В. В. Ивлев
В городе белых ночей
Глава седьмая
Из эпидемий в Ленинграде, в мою бытность в нём, наблюдался только грипп.
В 1970-х годах в Ленинграде разразились несколько сильнейших эпидемий гриппа. В 1972-1973 годах была зарегистрирована эпидемия гриппа А (H3N2), которым заболели около 30% населения.
В 1977-1978 годах вспыхнула эпидемия гриппа, которая была связана с реинтродукцией чрезвычайно опасного вируса серотипа H1N1, известного под названием «испанки». В 1918-1920 годах он поразил не менее 550 миллионов человек в ходе пандемии, одной из наиболее масштабных в истории человечества.
В 1979-1980 годах нагрянула эпидемия гриппа В, которая поразила около 10% населения города.
Многие болели тяжело, с осложнениями. Лечились в основном средствами народной медицины: лук и чеснок, которые не только ели, но и заталкивали в нос, вьетнамский бальзам "Звёздочка", водка. Популярными были порошки «Антигриппин», в состав которых входили аспирин, витамин С и димедрол. Все эти средства снимали симптомы, с болезнью боролся организм. Большой веры в них не было, люди просто ожидали, когда болезнь сама пройдёт. Поговорка тех лет: "Гриппом болеют семь дней, если лечиться, а если не лечиться – неделю".
Широкому распространению эпидемий гриппа способствовал тяжёлый северный морской климат.
Санкт-Петербург-Ленинград всегда славился повышенной влажностью воздуха и пронизывающими ветрами с Балтийского моря. Обилие осадков, лужи и слякоть, при отсутствии модельной водонепроницаемой обуви, заставляли нас ходить с постоянно мокрыми ногами. Галоши в то время уже никто не носил.
Первый год моей жизни в городе был для меня временем адаптации, которая осложнялась повальным распространением гриппа. Было такое ощущение, что все вокруг кашляют, чихают и сопливят. Прогулять занятия было очень легко. Достаточно было прийти в университетскую поликлинику и заявить о высокой температуре. Выданный градусник можно было подогреть и показать дежурной медсестре – справка об освобождении от занятий обеспечена.
Санитарно-профилактические мероприятия в те времена широко пропагандировались, но не были обязательными, до ковида оставалось 48 лет, да и народ был не такой послушный и страшливый, как сейчас. Несомненно, иммунитет населения в целом был намного сильнее, чем у нынешнего. Положение сильно осложняла специфика Ленинграда – наличие в центральной части города большого количества «коммуналок», в которых часто на 16 комнат, то есть на 30-40 жильцов, приходилась одна кухня и одна уборная. Вдобавок чудовищная давка в общественном транспорте, вечные очереди. Тем не менее, масок во время эпидемий никто не носил. Заставить людей носить в общественных местах маски, ограничивать их передвижение и контакты власти не решались, но и сложа руки не сидели.
Первая вакцина против гриппа была разработана в СССР в 1936-1938 годах. Во время войны и в послевоенные годы работы были приостановлены. Устрашающая по своему размаху эпидемия гриппа 1972-1973 годов заставила резко активизировать процесс создания отечественной противогриппозной вакцины. Головным научным учреждением, которому было поручено скорейшее исполнение работ, стал Ленинградский научно-исследовательский институт гриппа, который начал работать в 1967 году. Расположен он был недалеко от Университета, по адресу: ул. Профессора Попова, д. 15/17.
Для испытания вакцин, как известно, требуются подопытные. По неофициальным каналам, как именно не припомню, мы, студенты, узнали о весьма заманчивом предложении стать волонтёрами в клинических испытаниях «вакцины мужества», как её тогда называли. Условия были сказочными. Всего за неделю испытаний в стенах Института гриппа, которую покрывал больничный лист, освобождавший от занятий, нам обещали комплексное обследование здоровья, улучшенное питание и около 100 рублей, что было огромной по тем временам суммой, – две с половиной стипендии.
