Естественная история разрушения – В. Г. Зебальд

Моему дедушке.

Служивший в армии в послевоенной Германии,

ты видел разрушения, о которых пишет автор,

и как бы мне хотелось обсудить с тобой прочитанное.

Посвящаю тебе рецензию – способ размышлять вслух,

как вести диалог не только с читателем.В сборник эссе «Естественная история разрушения» вошли так называемые Цюрихские лекции автора (посмертная американская версия немецкого сборника «Воздушная война и литература») и три дополнения – эссе об Альфреде Андерши, Жане Амери и Петере Вайсе.Заинтересовала и заставила взяться за произведение первая и основная часть – эссе о воздушной войне, которая в общем полностью оправдала мои ожидания. Задумывались ли вы когда-нибудь о последствиях Второй мировой войны для Германии? Вспоминая о ней каждое 9 мая (а надо бы гораздо чаще), мы говорим об огромных потерях советского войска и мирного населения, об ужасах войны, Блокаде и разрушении наших городов. Но вряд ли кому-нибудь придёт в голову скорбеть о разрушенных почти до основания немецких городах. Мы всегда вспоминаем только то, что коснулось нас, наших семей или близких друзей и знакомых.Не могу сказать, что эссе мне понравилось, потому что это не подходящее слово. Скорее оказалось интересным с той точки зрения, что открыло совершенно новую для меня тему. Автор рассказывает о воздушной войне, которая велась против Германии в годы войны и диктовала разрушение немецких городов, не только крупных, таких как Кёльн, Франкфурт-на-Майне, Берлин и Мюнхен, но и множества мелких. По мнению Зебальда, целью стояло не только уничтожение гражданского населения, но и истории и немецкой культуры в целом. Вопрос, о котором я никогда не задумывалась. Разрушение культуры, архитектурного наследия, насколько изменился облик страны и сознание населения, я имею в виду гражданского, простых людей, живущих в маленьких городах. Будучи писателем и историком литературы, Зебальд интересуется, естественно, в первую очередь последствиями этих разрушений в немецкой литературе. Его произведение посвящено в сущности одной идеи – что разрушения и ужас войны настолько парализовали людей, что они не могли его передать не потому, что не хотели, а потому что не могли. А если что-то и было передано, то сделано это в очень отрывистой, клишированной форме. Интересна мысль, что немалое число пострадавших от воздушных налетов воспринимало это как справедливую кару и даже акт возмездия свыше. В виду чего люди стремились поскорее забыть весь ужас происходящего.

Реальность тотального уничтожения, непостижимая в своей экстремальной случайности, стирается, бледнеет за ходячими формулировками вроде «все стало добычей огня», «роковая ночь» .. и проч. Их функция – маскировать и нейтрализовать переживания, выходящие за пределы постижимого.Зебальд искренне сокрушается о том, что опыт целой эпохи не отражен должным образом в литературе. Начав своё исследование в этом направлении и раз за разом натыкаясь на неполноту сведений, он определяет это как «отмалчивание». Конечно, кое-какие подходящие тексты существуют, но то немногое, что сохранила для нас литература, ни по качеству, ни по количеству не сопоставимо с экстремальным коллективным опытом той эпохи.Небольшое по объему эссе не охватывает всю сложность вопроса, и автор сам в этом признается, но затрагивает множество его аспектов и «позволяет хотя бы отчасти понять, каким образом индивидуальная, коллективная и культурная память обращаются с опытом, превышающим предельную нагрузку», как пишет Зебальд, а главное, заставляет задуматься, и не это ли ценно в литературных произведениях?Три дополнительных эссе о писателях оказались мне менее интересными, тем более, что (к своему стыду) я никогда о них и не слышала. Они написаны настолько сложным языком и так далеки для понимания обычному читателю, что поспособствовали снижению оценки, За первую часть я бы поставила 4 (из 5), за вторую – никак не больше 3, но сборник на то и сборник, так что несложная арифметика приводит нас к среднему арифметическому.В каждом из эссе Зебальд дает краткую, иногда весьма фрагментарную, биографию писателя и литературный (или это называется филологический?) разбор основных произведений. Повторюсь, язык повествования очень сложный, наполненный специфическими терминами, узкими понятиями. Приводится очень много сравнений с творчеством других немецких авторов, цитат из работ и биографий, написанных литературоведами.. в общем множество неизвестных имен. Это немного испортило моё впечатление об авторе. Но наверное всё же стоит разделять публицистику и литературоведение, и не отчаиваться, если не до конца понимаешь последнее.

