Ульяна Соболева
На острие безумия. Шторм

Пролог

(введение для тех, кто не читал серию «Любовь за Гранью»)

Самой сложной для меня оказалась встреча с отцом. Я уехал, едва он стал на ноги. Вернулся на службу. Я увидел его лишь тогда, когда при его инаугурации все воины выстроились на плацу, чтобы присягнуть в верности Морту и ещё раз – Нейтралитету. Я был среди них и так же, как и все, давал присягу на одном колене и целовал ему руку, но, когда мы остались наедине, и он захотел меня обнять, я оттолкнул его двумя руками.

– Ты мне не отец! Ты – Морт. И для тебя я – Шторм. На этом семейная сцена окончена.

Отец опустил руку, сжимая челюсти и глядя мне в глаза своими все еще белесыми глазами, я не отвел взгляда, прожигая его ненавистью, ощутимой на физическом уровне. Мы оба ее ощущали превосходно.

– Я говорил, что не прощу тебя. С тех пор ничего не изменилось. Я не прощу тебе того, что ты заставил меня сделать. Никогда!

– Но я был прав.

– Ты был жесток. Ты заставил меня сначала убивать отца, а потом смотреть, как умирает без него мать…

– Исход был бы одинаковым в любом случае, ты должен понять это!

– Плевать. Это не значит, что я смогу все забыть, только потому что ты был прав. Я это вижу каждый раз, когда закрываю глаза! Так что оставь меня в покое! Для тебя я теперь только Шторм….

И снова эта жуткая сцена, которую я не прощу им никогда…

***

Я не мог разговаривать, я пока что пытался хотя бы дышать и не смотреть на руку мертвой матери, свисающую у спины отца с окровавленными тонкими пальцами. И не мог думать о той боли, что она испытала, когда Курд резал ее наживую и вырезал из нее сердце, не мог об этом думать, не мог позволить себе увидеть ни одной картинки из прошлого и из будущего. Иначе сойду с ума… а мне почему-то казалось, что все это не происходит на самом деле, и они не идут молча по каменным ступеням куда-то вниз в подвал мимо крестов на стенах. Что это за место? Разве в пределах Мендемая кто-то мог вешать кресты в крепости? Или это территория Ламинии, отобранная когда-то у зверски растерзанных ангелов?

– Куда мы идем? – не узнавая собственного голоса и даже не надеясь услышать ответ.

– Увидишь. – таким же чужим голосом ответил отец, прижимая к себе свою драгоценную ношу.

Мы оказались в подвальном помещении с зажженными на стенах под потолком факелами, а на скамье у стены валялась накидка отца. Значит, он побывал здесь. Зачем, одному дьяволу известно. Посреди подвала стоит деревянный стол, застеленный белой простыней, на которую Ник осторожно положил Марианну, и повернулся ко мне. Свет факелов падал на смертельно бледное лицо Морта, и мне вдруг показалось, что передо мной живой мертвец с изъеденным и изрытым временем лицом…и осознанием – это от голода. Отец не ел и не замечает признаков распада собственных тканей.

– Ты не ел, – глухо пробормотал я.

– Если в течение трех дней вживить ей сердце, она вернется.

В моей груди слабо трепыхнулась надежда. А отец тем временем швырнул на стол книгу.

– Здесь написано, как это сделать. Ты справишься.

– Я?

– Ты.

Я, тяжело дыша, смотрел на отца, выискивая признаки очередного приступа безумия.

– Где…где мы возьмем сердце?

В этот момент ухмылка растянула чувственные губы Николаса Мокану. И он дернул ворот рубашки, а я яростно выкрикнул:

– Нет! Неееет! Ты окончательно свихнулся! Я не стану этого делать! Ты ненормальный псих, если считаешь, что я это сделаю.

– Сделаешь!

Отец ступил шаг навстречу мне.

