Вадим Беляев
Современный культуроцентризм как объект методологического анализа. Теория интегральных аспектов мирового развития
В-шестых.
Еще одним фундаментальным фактором является идеология социальной системы и идеология мировой системы (если таковая сложилась). В данном контексте идеологию можно понимать как самосознание общества. Формирование институциональной системы выражается и на уровне идеологии. Более того, идеология, как правило, не только сама выражает принципы формирования общества, но и является тем, что, сформировавшись, определяет его дальнейшее развитие. То есть идеология выступает в качестве принципа традиционности-инновационности. Из этого следует феномен борьбы развивающегося общества с традиционалистской составляющей общественного самосознания. Анализ обществ в этом отношении может вывести нас на разговор о типах самосознания и, соответственно, на представление об адекватности самосознания логике общественного развития.
3. Институциональные матрицы и логика внутреннего общественного развития (увеличение меры развитости личностного начала). Новоевропейский мир (мир модерна) как авангард мирового развития
Итак, мы выяснили, что, во-первых, Автор в той или иной мере использует понятия «история», «эволюция», «развитие», «природа» и «деятельность». Во-вторых, Автор не прорисовывает эти понятия явно, они не входят в его терминологический словарь. Но если такую прорисовку делать, то она покажет, что представления о развитии обществ выводят за пределы их приговоренности к ИМ. В-третьих, выходит, что Автор (сознательно или несознательно) редуцирует понятийное поле, задаваемое этими понятиями, до тех пределов, в которых начинает действовать приговоренность обществ к ИМ.
Далее мы выяснили, что вполне можно ставить вопросы о степени развитости обществ в отношении к овладению внешней материально-предметной средой. У Автора получается, что общества навсегда связаны с ИМ, которая генетически производна от внешней среды. Но в той мере, в какой общество развивается, оно постепенно освобождается от такой заданности. Можно ставить вопросы о развитости отдельных обществ как степени овладения ими внешней средой. Можно говорить о «развитых» и «неразвитых» обществах. Можно ставить вопрос о том, является ли модерн (новоевропейский мир) той социокультурной областью, которая находилась и продолжает находиться в авангарде так понимаемой развитости?
Затем можно говорить о развитии не только в отношении овладения обществом материально-природным миром. Развитие можно понимать и как внутреннее для обществ развитие, как изменение его внутренней архитектуры. И здесь мы можем выставить предположение, что так понимаемое развитие идет в направлении максимизации творческого потенциала личности. Общества можно считать развитыми в той мере, в какой личность внутри них обладает творческим потенциальном, который включен в логику развития этих обществ. У Автора получается, что единственным критерием, по которому следует оценивать общества, является его способность овладевать внешним миром. Других критериев развитости Автор не предлагает. Кроме того, Автор ставит акцент на обществе как целостности. Личность в таком акценте понимается как производная от типа общества. В итоге получается, что степень отделенности личности от общества не имеет абсолютного значения. Личность (как и общество) оказывается приговоренной к ИМ. Но если мы помыслим, что развитие общества (в его внутренней логике) задается степенью свободы и развитости личности, то тогда мы можем снова говорить о «развитых» и «неразвитых» обществах. Мы сможем снова поставить вопрос о том, является ли модерн (новоевропейский мир) той социокультурной областью, которая находилась и продолжает находиться в авангарде так понимаемой развитости?
Итак, у нас есть те критерии, которые позволяют нам вести более развернутый разговор о развитости, чем тот, который предлагает Автор. Снова есть возможность ставить вопрос об относительно развитых или неразвитых обществах. Снова появляется возможность анализировать модерн на предмет того, является ли он авангардной областью в отношении так понимаемой развитости. Кроме того (и это самое важное), снова появляется возможность связывать степень развитости с ИМ.
Как можно подойти к этому анализу?