Естественно, я со товарищи, моими лучшими друзьями, ничтоже сумняшеся и ничтоже бояшася, на это дело подписались. Обследование мы прошли успешно и были допущены к испытаниям. Ничего особенного. Все испытуемые – студенты, компания весёлая, занятная. Трёхразовое питание. С утра мы могли быть свободными, к вечеру обязаны были явиться в клинику, где проходили осмотр. Те, кто имел хоть какие признаки заболевания или повышенную температуру, с испытаний снимались. На ночь палату закрывали на ключ, выходить не разрешали, но оставляли целый титан горячего, вкуснейшего фруктового киселя и белый хлеб, тоже очень вкусный, в неограниченном количестве.
Утром дня начала испытаний доктор сообщил нам, что мы участвуем в испытании вакцины, которая будет защищать от всех видов гриппа. Добровольцы в этом деле совершают подвиг во имя спасения других людей. Проект принципиально новый, в какой-то степени опасный, посему мы идём на подвиг. Сама процедура заключалась в том, что в нос чем-то пшикнули. После этого каждый час медсестра измеряла температуру, даже когда мы спали. Выходить из палаты было нельзя целые сутки.
Никаких особенных ощущений я не испытал, температура оставалась нормальной.
С того дня я уже никогда в своей жизни не болел гриппом в настолько тяжёлой форме, чтобы пропускать занятия или не идти на работу. То же самое могу сказать о моих друзьях, участвовавших в проекте.
Успешное завершение испытаний наша компания отметила в лучшем заведении Ленинграда всех времён – плавучем ресторане "Кронверк" что с 1971 года был пришвартован к правому берегу Невы у Петропавловской крепости. Ресторан этот размещался в настоящей баркентине «Сириус», построенной в Турку в 1947 году и отобранной у финнов в счет репараций, наложенных на Финляндию по условиям мирного договора.
После окончания Университета я восемь лет проработал в изыскательских партиях, в лесах, полях и болотных массивах. Обязательными были две прививки – от энцефалита и от столбняка. Прививки эти были специальные, очень дорогие и проходили в три этапа со значительными временными интервалами. Прививка от энцефалита, под левой лопаткой, до сих пор изредка побаливает, спустя сорок четыре года. Обе прививки имеют защитную силу до конца моей жизни.
Вирусология и санитарная эпидемиология в СССР в те годы, несомненно, были на высоте, по крайне мере в Ленинграде. Кроме гриппа не могу припомнить ни одного случая каких-либо инфекционных заболеваний в студенческой среде, даже пищевых отравлений, при том, что в общежитии мы жили довольно тесно – 4-5 человек в одной комнате площадью 20 квадратных метров, общие туалет и кухня на этаже.
К сожалению, достоверная научная информация о достижениях отечественной вирусологии всегда была и остаётся государственной тайной, наряду с правдивой информацией об эпидемиях.
Глава восьмая
Когда я перешёл на второй курс биофака Ленинградского государственного университета, у меня появилось желание и возможность пожить вне шумного студенческого общежития, на съёмной квартире. Лишних денег у меня не было, но двое моих друзей, которые сняли большую комнату в коммуналке, в центре Ленинграда, пригласили меня пожить с ними. Предложение было заманчивое. Общежитие биофака находилось в Старом Петергофе, это полтора часа езды до Университетской набережной, где мы учились, а от дома, где квартировали мои друзья – десять минут пешком. Предложение я принял.
Комната размещалась в знаменитом трёхэтажном особняке Голицыной на углу улиц Дзержинского (Гороховой) и Гоголя (малой Морской), известном как Дом Пиковой дамы. Построен он был в XVIII веке, неоднократно переходил от владельца к владельцу, надстраивался, обрастал флигелями, каменной оградой и даже садом.
