Уолтер Уильямс
Квиллифер
– А Элла в сыроварне позовет на помощь, чтобы получить награду, – сказал Кевин.
Я покачал головой:
– Друг, твои сомнения вызывают у меня тревогу.
– Мы потревожили все семейство. И теперь Элла постарается, чтобы никто в доме не узнал о вашем свидании, и для нее самым лучшим способом доказать собственную невинность будет выдать тебя, – заявил Кевин.
– Хорошенькая Элла? Я не могу себе такое представить.
Мы еще некоторое время спорили на эту тему, а потом у нас нашлись другие поводы для споров. К тому времени, когда мы оказались в дельте Остры, начался прилив, который очень быстро донес нас до города. Лореттанский полубаркас все еще сидел на мели, но команда изо всех сил налегала на кабестан, перлинь, ведущий к якорю, натянулся, точно тетива лука.
– А теперь, – сказал я, надевая свою до сих пор немного влажную одежду, – я прошу тебя зайти в контору мастера Дакета и подписать документ, что ты был свидетелем моего вручения повестки сэру Стенли.
– А ты сам туда не пойдешь? – удивился Кевин.
– Он посадит меня переписывать документы, и я еще, чего доброго, опоздаю на встречу с Эллой. Я обещал, что завтра с утра буду работать, и не вижу повода приходить туда раньше.
Кевин бросил на меня скептический взгляд.
– И какую причину твоего отсутствия я должен озвучить? – спросил он.
Я через голову натянул тунику:
– Расскажи, как мы спаслись с Бараньего острова. О нашем героизме, нападении собак и о том, что сэр Стенли стрелял в парус лодки. Сообщи Дакету о моих ранениях – можешь приукрасить, если пожелаешь, но заостри внимание на моем мужестве – что пришлось вызвать врача, и моя мать опасается за мою жизнь. И добавь, что я намерен прийти в контору завтра с утра.
– Ты у нас специалист по подобным историям, а не я, – мрачно ответил Кевин.
– Ты недооцениваешь собственную изобретательность, – заверил я Кевина. – Вспомни историю, которую ты рассказал учителю Митчеллу, когда мы учились в средней школе и нас поймали на прогулах.
– Нас отлупили, – сказал Кевин. – И он нам не поверил.
Я натянул лосины:
– Но какая превосходная получилась история! Кажется, там были тритоны, а в придачу к ним какое-то чудовище из Страны Химер, которое летало и затмевало солнце?
– Ладно, – проворчал Кевин, – я скажу адвокату Дакету, что тебя захватили тритоны.
Кевин нашел свободное место на причале, спустил парус и привязал лодку. Я прыгнул на причал и помог другу сойти на берег.
– Ты действительно настолько безумен, что намерен отправиться на свидание с Эллой сегодня вечером? – спросил Кевин.
– О да, – кивнул я. – К тому же это избавит меня от возможных неприятностей в городе.
Мы прошли под большими Речными Воротами с гербом Этельбайта – зубчатые башенки и корабли поддерживали рогатые бараны, символизировавшие шерсть – основу процветания города. Кевин отправился в офис Дакета, а я понес пустую сумку домой на улицу Принцессы. Там я переоделся, взял еще мяса, сыра и хлеба и несколько пиарминов.
Затем я зашел в кладовую, чтобы взять бутылку москатто и еще один кувшин сидра на дорожку.
По пути к причалу я зашел к цирюльнику, чтобы запастить средствами предохранения. Все мои запасы остались у Аннабель Грейсон, и я надеялся, что ее отец не обнаружил этих доказательств ее падения.
Я вернулся к лодке, залатал дырку в парусе и, как только начался отлив, поплыл по каналу мимо красивого полубаркаса, который наконец сумел сдвинуться с отмели, и теперь на его носу стоял лотовый, выкрикивавший глубину.
«Я молод, – подумал я, – и я мужчина, так почему бы мне не вести себя как подобает мужчине? Получать радости от жизни, пока возраст и заботы их у меня не отнимут?»
