Василий Васильевич Огарков
Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность
И за Михаилом Илларионовичем есть такой же грех, но, конечно, в более мягких формах. Желание поправить свои дела заставило и его пуститься в торговые спекуляции под крылом монополии. Он, будучи канцлером, в 1759 году выхлопотал с генерал-прокурором Глебовым привилегию на исключительный отпуск из портов Архангельского и Онежского льняного семени; к участию в этом деле канцлер приглашал и Кирилла Разумовского, обещая ему богатые “прибытки”. Но и тут не повезло Воронцову: его ожидания на выгоду от предприятия не оправдались и он не поправил своих дел…
Что же касается до помощи родным, то, будучи канцлером, Михаил Илларионович еще больше заботился о них, чем прежде. Мы уже говорили, что княгиня Дашкова до своего замужества жила у дяди; вместе с дочерью последнего они пользовались уроками у одних и тех же учителей, жили в одних комнатах и одевались одинаково, хотя никогда близко не сходились характерами и привычками. Впоследствии и сам канцлер недолюбливал Дашкову, находя, что у нее нрав “развращенный и тщеславный” и только “мнимые разум и наука”. Но этот дядин приговор смягчался указанием на заслуги племянницы, имевшей большое участие в восшествии на престол Екатерины II, в чем “ее должно весьма прославлять и почитать”. Вообще, отметим при этом, что почти все Воронцовы, включая и отца княгини Дашковой, очень не любили Екатерину Романовну и справедливо обвиняли ее в некоторых предосудительных поступках.
С другою племянницею – Елизаветою, жившею на половине великой княгини, – у канцлера было тоже горе. Дядя пытался выдать ее замуж, но этого сделать не удалось. Вообще говоря, положение Михаила Илларионовича в отношении к “малому” двору (то есть к чете наследника престола) было странное. Сестры Елизавета и Екатерина, его племянницы, являлись антагонистками: интересы первой связывались с успехами Петра III, а другая, ненавидя Елизавету за ее “фортуну” и желая устроить свою собственную, стала страстным и энергическим бойцом за права великой княгини. Но следует сказать, что Михаил Илларионович в отношении к “малому” двору держал себя в высшей степени тактично, хотя мог бы, как это делали другие временщики, вести себя с большим гонором; напротив, он всегда действовал мягко и старался улаживать возникавшие недоразумения между императрицею и великокняжескою четою. Может быть, этому тактичному поведению в дворцовом деле Михаил Илларионович обязан тем, что и в последовавшие два царствования он все-таки играл известную роль, и Екатерина II к нему относилась милостиво.
Племянника Александра Романовича канцлер, при посредстве французского посланника Лопиталя, сначала поместил в школу “chevaux legers”[4], в Версале. По возвращении оттуда 20-летний Воронцов был сначала определен в Вену поверенным в делах, а затем – полномочным послом в Голландию и наконец, в 1762 году, этот юноша, которому едва только исполнился 21 год, был уже полномочным русским посланником при могущественной европейской державе – Англии!
Вся родня канцлера Воронцова, конечно при энергическом посредстве его самого, была облагодетельствована покровительствовавшею этой фамилии государынею. Брат канцлера Роман был генералом и сенатором, а Иван Илларионович (предок нынешних графов Воронцовых-Дашковых) – президентом вотчинной коллегии. Но дни императрицы Елизаветы, пролившей столько благодеяний на Воронцовых и царствование которой являлось кульминационным временем их могущества, были сочтены: она скончалась 25 декабря 1761 года. Смерть ее, конечно, была сильным ударом для Воронцовых, потерявших в ней свою добрую фею. Память о благодетельнице-государыне у всех знавших ее представителей этой семьи была окружена священным ореолом. Это поклонение покойной проявлялось даже в мелочах: например, на связках писем усопшей государыни, писанных к Михаилу Илларионовичу, рукою последнего изображено: “Письма дражайшиz руки Е. И. В.”. Эта короткая надпись говорит о многом, и, вероятно, не одна слеза верного раба и слуги упала на эти пожелтевшие от времени связки!