Тем не менее, описанный А.С. Пушкиным, он и сегодня вполне узнаваем.
Сам Александр Сергеевич в 1832—1833 годах жил неподалеку и дом этот знал лично. Он снимал квартиру из 12 комнат, а также конюшню и сарай для экипажей на Гороховой улице, в доме № 14. Пушкин неоднократно бывал в особняке Голицыной, пока старая княгиня, недовольная его вольнодумными стихами, не отказалась его принимать.
По сей день можно видеть окна третьего этажа, где Пушкин «поселил» Лизу – воспитанницу старой графини из «Пиковой дамы». Внутри дома сохранились как парадная четырёхмаршевая лестница, так и боковая – винтовая, по которой в повести поднимается Герман.
Современный адрес дома – Гороховая 10. Улица Дзержинского была переименована обратно в Гороховую в 1991 году.
Комната, в которой мы жили, вполне соответствовала уровню петербургского особняка и была в хорошем состоянии. Период пребывания в ней для меня запомнился незаурядным событием, очевидцем которого мне довелось стать, а именно мощным разливом реки Невы, вызванным нагонной волной с Финского залива, что стало причиной серьёзного наводнения.
Случилось это осенью 1975 года, в ночь с 28 на 29 сентября.
28 сентября в 1975-м выпало на воскресенье. На следующий день, в понедельник 29 сентября, должно было состояться моё первое занятие на военной кафедре ЛГУ, которая располагалась через дорогу от биофака, в здании исторического факультета. Надлежало явиться туда чистым и опрятным, коротко подстриженным. Стричься мы не стали, тогдашние студенты причёскам уделяли особое внимание. Я готовился к неприятному разговору, но первое занятие на военной кафедре не состоялось. Природная стихия воспрепятствовала.
Наводнения в Петербурге-Ленинграде в большинстве случаев связаны с сильным, устойчивым ветром с Балтийского моря.
Не помню, как мы узнали или догадались о надвигающемся наводнении. Телевизор мы не смотрели, радио не слушали. Помню, как мы вышли на Дворцовую набережную к Зимнему дворцу (пять минут ходу от нашего дома). Была уже ночь. Народу на улицах не было видно, общественный транспорт не ходил. Дворцовый мост не был разведён, и мы пошли на него. Стояли на середине моста, откуда открывается потрясающая панорама исторического центра города, смотрели, как свинцового цвета речные волны бегут вверх по Неве. Хорошо было видно, как вода поднимается по стенам гранитной набережной стрелки Васильевского острова, и как она начинает разливаться вокруг зданий Кунсткамеры и Университета, куда мне предстояло на следующий день явиться.
Холодно не было, ветер был сильным, но не пронизывающим. Торжественное чувство причастности к чему-то необычному, великому заполняло душу. Вспоминались строки пушкинского “Медного всадника”, в котором было описано самое страшное наводнение в Петербурге, благо сам Всадник был на виду. Немного страшно стало, когда серая невская вода стала быстро подниматься под пролётом моста, всё ближе к нашим ногам. На мосту, кроме нас, никого не было.
Всё же мы решили дождаться развязки, увидеть наводнение в его полной красе. Когда вода хлынула на левый берег, мимо Зимнего дворца и пошла вверх по Невскому проспекту, мы поняли, что пора ретироваться. Благо тротуары ещё не были залиты водой, мы быстро добежали до дома. Вот так я окунулся в атмосферу сразу двух знаменитых поэм А. С. Пушкина на их исторических местах.
На следующий день мы узнали из газет, что это было пятое в истории города по высоте подъёма воды наводнение. К четырём часам утра 29 сентября 1975 года вода достигла максимума, поднявшись на 2 метра 70 сантиметров выше ординара по Кронштадскому футштоку. Вода залила Васильевский остров, Петроградскую сторону, Ждановский, Октябрьский районы, был затоплен Сестрорецк. Работа десяти крупных заводов была остановлены. Высокий уровень воды держался почти два часа. На станции метро «Горьковская» создалась аварийная ситуация – вода хлынула на станцию.