Никто не охранял причал на Бараньем острове. Я нашел Эллу в тени, за дверью сыроварни. Мы целовались несколько долгих приятных минут, потом она взяла меня за руку и повела между призрачными круглыми предметами, свисавшими с потолочных балок, – овальными мешками из муслина, наполненными свернувшимся молоком, из которых сочились последние капли. Далее находилось помещение с загонами для больных животных. Но они сейчас пустовали, однако имелась солома, чтобы устроить постель.
Там мы и расположились, постелив сверху плащи – получилась вполне симпатичная кровать. Я открыл москатто со вкусом сухого лета, мы выпили, а потом слизнули сладкие капли с губ друг друга. В течение нескольких часов мы развлекались с Эллой, доставляя и получая удовольствие, затем я поцеловал ее на прощанье, мы немного посмеялись, я снова ее поцеловал, завернулся в плащ и направился на берег.
Крепленое вино горело у меня в крови, и я чувствовал приятную свободу в чреслах. Я нашел лодку, отвязал ее, оттолкнулся от причала и поднял парус. Вскоре взошла луна, я оказался один на темной воде и принялся грызть сыр, запивая его сидром, а затем стал тихонько напевать для себя, пока свежий ветер вел лодку.
Юность нуждается во флирте,
Плохом ли, хорошем, покажет случай.
Я думаю, тут нужна компания,
Чтобы обдумать все знания.
Ведь лень —
Наша главная госпожа,
Главный грех;
И кто тебе возразит,
Что веселье и игры
Лучше всего?
Я надел шапочку ученика адвоката и надвинул ее поглубже, чтобы защитить уши от холодного ветра. У меня будет возможность поспать час или два перед тем, как я отправлюсь к адвокату Дакету, чтобы посвятить весь день переписыванию документов.
Я отыскал вход в гавань по звездам, повернул лодку к Этельбайту и заметил какой-то свет в глубине материка. Это не могла быть луна, которая уже зашла, а солнце должно было, как обычно, появиться на востоке, а не на севере. Я видел рассвет холодными зимними ночами, но утренняя заря меняет цвет, многочисленные лучи света перемещаются, наступают и отступают, а здесь свет оставался постоянным. Я встал, но не смог разглядеть подробностей над морем камыша, отгородившим мою лодку от города.
Огонь, это был огонь. Меня охватила тревога.
Начался прилив: вода журчала за кормой, лодка летела к дому. Сияние становилось все более ярким по мере того, как я приближался к городу, и я увидел, что нижние части облаков окрасились в красный цвет.
С растущим страхом я спешил домой, переходя из одного канала в другой. Мне казалось, будто неистовый ветер доносил до меня грохот и крики, но надеялся, что это всего лишь плод моего воображения.
Наконец камышовый занавес исчез, и я увидел, что мой город в огне, пламя подсвечивало башни и зубчатые стены Этельбайта, а главный канал Остры почернел от вражеского флота.
Глава 3
Черные корабли захватчиков застыли на черной воде, над ними развевались черные флаги, треугольные паруса обвисли.
Увиденное так меня поразило, что во мне даже не осталось страха. Я отсутствовал в городе восемь или десять часов, и за это время вражеский флот, точно прилив в гавань, вошел в дельту, и город пал.
Крики. Выстрелы. Столбы пламени, вздымавшиеся ввысь, когда обрушивались крыши.
Я услышал шипение и плеск и понял, что оказался слишком близко к врагам, кто-то из них меня заметил и выпустил стрелу.
На меня моментально обрушился страх, я налег на руль, разворачивая лодку, и услышал, как парус повис у меня над головой; лодка перестала слушаться руля.
Враг успел занять все места на причалах, и мне негде было причалить к берегу.
Еще одна стрела пролетела у меня над головой и упала в воду, точно камень. Я сумел повернуть парус, он наполнился ветром, и лодка снова устремилась в темноту, подальше от всепоглощающего красного света.
Моя семья. Мой город. В огне.