Воцарился Петр III, и благодаря его благоволению к Елизавете Воронцовой положение семьи последних пока не ухудшалось; напротив, Роман Илларионович, участник забав государя, быстро пошел в гору, получив чины, ордена и богатства.
Но, как известно, все, окружавшие царственную чету, чувствовали себя нехорошо, – в воздухе слышалось приближение грозы. Михаилу Илларионовичу было, вероятно, не лучше других, так как к общим причинам беспокойств у него прибавилось и личное горе: единственная дочь канцлера, на которой сосредоточены были привязанности родителей, вышедшая замуж за графа Строганова в начале 1758 года, была несчастлива в замужестве и скоро разошлась с супругом, опечалив любящего отца. Она умерла бездетною, немногим пережив канцлера. Вероятно, неудачи в собственном семействе и отсутствие мужского потомства заставили дядю еще более заботиться о племянниках, вполне впоследствии оправдавших его попечения.
Советы и указания Михаила Илларионовича племяннику Александру Романовичу в то время, когда тот поехал учиться во Францию, а затем состоял посланником, указывают на родственную заботливость, большой здравый смысл канцлера и его знания тогдашних политических обстоятельств. Вместе с тем как в этих письмах, так и в его посланиях к дочери проглядывают интересные бытовые черты современности.
Умеренный в личных расходах и принужденный много тратить лишь по высокому званию канцлера на “трактаменты” и представительство, Михаил Илларионович не упускал случая пожурить племянника за большие расходы и постоянно давал ему советы насчет “умеренности и аккуратности”. В особенности, по его мнению, была уместна скромная жизнь в Голландии… “Там народ, – писал Воронцов племяннику, – весьма сребролюбив и генерально все скупы: в сем случае вы им можете подражать!” Обращает на себя внимание заботливость дяди о том, чтоб его племянник читал по-русски и не забыл родного языка за границей.
В письме к дочери в Вену видна осторожность дипломата. Михаил Илларионович посылал Строгановой зеленый чай, только что полученный с китайской границы, и поручил подарить часть его графине “Квестенборговой” и Эстергази. “Только узнай, – прибавлял в письме канцлер, – пьют ли чай?” Он просил сначала самим отведать напиток, чтоб решить вопрос о годности его для питья. Эта же ловкость дипломата видна и в том, что Михаил Илларионович, при заключении союза с Францией, очень кстати задаривал m-me Помпадур соболями и другими вещами, так как фаворитка имела большое влияние на дела.
Из других писем канцлера видно, как он интересовался науками; так, он просил привезти ему телескоп “смотреть прохождение планеты Венус мимо Солнца” и др.
Ведя важные государственные дела, Михаил Илларионович не забывал собственноручно записывать свой личный приход и расход, хотя эта аккуратность нисколько не поправляла ему дел. Он не упускал выписывать в расходную рубрику и “мамзель в счет жалованья”, и “столяру иноземцу на иллюминацию”, и даже карточные проигрыши Разумовскому, Шувалову и другим лицам.
Отношение Михаила Илларионовича к своим подчиненным по коллегии иностранных дел, а также и к представителям России за границею указывает еще на новую черту порядочности в характере канцлера: он постоянно и нелицемерно ходатайствовал за служащих и настойчиво добивался требуемого. Из писем Воронцова, например, к Бехтееву, нашему уполномоченному в Париже, виден мягкий, гуманный и надежный для подчиненных характер канцлера.
Но и для этого доброго, достаточно бескорыстного и просвещенного елизаветинского сановника наступали иные дни.