– Сделаешь! Ради сестер и брата, и ради своей матери! Сделаешь! Потому что ее жизнь дороже моей, и она должна продолжить дальше!

– Ты, чокнутый ублюдок, отвали от меня! Нееет! – истерически закричал я, пятясь назад.

– Может быть, я и ублюдок, но у меня нет другого выбора вернуть ее. Понимаешь? Я без нее все равно сдохну, и это даже не вопрос времени – это данность. По истечении этих трех дней. Да я и три дня не продержусь, Сэм! Я уже разлагаюсь без нее, ты не видишь? А так у нее есть шанс. У вас всех. Или, – он расхохотался, захлебнулся каким-то всхлипом, – или ты боишься вживить ей мое дрянное грязное сердце?

– Ты не посмеешь ставить меня перед таким выбором! Это подло!

– Потому что я подлец, Сэм. Ты не знал? Твой отец – гребаный подлый сукин сын и ради твоей матери готов заставить даже тебя вымаливать у Дьявола на коленях о ее жизни.

Я пятился от него к двери. Но она с грохотом закрылась, и ключ разломался в замке. Ник нарезал круги вокруг стола, глядя исподлобья то на меня, то на маму, и в тот момент, когда смотрел на нее, его глаза мгновенно меняли цвет с белого на синий.

– Давай! Ты не смеешь ослушаться отца! Я приказываю тебе!

– Ты мне не отец! – цепляясь за его же слова, задыхаясь и пытаясь удержаться на дрожащих ногах.

И снова хриплый смех:

– Эээээ нет, уже поздно, парень. После того, как поймал мою стрелу, поооздно, мальчик.

– Не ради тебя! Ради матери. Ради нее, потому что без тебя жизни ей не будет! Потому что, будь ты проклят, я уже дважды чуть не схоронил ее!

Смех прекратился, и глаза Морта впились в мои, удерживая и не отпуская.

– Вот и отлично, что ради нее. Более чем логично. А теперь ради нее ты сделаешь это – вошьешь ей мое сердце. Ты ведь хотел прикончить меня лично. Давай, Сэм. Когда тебе еще подвернется такой шанс!

– Ты понимаешь, что я тебе никогда этого не прощу? Ты, будь ты проклят, понимаешь это?

– Ты устанешь отпускать мне все грехи, мальчик. Так что просто сделай это и всё!

– Да пошел ты к дьяволу, Николас Мокану…

– Я и так у самого дьявола в пекле! Ты все равно это сделаешь! Скажешь ей «тe voi iubi pentru totdeauna». Скажешь, что теперь мое сердце всегда будет с ней! Как я обещал! У тебя сутки, Сэм…сутки. Через сутки разложение не позволит её вернуть.

И я не успел даже заорать, прежде чем зашелся в приступе шока, с широко открытым ртом, глядя, как чокнутый безумец режет себе горло, и лезвие даже не дрожит в его руке.

– Неееееет! Отец!

***

Первым порывом было броситься вон оттуда, выскочить на воздух и хватать его перекошенным ртом, биться головой о камни, чтобы проснуться от самого жуткого кошмара. Но я не мог сдвинуться с места, меня парализовало.

И, да, я выбрал. Черт бы побрал Николаса Мокану, но он заставил меня сделать этот идиотский выбор! Заставил, будь он проклят…будь он трижды проклят…Папа, что вы оба наделали! Как вы могли так с нами? Кааак, черт вас раздери обоих, как?

Я долго сидел на каменном полу, обхватив голову руками и с мычанием раскачивался из стороны в сторону. Смотрел на кресты на стенах, и мне казалось, что кровь из-под камней сочится на пол, и я захлебываюсь в ней.

***

«– Где Фэй? Она знает?

– Нет еще. Мы к тебе пошли, – тихо сказал Сэми и сжал письмо в кулаке.

Влад Воронов пристально смотрит на него и отставляет в сторону бокал с виски.

– Ты видишь, куда она пошла?