Первое, на что надо обратить внимание, это переход европейской области от до-модерна к модерну и трансформации с этим связанные. Надо обратить внимание на то, что в до-модерновом варианте европейская культурная область деятельностно не выделялась на фоне других развитых областей человечества. Можно даже говорить о том, что по ряду параметров она уступала в развитии незападным обществам. Но модерн изменил это соотношение. Европейская область стала авангардом в развитии как во внешнем плане (в овладении природным миром), так и во внутреннем плане (в мере развитии личностного начала). Это является довольно очевидным. Развитость современных неевропейских обществ является продуктом глобализации модерна – модернизации. Эта модернизация выполнялась отчасти силовыми методами, через колонизацию. Отчасти неевропейские общества сами переносили в себя принципы европейских обществ и их конкретные технологии. Если мы примем это как фундаментальный факт, то у нас не должно возникнуть сомнения в том, что модерн был и продолжает оставаться авангардом мирового развития.
4. Модерн как мировая культурная революция (переход от «закрытых» обществ к «открытым» и перенаправление активности человека на земную-социальную реальность)
Важный вопрос здесь возникнет в связи с внутренним критерием развития и связью развития с тем, что можно назвать ИМ.
Для начала можно сделать следующий ход. Можно считать, что переход европейской области от до-модерна к модерну является переходом от субстанциально-контр-инновационных обществ к функционально-инновационным. Первыми можно считать те общества, в которых социальная система считается предзаданной человеку. Эта система имеет иерархический характер и вписана в иерархическую систему мира. Индивидуальный человек понимается как «человек пассивный», которому предзадана жизненная программа. Человек не может менять эту программу. Вторыми можно считать те общества, в которых социальная система не предзадана человеку. Человек создает и трансформирует эту систему в соответствии со своими представлениями. Индивидуальный человек рассматривается как «человек активный», который сам прорисовывает для себя жизненную программу. По-другому, субстанциально-контр-инновационные общества можно называть «закрытыми», а функционально-инновационные – «открытыми».
Модерн в так заданной типологии будет переходом от «закрытых» обществ к «открытым». Глобализация модерна (модернизация) будет процессом распространения принципов и конкретных технологий «открытого» общества на все человечество. Вполне очевидно, что все неевропейские общества (в их исходном, немодернизированном виде) являются «закрытыми» обществами. Они обладали разным уровнем развитости, но можно говорить о том, что уровень их развитости соответствовал типу «закрытого» общества. Нет никаких оснований считать, что уровень их развитости существенно изменился бы, если бы модерна не было. Представить их переход к современному их уровню развитости можно только либо через внешнюю модернизацию, либо через внутреннюю. Но ни одно из развитых неевропейских обществ до модернизации не имело потенциалов для той «культурной» революции, которую представляет собой модерн. Она не только стала переходом от «закрытых» обществ к «открытым». Она стала еще и стратегическим перенаправлением активности человека со сверхземного на земное. До-модерновый мир можно считать множеством «культур мостов к трансцендентному». Модерновый мир является множеством «культур прохождения через земную реальность». Этот фундаментальный поворот тоже сделан модерном и глобализован модернизацией.
Итак, можно утверждать, что современный мир (в той мере, в какой он является миром «открытых» обществ и «культур прохождения через земную реальность») является продуктом модерна и модернизации. Здесь можно говорить о мере «закрытости/открытости» обществ и о мере их направленности на земное. Каждое из современных развитых обществ является в какой-то мере «открытым» и в какой-то мере «закрытым», в какой-то мере направленным на сверхземное и в какой-то мере направленным на земное. Эта мера и будет определять то, что можно было бы назвать ИМ.
