Вадим Барташ
На дальних берегах. Книга первая. Тринадцатый год. Часть первая
Предисловие
Только сейчас я, кажется, понимаю, во что ввязался. Роман «На дальних берегах» – это особенное произведение. Наверное, это самое главное, что я напишу. Он – огромен. Написано уже тысяча страниц. И это роман ещё не закончен. Это только первая его книга – «Тринадцатый год». А ещё будет вторая книга «Война». Из названия второй книги этой дилогии явствует, что в ней события будут окрашены заревом Первой мировой.
Вторая книга будет заканчиваться отречением Николая II и 1917 годом. Дальше я посчитал его нецелесообразно продолжать. Это действительно роман о целой эпохе. Об эпохе очень важной и непростой. И ещё он о России начала XX века.
В нём достаточно героев. И среди них не только мои прадед и дед по маминой линии (купец Пётр Ефимович Чудинов и его работник Марк Неустроев), но и генерал Лавр Корнилов, и Николай II, и его подруга юности и самая первая любовь – балерина Кшесинская, и демагог Керенский, и Столыпин, и обладатель волшебного тенора, звезда оперной сцены Собинов, и ещё много других исторических личностей.
В романе подробно освещается и Русско-японская война, и революция 1905 года, и реформы Петра Аркадьевича Столыпина, хотя все действия его происходят с 1913 по 1917 годы (в романе много отступлений). Также в нём имеется подробное описание Сибири и Степного края (включая Омск, Cемипалатинск и других городов обширной империи, находившейся на подъёме).
Я взвалил на себя огромную ношу, но об этом нисколько не жалею.
Глава первая
В Семипалатинске у Петра Ефимовича Чудинова имелось четыре лавки и кондитерская, а также кирпичный двухэтажный дом с полуколоннами, в котором жила его семья. Все его лавки и дом находились по улице Новосельской (позже её переименуют в Комсомольский проспект, а сейчас это проспект Шакарима). Пётр Ефимович по торговым делам выезжал иногда в Омск, но в этот раз засобирался ещё дальше. Он задумал отправиться в Нижний Новгород на знаменитую ярмарку, которая проводилась в окрестностях Волжской столицы ежегодно. Однако вначале необходимо было сесть на пароход и проплыть вверх по Иртышу до Омска, а уже оттуда можно было ехать по железной дороге.
На пароходе Пётр Ефимович плыл уже не в первый раз, но всё равно этой поездки он немного побаивался. А всё из-за того, что его укачивало. Но по-другому до Омска было неудобно добираться, и он вынужденно вновь выбрал речной маршрут.
Все домашние провожали Петра Ефимовича: и супруга Мария Фёдоровна, и дочки Галя, Катерина и Зоя, и сыновья Николаша и Костик. По случаю отъезда главы семейства был даже организован торжественный ужин с клюквенным пирогом.
Всё семейство собралось в зале за дубовым столом. Пётр Ефимович был дороден, очень крепок, по молодости он мог одним ударом сбить бычка и не раз запросто на спор гнул кочергу, а ещё он был широколиц, со слегка вьющимися уже седыми волосами и окладистой купеческой бородой. Одевался он тоже по-купечески, и при нём всегда имелись на золотой цепочке массивные швейцарские часы.
Сидя в своём кресле, он ждал, когда внесут любимый пирог, и обозревал, как дети доедали свои порции супа. Дети запивали его кто молоком, а кто и простоквашей, а Пётр Ефимович уже пропустил пару чарок медовухи, которую ему присылал его друг Тимофеич, державший пасеки на Алтае и сбывавший мёд через торговые заведения Петра Ефимовича. Вот наконец-то появилась и Мария Фёдоровна со своим фирменным клюквенным пирогом, который всё семейство обожало.
Супруга не только сама готовила пирог, но помимо этого даже не доверяла вносить его служанке Глаше, а делала это лично, и внесение его выглядело неким устоявшимся в семье ритуалом, происходившим обычно по воскресеньям, но на этот раз он подавался среди недели.
