоже островной в своём роде, благодаря лекциям Даши Закревской я изучил неплохо. Вооружённые столкновения на Севере всегда имели одну важную черту: малая численность конфликтующих сторон при огромных размерах оспариваемых пространств.
Малочисленность племён не позволяла им выделять воинское сословие, то есть обученную и вооружённую дружину профессионалов, и поэтому войны велись обычными охотниками, и потеря даже нескольких человек становилась катастрофой.
Воевали, да. Однако, читая о былых битвах северян, ясно понимаешь: каждый исход столь невеликой, с точки зрения военной науки, стычки определял судьбу невообразимо огромных территорий, которые нужно осваивать сбережёнными людьми… Так, зимой и весной 1850 года произошло эпохальное последнее столкновение между сводным отрядом самоедов и ненцами на озере Туручедо возле Потапова. Битва завершилась победой энцев, в связи с этим была окончательно проведена граница между народами по Енисею. С тех пор правая «каменная» сторона Енисея стала считаться «самоедской», то есть энецкой, а левая низменная – «юрацкой», то есть ненецкой. Ненцы во второй половине XVII века дважды воевали с энцами. Первое сражение произошло в бассейне реки Таз, второе – на мысе Лескино, что на территории сегодняшнего сельского поселения Караул. Тогда ненцы истребили сорок самоедских чумов, и в результате левобережье оказалось в руках ненцев. Сорок чумов, и тут же начали объединяться целые народы! Потому что тема была затронута важнейшая, это была борьба за угодья. Тем не менее после таких инцидентов людей требовалось беречь ещё пуще, поэтому строго регламентировались даже очень редкие межплеменные битвы, призванные решить острые территориальные споры.
Последняя война, третья, и велась она на озере Туручедо. Воспоминания о таких битвах до сих пор живы на Таймыре. Регламент в подобных схватках был жесточайшим. Для объявления войны к противнику посылали оленя, с изображением лучника. Обнаружив его, противник начинал военную подготовку, посылалась разведка. У ненцев считалось залогом удачи – убить разведчика, окрасив его кровью полозья боевых нарт. Однако энецкий разведчик ускользнул, и поражение ненцев в какой-то мере связывается с этим.
Вооружение воинов состояло из кожаных доспехов, реже железной кольчуги, и луков. Место битвы правобережные обозначили установкой маленького чума с красным флажком и стрелами, направленными в сторону врага. Ненецкий воевода отправил переговорщика, и с главой енисейских племён были согласованы семь основных условий войны и назначены неприкосновенные переговорщики. Для отличия в их нарты запрягали по два оленя, к шестам-хореям привязали красные флаги. Впереди сходящихся войск шли сыновья вождей, которые выстреливали из луков для определения необходимой дистанции. При первом наступлении количество войска было равным, по полсотни душ, воинов запаса – кто сколько смог выставить. Сменные бойцы во время сражения находились в двух сотнях метров позади стрелков. Раненых увозили, а убитые оставались на месте до конца сражения. Вместо убитых и раненых выставляли воинов из запаса. В конце каждого дня производился подсчёт потерь. Утром сражение начиналось с того места, где закончили вечером. Ночью не воевали, для прекращения боя переговорщики с флагами заезжали с обеих сторон.
Ненцы оказались побежденными, и им пришлось просить о мире, переговорщики сторон зашли с флагами между войсками. Вождь ненцев послал военачальнику самоедов свой военный лук с семью стрелами и боевой кинжал. После сражения определили место захоронения. Ненцы большинство убитых увезли с собой, часть воинов были погребены на месте. На обеих братских могилах поставили деревянные изображения человека с луком и кинжалом. У изображения на могиле ненецких воинов в левом боку была воткнута стрела – знак поражения. Возле братских могил развели костры, военачальниками были произнесены речи по поводу одержанной победы и понесённого поражения, а также о необходимости жить в мире и дружбе. Оставив луки, стрелы и кинжалы на могиле, побеждённые вернулись в свои края. Бой у Туручедо, по рассказам потомков участников сражения, превратился в нечто вроде великого потопа, в котором сумели спастись те, от кого берут начало родовые имена, да и вообще история современных живущих народов – энцев, нганасан, эвенков.
Не будь подобных регламентов, на северах и в Сибири просто не осталось бы коренных народов. А для борьбы с беспредельщиками существовали другие регламенты, достаточно вспомнить хотя бы суды Линча. И у нас линчуют на раз, действующие виселицы найти нетрудно, каждый рейдер знает, где они есть и кто на них болтается.