Мальчик отрицательно качнул головой.

– Она блокирует меня, силой воли. Она сейчас очень злая, оттого сильная. Но я знаю, куда она пошла. Знаю и все. Я видел ее мысли до этого. Видел, когда вы…после того, как вы возвращались от отца.

– Скажи мне, нам нужно ее искать. Немедленно. Твоя мама слишком расстроена, и она может совершить много ошибок.

– Нет, – мальчик стиснул челюсти, – вы не будете ее искать, а я не скажу вам, где она. Это ее право. Она хочет спасти отца, а вы ей помешаете».

***

Я любил отца тогда той фанатичной любовью, которой мальчики любят отцов, меня восхищало в нем все. Даже то, как держит в руке бокал или наклоняет голову вбок. Как смотрит на подчинённых или как кладет руку матери на талию. Он был примером для подражания. Всем для своего старшего сына. И какое-то очень короткое время – прекрасным родителем. Я до безумия хотел его спасти.

Медленно отнял ладони от головы и склонился над телом отца, протянул руку к глазам и тут же отнял, вспомнив, как тот не дал закрыть глаза матери. Потащил отца к столу, с трудом подтянул вверх и уложил на столешницу рядом с матерью.

В груди защемило адской болью. Такой, что меня свернуло пополам в приступе удушья, и я хватал воздух широко открытым ртом не в силах взглянуть на них обоих. Окровавленных и рядом с друг другом. Вспомнил, как несколько лет назад они вот так же лежали рядом…только тогда шанс был у обоих. А сейчас. Сейчас Николас Мокану заставил меня сделать самый жуткий выбор в моей жизни, и самое паршивое – мерзавец знал точно, кого я выберу.

Взяв с полки стопроцентный медицинский спирт, я выдернул пробку зубами и сделал несколько глотков, от которых кипятком обдало горло и внутренности. Легче не стало. Я открыл книгу на первых страницах, и спазм тошноты перехватил грудину, медленно выдохнул и откинул полотенце с подноса, на котором аккуратно лежали скальпель, зажимы и иглы.

«Ты все продумал, да? Ты ни на секунду не сомневался, что заставишь меня это сделать, да?»

***

Я не хотел спускаться вниз. Я вообще жалел, что поддался на уговоры матери и приехал на Рождество домой. Смешно. В этой семье, наверное, только Ярослав и верил пока в Господа. Все остальные знали, что его придумали те, кто вживую видел Дьявола. Придумали, чтобы не сойти с ума от ужаса и собственного бессилия перед абсолютным Злом. Ведь так гораздо легче – когда веришь во что-то хорошее. В хорошее, которое способно защитить и помочь в тяжелой ситуации. Но всё же Мокану продолжали соблюдать человеческие традиции и поэтому отмечали все праздники вместе.

Новый год мне удалось провести там, где я действительно хотел быть. Точнее, мне не хотелось быть совершенно нигде, и именно поэтому я отмечал его в полном одиночестве в горах. Правда, после того, как пробили куранты, рядом со мной на самом потрясающем месте на земле – на вершине высочайшей скалы, подножие которой яростно лизали огромные волны, появился Лизард с бутылкой виски и откровенно раздражённым взглядом. Видимо, парень считал, что это место принадлежит ему, и был недоволен, увидев непрошеного захватчика. Так и промолчали вдвоём до самого утра, потягивая каждый своё пойло и изредка и безмолвно чокаясь, сидящие на беспощадно треплющем наши пальто и волосы ветру, думая каждый о своём и наблюдая за тем, как маленькими огнями вспыхивает далеко внизу весь остальной мир. Глава Нейтралитета позволил всем не дежурившим в эту ночь отпраздновать Новый год без оглядки на Устав. Зорич слинял куда-то уже на следующий день после того, как его отпустили в отпуск. Влад, с остальными членами семьи собиравшийся в своем особняке, осторожно пригласил меня к себе, и, как и полагал, всё же получил отказ. Где и с кем встречал Новый год…и вообще знал ли о его наступлении Габриэль, никто понятия не имел.