Глава III. В “Золотой” екатерининский век
“Явление Фелицы”. – Радость в Петербурге. – Поведение канцлера Воронцова. – Старые и новые “звезды”. – Немилости к Воронцовым. – Отпуск и отставка канцлера. – Молодые сменяют старика. – Детство Александра и Семена Воронцовых. – “Роман – большой карман”. – Письма к детям. – Жизнь при дворе Елизаветы. – Образование Воронцовых. – Chevaux legers. – Путешествия. – Мечты о военной службе Семена Воронцова. – Назначение в Вену. – Путешествие по Европе. – Смерть канцлера Воронцова. – Платонический роман родственников
28 июня 1762 года в Петербург “явилась Фелица” – воцарилась Екатерина II. Волны ликующего народа заливали Казанскую площадь. Императрица, сияющая и радостная, гарцевала на коне среди приветствовавших ее гвардейских полков, а рядом с нею была и молоденькая годами, но в энергии и смелости не уступавшая любому взрослому мужчине княгиня Дашкова; старые придворные звезды тускнели и закатывались, новые появлялись на горизонте…
Как же вел себя Михаил Илларионович Воронцов в это время? Нужно сознаться, что его положение было очень щекотливо и что его действия в настоящем случае доказывают как присутствие известной нравственной силы, так и порядочности, весьма редкой в придворных того времени. Современники, – не говоря уже о родственниках канцлера, – единогласно свидетельствуют о благородстве его поведения…
Вероятно, благородные действия Михаила Илларионовича, а также и отношение его к “малому двору” при жизни Елизаветы не лишили канцлера уважения Екатерины, которая, как известно, в первое время царствования способна была проявлять искреннее внимание к благородным людям и поступкам. Канцлер притом и по отношению к новой государыне ознаменовал себя делом, за которое она должна была чувствовать благодарность к нему…
Впрочем, сначала даже к дому канцлера был приставлен офицер для охраны сановника будто бы от народных волнений, но этот благовидный домашний арест был отменен, и Михаил Илларионович вскоре вступил в должность. Но все-таки с новым царствованием влияние канцлера на дела значительно упало, в чем он и сам вскоре вынужден был убедиться.
Вообще, день 28 июня много перепортил крови Воронцовым, чего не скажешь о княгине Дашковой, которой он послужил ступенью к “президентству” в академии. “Толстушку” Елизавету Воронцову, бывшую камер-фрейлиною при дворе, сейчас же арестовали и выслали в деревню, за Москвою. Отца ее, графа Романа Илларионовича, необычайно возвысившегося и облагодетельствованного в короткое царствование Петра III, сослали в Москву, лишив многих из пожалованных богатств. За то Роман Илларионович возненавидел дочь Екатерину и не хотел прощать ее за участие в смелом предприятии, так плохо отозвавшемся на отце.
Впрочем, мы должны сказать, что Екатерина II поступила совсем нежестокосердно даже с теми из Воронцовых, которые несомненно еще очень недавно относились к ней враждебно и которым было выгодно несчастие супруги Петра III. Весьма вероятно, что женщина, подобная императрице Анне, иначе бы расправилась со своими недругами. Но при Екатерине даже Елизавета Воронцова была скоро возвращена из деревни, а Роман Илларионович занимал довольно крупную должность наместника Владимирского, Пензенского и Тамбовского.
После кончины Петра III (в Ропше) Екатерина Великая окончательно взяла бразды правления в свои руки и держала их крепко в течение 35 лет. Начинался так называемый “славный”, “золотой” Екатерининский век, хотя и в нем, несомненно, были очень крупные изъяны. Звезда Елизаветинских вершителей судеб государства Шуваловых и Воронцовых закатилась, и прежде всего при новой повелительнице ярко заблистала звезда красавца Григория Орлова, быстро шагнувшего из “цальмейстеров” гвардейской артиллерии в князья…
Канцлеру Воронцову уже не было места при новом порядке вещей, и это он чувствовал: для иностранных дел у императрицы явился свой излюбленный человек – известный граф Панин, который и оттер старевшего и болевшего Воронцова. Впрочем, государыня не оставляла последнего своими милостями: вечно нуждавшийся Михаил Илларионович продал ей свой дом (нынешний пажеский корпус) за 217 тысяч рублей с правом, однако, жить там ему как канцлеру. Из этой довольно крупной суммы с Михаила Илларионовича вычли его многочисленные долги банку и таможням, и Воронцову, при его несомненном богатстве вечно бившемуся как рыба об лед, пришлась на руки гораздо меньшая сумма. Кроме того канцлеру уступили около 200 тысяч гульденов “субсидных” денег, следовавших с Голландской республики еще с 1748 года. Эти деньги частью получал для дяди племянник его Александр Романович, но республика, как бы оправдывая о себе репутацию Михаила Илларионовича, очень “скупо” выплачивала субсидию.