Мария Фёдоровна поставила пирог в центр стола и присела.
Пётр Ефимович довольно крякнул и налил себе ещё медовухи, а затем произнёс:
– Ну что, матушка, угощай, поди не только я заждался?
– Петя, а в дорогу тебе оставить?
– Нет, нарезай его весь!
Глаша подала Марии Фёдоровне большой кухонный нож, и та стала разрезать пирог на части. Все с нетерпением ждали, когда она закончит священнодействовать. Кое у кого из семейства текли слюнки, но Пётр Ефимович не разрешал раньше времени тянуться за своей порцией, ну а его слово в доме являлось законом, и никто из домашних не смел ему перечить.
Ну, вот, наконец-то, очередь дошла и до самого любимого у семейства лакомства. Когда Пётр Ефимович съел свою часть пирога, супруга его спросила:
– Петя, а кого ты думаешь взять с собой в дорогу?
– Да вот хотел Тихона, как обычно, но он что-то захворал, и я выбрал новенького работника… Как же его? Тьфу, ты! Всё никак не запомню имя!
– Который в кондитерской работает?
– Ну, да. Да, да! А-а-а! Неустроев! Вот прости Господи, всё как-то забываю, как его звать! Какое-то имя у него не часто встречающееся, будто старое, почти что библейское!
– Его Марком зовут, – встряла в разговор родителей их средняя дочь.
И Пётр Ефимович, и Мария Фёдоровна, с удивлением посмотрели на неё.
Пётр Ефимович обратился к средней дочери:
– А ты откуда его знаешь, егоза?
– Я, папенька, после гимназии завсегда захожу в нашу кондитерскую…
– И что?
– И этот юноша очень вежлив и предупредителен. Он оставляет мне парочку моих любимых эклеров. Этот Марк такой внимательный! Прямо душка!
Старшая и младшая дочки многозначительно между собой переглянулись, но Пётр Ефимович ничего не заметил.
Он вновь обратился к супруге:
– Маша, за меня не беспокойся, не впервой же еду. А этот Неустроев, вроде как смышлёный малый.
– Но ему всего-то семнадцать с небольшим, и он поди дальше Семипалатинска нигде и не бывал?..
– Его Спиридон вроде хвалит. Да и я вижу, что он расторопный. Нич-чё, даст Бог, всё будет хорошо! Справимся…
– Ну, это тебе решать, – развела руками Мария Фёдоровна. – Я тут тебе не советчик. А насколько ты в Нижнем Новгороде задержишься?
– Если ничто не помешает, я думаю управиться с делами за неделю, плюс ещё дорога. Три недели меня не будет, ну, может, даже с месяц…
– Значит, к середине лета домой ты поспеешь?
– Постараюсь. Меня будет замещать, как всегда, Спиридон, и поможет ему Тихон. Ну а ты, Маша, тоже за всем проследи, не спускай с хозяйства глаз, сама знаешь, что тебе делать.
Затем Пётр Ефимович обратился к отпрыскам.
– Ну-у-у, дети, что на этот раз вам с ярмарки привезти?
У Чудиновых было три дочки и они были совершенно разные. Старшая Галя была тёмненькая и очень серьёзная. Ей шёл восемнадцатый год и у неё уже имелся жених. Средняя Екатерина являлась каким-то воздушным созданием. Ей только что отметили пятнадцать лет. Она была светленькая и по складу характера скорее относилась к мечтателям. Ну и самая младшая Зоя казалась сущим чертёнком.
Первой высказалась старшая.
– Мне, папуля, привези такое платье…оно с рюшечками… и приталенное. Я его видела у подружки в журнале. В таких сейчас ходят барышни в Санкт-Петербурге по Невскому и даже в Париже. Вот, посмотри, – и Галя протянула отцу вырезку из журнала, на которой была фотография какой-то стройной девицы, и подпись под ней была не на русском, а на французском языке. – Возьми, папенька, вырезку и не потеряй. Именно такое платье мне и привезёшь.