Это небольшая книга Зебальда – одна из первых попыток исследовать коллективную травму немецкого народа, на долю которого выпало беспрецедентное испытание: к концу войны практически все крупные города Германии лежали в руинах, их исторические центры были буквально стерты с лица земли. Но колоссальные материально-культурные утраты сделались лишь фоном для кошмарных потерь среди мирного населения: сотни тысяч горожан в одночасье лишились крова, десятки тысяч людей были изувечены или погибли под завалами и на объятых пламенем улицах. Зебальд намеренно не касается морально-этической стороны вопроса, походя признавая, что разрушение немецких городов и массовая гибель гражданского населения являлись неизбежным злом, жестоким, но в глазах истории справедливым возмездием, основную тяжесть которого принял на себя, по закону коллективной вины, народ.Однако невозможно отрицать, что масштабные бомбардировки самым пагубным образом сказалось на спасшихся из-под снарядов. Тем интереснее, что тема это практически никак не поднималась на национальной повестке дня, оказавшись вытесненной куда как более важными насущными вопросами выживания и восстановления городов и инфраструктуры. Кроме того, сильно было (и остаётся даже до сих пор) чувство коллективной вины, а также естественное при такой психотравме замыкание в себе. Простой защитный механизм – не вижу, не слышу и не скажу. Кошмар пережитого, казалось бы, просто атрофировал и притупил чувства людей, отнял слова.Вот почему попытки немецких послевоенных писателей осмыслить эту травму были немногочисленны и неодинаково хороши. Многие просто пытались с почти документальной точностью и отстраненностью зафиксировать катастрофу, облечь в слова и передать потомкам. Другие стремились создать напряженное, драматичное повествование, выставив напоказ обнажённый нерв трагедии. Доступные литературе языковые средства оказались недостаточными. Надо сказать, что в книге Зебальда содержатся описания кошмарных сцен из гибнущих городов – интересные свидетельства, которые могут шокировать читателя, даже русскоязычного, у которого, в сущности. Не так много причин сочувствовать немецкому населению.Интересно, что исследователь представляет бомбардировки не столько как спланированную английским военным гением военно-стратегическую операцию – напротив, подчеркивая иррациональность и неэффективность многих её сторон, Зебальд представляет её почти как воплощение слепой стихии. Возможно, здесь и ключ к названию очерка – «Естественная история разрушения». Словно бы народы, пробудив древние хтонические силы, сами же сделались их жертвами. И, что хуже, впервые в таком масштабе подверглась разрушению культура – суть воплощенный логос, противоположность хаосу.Три очерка, идущие «в довесок» к «титульному», можно расценивать и в качестве своеобразных исллюстраций к краткому экскурсу в историю послевоенной немецкой литературы. Герои этих эссе – Альфред Андерши, Жан Амери и Петер Вайс. Какими увидел их Зебальд? Андерши, запятнавший себя службой в вермахте и пытающийся представить «спрямленную» автобиографию в своих книгах. Амери, его полная противоположность, бывший узник концлагерей, вынужденный жить с этой травмой, вновь и вновь тяжело переживая кошмар перенесенных пыток – который в итоге довел его до самоубийства. Наконец, Вайс, избравший третью судьбу и эмигрировавший из Третьего Рейха, чтобы после войны вернуться на родину наполовину своим, наполовину – чужаком. Откровенно говоря, читать эти эссе было не слишком интересно – слишком много имен и названий, вообще ничего не говорящих русскоязычному читателю. Поэтому интерес эти очерки представляют интерес скорее для круга узких специалистов, остальные могут с чистой совестью их пропустить.Эссе Зебальда, давшее заглавие и всей книге, хочется рекомендовать. Этот текст помогает чуть лучше представить, как осуществлялся болезненный, непростой переход от Германии нацистской к Германии современной. Коллективная травма и жестокие потрясения, ставшие прологом к долгому переосмыслению и сложной рефлексии – то, без чего не было бы возможно современное благополучие этой страны.