Мной овладела паника, мысли стучали в голове, как сломанный зубец в дряхлой мельнице. Я не знал, что делать. У меня не было ни оружия, ни доспехов. Только маленький нож, чтобы резать сыр и хлеб, – и лодка, которую я взял на время у друга.
Я более внимательно посмотрел на вражеские суда.
«Чебеки – легкие корабли с двумя или тремя мачтами и выступавшими бушпритами, способные двигаться как на веслах, так и под парусами, не слишком большие, чтобы иметь возможность войти в город по каналам».
Всю жизнь я видел, как чебеки входили в порт и покидали его, чаще всего они доставляли вино, шелк и пряности из старой империи экои.
Но их никогда не было так много. В наш порт вошел пиратский флот, которым управляли золотокожие грабители с окраины империи, из городов, где командовали полководцы и разбойники, иногда их поддерживал император, временами – нет.
В прошлом пираты устраивали набеги на побережье Дьюсланда, но очень давно, задолго до того, как я родился.
И никогда прежде пираты не захватывали Этельбайт, десятилетия городу ничто не угрожало – с тех самых пор, как ил начал заполнять дельту и навигация по узким каналам стала почти невозможной для чужаков. Половина вражеского флота должна была сесть на мели на первой же четверти мили дельты.
Крики. Выстрелы. Еще один столб пламени. Я не мог сидеть и смотреть, когда моя семья подвергалась смертельной опасности.
Я увидел проход в камышах и свернул в него. Я хорошо знал большинство каналов, я по ним плавал и удил рыбу с самого детства и практически не сомневался, что этот вел к солончакам на юго-западе от города. По ночам там было пусто, если не считать овец и пастухов, и наверняка не будет пиратов.
Я остановил лодку прямо посреди грязи, бросил якорь и пошел через заросли камыша по воде, доходившей мне до икр, по заболоченным участкам к южной части города. Идти было тяжело, и к тому моменту, когда я выбрался на твердую почву, на меня навалилась усталость, но я заставил себя идти быстро. При каждом шаге из моих башмаков сочилась вода, но я не останавливался. В воздухе пахло солью и дымом.
Красный свет моргал у Южных Ворот, здесь находилась самая маленькая сторожка, построенная для удобства пастухов и рыбаков, которые жили рядом с болотом. Ворота были открыты, и я ускорил шаг.
Я почти остановился, когда увидел, как свет пожара отражается на мечах и пиках, и понял, что враги открыли ворота изнутри и собрались около них, рассчитывая, что отчаявшиеся жители попытаются спастись бегством – тут их и захватят в плен.
Плен означал рабство. Конечно, пираты собирались разграбить город, но главные ценности ходили на двух ногах.
Из города послышались пронзительные свистки. Я отступил в темноту и начал обходить стены по кругу, направляясь на восток в надежде найти незащищенный участок стены.
В голове у меня мелькали самые фантастические идеи: найти одинокого грабителя, ударить по голове, забрать оружие. Убить других врагов, освободить пленных, собрать армию и отбить город… Я прекрасно понимал, насколько абсурдны подобные мысли, но они продолжали меня преследовать.
Я вспомнил, как ивовый прут капитана Хея опускался на мои плечи во время Разрушения границ восемь лет назад: сейчас передо мной вздымались башни – Широкая, Синяя, Башня Принца Питера. За Синей находилась Овечья улица, которая уходила в город под углом и пересекала улицу Принцессы. Я знал, что если сумею попасть на Овечью улицу, то до дома будет совсем недалеко.
Вода хлюпала у меня в башмаках, когда я брел по заболоченной земле. Приближаясь к основанию стены, я видел движение на башнях, но не мог определить, друзья это или враги-работорговцы. У меня возникло ощущение, что люди наверху не заметили меня на фоне темной земли. Подойдя к стене, я коснулся рукой влажного, темного и невероятно холодного кирпича. Высоко у меня над головой свистел ветер. Раздался еще один крик, и я прижался лбом к кирпичам, закрыв глаза и надеясь, что это лишь вой ветра.