Васильевский остров был полностью покрыт водой. Подвальные помещения во многих районах затопило, материальный ущерб был значительный. Здание Двенадцати коллегий, где размещался мой родной биофак и соседнее здание истфака, где находилась военная кафедра ЛГУ, были закрыты, занятия отменены.
Никто во время наводнения не погиб, а в ленинградском зоопарке в эту ночь даже родился жирафёнок.
В конце 1980-х – в начале 1990-х в Ленинграде, а затем в Санкт-Петербурге развернулась острая дискуссия на тему нужны ли городу инженерные сооружения в Финском заливе для защиты его от нагонных наводнений. Существовала сильная оппозиция строительству дамбы в Финском заливе под предлогом неминуемой экологической катастрофы после завершения проекта. Строительство дамбы сильно затормозилось. Горячие головы даже требовали разобрать уже построенное.
В то время я уже был активным участником природоохранного движения, выступал в прессе, на телевидении. Строительство дамбы я поддержал, хотя это вредило моему реноме молодого, непримиримого, весьма перспективного активиста. Как специалист я прекрасно понимал, что дамба это единственный шанс защитить Ленинград-Санкт-Петербург от разрушительных наводнений, сила которых с годами нарастала по причине глобального потепления.
В 2011 году дамба была принята в эксплуатацию и в ноябре того же года доказала свою эффективность, приняв на себя удар очередного мощного наводнения. Сегодня уже никому не придёт в голову отрицать необходимость дамбы и её значение для Санкт-Петербурга.
Глава 9
После моего успешного завершения курса обучения в Ленинградском государственном университете и прохождения военных сборов, мне выдали диплом, присвоили звание лейтенанта артиллерии в запасе, и осенью 1979-го я приступил к работе в Ленинградском областном государственном проектном институте Севзапгипрозем, в должности инженера-почвоведа. Отдел наш размещался на втором этаже трёхэтажного здания по адресу: Исаакиевская площадь, 4, на восточном краю площади, у памятника императору Николаю I. До революции это здание принадлежало Министерству земледелия. При советской власти здание занимала академия ВАСХНИИЛ, в нём до ареста работал президент академии Николай Вавилов. Здание хорошо сохранилось, вплоть до бронзовых дверных ручек и работающего с шумом и грохотом дореволюционного лифта.
Устройство нашего отдела, по-видимому, также сохранялось с тех времён, ведь изыскательские партии всегда консервативны. Спартанская обстановка, ничего лишнего, никаких портретов и украшений. Канцелярские столы стояли в три ряда в ширину и четыре в глубину. В последнем ряду, вдоль глухой стены, сидели – по центру начальник отдела, по правую и левую руку – начальники отрядов. Они наблюдали за подчинёнными. Большая комната была проходной в маленькую, женскую комнату, где уютно помещались наиболее опытные, немолодые сотрудницы, занимавшиеся расчётами. Окна выходили юг, с прекрасным видом на Мойку и Синий мост, за которым высился Мариинский дворец. В подвале здания работала лаборатория. Высокое начальство наш отдел никогда не посещало, работали тихо, по семейному, без напряга, выполняли и перевыполняли добровольно взятые на себя социалистические обязательства. Работа нашего отдела делилась на два сезона: летний полевой и зимний камеральный.
В первый год работы я ещё застал счёты и арифмометры, которые вскоре были заменены на калькуляторы. Отчёты писали от руки и отдавали в печать машинисткам. Оригиналы карт вычерчивали стальными перьями и тушью, работа утомительная и для зрения не очень полезная. Никто не унывал, ибо корпеть в четырёх стенах предстояло только до весны, в апреле долгая и мрачная ленинградская зима заканчивалась и начиналась жизнь радостная, привольная, полная приключений. Большую часть года, с мая по ноябрь, мы проводили на свежем воздухе, в экспедициях.