А в январе мне пришлось всё же приехать домой. Не сдержался, услышав в призыве матери тщательно скрытые слёзы. Хоть и оторопел, ощутив их. Почему-то забыл, что мать может плакать по кому-то, кроме моего отца. В любом случае я ведь именно из-за них и возненавидел Ника? Поэтому пришлось стиснуть зубы и, засунув свою долбаную гордость глубоко в зад, появиться дома.

Но вот спуститься вовремя к ужину всё же не смог себя заставить. Так и сидел сначала в своей комнате, переписываясь с приятелями по телефону, а затем и в комнате средней сестры. Проверял её фотографии и телефон. Она, конечно, в ярость придёт, узнав об этом, я даже усмехнулся, вскрывая пароль на планшете и представляя гневное лицо Ками…правда, и не собирался скрывать своих действий. Поэтому намеренно не убирал подушку, к которой прислонился спиной, листая Галерею. Впрочем, маленькая чертовка, наверняка, знала, что это произойдёт, и отменно подготовилась. По крайней мере, ничего предосудительного я не нашёл ни на самих устройствах, ни в истории браузера. В последнее время я общался с сестрой и матерью только ментально, служба не предоставляла возможностей для визитов. Да и желания не было особого. Потому что знал, основной темой их встречи обязательно станут мои отношения с отцом. А я уже слишком устал обсуждать то, чего нет, и считал бессмысленным тратить на это своё время.

Я намеренно поменял заставку на планшете сестры, оставляя ещё одно доказательство того, что трогал её вещи. Вместо кадра, запечатлевшего Ками с двумя друзьями, среди которых был выскочка Кавана, я установил наше совместное фото вчетвером. На нём четыре ребенка Мокану в саду Влада, и Ками стоит в моих объятиях. В тот день, рассматривая эти фотографии, Диана пошутила, что любому, кто захочет вырвать её из них, придётся не на шутку постараться. А фото с Хаосом я с каким-то едким удовольствием всё же удалил.

А сейчас стоял, прислонившись спиной к стене, сложив на груди руки и молча наблюдая за семейной идиллией. Пока что моего появления в воздухе никто не заметил, кроме отца, естественно. Но тот лишь мазнул взглядом по мне, приветственно и коротко улыбнувшись, и снова обратил всё своё внимание на семью. Да, подонок всячески не желал признавать наше отчуждение. И при этом не унижал себя вымаливанием прощения, хотя я подобного и не ждал. На службе он относился к Шторму так, как должен относиться начальник к подчинённому, и это было именно то, чего я так от него хотел. А вне её, на семейных мероприятиях Николас Мокану не унижал себя обращением к тому, кто может прилюдно проигнорировать его слова, но и упорно не желал признавать политику взаимного игнорирования, которой я придерживался.

Чужой. Впервые я почувствовал себя чужим здесь. Когда меня, наконец, заметили…первой была Лилия, широко улыбнувшаяся и тем самым выдавшая меня. Я улыбался сам, прижимал к себе детей и подставлял щёки для поцелуев, чувствуя, как начинает схватывать горло чувством тошноты. Тошноты от ощущения притворства. От ощущения своего одиночества. И я не винил в этом их. Дьявол, нет! Они были искренними. Притворялся я. Я сам стал чужим. Сев за стол и оглядев всех собравшихся, я вдруг понял, что перестал ощущать себя частью семьи Мокану.