Теперь образы в моем сознании стали мертвенно-бледными и ужасными, графическое сопровождение криков людей и треска огня. Я поднял голову и открыл глаза. Правда не могла быть хуже картин, которые выдавало мое воображение. Я должен был увидеть все собственными глазами.
Я смотрел наверх, отчаянно рассчитывая найти способ подняться по стене, увидел темные силуэты растений и кустов в трещинах между кирпичами и принялся ходить вперед и назад вдоль стены, надеясь отыскать что-то вроде растительной лестницы, которая помогла бы мне взобраться на стену. В темноте я не мог толком ничего разглядеть, поэтому отбросил в сторону тяжелый плащ, потянулся к маленькому кусту над головой, схватил его двумя руками и подтянулся. Куст прогнулся под моим весом, и мне в лицо обрушилась холодная роса. Правой ногой я нашел упор между кирпичами и пополз вверх, чувствуя, как шершавый кирпич задевает переднюю часть камзола. Одна моя рука нашла новую точку опоры – после чего левая нога уперлась в куст, что позволило мне подняться еще немного.
Высота стены составляла тридцать футов, над ней торчали зубцы. Я старался не думать о том, как высоко уже забрался, просто искал обеими руками новые упоры. Мне удалось обнаружить траву и мох, но они оторвались, не выдержав моего веса. Затем я нащупал пальцами ствол маленького деревца, а правый башмак наткнулся на подходящую трещину, что позволило мне подняться еще на несколько дюймов.
Кирпичная кладка была очень старой, а земля под ней мягкой: стена утратила вертикальность, кирпич бастиона во многих местах облупился и просел, и я снова и снова находил трещины и выступы. Дождь разрушил раствор, и образовались щели, которыми я продолжал пользоваться. Я чувствовал, что кровь сочится по моим пальцам, руки и плечи отчаянно болели. Дыхание с хрипом вырывалось из груди.
Прошла холодная черная вечность, каждая минута измерялась дюймами подъема – но наконец я оказался между зубцами стены, на каменном карнизе шириной в восемнадцать дюймов, шедшем вдоль внешней стороны стены.
Я протянул руку и вцепился окровавленными пальцами в новый выступ. Он оказался достаточно длинным, чтобы держаться за него двумя руками.
Сердце, точно сотня молотков, отчаянно колотилось у меня в груди. Перекинув вторую руку через зубец, я повис на руках.
Теперь обратного пути не было. Если я не смогу перебраться через парапет, то упаду с высоты в тридцать футов, переломаю все кости и останусь лежать до тех пор, пока меня не найдут враги, или не умру от холода.
Я подтянулся, поднял руку и расслабился, почувствовав, как силы меня покидают. Тогда я сделал нескольких глубоких вдохов. Воздух наполнил мои легкие, и я закрыл глаза, полностью сосредоточившись на поисках новой опоры. Однако мне никак не удавалось ее найти.
Мне требовалось отыскать что-то повыше, но я не мог подтянуться на одной руке. Бесплодность усилий заставляла меня придумывать один безнадежный план за другим, а потом мне пришло в голову, что стоит попробовать раскачиваться, как маятник, и, набрав амплитуду, в какой-то момент преодолеть новый участок стены. Я принялся раскачивать ноги вправо и влево, стараясь выбрать момент, когда инерция поможет мне поднять руку максимально высоко, но опасаясь, что другая не выдержит моего веса. Я пыхтел, точно попавший в ловушку кит, в какой-то момент выбросил вверх правую руку, двигая ее вдоль шершавой поверхности кирпичей, и нашел подходящую трещину. Затем мне удалось повторить этот маневр. Так, рука за рукой, тяжело дыша, я начал подниматься, выигрывая у стены по несколько дюймов… Через некоторое время моя нога отыскала удобную опору, после короткого отдыха мне удалось перенести тело через парапет, и мои ноги оказались на каменных плитах, шедших вдоль внутренней стены.
Я позволил себе опуститься в темноту. Все вокруг исчезло, я тяжело дышал, точно побитая собака. Уставшие мышцы отчаянно ныли.