Степень развитости современных неевропейских обществ можно определять степенью успешности проведенных внутри них модернизаций. Другое дело, что сам процесс модернизации можно оценивать как успешный или нет в зависимости от того, насколько этот процесс в целом конструктивен. А конструктивность можно ставит в зависимость от мягкости/жесткости трансформации традиционных структур общества. Здесь можно мыслить два крайних варианта: предельно мягкий по отношению к традиционной структурности общества и предельно жесткий. Логично считать, что предельно жесткий вариант является неконструктивным и вызывает различной силы неприятие самого процесса модернизации. А это является идеологическим фактором, который задает отношение к модернизации и направление интерпретации ее результатов.
Принимая это, можно говорить о том, что развитость современных неевропейских обществ является продуктом модернизации. Но степень успешности модернизации (и отношение к ней) определяется тем, насколько мягким был процесс трансформации традиционных структур и принципов. В ситуации, когда процесс является предельно жестким, он задает и неконструктивные результаты и негативное отношение общества.
5. Институциональные матрицы, логика революций и диалектика принципов организации и самоорганизации
В этой точке можно перейти к анализу логики социальных революций. Позиция Автора в этом вопросе является крайне уязвимой. Революция рассматривается как «спонтанный процесс, в ходе которого восстанавливается роль доминирующей институциональной матрицы в обществе, поврежденной вследствие внешнего вмешательства или попыток социальных субъектов внутри страны повсеместно внедрить альтернативные институциональные формы». Поразительным здесь является то, что у Автора вообще нет представления о революции как существенном сдвиге в направлении большей развитости.
Но если мы будем понимать, что модерн как новый этап развития в рамках человечества является революций в смене базовых институтов и принципов, то тогда представление о революциях, которое дает Автор, будет крайне неадекватным. Кроме того, можно принять в качестве отдельного случая и то представление о революциях, которое дает Автор. Только это будет то, что в целом соответствует понятию контрреволюции. Новая история демонстрирует не только революции, но и контрреволюции, не только движение в направлении смены институтов и принципов, он и в направлении их консервации.
Возникает логичный вопрос: почему для Автора оказалось недостаточным традиционное представление о революции? С моей точки зрения, ответ вполне очевиден: Автор не принимает представление о революции как смене одной системы институтов и принципов другой. Следует задать уточняющий вопрос: что именно в этом задает негативное отношение? Я даю следующий ответ: негативные результаты той попытки революции, которая была осуществлена в России в 90-е (а в общем плане – негативные результаты таких попыток в других незападных странах). Но здесь следует задать новый уточняющий вопрос: в чем причина негативных результатов? Есть вполне очевидный ответ на этот вопрос: действия реформаторов были слишком радикальными, они были направлены на слом существующего положения дел, а не на последовательную и мягкую трансформацию. Именно это создало в обществе негативное отношение не только к реформаторам, но и к сути реформ. Но вместо того, чтобы сказать «реформы должны были проводиться мягко», Автор говорит «реформы не должны были проводиться». Вместо того, чтобы построить теорию мягкой трансформации X-матрицы в Y-матрицу, Автор строит теорию невозможности этой трансформации. В тактическом плане теория Автора выдерживает критику. Но она не выдерживает критику в стратегическом плане. Если мы будем рассматривать историю в целом, то увидим, что даже в пределах тех критериев развития, которые задает Автор (деятельного преобразования природного мира), развитие предполагает революцию модерна, а следовательно, трансформацию X-матрицы в Y-матрицу.
Если говорить точнее, то те принципы, которые стоят за этими матрицами, в процессе исторического развития должны переходить от статуса принципов, связанных с какими-то обществами, к статусу принципов, связанных с диалектикой общественной организации-самоорганизации как таковой. Самым ярким примером этого служит диалектика принципов социализма-капитализма в рамках модернового мира (Россию ХХ века в этом смысле можно считать частью модернового мира). Борьбу систем, которой был наполнен ХХ век в этом отношении, условно можно назвать борьбой между принципами X-матрицы и принципами Y-матрицы (принципами организации и принципами самоорганизации). Причем, если говорить об интегральном результате этой борьбы, то он проявился в конвергенции систем и принципов. Капиталистический мир по мере своего развития эволюционировал к большей мере присутствия принципа организации, а социалистический мир – к большей мере присутствия принципа самоорганизации.