– А мне, папуля, – влезла в разговор самая младшая Зоя, – привези куклу. Только с настоящими волосами! И чтобы у неё было несколько платьев. А глаза открывались и закрывались. И чтобы ручки и ножки у неё двигались. Я знаю, что такие привозят из Германии. Но самые лучшие – это английские куклы. У Серафимы такая, и иногда она даёт мне ею поиграть. Я очень хочу такую же!
– А нам, папенька, – наперебой затараторили погодки Николаша и Костик, – привези машинки.
– Мне – пожарную, – сделал отцу заявку Николай.
– А мне – гоночную! – воскликнул самый младший, Константин.
– Ну, а тебе что привезти? – обратился к средней дочери Пётр Ефимович. – Что-то ты ничего мне не заказываешь?
– А мне, папенька, привези книжки. Вот их список.
И Екатерина протянула отцу листок, вырванный из ученической тетрадки, в котором было записано несколько авторов и названия их произведений.
Пётр Ефимович пробежал глазами список:
– Золя, Бальзак, Про-о-оспер… Проспер Мериме, Дюма-младший… Всё какие-то французские авторы. А что, наших ты не читаешь? А-а, вот Чехов! Хорошо, поручу эти книжки поискать…
– А ты, папенька, поручи это сделать Марку Неустроеву. Он тоже до книжек охоч и ими интересуется.
Пётр Ефимович кивнул головой.
Супруга подошла к Петру Ефимовичу и положила руки на его плечи:
– А тебе, душа моя, что привезти? – обратился Чудинов-старший к супруге.
– Даже и не знаю, что, Петя…
– Ну-у, говори, не скромничай.
– Ну, хорошо… Ситцу привези. Хорошего. И разных расцветок. Но не очень яркого.
– А может ещё чего?
– Да и этого будет достаточно! И Петя, в дороге будь поосторожней. Лекарства я тебе сложила в отдельный свёрток, который положила на дно коричневого саквояжа. Я за тебя поставлю свечку в Никольском соборе.
– Ну, буде, буде, – успокаивающе похлопал по руке супругу Пётр Ефимович и, встав, перекрестился на домашнюю икону.
***
Большой трёхпалубный пароход «Евпатий Коловрат» курсировал по Иртышу между Тобольском и Семипалатинском, делая остановки в Омске и Павлодаре. От Семипалатинской пристани он отходил в четверг в полдень.
Пётр Ефимович уже в семь утра был на ногах. Он немного нервничал. Супруга следовала за ним по пятам. Пётр Ефимович проверил, всё ли он взял в долгую дорогу и как упаковали вещи, затем позавтракал и попрощался с домочадцами. У ворот уже стоял экипаж, рядом с кучером сидел новый работник, который должен был сопровождать его вместо приболевшего Тихона. Это был паренёк лет семнадцати. Худощавый, русоволосый и немного скуластый. Он работал у Петра Ефимовича всего как второй месяц, но зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, и поэтому Чудинов-старший решил взять именно его с собой в дорогу.
Пётр Ефимович расцеловал детей и супругу и, ещё раз выслушав последние наставления от Марии Фёдоровны, уселся в экипаж и похлопал по плечу Марка:
– Трогай!
Юноша толкнул в бок кучера, тот очнулся от дремоты, ошалело огляделся по сторонам и, поняв, что пора, воскликнул:
– Но-о, соколики! Пошли-и-и! Но-о, но-о!
Двойка гнедых заржала и резво тронулась с места и через полчаса они подъехали к пристани. На ней толпился народ. Сновали носильщики, туда-сюда бегали горожане и крестьяне, прибывшие в город из близлежащих сёл. Чудинов-старший поискал глазами знакомых, но так никого и не увидел. Он-то думал, что кто-нибудь из семипалатинских торговых людей ему составит компанию и в этот раз, но с кем он предварительно договаривался, так и не появились, значит дорога будет скучной. «Ну, да ладно, – подумал с некоторым разочарованием Пётр Ефимович,– зато в дороге отосплюсь. И потом, в Павлодаре ко мне подсядет компаньон.»