Несмотря на то, что почти научился смотреть на Ника без ненависти, разорвавшей к чертям все сосуды в теле, когда обнаружил в лаборатории Нейтралитета результаты проведённого анализа ДНК…на отцовство. Дааа, грёбаный параноик Мокану в своё время проверял, является ли старший из детей его ребёнком. И в тот день я смотрел на эти чёртовы бумажки и думал о том, что вот это…вот этот лист причинил мне боль куда большую, чем все те слова Николаса, которые тот мне говорил. Я смотрел на результат, подтвердивший родство…но не отцовство и осознавал, что странный тонкий звук порванной струны, раздавшийся в ушах – это звук последней порвавшейся нити моей связи с Ником. С тех пор я ни разу не позволил себе ошибиться и назвать его отцом. И по хрен, что анализ лишь подтвердил подозрения Ника, по хрен, что на тот момент Мокану был безумнее целой психушки сразу…слишком многое я ему уже простил. В очередной раз малодушно сунув руку за пазуху души в поисках причины сделать это снова, я не нашел ничего. Только пустоту, расползшуюся в самое нутро, туда, где ещё недавно таилась боль.

«– И всё же удалось выяснить, почему здесь ничего не говорится об отцовстве?

Я вскинул голову, глядя на эксперта, спешно убирающего колбу с только что взятой у него кровью из вены в холодильник. Именно он и пробурчал себе под нос, что должен заодно проверить ещё раз ДНК Шторма.

– Полагаю, всё дело в том, что на момент первой проверки вы не являлись нейтралом, а ваш от…эээм…Глава уже являлся, и, скорее всего, сейчас, после вашего посвящения в нейтралы результат будет уже немного другим и подтвердит отцовство Главы.»

Именно так и получилось в итоге. Эксперт одними глазами показал мне на новенький лист бумаги, лежащий на столе, и, судя по довольному лицу, его слова подтвердились. Вот только для меня это уже не имело никакого значения.

Глава 1

Она была его лучшим творением. Не приобретением, нет. Хотя, несомненно и это тоже. Но что из себя представляет раб? Это пластилин, холст, если хотите. И Ибрагим, как профессиональный работорговец и перекупщик, повидавший на своем веку сотни тысяч невольников самых разных рас и полов, всегда точно знал, стоит ли тратить свое время или можно отправлять товар по этапу дальше. У него же всегда оставались лишь лучшие и избранные, которых он перепродавал подороже, а иногда даже настолько дорого, что раб приносил ему постоянную прибыль годами. Например, гладиаторы или высококлассные шлюхи в борделях высшей категории. В Мендемае живой товар по-прежнему был самым дорогим. Самым покупаемым. Особенно когда потом из мира смертных начал уменьшаться. Высшие запрещали пересечение миров, и поставщики начали бояться гнать рабов через Асфентус. Пока не будет найдет новый путь, каждый раб на вес золота. Особенно красивый и здоровый.

С ней все было иначе с самого начала. Когда увидел ее среди такой кучи дерьма, где подобные ему обычно никогда не бывают, почувствовал словно удар под дых. Случайно заночевал у одного из перекупщиков из-за бурана, когда тот предложил позабавиться с захваченными в плен малолетними рабами, которых должны были отправить на каменоломни в виде корма и сексуального развлечения. Она была среди них. Девочка с глазами цвета платины. Светло-светло стальными. Она еще не умела творить то, ради чего рождена на свет, но уже будучи малышкой заставляла сердце учащенно биться. Его пронизало насквозь пониманием, что это за бриллиант. И кто она такая. Их было слишком мало. Истребили, как самую низшую и непотребную расу с геном предательства как изнутри, так и снаружи. Менять свои привязанности, преданность, эмоции, как и внешность. Хамелеоны – раса плебеев и вечных рабов, выполняющих самые омерзительные задания своих господ. Нижайшая каста и при этом красивейшая из всех бессмертных.