6. Институциональные матрицы, роль идеологии и правящей элиты
Так мы подходим к обсуждению роли идеологии во всех этих процессах.
Автор задает идеологию как тот ракурс общества, который непосредственно связан с ИМ, является ее частью. В этом смысле идеология приговорена к ИМ. Но логично (и является более эвристичным) то представление об идеологии, которое задает ее как относительно свободную от ИМ. Идеологию можно определить как область общественного самосознания. Допустим, что существует система базовых институтов. Но это не означает, что она должна восприниматься на уровне идеологии как единственно возможная и даже лучшая из форм построения общества. Допустим, что в общественном самосознании присутствуют те формы, которые обосновывают и оправдывают текущую систему институтов и принципов. Но в нем присутствуют и те формы, которые утверждают альтернативное представление об обществе и человеке. В этом смысле идеология всегда содержит как традиционалистскую, так и инновационную составляющую. Революции можно считать реализацией той формы общества, которая соответствует инновационной составляющей, а контрреволюцией – возврат к прежнему состоянию. Здесь важно понять, что не может быть той жёсткой привязки идеологии к системе базовых институтов, которую утверждает Автор.
Но возникает вопрос: для чего Автор сделал такую жесткую привязку? Я даю такой ответ: Автору нужно было задать разделение самосознания общества на «правильное» и «неправильное». «Правильным» является то самосознание, которое утверждает «свою» ИМ. «Неправильным» является то самосознание, которое утверждает «чужую» ИМ. Утверждается «черно-белая» логика. Вместо того чтобы утверждать пространство общественного самосознания как дискуссионное поле, в котором на равных правах участвуют различные направления понимания общества, утверждается «правильное» самосознание (ведь «неправильное» не должно иметь равных прав с «правильным»).
В этой точке рассуждения актуализируется логика положения правящей элиты и логика связи типа элиты с типом общественного самосознания. Если Автор рассматривает логику ИМ как ту, которая задается начальными природно-деятельными условиями формирования общества, то при разговоре о правящей элите ее интересы становятся тем отдельным фактором, который действует в направлении построения такого общественного самосознания, которое утверждает «закрытое» общество. Если принять как факт то, что любая правящая элита любой страны стремится превратить общества в подчиненное себе, своим интересам, то тогда должен действовать феномен «закрывания» общества со стороны элиты. Элита стремится утвердить такое общественное самосознание, которое бы оправдывало ее господствующее положение. Если такое положение создается представлением о ИМ, которая задает стратегический приоритет организации над самоорганизацией, то элита должна поддерживать это представление.
Автор, описывая переход России от политики 90-х к политике нулевых, задает его как переход от неправильного самосознания к правильному, от неправильной элиты к правильной. При этом никак не поднимается разговор о правящей элите как факторе формирования общественного самосознания, о влиянии на это самосознание в направлении принятия того представления о России, которое будет утверждать приоритет организации над самоорганизацией. Но именно такое формирование можно увидеть. Здесь, конечно, надо иметь в виду и тот общественный настрой, который связан с негативными аспектами преобразований 90-х. Общество во многом было настроено против того, как эти преобразования проводились. Это «против» нерефлексивно распространялось не только на «как», но и на «что». Возникали разнообразные представления и теории о «незападной» сущности России, о ее «незападном» пути. При проекции этих представлений на социологию должны были появляться соответствующие социологические теории. Россия в них должна была не просто указываться как сложная реальность, которая требует осторожности в деле про-западных трансформаций, она должна была становиться тем, что стратегически противопоставлено Западу. В этой логике можно было строить разного характера теории, объединенные тем, что России придавалось «незападное» фундаментальное основание. В жестком варианте это могло быть религиозно-культурное основание. В мягком варианте это является тем, что делает Автор. «Незападным» основанием у него становится Х-матрица.
