полная версия

V.R. stixoman poet
Навылет

 
 
 
Я разложу тебе всё по полочкам,
ты приготовь аспирин и виски,
если любовь начать сливать в колбочки,
то мне придётся подставлять миски.
 
 
Если любовь разобрать по кирпичикам —
футуристичная кладка иль тайская?
Даже с точностью хирургической —
весь мир сплошная стена китайская.
 
 
Я в тебя впился, я вгрызся намертво
хваткою жадною, точно стаф.
На ладонях твоих
изучать орнаменты
или
уткнуться в них, просто устав.
 

* * *

 
Я, тебя разглядывая,
чешу щетину,
 
 
буду звонить
по всем телефонам мира,
буду писать на всех почтах,
всеми голубями,
буду кусать
со всей страстью… всеми зубами.
Знаешь,
по ходу, весь глобус замер,
когда я встретился с тобой глазами.
 

* * *

 
Обожаю детей зимнее баловство:
все в снегу, красный нос и безумный смех.
Ты моё постоянное Рождество,
ты светлее всех.
 

* * *

 
Как на секунду
от архитектурной мощи
перехватывает дух – замираешь,
только с этим проще – это отпускает,
ты же
не отпускаешь.
 

* * *

 
Декабрь зимний, такой холодный,
но даже он с тобой слишком нежен,
он просто так же, как я, голодный
и точно так же он неизбежен.
 
 
Снежинки – белые мухи-птицы
кружатся сами иль по приказу,
так нагло липнут к твоим ресницам,
но от дыхания тают сразу
и, не выдерживая накал,
так аккуратно целуют в губы…
Я просто взял им и рассказал
о том, что кто-то тебя
любит.
 

* * *

 
На твои ключицы мы усадим лето,
пусть смеётся, смешно болтает ногами,
только это будет большим секретом,
что оно круглый год остаётся с нами.
 
 
Мы дадим ему леденец фруктовый
и расскажем сказку про принцессу в башне,
и уже не так страшен сентябрь суровый,
и уже вообще
ничего
не важно.
 

* * *

 
У меня есть привычка вертеть ключи,
у тебя – принимать затяжные ванны.
Интересно, что бы сказали врачи,
узнав о приступах нашей нирваны.
 
 
Моё творчество – бес-пре-дел…
твоя страсть – искусство.
Сохрани это…
Сохрани это.
Сохрани и чувствуй!
 

* * *

 
Давай прогуляем работу,
Чего ты?
Смотри, сколько снега,
Белющая нега!
Блестит и искрится,
Глаза слепит птицам.
Нам будто шестнадцать
и не надышаться.
Внутри закипает, трепещет, поёт!
Целуя тебя у случайных ворот,
Где с крыши на голову прямо текло,
Я спрятал за шиворот твоё тепло,
Твою бесконечную нежность я спрятал.
Я всё записал, сохранил, напечатал,
Чтоб ты была рядом.
Всегда была рядом.
 

* * *

 
Я хочу так моргнуть,
чтобы перед глазами – другая страна,
я боюсь не уснуть,
потому что мне не снится она,
я хочу не упасть —
разбежаться и полететь,
я хочу над ней власть —
чтоб безбожно её иметь.
Я хочу поднимать
её на руки и любить.
Я хочу понимать,
что я там, где я должен быть.
 

* * *

 
Утро – сонное,
ты влюблённая,
кофе – чёрный,
я влюблённый.
 
 
Люди есть добрые,
есть и с*ки,
а у меня в мороз
для тебя всегда тёплые руки.
 

* * *

 
Может, встретимся в восемь?
приеду сама.
 
 
И как будто сейчас
не январь,
не зима,
так теплом
между слов
вдруг повеяло
нежно,
и мурашки забегали
вмиг под одеждой.
Я и шарф даже снял,
тот, который душил,
ты как печка моя,
батарея души.
Ты как сон,
тот, который нельзя рассказать.
Обнимаю тебя —
закрываю глаза.
 

* * *

 
Ты как зимний Нью-Йорк, а я один дома,
приходи. приходи. приходи сейчас,
и мы тут же отправимся в нежную кому,
и мы тут же устроим себе тихий час,
как в саду, помнишь,
каша, ковёр, воспитатель,
подбегаешь к окну – мамы всё ещё нет,
ты не повзрослеешь в моих объятиях,
в моих лапах тебе всегда будет 0 лет.
 

* * *

 
Так пахла мята,
мы были всмятку,
ты брала маленькую тетрадку
и что-то там рисовала в клетках,
а мне хотелось уйти в кругосветку
по твоему загорелому телу
и с вероятностью в тысячу целых
попасть под ливень
твоих объятий,
намокнуть и спятить,
намокнуть
и
спятить.
 

* * *

 
Эй, ювелир, скажи, какая у этой осени проба?
Если ты пахнешь, как самая свежая сдоба,
а я мальчишка, постоянно пробегающий мимо этой пекарни,
если сказала слово, а оно оказалось главным.
Это пьянющий факир, жёг всё вокруг,
я наконец-то попал под горячую руку – после тысячи рук,
я конвоир – за тобой слежу,
а ты водишь и водишь меня
по любимым местам (в том числе и на теле), я и ходить-то ни капельки не устал,
потому что всё время летели.
 

* * *

 
Милая, всё так хрустально-зыбко,
сыпятся страны/люди/века,
когда утром целую твою улыбку,
жизнь кажется непринуждённо легка.