Постепенно, сквозь боль, мир начал ко мне возвращаться – мир пылающего огня, скрежета оружия, звона бьющегося стекла, рыданий и криков. Я перекатился на бок и усталыми глазами оглядел город.
На фоне огня я смог разглядеть лишь башню Монастыря Семи миров, фантастическую башню Двора птицы Ворсянки и парапеты Нового замка. Откуда-то – отовсюду – доносились крики ужаса и боли.
Я приподнялся на локте.
Новый замок, средоточие королевской власти и резиденция лорда-хранителя, где помещался гарнизон королевских войск, пал – над вершинами башен развевались черные флаги. Вместе с замком исчезли мои надежды на организованное сопротивление. Я не мог присоединиться к армии, и теперь мне оставалось рассчитывать лишь на то, чтобы каким-то образом спасти свою семью.
Я сел и продолжил изучать город. В свете множества пожаров крыши зданий были видны, как днем, но улицы внизу погрузились в глубокую тень. В результате передо мной раскинулась карта города, черные улицы на ярком фоне. Я легко отыскал Овечью улицу: единственную линию, нарушавшую аккуратную решетку остальных улиц – по ней вели стада овец от Южных Ворот к Овечьему рынку, находившемуся рядом с площадью Скаркрофт.
Корсары подожгли соломенные крыши многих домов, вероятно, хотели выгнать жителей на улицы, чтобы взять в плен: однако не все крыши в городе были соломенными, и не все соломенные крыши успели предать огню. Сразу под парапетом, на котором я находился, я увидел старый покосившийся дом с соломенной крышей, до которой мог легко добраться – до нее было около пятнадцати футов. Слой соломы казался довольно толстым – новые покрытия просто укладывали на старые. Я поднялся на ноги, охнул от боли и прыгнул на крышу старого дома.
Мне удалось удачно приземлиться на солому толщиной в десять футов, и я упал вперед, широко раскинув руки. Оттуда я без труда перебрался на соседнее здание, крытое черепицей, после чего поспешил вперед вдоль южной стороны Овечьей улицы, перепрыгивая с одного дома на другой и огибая горевшие здания – мне очень повезло, что я мог это сделать. Крыши были так хорошо освещены, что я мчался к цели быстрее, чем во время побега от всадников Грейсона.
Благодаря свету пожаров я сумел быстро сориентироваться и поспешил прямо к своему дому – насколько позволяли подожженные дома. Надежда начала умирать у меня в груди, когда я увидел, как огонь лижет хорошо знакомые трубы, на меня вдруг навались усталость, руки и ноги потяжелели, и дым стал обжигать горло. Я побежал медленнее, меня охватило отчаяние.
Отцовский дом подожгли несколько часов назад, если судить по тому, как мало от него осталось. Крыша и верхние этажи рухнули вниз, остались лишь головешки, обугленные балки и почерневшие кирпичи. Огонь перекинулся с соседнего дома с соломенной крышей, или все произошло наоборот – но оба дома выгорели почти полностью. Перед входной дверью в мясную лавку лежали тела, и в красном свете пожаров я увидел мертвых корсаров-экои. Очевидно, отец вместе с учениками сумел постоять за себя, прежде чем им изменила удача.
Живы ли они сейчас? Огонь мог заставить защитников выбежать на улицу, где их наверняка взяли в плен.
Впрочем, я в это не верил. В глубине души я понимал, что мой отец будет сражаться до конца, вращая мощным мясницким топором и призывая на помощь Плетущего сети бога.
И все же я хотел знать наверняка. Я продолжал в ошеломлении стоять на крыше, когда где-то совсем рядом раздались пронзительные свистки и лязг оружия.
«Возможно, – подумал я, – мой отец еще жив и продолжает сражаться». И я снова побежал по крытым черепицей крышам, перепрыгнул на улицу Принцессы и помчался дальше.
Сердце радостно подпрыгнуло у меня в груди, когда я увидел отряд горожан, вооруженных пиками, мечами и другим оружием, продвигавшийся к Восточным Воротам. В толпе я разглядел не только мужчин, но и женщин, всего тридцать или сорок человек, они кричали, атакуя толпу экои.