Рожденные быть шлюхами обеих полов, не имеющими права голоса, подписи и права носить имена. Хозяева давали им клички. Они не рождались на воле…, впрочем, они почти не рождались и в неволе. Руах Эш в свое время истребил почти всех, а кто остался был лишен возможности иметь потомство. Лишался ее с рождения самым зверским способом. Поговаривают что женщина-хамелеон обманула его и предала, еще когда Руах был совсем юн. Такая же участь постигла и его сына Берита. Хотя того сгубила похоть к жене нынешнего главы Нейтралитета. Кто знал, что маленькая птичка принесет смерть одному из могущественных демонов…собственному дяде.

И вот теперь у него на попечении это дитя – воплощение всех запретов и пороков вместе взятых. Полукровка высшего демона и хамелеона. Ибрагим знал, чья она. Ему положено знать и не такое. Только Миена могла себе позволить то, о чем другой демон боялся бы даже помыслить. Своевольная покойная жена Аша…Безумно красивая и до абсурда дерзкая и жестокая. В голове инкуба щелкали тысячи, нет, миллионы способов мести. И каждый изощренней предыдущего. Мести тому, кто вышвырнул его из дворца после тысячелетия верной службы, после того, как убил родного брата и лишил их обоих титулов, почестей и имений. Смешал с грязью их семью и причислил к роду проклятых. Фиен идиот. Жалкий безмозглый идиот, принёсший себя в жертву белобрысой суке… и вместе с собой и жизнь Ибрагима. Все их будущее. Ради щелки между ног. Чужой щелки. Не разу не оттраханной. Этого инкуб не мог понять и простить мертвому брату. Он ненавидел его почти так же люто, как и того, кто его убил. Но отомстить был обязан. Кровь закипала в венах от мысли, что проклятые убийцы носят корону и восседают на троне. Ничего, у него сразу два оружия. Два ножа, которые войдут в плоть Аша с двух сторон. Арис и Шай. Две смертоносные твари, пропитанные жаждой мести и ядом, которыми их накачал инкуб.

Ибрагим носил в себе эти планы долго. Он никуда не торопился. Самый смак в приготовлении мести, в годах ожидания и предвкушения. И маленькая принцесса Шай с подпорченной родословной, но с таким же раздутым эго и отвратительным характером, как и у ее матери, несомненно станет прекрасным оружием в руках инкуба. Но он ошибался…Миена по сравнению с Шай была ангелом небесным. Но вторая была единственной, кого Ибрагим любил почти отеческой любовью.

Время идет. Меняются нравы, законы, обычаи, принципы. Неизменно одно – истинное зло, способное губить миры и вселенные и возрождать их из пепла. И это не человеческие боги, не всесильные высшие. Это женщина. Потому что перед ней склонит колени как простой вонючий раб, так и высшее существо. Любой, кто имеет член, который стоит. И Ибрагим лучше кого бы то ни было умел использовать это зло по назначению. Более того, он его растил холил и лелеял. Амира Шай Салмар принцесса Королевства Иофамон, сожженного дотла и при этом схоронившего сокровища под землей. Если их поднять, то королевство можно заново отстроить.

Кто, как не дочь Миены, может возжелать мести Ашу, продавшему ее в рабство, и Шели, сбросившей ее мать с престола, убившей ее и отнявшей все? Оооо…Ибрагим взращивал эту ненависть вместе с девочкой с детства. Он рисовал огненноволосой малышке картинки смерти ее матери, рассказывал сказки о вероломном предательстве и лил слезы по малютке-сиротке, у которой все отобрали и сделали из нее просто агару – низкородную шлюшку для ублажения рабов на каменоломнях.

Она росла и вместе с ней росла ее дикая красота и адская ненависть. Ибрагим замирал иногда не в силах оторвать взгляд от этой ослепительно, безумно, невероятно красивой, смертельно ядовитой твари. Никогда за всю свою жизнь Ибрагим, тот через кого прошли миллионы рабов обоих полов, не видел подобной красоты. И не было ничего, что можно было бы не узреть в облике Ами. Ангельские черты лица. Мягкие точеные линии скул, нежный изгиб чувственного полного рта, миндалевидные огромные глаза, меняющие свой цвет в зависимости от настроения. Как и цвет волос. Тело без единого изъяна, сводящее с ума каждой линией и изгибом. Каждая черточка, ямочка, выпуклость прорисована дьявольским творцом для того, чтобы ввергнуть мужчину и даже женщину в пучину похоти и безумия. Голос, запах, походка.