***
Иртыш в начале XX века был намного полноводнее чем в наше время. Это была могучая водная артерия, которая входила в пятёрку самых больших рек на Земле. Вместе с Обью Иртыш имеет длину свыше четырёх тысяч вёрст, и площадь его бассейна превышает миллион шестьсот тысяч квадратных километров.
В Российской империи Иртыш и Обь являлись самыми мощными реками (даже Волга поменьше), так что судоходство по ним уже с XIX века бурно развивалось.
Каюта у Петра Ефимовича располагалась на самом верхнем ярусе «Евпатия Коловрата» и относилась к первому классу. Рядом с собой он снял каюту поскромнее, и она предназначалась для помощника, который внёс наверх вещи семипалатинского купца. Через пару минут в дверь каюты Чудинова-старшего постучали. Пётр Ефимович только скинул с себя жилетку и надумал прилечь, а потому нехотя отреагировал на стук:
– Вхо-о-одите!
Дверь приоткрылась и в каюту вошёл капитан. Мужчина лет сорока. Сухопарый, с ничем не примечательным узким лицом. Он по-военному представился, снял фуражку и тут же произнёс:
– Лычков Афанасий Павлович. Третью навигацию хожу на «Евпатии». Очень рад, что вы выбрали именно наше судно. По любому вопросу обращайтесь ко мне или к помощнику. А сейчас что-нибудь не пожелаете?
– Чаю с лимоном, пожалуйста, и… свежих газет, какие есть.
– Через пять минут всё у вас будет.
– Спасибо, уважаемый!
Вскоре стюард принёс чаю с лимоном и сахаром в стакане с медным подстаканником и целую стопку газет: «Русское слово», «Правительственный вестник» и «Омский листок». Не успел Пётр Ефимович развернуть «Омский листок», как в дверь вновь постучали.
– Ну, кто ещё? – раздражённо спросил Чудинов-старший.
– Можно зайти?
– Ну, уж проходите! – воскликнул Пётр Ефимович. Ему никого не хотелось видеть, но его опять кто-то решил побеспокоить.
В каюту вошёл военный. Он отдал честь Чудинову-старшему.
– Поручик Соколовский Николай Георгиевич! Я буду вашим соседом. Вот пришёл засвидетельствовать своё почтение.
Чудинов-старший жестом предложил поручику присесть и тоже назвался. Поручику Соколовскому было лет двадцать пять, это был довольно-таки привлекательный и щеголеватый молодой человек с тонкими усиками и набриолиненными жгуче-чёрными волосами. Причёска у него была стильная. Он был учтив и явно знал толк в хороших манерах. То, что он занимал соседнюю каюту первого класса, свидетельствовало, что поручик был не из бедной семьи.
– Куда направляетесь? – спросил поручика Чудинов-старший.
– До Омска, уважаемый Пётр Ефимович, а там пересяду на железку и проеду до Самары.
– У меня тот же маршрут. Но я от Самары вновь сажусь на пароход и по Волге буду добираться до Нижнего…
– На общероссийскую ярмарку собрались?
– Туда, Николай Георгиевич. Три года всё собирался и вот наконец-то надумал. Для себя наметил кое-что присмотреть и закупиться. А вы по какой надобности направляетесь в Самару?
– К родителям. Я ведь в Семипалатинском гарнизоне третий год как служу. Получил на днях первый отпуск и хочу своих навестить.
– Похвально, молодой человек, что не забываете родителей, – одобрительно заметил Чудинов-старший. Ему всё больше был симпатичен его новый знакомый.