«Ныне очень трудно составить себе хотя бы мало-мальски удовлетворительное представление о масштабах уничтожения немецких городов, которое происходило в последние годы Второй мировой войны, и ещё труднее размышлять о кошмаре, связанном с этим уничтожением»Этими словами начинаются Цюрихские лекции, вышедшие потом под заголовком «Воздушная война и литература», автор – В. Г. Зебальд, исследователь исторической травмы целого народа и целой эпохи, писатель, эссеист и историк литературы… Он находился во чреве матери, когда союзнические войска бомбардировали их родной город Бамберг, поэтому позволил себе сказать: «я, так сказать, родом из этой войны». Он будет воспитываться у бабушки с дедушкой в горной альпийской деревеньке, потом учиться в Швейцарии, а последние тридцать лет жизни будет жить и преподавать в Великобритании.

(Мой отзыв на «Аустерлиц»)Сборник эссе «Естественная история разрушения» состоит из упомянутых публичных выступлений (с дополнениями) и трёх эссе, где исследуется послевоенный опыт осмысления произошедшей трагедии как в личном плане, так и в культурологическом, философском, нравственном, художественном направлениях. Это эссе о пережившем концлагерь и выжившем философе Жане Амери, об одном из создателей «Группы 47» (заявляли в своё время, что они пришли в послевоенную литературу, чтобы воссоздать, как всё было), писателе Альфреде Андерше, а также о художнике и драматурге Петере Вайсе, который с семьёй эмигрировал из Германии в 1935 г.«…Беспримерное национальное унижение, выпавшее <…> на долю миллионов, никогда по-настоящему не находило словесного выражения, и люди, непосредственно его изведавшие, не делились пережитым ни друг с другом, ни с теми, кто родился позже»Зебальд задаётся вопросом, почему ни писатели, ни общество не хотят касаться пережитой трагедии, когда в результате союзнических воздушных бомбардировок уничтожались целые немецкие города вместо с мирными жителями (стёртые с лица земли Кёльн и Гамбург особенно впечатляют в этой истории). Как немцы переживают коллективную вину и как пытаются умолчать или сказать о произошедшем?Документальной гримировке, а то и откровенному замалчиванию автор противостоит, собирая по крупицам художественные тексты, воспоминания и свидетельства, радио-репортажи… При этом хирургически точно и мастерски препарирует материал, высвечивая опустошающую и ужасающую действительность произошедшего. Его анализ произведений Генриха Бёлля, Германа Казака, Ганса Эриха Носсака и других авторов, так или иначе отразивших пережитое в те военное время, читается как отдельное произведение, полное ярких метких метафор и той самой зебальдовской меланхолии (как выразилась Сьюзен Сонтаг, «одержимость историей» и «меланхолия сокрушений»).Тема беспамятства и амнезии, захватившей целый народ, волнует Зебальда, он ищет разные причины этого феномена и описывает нечеловеческие условия, в которых оказались люди разбомблëнных и горящих городов, так что ты оказываешься то внутри чьей-то истории, то посреди пылающего мегаполиса, то следишь за самим языком автора, подыскивающего слова для интерпретации текста и события.Три эссе – о писателе, о философе и о художнике-драматурге – словно проводят нас через жизни и восприятие случившегося с ними и с их страной. Один пошёл на войну в рядах вермахта и дезертировал, женился на еврейке и развёлся, а потом пытался оправдать себя через свои же романы, в самомнении и гордости решив обелить совесть, а по мастеству даже переплюнуть Томаса Манна (Альфред Андерш). Другой пережил концлагерь, в своей жизни и произведениях пытался преодолеть травму, осмыслить пережитое, откровенно описал свой опыт унижения и насилия в текстах, но покончил жизнь самоубийством (Жан Амери). Третий рисовал картины и писал пьесы, где до натурализма жестоко отразил метаморфозы человека в его падении и хождении по дантовским кругам ада – мучителя и мучимого (Петер Вайс).«И всë-таки по сей день, когда я вижу фотографии или смотрю документальные фильмы военных лет, мне кажется, будто я, так сказать, родом из этой войны и будто оттуда, из этих не пережитых мною кошмаров, на меня падает тень, из которой мне никогда вообще не выбраться»В. Г. Зебальд поражает глубиной осмысления и высотой критики, поэтикой и беспощадностью, стилем и актуальностью всего, о чëм пишет. Очень рекомендую! И в контексте сегодняшнего дня поднятые здесь проблемы весьма кстати.