Такова сущность хамелеона – соблазн. Адский, грязный, самый ядовитый и опасный соблазн для бессмертного любой расы. Хамелеон-полукровка – это убийственная смесь, практически невозможная в Мендемае. Ее голос возбуждает каждый рецептор на мужском теле, ее взгляд способен транслировать каждую ее мысль или фантазию и доводить до кульминации живостью этих картинок. Ее облик может меняться в зависимости от того, каким его пожелают видеть, и в каждом из них она будет не просто красива, а смертельно красива. Потому что Ибрагим вырастил смерть. Она умеет убивать любым способом, она безэмоциональна, фригидна (как все хамелеоны, умеющие разыграть самый горячий оргазм и не испытывающие и толику возбуждения), сильна и умна, как тысячи верховных чанкров. Ибрагим нанимал для нее лучших учителей. Оттачивал каждый из ее талантов. А их было не счесть. Она умела всё. В полном смысле этого слова.

Он бы мог полюбить ее сам зверски, до одержимости…но ему было нечего ей предложить. Его тело изуродовали, а души у него никогда не было. И именно из-за невозможности владеть ее роскошным телом он испытывал к ней острое чувство ненависти. А еще Ибрагим слишком хотел заполучить Мендемай и он его получит. С ее помощью.

Золоченная дверь комнаты шумно открылась и Ами вплыла в помещение, едва касаясь маленькими ступнями пола, покрытого редкой породой слюды. Ее походка мгновенно привлекла внимание стражи и слуг. Ибрагим, привычный к красоте своей подопечной, все равно застыл на пару мгновений. Другие замирали надолго, будучи не в силах перестать на нее смотреть. Сегодня волосы принцессы были светло-голубыми и волнами спускались ниже поясницы, сапфировые глаза сияют как драгоценные камни в обрамлении черных длинных ресниц. На ней наряд даргары – самой дорогой элитной проститутки Мендемая. Прозрачные бирюзовые шаровары и лиф расшитый золотом. И под этой одеждой ее роскошное идеальное тело, которое инкуб видел тысячи раз и в каждый из них жалел, что он не мужчина… а лишь оскопленный до гладкости евнух Аша Руаха.

– Ну что скажешь, Иб? Я красивая? Тебе нравятся мои волосы? Нет? – голубой цвет плавно сменился сиреневым, – А так? Нет? – светло-зеленым, черным, белым и в каждом образе она ослепляла до дрожи во всем теле. Только ей можно было называть его Иб. Да, этой мерзавке можно было так много, что и за это он ее иногда ненавидел и любил…странно любил. По-особенному.

– Я всегда говорил, что ты не красивая Ами… ты убийственно красивая. Но какую силу имеют мои слова перед лишенным чувств нейтралом, которому плевать на твою красоту. Он скорее испытает наслаждение от твоей агонии.

Она засмеялась, и его затрясло от волны, подобной оргазму, окатившей все тело. Он привык. Так действовал ее искренний смех… если не принять противоядие. Он не принимал. Потому что был привычен к ней больше всех. Но иногда накатывало и на инкуба.

– Я сделала домашнее задание, Иб…я проверила. Хочешь посмотреть представление?

Конечно, он хотел. Особенно, когда она просила. Отказать было невозможно. Ами хлопнула в ладоши, и дверь распахнулась с обеих сторон, в помещение втянули Нейтрала, связанного хрустальными цепями, с повязкой на глазах.

– Ами! Твою мать! Ты что натворила? Где ты его взяла?

– Там, где взяла, там уже нет.