Глава вторая
«Евпатий Коловрат» был большим трёхпалубным пароходом, который построили по английскому проекту в конце 70-х годов XIX века на Архангельской судоверфи. Четверть века он ходил по Северной Двине, от Архангельска до Котласа, но в 1906 году его передислоцировали через Карское море в Обскую губу, затем он проплыл вверх по реке до Тобольска, и этот губернский город и одновременно столица всей Западной Сибири стал портом приписки для белоснежного красавца.
«Евпатий» дал протяжный гудок и через громкоговоритель раздалась команда капитана: «Отдать швартовы!» Пароход как будто пробудился от спячки, ожил и через пару минут выпустил клубы чёрного дыма, а ещё через несколько минут стал отдаляться от пристани.
Чудинов-старший и поручик Соколовский решили выйти на палубу. Их примеру последовали и другие пассажиры. С пристани что-то кричали провожающие. Берег, а вместе с ним и город, постепенно удалялись. Пароход набирал скорость.
– Вы курите? – спросил поручика Пётр Ефимович.
– Скорее балуюсь.
– Ну, тогда и не начинайте! Скверная привычка, я вам скажу! Я никак от неё не избавлюсь. Но, кажется, сигары забыл в каюте… Э-эх, – Чудинов-старший набрал полной грудью воздуха. – Хорошо у нас! Не правда-ли? Иртыш-батюшка могуч! Аж дух захватывает, глядя на него!
– Согласен, уважаемый Пётр Ефимович.
– Николай Георгиевич,– спросил поручика Чудинов-старший, – ну а отпуск на сколько дало начальство?
– По необходимости могу больше месяца гулять! Не буду говорить за что, но он у меня поощрительный, и поэтому на этот отпуск составлены большие планы! Вначале, конечно, покажусь родителям, матушка особенно по мне соскучилась, ждёт не дождётся моего приезда. Ведь я в семье младший. Пробуду у своих, наверное, дней десять, или чуть побольше, может пару недель, а потом… Потом я подамся в столицу! Хочу повидать друзей по кадетскому корпусу…
– А вы, Николай Георгиевич, заканчивали столичный?
– Нет. Я учился в Cамарском, однако многие мои сокурсники получили направление в Санкт-Петербург. Я бы тоже, конечно, хотел проходить службу в Северной Пальмире, но этому воспротивился отец. Он потребовал, чтобы службу я начал проходить вдали от Санкт-Петербурга, в какой-нибудь глубинке, вот я и отправился в Семипалатинск, хотя, как один из лучших курсантов, имел право выбора, но, увы…
– Надо же, скажите пожалуйста, – невольно вырвалось удивление из уст Петра Ефимовича. – А что это он так надумал? Он кто у вас? Тоже военный?
– Полковник. Батюшка у меня, скажу вам откровенно, суровый. Начинал он карьеру ещё в Русско-турецкую войну в 1877 году в корпусе генерала от инфантерии Николая Павловича Криденера, причём начинал службу с низшего чина и всегда рвался в самое пекло. Ему есть, что вспомнить.
– А не сочтите за труд рассказать.
– Конечно! Он брал крепость Никополь на Дунае и сражался под Плевной, много мне рассказывал про Шипку – там шли особенно тяжёлые бои с турками, и он получил на этом перевале своё первое тяжёлое ранение. Какой-то башибузук полоснул его ятаганом и чуть не оттяпал руку и правое плечо. Батюшку из-за этого ранения едва не комиссовали, ведь он мог лишиться руки, ещё чуть-чуть запоздай врачи, и у него могла начаться гангрена. Он две недели провалялся в госпитале без сознания. Просто чудо, что руку врачи ему сохранили! Но после того ранения она у него постоянно ныла и иногда немела, его могли отправить в отставку, однако он упорствовал и сопротивлялся, и добился своего. Его оставили на службе!
– А сколько вашему батюшке лет?
– Уже за шестьдесят.
– У вас братья, сёстры есть?