Автор акцентирует распространение своей теории по пространству современной России, указывает, что курсы по теории ИМ возникают во многих университетах. Но это указывает лишь на то, что общественное самосознание (направляемое правящей элитой) идет по «короткому», «черно-белому» пути.
7. Объективизм против субъективизма. Контр-либерализм против либерализма. Запад как социальное «небытие» и «инобытие»
Свой подход Автор называет «материалистическим (объективистским)».
«Объективистский подход к анализу общества соотносится с материалистическим мировоззрением и опирается на философский тезис о единстве и целостности реально сущего. <…> Согласно такому пониманию, сфера закономерности не ограничена лишь царством природы; социальному, как и природному, также присуще наличие в нем объективных, устойчиво воспроизводящихся сущностных связей, структурно зависимых от тех материальных условий, в которых развиваются все естественные, в том числе живые и социальные, системы. Общество полагается частью материальной реальности, оно предстает как надындивидуальная система, хотя и складывающаяся в ходе взаимодействия людей, но обладающая интегральными свойствами, не столько зависящими от индивидов, сколько от материальных условий формирования и функционирования социума»8.
Автор указывает на следующие особенности этого подхода.
«Во-первых, такая социология стремится к тому, чтобы рассматривать социальные системы – индивид ли это или глобальное общество, – как целостный феномен. Этот холистический взгляд реализуется и при изучении индивида как „совокупности общественных отношений“, и при рассмотрении социальной структуры, сосредотачивающей внимание исследователя на взаимосвязи ее частей – независимо от того, понимается ли социальная структура как совокупность социальных групп, ролей и учреждений, проявляющихся „на поверхности“ общественной жизни, или же как механизмы и процессы, скрытые от непосредственного наблюдения, но организующие социальную жизнь. При таком взгляде на предмет исследования „не проходят“ моноказуальные объяснения, сводящие причины траекторий общественного развития либо к экономическим факторам, либо к борьбе политических элит, либо к национальному менталитету и т. п.»9.
«Во-вторых, при объективистском подходе социолог концентрирует свое внимание не только на „текучей современности“, сколько на выявлении и изучении „жесткого каркаса“ общества, обеспечивающего воспроизводство его целостности. Не случайно авторитетный методолог общественных наук В. Г. Федотова замечает, что общества, в отношении которых такие устойчивые, образующие его структуры не выявлены, изучаются, скорее, культурологией и этнографией, а не социологией. Вычленение и анализ образующих общество структур – в виде ли фигураций, институтов, структурно-функциональных систем, общественных способов производства и т. д. – специфика объективистского подхода к изучению общества»10.
«Наконец, третья особенность объективистского материалистического подхода состоит в необходимости исторического анализа исследуемого феномена – общества, в выработке таких социологических понятий и категорий, с помощью которых можно было бы изучать разные государства в разные периоды их развития. Как пишет И. Валлерштайн, ученый историко-социологического плана „анализирует общие законы определенных систем и определенные последовательности, через которые прошли эти системы“, что требует соответствующей „внеисторической“ и „вненациональной“ научной терминологии»11.
«Заметим, что такого рода системная универсализация отличает, в частности, социологию от культурологии, также рассматривающей общественную культуру как целостное образование, но с иных позиций. Нельзя не согласиться с тезисом Н. И. Лапина, что социальность (как предмет социологии) и культура (как предмет культурологии) характеризуются „фундаментальной их несводимостью и невыводимостью одной из другой“. Социология в рамках объективистского подхода стремится к выявлению связей, обеспечивающих функционирование общества как целого, независимо от форм их проявления в том или ином культурном контексте, но последнее составляет предмет изучения культурологов. Социология концентрируется, если можно так сказать, на „сухой теории“ общества, а не „пышно зеленеющем древе жизни“, интересующем культуролога, включая многообразные формы проявления социальных связей в конкретных обществах, системы представлений человека о материальном и символическом мире, о месте личности в нем, достижения человеческого гения в разных областях и т. д.»12.