В 1763 году Михаилу Илларионовичу дан был отпуск на два года – для лечения и отдыха, хотя это являлось только благовидным предлогом удалить его от дел, чтоб их окончательно вручить в “дирекцию” Панина. Старый канцлер поехал снова за границу. Он вернулся на родину несколькими месяцами раньше назначенного срока и желал снова вступить в управление делами, но уклончивый ответ императрицы и ее резолюция на доклад канцлера заставили последнего убедиться, что его песня спета. Тогда старик решил уступить место новым деятелям и в 1765 году вышел совсем в отставку. Видя, что его мнения далеко не так, как прежде, принимаются во внимание, он уже и сам не по-старому усердно занимался делами и проводил долгие месяцы в своем имении Кимрах, приволжском селе Тверской губернии.
Еще до выхода в отставку канцлер мог убедиться в потере своего влияния, наблюдая отношение государыни к графу Александру Романовичу, бывшему послом в Англии. В 1764 году молодой Воронцов был, так сказать, “понижен” и снова переведен из Англии на такое же место в Голландию, где служил и раньше. Поводом для этого неприятного всему семейству Воронцовых перемещения Александра Романовича послужило то обстоятельство, что последний сошелся с представителями оппозиции в парламенте и причинял затруднения английскому правительству. Александр Романович в письмах из Голландии часто жаловался дяде-канцлеру на скучное житье в этой республике и на отсутствие дела, причем он просил об “отозвании”. Его мольбам вняли уже гораздо позже (в 1768 году), переведя на службу при дворе.
Старый Воронцов сошел со сцены и был близок уже к могиле. Но на смену ему выступали племянники, графы Александр и Семен Романовичи Воронцовы. К детству и первым служебным шагам этих недюжинных людей прошлого века мы и обратимся теперь.
Раннее детство Александра и Семена Романовичей прошло при не совсем благоприятных условиях: они рано лишились матери, и на их детские годы выпало немного теплых материнских ласк, заставляющих с такою отрадою вспоминать эту золотую пору жизни. Отец, оставшись молодым вдовцом, вел веселую жизнь и мало обращал внимания на детей, добрая половина которых и не жила с ним: две старшие дочери, как фрейлины, находились с детства во дворце; будущая княгиня Дашкова, как мы уже знаем, жила у дяди-канцлера.
Кроме того, граф Роман Илларионович прижил с англичанкою Брокет много детей, известных впоследствии под именем дворян Ронцовых. К последним родитель питал особенную нежность и тратил немало средств на них, что, конечно, еще более неприятно было сиротам Воронцовым, рано лишившимся матери. Влияние отца на детей и с нравственной стороны не могло быть особенно благотворным: Роман Илларионович даже в тогдашнем обществе пользовался репутацией человека далеко не бескорыстного и был известен как “Роман – большой карман”. Впоследствии, когда он был наместником Владимирским, Екатерина II, зная про его мздоимства, прислала ему в день ангела длинный пустой кошелек. Этот двусмысленный знак монаршей милости, говорят, был одною из причин, ускоривших смерть сановника. Кроме этих черт отца интересующих нас деятелей, нужно еще упомянуть о его жесткости, суровости и взыскательности к детям, боявшимся его как огня. Указанием на эти свойства Романа Илларионовича может служить частью и то обстоятельство, что ему, при воцарении Елизаветы, был поручен надзор за препровождавшейся в Ригу опальной Брауншвейгской фамилией.
