Гурмыжская замерла… – Что я наделала, – мелькнуло у нее в голове. Но она быстро опомнилась. Она распахнула окно, и, когда околоточный проходил мимо, начала говорить умышленно громко:
– Ах, какая ты, Матрена; ну почему ты не снесла в участок мое письмо к дяде? Следующий раз непременно неси все мои письма сначала г-ну надзирателю, а потом уж на почту.
Кшепшицюльский услышал эти слова; он самодовольно подкрутил ус, поднял глаза к окошку и небрежно приложил руку к козырьку.
Гурмыжская заалела, как маков цвет, сердце у нее радостно забилось, и душа наполнилась трепетом сладостного предчувствия.
Фавн«Наше эхо»[7],27 марта 1907 г.