– Старший брат, Андрей. Он на семнадцать лет старше и родился от первой супруги отца, которая умерла от чахотки. Так что мы, получается, с Андреем сводные братья…
– И он тоже военный?
– Ну, как сказать, не то, что бы совсем…
– Это как понять? Уж разъясните.
– Да, в общем-то военный. Но не строевой, а инженер. Он занимается фортификацией, постройкой крепостей и прочими сопутствующими делами и в основном находится в Привисленском крае, в царстве Польском. Андрей уже семейный, у него трое ребятишек, семья его живёт в Варшаве, а он вечно мотается по командировкам: сегодня его можно застать в Белостоке, а завтра он уже где-нибудь в Радоме или Лодзе, и что-то там инспектирует по своему ведомству.
Хотя стояла половина июня, но на верхней палубе было свежо, да тут ещё откуда ни возьмись подул северный ветер. Его порывы были не шуточные, даже у некоторых пассажиров он начал срывать головные уборы и в иные моменты продирал до костей, поэтому Чудинов-старший предложил вернуться в каюту.
– Что-то не на шутку стало ветрено, боюсь за поясницу, – пояснил Пётр Ефимович, – а я не в жилетке.
Чудинов-старший и поручик покинули верхнюю палубу и вернулись в каюту.
Чудинов-старший вытащил из навесного шкафчика дорожный саквояж, порылся в нём и нашёл коробочку с сигарами, раскурил одну из них, а затем, после двух затяжек, предложил новому знакомому любимой медовухи, и поручик не отказался. Пётр Ефимович достал заветную фляжку и разлил содержимое её по стопкам. Они выпили и тут же повторили. От медовухи сразу же по всему телу разлилось тепло.
– Ну как? – спросил поручика Пётр Ефимович. – Согрела?
– Да, хорошая. Давно я что-то такого не пил.
– Чистая как слеза! Это наша, алтайская! Мне друг её поставляет.
– Я бы тоже её брал.
– Я дам вам адресок, и, думаю, он не откажет.
Пётр Ефимович предложил уже пропустить по третьей, но поручик прикрыл стопку рукой.
– Пока нет! Чуть позже!
– У вас такой колоритный батюшка! – выразил неподдельное восхищение Чудинов-старший. – Настоящий герой! Он, поди, и полный георгиевский кавалер?
Поручик кивнул головой и тут же добавил:
– Два «георгия» он получил в Русско-турецкую войну, а остальных- в Русско-японскую. Он был при генштабе, но после пятого рапорта всё-таки добился отправки на фронт. Получив от генерала Алексея Николаевича Куропаткина кавалерийское подразделение, в составе 1-й Маньчжурской армии сражался под Мукденом, там повёл своих кавалеристов в отчаянную атаку и получил последнее ранение, японская пуля прошила ему грудь навылет, и после госпиталя отцу пришлось окончательно оставить службу. Тридцать лет он прослужил верой и правдой государю.
– А фотографии ваших родителей с собой имеются? – спросил Пётр Ефимович.
– С собой нет, но парочку я в дорожный саквояж положил, – ответил Соколовский.– На одной я с родителями в саду у нашего дома, а на другой мой старший брат со своей семьёй. Эти фотографии я позже, если изволите, покажу. Может, сегодня, но только вечером…
– Да, да, полюбопытствую и буду признателен, – ответил Пётр Ефимович. – А хотите, я вам покажу свои? У меня пятеро детишек!
– Пя-я-ятеро?! О-о, да я смотрю, вы богатый родитель, коль столько наследников завели, – улыбнулся поручик.
– Я по мере сил старался, – поддержал шутливый тон попутчика Пётр Ефимович. – Да и мы с супругой любим детей! Я сам у своих родителей был седьмым ребёнком. Мы имеем трёх дочек и двух сыновей. Во-от, полюбопытствуйте! – Пётр Ефимович достал свои фотографии и протянул их поручику. Тот с большим интересом стал их рассматривать.