1980-й для меня стал первым полным годом моей новой работы. Это событие было волнительным, а тут ещё нагрянула первая в России летняя Олимпиада.
Ленинград стал олимпийским городом. Кроме Москвы, соревнования проходили в Ленинграде, Таллине, Киеве и Минске. Таллинские власти «подсуетились» больше всех и им досталась парусная регата, все олимпийские соревнования по парусному спорту, с церемонией награждения победителей на месте. Ленинградские власти оказались менее расторопными и получили только предварительные игры и четвертьфиналы футбольного турнира.
Важным политическим обстоятельством было то, что в своё время генеральный скретарь коммунистической партии Советского Союза Никита Хрущёв официально заявил, что в 1980 году советский народ будет жить при коммунизме, когда "от каждого по способностям и каждому по потребностям", другими словами в обществе изобилия и всеобщего равенства и счастья. Таким образом 1980 год стал экзаменационным годом для всей правящей коммунистической партии, а приехавшие на олимпиаду иностранцы – экзаменаторами. Посему партийные функционеры готовы были в лепёшку расшибиться, но провести олимпиаду на высшем уровне.
Полевой период у нас начинался в мае. Открытие Олимпиады было назначено на 19 июля.
Как молодому специалисту, мне крупно повезло. Практически безграничное финансирование государственных программ, направленных на освоение новых и восстановление заброшенных земель, позволило в то время приступить к масштабному, не имеющему аналогов в отечественной истории изучению природных богатств государственного лесного фонда. Ленинградская область финансировалась особенно щедро. Наша задача состояла в изучении, описании и картировании земель, покрытых лесами и болотами, а также заброшенных, заросших лесом и кустарником, бывших сельхозугодий, которые выпали из оборота после 1861-го, 1941-го и 1961-го годов. Наш институт выполнял геологическое, геоботаническое и почвенное обследование сотен тысяч гектаров земель, большая часть которых до нас не обследовалась никогда.
Картирование очень близко к священнодействию, потому что оно сохраняет память и никому не ведомо, кто, когда и для чего использует составленную вами карту. Профессионально исполненная, на основе полевых работ, карта несёт на себе море полезной информации о нашем бренном мiре, полный объём которой понятен только специалистам.
Первым моим объектом стал Ломоносовский район Ленинградской области. Район интересный, приморский, создаёт приподнятое настроение. Он вытянут с востока на запад вдоль южного побережья Финского залива, на востоке граничит с Ленинградом, а на западе – с Эстонией.
Наша полевая база находилась в деревне Лопухинка. Место живописное, знаменитое своими радоновыми источниками и озёрами. Здесь выходят на поверхность земли радоновые родники, которые формируют водоток реки Лопухинка. В результате слияния родников образуется каньонная долина глубиной до 30 метров. Вода в озерах и родниках считается целебной, так как в ней высокое содержание радона, и мы эту возможность не упускали.
Поскольку Ломоносовский район был пригородным, на выходные мы возвращались в Ленинград. Примерно за месяц до начала Олимпиады город начал сильно преображаться, очищаться и прихорашиваться. Резко ограничили движение транзитного транспорта. Нас это не касалось, поскольку наш отдел располагался на Исаакиевской площади, в здании ВАСХНИЛа и наш УАЗик имел пропуск Леноблисполкома.
В олимпийском городе Ленинграде навели образцовый порядок. Исчезли с глаз долой все "антисоциальные элементы", в том числе и легендарные ленинградские гопники, которых до этого никто не мог приструнить, даже Сталин. Потёртые, пьяные, шумные и весьма колоритные личности в компании развязных, причудливо одетых дам, уже не топтались в подворотнях и не тёрлись возле рюмочных.