Свистели экои. Они звали на помощь других корсаров, которые могли подоспеть достаточно быстро.
Я понял, что отряд врага должен двигаться как можно скорее, иначе мои соплеменники с ними расправятся.
Мне требовалось оружие, я принялся отчаянно оглядываться по сторонам, и мои глаза остановились на черепице.
Я поднял одну и швырнул в экои. И промахнулся. Второй бросок также оказался неудачным. Однако третий угодил одному из корсаров между лопатками, сбил его с ног, и его моментально затоптали.
Между тем свистки не смолкали, корсары собирались вокруг горожан и начали стрелять из своих коротких луков; но как только их число увеличилось, они бросились в атаку с мечами и короткими абордажными пиками. Я сделал еще несколько бросков, но пиратов становилось все больше, и наступление горожан стало замедляться, а я почувствовал, как меня снова охватывает отчаяние.
Когда я собрался бросить еще одну черепицу, мой взгляд упал на одного из корсаров – он стоял на противоположной крыше и целился в меня из лука. Я отпрыгнул в сторону в тот самый момент, когда пират спустил стрелу, она пролетела в нескольких дюймах от меня, ударила в черепицу и отлетела в темноту.
Пират потянулся за следующей стрелой, а я перескочил через конек крыши и укрылся за массивной кирпичной трубой. И обнаружил, что оказался рядом с одним из пиратов, прибежавших на свист своих товарищей. В свете пожаров я разглядел золотистую кожу врага, который в этот момент выливал на крышу зажигательную смесь. Он был одет в стеганую кожаную куртку и шлем из толстой кожи с клапанами, завязанными за ушами. В другой руке он держал лук из кости и сухожилий.
Я кулаком ударил пирата в лицо и почувствовал отдачу в плече, а пират покатился по крыше. Застучала черепица. Я упал на врага сверху, надавил коленом на живот и снова ударил его кулаком в лицо. Отбросив в сторону руки, которые он поднял, чтобы защититься, я продолжал наносить удары, пока не появилась кровь. Затем вытащил из ножен у него на поясе короткий меч. Меч оказался плохой работы, лезвие было зазубренным, Т-образная рукоять выкована из дешевой стали.
И все же я почувствовал себя увереннее, когда у меня в руке оказалось хоть какое-то оружие. Теперь я мог сражаться с врагами.
Но тут я услышал, как дребезжит черепица, обернулся и увидел лучника, который чуть раньше уже пытался меня убить, он перелезал через конек крыши в двадцати футах от места, где я находился.
Пират натянул лук, и я начал безумный бег по крышам. Стрелы свистели мимо моей головы, у себя за спиной я слышал, как гибнет отряд моих соплеменников, окруженный многочисленными врагами, совсем как красный олень, загнанный охотничьими псами сэра Стенли.
Меня заметили и другие лучники, которые сразу принялись стрелять в мою сторону, а я бежал с бесполезным мечом в руке, пока не увидел силуэты других экои на крышах, и тогда, задыхаясь, упал на черепицу. Больше до меня не доносились звуки сражения, стихли свистки, тишину нарушали только треск огня и вой ветра. Воздух наполнился клубами пепла, в горле у меня запершило от дыма.
После того как прошла короткая черная вечность, я с трудом поднялся на ноги, чтобы, как обычно, спрятаться за трубой и оглядеться. Я бежал от лучников, не разбирая дороги, и теперь выглядывал из-за ступенчатого щипцового карниза. Оказалось, что я смотрю на площадь Скаркрофт.
Я свесился с карниза и выглянул сквозь плющ, которым зарос фронтон здания. В свете факелов и горевших домов я увидел, что площадь заполнена сидевшими на земле пленниками – среди них расхаживали пираты с мечами и хлыстами в руках. Пленниками оказались женщины и дети, многие успели одеться только частично, и все шевелились, точно стадо раненых овец, не в силах сохранять неподвижность или нормально ходить – никому из них не разрешали встать на ноги. Воздух наполняли крики и рыдания – я не мог расслышать отдельных голосов, все сливалось в единый печальный вой.