Проанализируем сказанное.
Для методологического анализа позиции Автора я хочу утвердить следующие принципы.
С одной стороны, теории, которые создает человек, являются способом решения жизненных проблем, ответом на жизненные вызовы. Чем более фундаментальной является теория, тем более фундаментальных проблем и вызовов она касается. Предельные теории, которые говорят не о части реальности, а о реальности в целом, являются в максимальной степени ответами на жизненные вызовы.
С другой стороны, теоретик, решая проблемы и отвечая на жизненные вызовы, делает это в соответствии со своим пониманием реальности. Точнее сказать, он делает это со своим представлением о должном в этой реальности. Это означает, что утверждение на уровне предельной теории определенного характера реальности является, по сути, проектом этой реальности. Теоретик как бы говорит: реальность должна быть вот такая.
Удерживая эти принципы, подойдем к анализу позиции Автора.
Первое, на что надо обратить внимание, это наличие в его позиционных определениях антиномии «субъективизм – объективизм». Если иметь в виду, что, по своей сути, это не абстрактное противопоставление одного способа зрения на реальность другому, а противопоставление разных способов построения реальности, то утверждая себя на позиции «объективизма», Автор утверждает именно определенный способ построения социальной реальности.
Обратим внимание на то, какому способу построения социальной реальности это противопоставлено. Это противопоставлено «текучей современности» как пониманию способа сборки. Противопоставлено пониманию общества как «совокупности социальных групп, ролей и учреждений». Противопоставлено «моноказуальным объяснениям, сводящим причины траекторий общественного развития либо к экономическим факторам, либо к борьбе политических элит, либо к национальному менталитету и т. п.». Важно и следующее замечание: «Социология концентрируется, если можно так сказать, на „сухой теории“ общества, а не „пышно зеленеющем древе жизни“, интересующем культуролога, включая многообразные формы проявления социальных связей в конкретных обществах, системы представлений человека о материальном и символическом мире, о месте личности в нем, достижения человеческого гения в разных областях и т. д.».
Мы можем вполне четко видеть, что вызовом, ответом на который может быть объективизм как способ зрения, является негативно понимаемый плюрализм подходов в понимании социальной реальности и негативно понимаемый плюрализм в самой социальной реальности. Последний будет выглядеть как борьба социальных групп разного характера и масштаба, понимаемая негативно. Это вполне логичный вызов и вполне логичный ответ на него. Вся человеческая история наполнена построением империй и больших государств, позитивный смысл которых указывался как наведение порядка на больших пространствах. Этому, как правило, противопоставлялись периоды борьбы элит, социальных групп, государств, этносов, религий и т. п. Построение больших систем оценивалось как построение периодов мира и процветания. Примерно такой же пафос несет в себе и современное утверждение «объективизма», противопоставленного разного рода «субъективизмам».
Самым главным из такого рода субъективизмов является то понимание общества, которое задается либерально ориентированными теоретиками. В этом представлении общество создается и трансформируется действиями индивидов и социальных групп. Именно в русле такого понимания создается «субъективистская» стратегия понимания общества. Если именно так задать противопоставление «объективизм – субъективизм», то объективизм будет стратегией понимания, которая пытается преодолеть негативный смысл субъективизма. Со стороны объективизма субъективизм будет рассматриваться как внесение хаоса в социальную жизнь. Объективизм будет наведением порядка в позитивном понимании этого.