В дни Олимпиады автомобилям очень трудно было проехать в центр города. Невский проспект, мосты через Неву были непривычно пустыми. Запомнилось обилие флагов, транспарантов, плакатов и прекрасная, солнечная погода, что для Ленинграда большая редкость.
Впрочем, об Олимпиаде 1980 уже написано предостаточно, добавлю лишь интересные, малоизвестные подробности событий, как забавных так и трагических, свидетелем которых мне довелось стать.
Единственной олимпийской трассой на территории Ленинградской области было Таллинское шоссе, связавшее олимпийские города Ленинград и Таллин. Для нашей экспедиции Таллинское шоссе было основной трассой, по которой мы ежедневно выезжали на маршрут и возвращались на базу.
Магистраль в те времена была не ахти какая, но по случаю Олимпиады её привели в относительный порядок. Неказистые строения и руины, мозолившие глаз проезжавших, убрали. Бурьян и кустарник по обочинам выкосили и вырубили, запретили стихийные торговые точки. Невиданным до того новшеством стали придорожные кафе с полным самообслуживанием, чистые, светлые, вполне цивильные. В них я впервые в жизни увидел и попробовал чай и кофе в пакетиках, одноразовую посуду и столовые приборы. До этого не заваренный, а сваренный чай в заведениях общепита разливали исключительно из громадных титанов.
Но самым интересным было зрелище «потёмкинских деревень». Как известно, русские деревни всегда строились линейно, дома вытягивались вдоль берега реки или проезжей дороги. Соответственно, по обеим сторонам Таллинского шоссе тянулись одноэтажные дома, точнее избы, в большинстве своём деревянные. Со стороны проезжавших на большой скорости наблюдателей они выглядели весьма прилично, со свежеокрашенными яркими красками фасадами, крышами и заборчиками.
В один прекрасный день мы остановились в одной из таких деревень, чтобы набрать воды из колодца. Я решил пройтись. Поравнявшись с одним из домов, я замер от неожиданности. Потемневший, не в очень хорошей форме сруб был прикрыт декоративным фасадом, несколько большим, чем настоящий фасад. Декорация была укреплена распорками. Именно этот нарядный фасад был виден со стороны шоссе. Вот так я совершил короткую экскурсию во времена царствования Екатерины II. Русский народ изменить не так просто.
В то же олимпийское лето мне довелось столкнуться с ещё одним событием, напрямую вроде как и не связанным с Олимпиадой, но, если подумать, весьма глубокая связь очевидна.
Вторым нашим объектом стал Кировский район Ленинградской области, простирающийся к югу от Ладожского озера. Район этот знаменит прежде всего памятниками и местами воинской славы: Шлиссельбургская крепость, Невский пятачок, Ивановский пятачок, Синявинские высоты и Синявинские болота.
Близкий к Ленинграду, пригородный Кировский район поразил меня своей довольно дикой природой. Пройдя несколько сотен километров пеших маршрутов по его лесам и болотам, я ни разу не встретил человека. Кроме того, я заметил, по следам, что за мною несколько дней скрытно следовал медведь, из любопытства, конечно.
Известен был Кировский район и тем, что в его пределах регулярно находили неразорвавшиеся бомбы, снаряды и боеприпасы. Помню чуть ли не ежедневные в летний сезон заметки в областных газетах, типа: «Грибники в Кировском районе решили сделать привал, развели костёр. Последовал взрыв. Прибывшие на место сапёры обнаружили склад боеприпасов». Трактористы отказывались обрабатывать некоторые поля, ибо неразорвавшиеся бомбы и снаряды на них встречались так же часто, как и камни. (Подрывы механизаторов на полях Кировского района случались до конца 1980-х).