Нет пока что серьёзных споров, слишком много вокруг бесхозного… Единичные стычки случаются во время разведок и рейдов, часто просто в испуге, от неожиданности появления в поле зрения чужих. По осени большая бандитская группа пыталась совершать набеги на общины Кировского и Ленинского районов, первая вылазка почти удалась, но, получив в следующем бою невосполнимые потери всего в несколько душ, от такой практики уголовники отказались.
Убийств, и с этим утверждением согласны старосты общин, происходит относительно мало, но каждое из них чувствительно для общего числа выживших. Всё течет и развивается предельно рационально. Изверги редки, они неперспективны для эволюции. За кровь всегда последует ответка, как тут говорят. Кровь – сущность натуральная, а не декоративная. Если ты, смелый такой, влез к людям и без веских причин убил не воина-противника, а дитя, мать и отца конкретного мирного человека, который тебе ничего плохого не сделал и войной на тебя не ходил, то готовься к ответке, страшной. Она уже родилась в чьих-то желаниях, ты стал для кого-то очень важным и нужным, а это нынче самое главное в энергии мести.
Стволы и у других людей имеются, а ты не бронированный. Рано или поздно желание начнёт реализовываться, обязательно. Честно говоря, я такому идиоту совсем не завидую. Может быть, он уже и пожалел тысячу раз о содеянном, только кровник разбираться не будет. На то она и кровная месть, в общем-то.
Лишать человека жизни без действительно веских причин глупо. Человек очень ценен и может работать на хозяина. Бандиты это поняли достаточно быстро и начали захватывать рабов, прежде всего молодых женщин. Вот здесь есть проблема, это головная боль всех общинников без исключения. Сейчас выработаны определённые правила и нормы охраны. Общинники осторожны, но решительны, по приблизившимся к их базовой территории людям будут стрелять на поражение при любом подозрении на злой умысел. Интуиция позволяет опознавать такой умысел быстро, так что здесь всё понятно.
Но стрелять без видимой причины по лодке на реке, да ещё и с большого расстояния… Полная дикость.
Стоп! А может, это была не дикость, а попытка мести?
Допустим, кто-то со стороны увидел, как я в «Клубе» привалил глупого байкера, и решил свести счёты? Его родственник или дружок. Нет, что-то тут не сходится… Меня вполне можно было подстрелить гораздо проще, там же, где стрелок и увидел происходящее. Времени для этого было предостаточно: пока с могилой возился, пока лодку на воду лебёдкой спускал… Да и сама стрелковая позиция на вышке возле стадиона расположена далеко от базы «Клуб».
Тогда кто это был?
Чёрт, не зря я утром удивился. Этой душной ночью мне приснился характерный сон: катер покупал у какого-то заграничного мужика, причём крутейший, очень дорогой. Постоянно общаясь с речниками и их жёнами, я волей-неволей уже выучил профессиональный сонник. Если во сне приобретается лодка или катер, то наяву за этим наверняка последует необдуманный поступок, который доставит удовольствие, причём неожиданно. Но если покупка очень дорогая, то необдуманным поступком воспользуешься не ты, а твои недоброжелатели. Верю ли я сонникам? Да как сказать… В целом нет. Однако общее понижение уровня цивилизованности автоматически поднимает на поверхность вопросы всякой мистики…
…Следующая отметка на реке. «Бастер», не снижая скорости, проскочил под стальными фермами Коркинского железнодорожно-автомобильного моста, он же мост «777». В период строительства – «Объект 777», номер в официальном реестре железнодорожных объектов. Мост стратегический. По нему, минуя Красноярск, шёл транзитный грузопоток Транссиба. Он же соединяет северную объездную дорогу, проходящую по границе Советского района, и правобережный Ленинский район с выездом к Берёзовке. Пользуюсь я им активно, в отличие от Коммунального, ведущего к опасным «синим» территориям левобережья.
За мостом начался очередной затон, который использовали не службы Енисейского речного пароходства, а небольшие судоходные компании. По сравнению с Красноярской РЭБ флота, бывшим Красноярским судоремонтным заводом, здесь настоящая свалка на воде, в нагромождении корпусов и надстроек разглядеть удаётся немногое. Потянулись ряды ангаров, сараев, гаражей и каких-то других строений, по берегу занимали позиции ряды больших ржавых барж. Половину из них я по весне не увижу, корпуса сомнёт или унесёт ледоходом. Ох и интересное же время начнётся на реке! Весь Енисей ниже по течению будет усеян ржавым железом. Хотя его и сейчас хватает, барахла клёпаного да сварного, чего только не встретишь на излучинах…
Слева виднелись толстые трубы с ведущими к ним дымоходами и длинные серые громадины бетонных строений КрАЗа, Красноярского алюминиевого завода, гиганта цветной металлургии, остановленного навеки.
