Ни слова, о друг мой, ни вздоха,
Мы будем с тобой молчаливы.
Это началось в пятницу, 25 января 1908 г.
Когда Павел Николаевич Милюков, только что приехавший из Нью-Йорка, в новом клетчатом костюме вошел на думскую трибуну и по забывчивости сказал:
– Ladies and gentlemen!
Тогда произошло нечто странное…
Молча, тихо, сосредоточенно, как тени, как призраки – начали выходить из зала депутаты. Сначала крайние правые, потом не крайние правые, потом просто правые, потом правые октябристы, потом просто октябристы.
Шел, грузно переваливаясь, Бобринский из Тулы, шел, с трудом сдерживая инсинуации, Крупенский, шел, гордо подняв голову, неподкупный Шмид, шел и Гучков, делая вид, что идет вовсе не по тому делу. Пошел было и Маклаков[1], по привычке идти за Гучковым, но вовремя опомнился и вернулся.