Причина такого тяжёлого наследия войны в том, что из пяти попыток прорыва Ленинградской блокады четыре случились на территории Кировского района, на участке шириной всего 16 км. Немцы называли его Бутылочным горлом, а русские – Шлиссельбургско-Синявинским выступом. Непосредственное боевое соприкосновение войск здесь происходило на участке шириной всего 3 км, с небольшими подвижками то в одну, то в другую сторону. Здесь воевало народное ополчение, цвет Ленинграда, здесь они и лежат. Накал и ожесточение боёв на этом маленьком участке не имеет аналогов в истории человечества. 14 января 1943 года именно в районе Синявинских болот был впервые подбит и захвачен советскими войсками тяжелый немецкий танк «Тигр» Т-VI.
Читатель наверняка спросит: “А при чём здесь Олимпиада 1980? Где связь?” Объясняю.
Память о Великой Отечественной вещь настолько серьёзная, что может проявляться самым необычным образом, в самое неожиданное время.
Такое уже случилось в 1955-м, в Москве, где на стадионе “Динамо” сошлись в схватке сборные футболистов СССР и Западной Германии. В то время руководству СССР позарез нужно было как-то улучшить отношения с Германией. Матч был предельно политизированным и задуман как демонстрация хороших отношений и всепрощения. Членам сборной Германии, до начала матча, прямо на поле, вручили букеты цветов. Но тут случилось непредвиденное. Со всей Москвы к стадиону стали прибывать бывшие солдаты ВОВ, калеки, без ног, без рук, на дощечках с шарикоподшибниками. Билетов у них не было, но не пустить их на стадион контролёры и охрана просто не могли. Молодые солдаты на руках внесли ветеранов и рассадили по краю поля. Матч сразу приобрёл совсем другое значение. Русские его выиграли.
Первый же день моей полевой работы в Кировском районе оказался более чем интересным. Работали мы так: на машине подъезжали к началу пешего маршрута, далее шли в разные стороны, по одиночке, по лесной дороге или тропинке, время от времени отходя в стороны, чтобы заложить шурф или разрез и взять образцы.
На первых метрах первого же захода в лес мне сразу бросилась в глаза раскуроченная рация. Дальше – воронка с грудой металла на дне, то тут, то там – каски, котелки, фрагменты костей. В сосновых лесах на песках травяной покров редкий и невысокий, посторонние предметы хорошо видны. Я ничего не трогал. По рассказам грибников, многие годы в некоторых местах Синявинских высот грибов не было видно под сплошным ковром человеческих костей, ботинок, остатков шинелей, телогреек и прочего военного скарба. Аналогичную картину мне позже довелось наблюдать на Невском пятачке и на Зеленецких островах в Ладожском озере, где невозможно было воткнуть лопату в землю, так она была нашпигована осколками бомб и снарядов. А наши бойцы держали в этих местах оборону несколько лет.
Углубившись почти на сотню метров, я остановился как вкопанный – передо мной из земли торчал хвост самолёта Мессершмитт, обломок ростом выше меня, неплохо сохранившийся, с крестом на руле. Не по себе мне стало, я развернулся, пошёл назад, к дороге. Разрезы и шурфы копал только в случае крайней необходимости, тщательно изучая каждый сантиметр земли перед тем, как копнуть.
Так состоялось моё знакомство с Синявинскими высотами.
Навсегда врезался в память день, когда я вышел на границу высот с Синявинскими болотами. Маршрут пролегал по лесной дороге, сухой, в отличном состоянии, на песках. День был тёплый, шагалось легко. Двигался я в южном направлении, сквозь сосновый лесок.
По краям дороги шли глубокие придорожные канавы. Краем глаза я заметил в них что-то необычное. Подошёл к канаве и увидел, что дно канавы на всём видимом протяжении густо покрыто костями в хорошем состоянии, видно было, что на открытом воздухе они лежат недавно. Некоторые из костей были необычно крупными. Лошадиные? Присмотрелся внимательнее – пожалуй человеческие, берцовые кости великанов. Попадались и черепа, молодых людей, с удивительно хорошими зубами.