Я понял, что оказался на крыше Благородной компании валяльщиков и прядильщиков, одной из гильдий по обработке шерсти, которая была достаточно успешной, чтобы иметь собственное здание на площади.
В детстве я часто забирался по этому покрытому плющом фасаду, представляя себя сэром Бригхэмом из Хуктона, взбиравшимся на Башню печального облика, или Антином, который вел императорский отряд на штурм столицы республики Фелерайн, что позволило когда-то положить конец Пятидесятилетней войне.
Я вспомнил, что Антин, генерал-экои, вел свой отряд на стену и разграбление города, разграбление, которое я сейчас наблюдал. Тем не менее Антин считался великим героем, и в детстве я мечтал стать таким, как он.
Несколько мгновений я ненавидел Антина, всех героев и глупого мальчишку, которым когда-то был. По какому праву я избежал смерти или плена?
Потому ли, что умен? Потому ли, что понравился девушке из сыроварни?
Будь я действительно по-настоящему умным, то спас бы свою семью, сказал я себе.
Я огляделся по сторонам и увидел, что небо побледнело – приближался рассвет. На крышах виднелись силуэты лучников, и я знал, что при свете дня они станут куда более опасными. Мне требовалось спрятаться.
Здесь я в себе не сомневался. Я знал город гораздо лучше, чем пираты, – и был уверен, что обязательно найду переулок, двор или нишу, где смогу от них укрыться.
И тут я вспомнил про место, которое находилось всего в нескольких футах у меня под ногами. Зал гильдии снаружи зарос плющом, за исключением нескольких ниш со статуями знаменитых покровителей гильдии. Над входом находился портик с двускатной крышей, а далее – глубокая ниша, где когда-то стояла статуя старого короля Эммиуса. Постепенно ниша заросла и стала скрывать статую, а это посчитали оскорбительным для королевского достоинства. Статую переставили в зал для торжеств, где произносили тосты в память о короле, а плющ полностью заполнил нишу.
В детстве ниша казалась мне огромной пещерой, где листья плюща лились вниз, точно вода через плотину. Темное, совершенно незаметное убежище – во всяком случае, пока листья плюща не пожелтеют зимой и не начнут осыпаться.
И что еще важнее, оттуда я мог наблюдать за тем, что происходило внизу. Я по-прежнему ничего не знал о судьбе моей семьи, и я решил, что если увижу их в руках пиратов, то попытаюсь выкупить.
Я свесился над карнизом, чтобы убедиться, что в мою сторону никто не смотрит, не увидел лиц, обращенных к фронтону здания, скатился с карниза и оказался перед фасадом. Спускаться вниз по плющу оказалось намного проще, чем подниматься по кирпичной стене, и через несколько секунд я проник сквозь зеленый занавес в нишу. Тут усталость взяла свое, я повалился на пол и прислонился к стене, а бесполезный меч выпал из моих пальцев; крики и стоны плененных эхом отражались от стен моего маленького убежища, и по моим щекам побежали слезы, а вместе с ними начала постепенно покидать надежда.
Я не заснул, но впал в транс, похожий на ночной кошмар. Я наблюдал, как экои деловито грабили город – это был настоящий бизнес – они все делали, чтобы получить максимальную выгоду. Трофеи приносили в мешках или привозили на тележках со всего города и складывали посреди площади, вокруг фонтана и аллегорических статуй. Из залов гильдий и ратуши выносили посуду и другие ценности – даже статую короля Эммиуса. Добыча не принадлежала отдельным пиратам, ее распределят между ними позже. Один из пиратов в шутку нацепил на себя кусок шелка, но ему тут же сделал суровый выговор офицер и отобрал шелк.
Оружие относили в Новый замок, где командующий-экои устроил штаб. Свиней, в панике носившихся по улицам Этельбайта, забивали, а мясо также отправляли в Новый замок. Другую провизию также стаскивали туда, и вскоре я уловил запах готовившейся пищи.