Пётр Ефимович с собой в дорогу взял четыре фотокарточки, снятые в салоне, и сейчас поручик Соколовский смотрел их по очереди. На первой была заснята вся семья. В центре сидели сам Пётр Ефимович и Мария Фёдоровна, по левую и правую руку от них восседали на приставленных венских стульях Николаша и Костик, причём у Костика, как всегда, была растрёпана шевелюра, а за спиной родителей выстроились дочки. На втором были сфотографированы Мария Фёдоровна и сыновья, на третьем – Галя и Зоя, старшая и младшая дочери.
– Это старшая? – спросил поручик Петра Ефимовича, задержавшись взглядом на третьем снимке.
– Галина. Моя гордость! Ей восемнадцатый год идёт. Да, моя старшая. Закончила в Семипалатинске женскую гимназию с отличием.
– Сразу видно, что серьёзная и умная девушка. Смугленькая и симпатичная.
– Она у меня в супругу. Её порода.
– Я это сразу заметил. И чем она думает заниматься дальше?
– Я, знаете ли, Николай Георгиевич, не приветствую нынешние новомодные штучки, – произнёс Пётр Ефимович. – Галя, конечно, хочет и дальше учиться и вбила себе в голову мысль стать учительницей, но я этого не одобряю и считаю, что она должна выйти замуж, нарожать детишек, воспитывать их, причём своих, а не чужих, и как следует это должна делать, а ещё помимо воспитания своих детей она обязана образцово вести домашнее хозяйство. А вот эти новые идеи, которые, как чума, распространяются повсюду и возбуждают неокрепшие умы, портят молодежь и, прежде всего, пагубно влияют на наших женщин. Предназначение женщины – быть матерью и верной спутницей по жизни, ну а остальное – от лукавого. У Галины и жених есть, он меня, кстати, встретит в Павлодаре. Он сын моего друга детства, хороший молодой человек. Самостоятельный, торговым делом занялся, имеет торговлю в Павлодаре и у нас в Семипалатинске, а сейчас хочет кое-что открыть в Центральной России. Его батюшка и, как я говорил, мой друг в позапрошлом году скончался, и теперь жених Гали продолжил семейное дело. Галя и её жених Алексей собираются пожениться в следующем году, хотя, как по мне, так я бы завтра их обоих повёл бы под венец, но у них, видите ли, свои планы, и они не очень-то прислушиваются к тому, что я говорю. Ну, да ладно, какой толк ворчать? Алексею прежде нужно одну идею реализовать. Он намерен присоединиться ко мне и тоже поедет до Нижнего.
На последнем снимке Соколовский задержал взгляд:
– А это кто?
– Это средненькая, Катерина.
– Очень удачный снимок!
Поручик Соколовский даже не расслышал, что ему сказал Чудинов-старший. Только после некоторого замешательства он пришёл в себя.
– Я по-олагаю… полагаю, это ваша средняя дочка? – переспросил он Петра Ефимовича.
– Ну да, я и говорю, это Катерина.
– Какое у неё лицо!
– Какое?
– Одухотворённое! – не сумев скрыть восхищения, заметил поручик.
– Она у меня вся в книжках. Увлечена литературой.
– Это сразу видно!