Раздумывая об этом, я зашагал дальше. По краям дороги, в развороченном песке, стали попадаться присыпанные песком кожаные сапоги, остатки полевых сумок, обмундирования, всё в прекрасной сохранности. Значит, лежали в сухом песке. Кто их выкопал и зачем?
Перпендикулярно к дороге, справа и слева, густо пошли остатки оборонительных сооружений – траншеи, блиндажи, укрытия, ряды колючей проволоки на столбах, все практически в рабочем состоянии. В какой-то момент картина стала настолько чёткой, что возникло ощущение, что это настоящая война, что сейчас я увижу солдат, услышу звуки выстрелов и разрывов. Когда я вышел на край высот, моему взору открылся безкрайний ковёр верхового болота с редкими кустиками и чахлыми деревцами, простирающийся до самого горизонта.
Вот по этому гиблому болоту, на протяжении более трёх лет, ежедневно прорывались под вражеским огнём, ползли, тащили на себе технику, орудия и снаряды наши солдаты, шли на штурм Синявинских высот, где засели отборные гитлеровские войска. Максимальная высота Синявинских высот всего 30-40 м, но в условиях Приладожья, с его ровным как стол рельефом, даже 20 м возвышенности давали огромное преимущество занимавшим их войскам.
Склон высоты, сбегающий к болоту, производил дикое впечатление: везде, насколько хватало глаз, земля была вздыблена, перекопана и вывернута наизнанку. Когда-то здесь стояла дивизия СС «Полицай», которую сами же немцы прозвали «дивизией дубовых крестов». В Синявине ее перемололи полностью, только за два месяца боев дивизия потеряла половину списочного состава. Вот и объяснение феномену необычно больших костей – известно, что в войска СС набирали самых рослых.
Пока я обозревал просторы Синявинских болот, задул южный ветер, низкие свинцовые облака устремились к Синявинским высотам, двигались прямо на меня, очень низко. Никогда не забуду душевного состояния печали, тревожного проникновения в прошлое, которое я тогда испытал. Ощущение было такое, что я нахожусь в абсолютном одиночестве, в ином, потустороннем мiре.
Позже выяснилось, что в ходе подготовки к Олимпиаде пытались облагородить воинские захоронения, в том числе и немецкие, на случай если гости Олимпиады из Германии попытаются их осмотреть. Времени и средств не хватило, посему было принято простое решение – немецкие воинские кладбища заровнять бульдозером, и концы в воду.
До 1980 года в нашем народе ещё сохранялось уважение к кладбищам, пусть и немецким, некоторый подспудный, неосознанно религиозный страх перед мертвецами. Массовые раскопки не велись. Но когда люди увидели бульдозеры на кладбищах, они восприняли это как сигнал, что теперь всё можно. «Чёрные копатели», ничтоже сумняшеся, ничтоже бояшеся, развернули поиски артефактов, оружия, наград, драгметаллов.
Много лет спустя мне довелось беседовать с одним из таких копателей. Он похвастался накопанными артефактами. Одних серебряных эсэсовских перстней с черепами у него было два больших чемодана, также оружие всех видов. Особенно любопытными для меня были подлинные документы, в частности штаба 2-й ударной армии, приказы, подписанные генералом Власовым. Как объяснить то, что советская власть всем этим не занималась, почему отдали раскопки на поток и разграбление чёрным копателям?
Именно на эти раскопки я и натолкнулся на Синявинских высотах в 1980 году. Размах раскопок был настолько велик, что получил широкую огласку в СССР и за рубежом. Постановлением Совета Министров РСФСР от 1982 года, Синявинские высоты были объявлены мемориальной зоной, где любая деятельность, связанная с раскопками, была запрещена. Постановление это действительно и до сего дня.
Организованные, официальные поиски и захоронения павших солдат на территории Кировского района начались только в 1990-х, по личной инициативе поисковиков, на безвозмездной основе.