При выбросах травил он город крепко, хотя место его строительства и выбиралось с учётом розы ветров. Чистый «север» в Красноярске – редкий ветер, здесь преобладают ветра западного и юго-западного направления, что учли и при строительстве Горно-химического комбината в Железногорске, то есть в Красноярске-26. Алюминиевый и металлургический заводы находятся на северной окраине города. Поэтому при выбросах с КрАЗа часто доставалось именно южной части Железногорска, говорят, там огурцы на грядках пропадали.
Вот и отравленный КрАЗом и практически ликвидированный посёлок Коркино, силуэты цехов встают над береговым обрывом. Десятки труб, уходящие в бесконечность цеха и ажурные мачты линий электропередач… Показался заводской водозабор, очень необычная конструкция с ещё более необычайным дополнением: к одной из толстенных труб, уходящих в воду вертикально, носом вниз была привязана моторная лодка. Более забавного способа парковки моторок я не видел. Снять её хозяин так и не успел.
Раньше много труб было и на правом берегу, но потом от мощной индустрии правого берега фактически остались Красмаш, завод синтетического каучука, завод цветных металлов и кое-что по мелочи. Трубы правобережья – ТЭЦ.
На КрАЗе всё выглядит почти так же, как в Норильске, – сплошной технопанк.
Такой заводище – словно гигантский дредноут, стоящий на берегу Енисея, сухопутный броненосец «Ретвизан». Вот уж кто не боится половодья… Всё на виду, торчит во все стороны. Ничего не спрятано. Кругом суставчатые трубы, длинные цеха металлургических переделов, галереи, вспомогательные цеха, технологический транспорт. Сваи, ростверки… Броня! Панели, металлоконструкции, заклёпки диаметром в метр. Ещё совсем недавно эти заводы-дредноуты пыхтели, дымили, в тисках стеновых панелей и футеровки билось яростное пламя электропечей и конверторов, пыхали паром и кислотами цеха электролиза. Системы тепловодоснабжения в несколько ниток бесперебойно гнали теплоноситель, спаренные дизель-электровозы тянули составы с необходимым грузом. Знаменитому Рудольфу Дизелю это наверняка бы понравилось, здесь его древнее изобретение честно выжимали, как губку, ибо других так и не появилось. Не появилось, увы, фотонных двигателей, на планете всё так же хозяйничал технопанк, как первооснова даже самых передовых технологий. А главными в этой культуре по-прежнему были вот эти комплексы-монстры, не считающие нужным напяливать на себя кокетливые стелс-экраны.
КрАЗ и сейчас не прячется. И тем пугает ещё больше. Теперь вокруг завода – груды металла и бетона, которые никогда не дождутся разбора и разделки, заброшенные цеха и земли, на которых уже началась естественная рекультивация.
Вот туда я ещё не совался и искренне надеюсь, что не придётся, больно уж плохое про это место люди рассказывают, мистическое, всякий бред нехороший. И верить во всё рассказанное нельзя, и отмахиваться не получается.
Там нет устойчивого акустического фона, как необходимой базы. В то же время, в подобном техногенном окружении очень много звуков непредсказуемых, и далеко не всегда понятного генезиса. Слишком уж много переменных. Когда-то в молодости я первый раз один ночевал в тайге и ошибочно поставил палатку прямо возле небольшого таёжного ручейка. Мне очень понравилось его мирное журчание и шаговый доступ к чистой воде. И никто не объяснил недоумку загодя, что так поступать категорически нельзя. В результате той ночью мне было не до сна, одна тряска от страха. Постоянно слышались осторожные шаги и тихие разговоры, к которым я старательно прислушивался. Естественно, никого за палаткой на самом деле не было, но ведь я их слышал! Чудящихся слов и фраз разобрать не мог и от того психовал ещё больше, умом понимая всю абсурдность ситуации. Хорошо насмехаться над этим, находясь возле прогретого камина в уютном уголке отеля «Сибирский сафари-клуб»! Хотя и там бывало…
Да, я так и не смог заснуть, судорожно сжимая в руке огромный кустарный ножик зверского вида, постоянно приоткрывая полог палатки, и даже выбирался наружу с фонариком, каждый раз убеждаясь, что снова и снова ловлю слуховые галлюцинации. А всё из-за проклятого журчания и перезвона, который перерастал в перешёптывание. К полуночи мне уже мерещились негодующие, а порой и истеричные женские голоса, напряжённые ответы злых мужчин, тихий плач младенца и скулёж побитой собаки. Ситуацию накаляло отсутствие ружья, молод был, не положено.