Восклицание поручика по поводу Екатерины услышал и Марк Неустроев, новый работник Петра Ефимовича, который вошёл в каюту в эту минуту. Интерес, проявленный поручиком к средней дочке Петра Ефимовича, явно не пришёлся ему по душе. Марк только второй месяц как работал у купца Чудинова, а до этого он пробовал зарабатывать себе на жизнь грузчиком на пристани, там на него и обратил внимание приказчик Спиридон Карякин, правая рука Чудинова-старшего. Узнав, что этот паренёк помимо церковно-приходской школы закончил ремесленное училище и у него золотые руки, да к тому же работящий, приказчик замолвил за него словечко хозяину, и Чудинов-старший взял его к себе. Вначале Марка определили на склад, но затем приказчик предложил использовать его в кондитерской, где он и стал делать всё, что ему указывали. И в этой кондитерской он впервые увидел среднюю дочку хозяина. Она ему приглянулась. Впрочем, худощавый паренёк, улыбчивый и словоохотливый, Екатерине тоже понравился, и после занятий в гимназии она стала заходить в кондитерскую, где её уже ждал он и её любимые эклеры. Ежедневно Екатерина и Марк минут двадцать общались у стойки, они пили кофе или чай с молоком, и Екатерина делилась впечатлениями от гимназии. Иногда она приносила Марку что-нибудь почитать из домашней библиотеки. Катя и не заметила, как влюбилась, ещё по-девичьи, в этого симпатичного паренька. И Марк тоже каждый день ждал её с нетерпением. Он уже чувствовал, что при виде средней дочки хозяина у него учащённо начинало биться сердце и кружилась голова. Катя Чудинова его сразу же покорила. Однако и он, и она интуитивно понимали, что им следует вести себя как можно осторожнее и как можно дольше скрывать их взаимную симпатию от посторонних недобрых глаз.
– Что тебе? – спросил своего работника Чудинов-старший.
– Я все вещи проверил, ничего не порвалось и не вскрыто. Всё разложил, как было велено, Пётр Ефимович. Ещё что-то прикажите?
– До утра ты не понадобишься. Иди к себе и отдыхай.
Парнишка кивнул головой и вышел.
***
Соколовский с Петром Ефимовичем о многом поговорили, поручик оказался интересным рассказчиком и его можно было не уставая слушать. Напоследок они ещё выпили медовухи и договорились встретиться на верхней палубе после завтрака. Поручик ушёл к себе уже далеко за полночь. Чудинов-старший проводил его до каюты.
Чтобы не скучать в долгой дороге и хоть как-то скоротать свободное время, Пётр Ефимович взял с собой две книжки любимого им Николая Васильевича Гоголя, двухтомник рассказов «Вечера на хуторе близ Диканьки» и повесть «Тарас Бульба». И хотя он уже, наверное, раз десять перечитывал эти произведения, что называется, от корки и до корки, и любил их читать ещё и отдельными главами, но сейчас что-то не читалось, и тогда он отложил книжки и взял газету. В «Русском слове» всю первую страницу занимали статьи, посвящённые только что начавшейся 2-й Балканской войне, развернувшейся между Болгарией с одной стороны и Грецией, Сербией и Черногорией с другой, к которым уже собирались присоединиться Румыния и Отоманская Турция. Политика Петра Ефимовича тоже волновала, но сводки с фронтов очередной Балканской войны ему не лезли в голову, и он отбросил газету.
Чудинов-старший скинул сапоги, прилёг, вытянул ноги и, заложив руки за голову, уставился в потолок. «А он ничего, – подумал Пётр Ефимович о попутчике, – очень приятный молодой человек. Ему лет двадцать пять, не больше. Я всего-то его знаю от силы день, а как будто с ним давно познакомился! Столько обо всём с ним переговорили за каких-то несколько часов, и столько я о нём узнал! Он положительно мне понравился! Прекрасный юноша! Приятный с виду, правда, немного щеголеватый, но образованный, обучен хорошим манерам, да и к тому же умница, с карьерной перспективой по службе, из приличной и не бедной семьи. Ну а как он смотрел на фотокарточку Катерины! – на лице Петра Ефимовича невольно заиграла улыбка. – Ведь сразу стало понятно, что Катерина ему не просто приглянулась, а очень даже понравилась. Он не мог какое-то время оторвать взгляда от её фотокарточки, и после расспрашивал о ней. Он же по одной фотокарточке, кажется, в неё влюбился! Да, я не могу ошибиться. Это так! Влюбился! А что, из него получится прекрасная партия для Катеньки. Только пару лет ему бы следует подождать».