Надо обратить внимание, что субъективизм в этом случае наполняется негативным содержанием. Это должно указывать на то, что Автор отвечает на вызов негативно понимаемого субъективизма в той реальности, которая его окружает и непосредственно касается. Если мы будем удерживать тот факт, что Автор отвечает на вызов негативного характера распространения либеральной социологии в российских преобразованиях 90-х, то вполне понятен шаг к объективизму. Негатив 90-х ассоциируется при этом с субъективистской стратегией как понимания, так и построения социальной реальности. Но если субъективизм является тем, что «разрушает Россию», то тогда ее «внутренней» сущностью должен быть объективизм. Именно такое содержание можно видеть в противопоставлении Х-матрицы Y-матрице. Россия не просто не принимает быстрых и неоправданных трансформаций. Она противопоставлена Западу как «объективистская» стратегия «субъективистской». «Объективизм» утверждает приоритет целого над частями. Автор начинает с утверждения, что «объективистский подход к анализу общества… опирается на философский тезис о единстве и целостности реально сущего».
Это можно считать центральным содержанием позиции Автора. Утверждается, что Россия основана на «контр-западном» бытийном основании. Утверждение этого основания в качестве не только российского, но и всего незападного мира можно считать простой универсализацией утверждений, сделанных в отношении России. Постулирование Х-матрицы и Y-матрицы можно считать уступкой Западу. В радикальном варианте утверждения «контр-западного» бытийного основания России Запад вообще рассматривается как нечто, что имеет только негативное содержание. Это не особая «матрица», это нечто противоположное бытию как таковому. Это социальное «небытие». Такой вариант утверждается в религиозно-культурном фундаментализме (см. семинар «Деконструкция либерализма» Института Царьграда и мою монографию «Современный культуроцентризм и история в поисках общечеловеческого»). Автор не придерживается фундаменталистской позиции, он дает возможность Западу иметь позитивное содержание. Так рождается теория двух фундаментальных структурных оснований. Они получают название «институциональных матриц». Y-матрица становится тем основанием, которое присуще западному миру. Х-матрица становится основанием, присущим всему незападному миру. Жесткое противопоставление «бытия» «небытию» фундаментализма превращается в мягкое противопоставление Х-матрицы Y-матрице. Далее идет ход построения онтологии, по которой эти матрицы присутствуют в западном и незападном мире с периода их формирования.
Если именно так понимать логику формирования «объективистского» взгляда Автора и утверждения этого взгляда как фундаментальной альтернативы «субъективизму», то мы сможем отделить в анализе генезис позиции Автора от способа ее теоретического обоснования. Генезис следует начать с того контекста, который задает Автору вызов. Отвечая на этот вызов, Автор формирует представление об «незападной» сущности России. Противопоставление «либерализм – контр-либерализм», которое следует из контекста, Автор превращает в противопоставление «субъективизм – объективизм». Далее идет распространение этого противопоставления на всё отношение между незападным миром и западным. Автор избегает утверждения западного мира как «небытия» и останавливается на «инобытии» (другом структурном основании). Так появляется представление об альтернативных структурных основаниях западного и незападного миров.
Затем перед Автором встаёт проблема теоретического обоснования своей позиции. Автор находит родственное теоретическое движение в стратегии институционализма. Автор принимает представление об «институциональных матрицах» (которое было предложено уже К. Поланьи). Автор утверждает две такие матрицы: X и Y. Далее перед Автором стоит задача обоснования генезиса этих матриц. В качестве генезиса утверждается материально-деятельностный контекст рождения государств – «материально-технологическая среда».
Таким образом, у Автора есть два выражения объективизма. Первый относится к утверждению Х-матицы как фундаментального структурного обоснования России и всего незападного мира. Второй относится к генетическому обоснованию Х-матрицы и Y-матрицы. У этих видов объективизма разная логика. О первой логике я уже говорил. Вторая логика необходима в той мере, в какой нужно некоторое заданное «здесь и сейчас» противопоставление перенести в историю и сделать его исторически заданным. Так логика Х-матрицы и Y-матрицы переносится в историю и становится заданной генетической «материально-технологическая средой».