На площадь приводили все новые группы пленных. Все они были грязными, некоторые получили ранения, их заставляли сесть и после переставали обращать внимание. Если кто-то начинал протестовать, его жестоко наказывали, как и в тех случаях, когда кто-то пытался встать. В остальном пленников не трогали – пираты занимались сбором добычи.
Женщин и детей собирали рядом со мной, на западной стороне площади, мужчин – на дальней, восточной, за грудами добычи, и их частично скрывал недостроенный деревянный театр. Всех мужчин заковали в кандалы и лишь на некоторых женщин надели оковы. Весьма возможно, что пираты не рассчитывали на такой успех, и у них попросту закончились кандалы, или они считали, что женщины в меньшей степени склонны к мятежу, ведь им приходилось заботиться о жизни детей.
Все тело у меня болело, ужасно хотелось пить.
Из пальцев сочилась кровь. Усталость сковывала мой разум, и я погрузился в отчаяние.
До меня доносились грубые команды, смех и непристойные шутки. В средней школе нас знакомили с классическими авторами-экои, которые славились своей сбалансированной изящной риторикой – но сейчас я слышал лишь отвратительные шутки, больше похожие на лай собак.
В полдень пиратов стали группами приглашать в замок на обед. Пленников никто кормить не собирался. Затем пираты начали уводить пленных и уносить добычу из города.
Сначала площадь покинули женщины и дети, которых заставили подняться на ноги и подвели к городскому фонтану, где позволили напиться. Каждому выдали мешок с добычей, сверток с дорогой материей или корзину с продуктами и заставили идти к Речным Воротам.
Я сел, стиснул ладони и выглянул сквозь плющ в надежде отыскать мать или сестер, однако так и не нашел никого из них, но холодное копье вошло в мое сердце, когда я заметил Аннабель Грейсон, она шла, плача и склонившись над стопкой одежды – босиком, в одной ночной рубашке. Ее окружали другие девушки – когда я смотрел на них в прошлый раз, они вместе с матерями и сестрами были одеты в веселые костюмы Русалок. Я узнавал девушек, флиртовавших со мной у рыночных прилавков, молодых парней – с ними я не раз бегал по улицам, и горделивых бабушек, которых раньше встречал в храмах.
И еще я увидел Тавинду, женщину-экои – ту, что всегда торговалась с моим отцом из-за цены, она опиралась на руку своей служанки, обе были одеты в хорошие, но грязные платья. Их пленение говорило о том, что экои готовы продавать в рабство людей собственной расы.
К тому моменту, когда мимо прошла последняя женщина, мое сердце высохло от горя. Я утратил все чувства, точно камень и холодный кирпич, которые окружали мое убежище. Я мог лишь смотреть и молча вести счет трагедиям, что разыгрывались у меня на глазах.
После того как женщин и детей увели, так же поступили с мужчинами, только их сильнее нагрузили добычей.
Они брели мимо меня, звеня цепями и опустив плечи. Я видел членов городского совета, мэра, лорда-хранителя Скроупа, который вместе с отрядом королевской пехоты не смог исполнить свой долг и защитить город. Мимо, шатаясь, прошел адвокат Дакет с двумя сыновьями. Я узнал многих из тех, кто изображал Воинов моря, и, хотя я не заметил Кевина, на глаза мне попался его отец, торговец тканями Спеллман. Я смотрел на монахов в сутанах – алые одеяния не спасли их от рабства. И Энтони Грейсона, гневного отца, гнавшегося за мной прошлой ночью.
Грейсон был сильно избит, очевидно, оказал сопротивление, но я не испытал радости, глядя на его унижение.
Длинная процессия людей, испытывавших невероятные страдания, шла по площади долгие часы. Ближе к вечеру она опустела, если не считать пиратов, которые уносили остатки добычи. Последней захватчики утащили из храма статую бога Пастаса, чья лазурная кожа и зеленые волосы сияли на солнце – видимо, ей предстояло присоединиться к Тысячам богов экои.