Показала инкубу острый розовый язычок, и перед глазами мгновенно его несуществующий член под ласками этого язычка. Сучка…она это делала намеренно. Она никогда не давала ему почувствовать себя не мужчиной. Коварное существо. Ведь именно это и подкупало в ней.

– Если узнают…

– Не узнают.

Ами обошла вокруг пленного.

– Хочешь меня увидеть, Нейтрал? – от звука ее голоса он вздрогнул, а она развязала ему глаза, – Ведь это будет последнее, что ты увидишь перед смертью.

Прошла чуть вперед покачивая округлыми бедрами, и тот невольно проследил за ней глазами. Нет не равнодушными. Не мертвыми, как обычно у нейтралов.

– Видишь, как он на меня смотрит?

Он видел и в очередной раз охреневал от адской силы ее чар. Ами потянула тесемку на лифе, и нейтрал дернулся на цепях, впиваясь в нее ошалелым взглядом. Шаг к нему, и челюсти несчастного судорожно сжимаются.

– Бедный…тебе больно?

Молчит, и зрачки расширяются по мере того, как она говорит. Следит за тесемкой в тонких пальчиках и начинает подрагивать, когда Ами тянет за вторую и лиф расходится у неё на груди. Инкуб опустил взгляд к паху пленного и ухмыльнулся – самый настоящий стояк, как у любого смертного мужика. Она приподнялась на носочки и жарко зашептала пленному на ухо:

– Когда я смотрю на тебя, у меня становится влажно между ног, и я хочу, чтобы ты меня трахнул…отымел маленькую агару. Ты бы хотел меня отыметь, нейтрал? Здесь при всех…хотел бы? Или где-то в укромном месте…м?

Распахнула лиф, и Ибрагим резко отвернулся. Не смотреть. Не смотреть, и это он уже выучил, иначе сойдёт с ума. Послышался сдавленный стон, переходящий в хрип, инкуб ухмыльнулся – чёртовая маленькая сучка оказалась права. Нейтрал кончил только от взгляда на ее грудь и звука ее дьявольского голоса.

Ами расхохоталась, и сдавленные стоны послышались из коридора. Кто-то из охраны не принял лекарство Сеасмила и содрогался в конвульсиях от волн ее дивного голоса. Резко повернулась к нейтралу, и тот даже охнуть не успел, как она выколола ему оба глаза. Его уволокли из помещения под дикие вопли боли, и Ибрагим махнул рукой, чтобы прибрались.

– Ты чудовищно опасна, моя малышка Амииии. Несчастный всего лишь увидел твою грудь.

Она вдруг перестала улыбаться и посмотрела Ибрагиму в глаза уже совершенно платиновыми радужками.

– И он всего лишь заплатил за это глазами. У объекта нет шансов. Он выберет меня… я заберу у него информацию и принесу тебе.

– Не забывай, что этот эксперимент ни о чем. У нейтралов тоже есть иерархия. И вот этот обкончавшийся болван далеко не высшее звено. Более того, тот, кто нам нужен, имеет способности в десять крат выше обычного нейтрала и обычного Верховного Чанкра. Он может уметь тебя блокировать или понижать силу твоего воздействия. И тогда все твои усилия будут равны …пшшшш…нулю.

– Я женщина…помимо чар хамелеона, ты учил меня соблазнить даже мертвого, и я использую каждый из твоих уроков. Ты во мне сомневаешься?

– Он красив. Об этом ходят легенды.

– Он не хамелеон, и мне не нужны противоядия.

– Женские глаза влюбляются не только в хамелеонов.

– Что такое любить?

Сказала, как отрезала, и волосы сменили цвет на угольно черный, а глаза заполыхали пламенем.

Оскалилась и повернулась к Ибрагиму.

– Мое тело мертвое, у меня нет сердца оно никогда не болело, у меня нет души. И я достаточно изучила объект, чтобы поставить его на колени…Ему нечем меня завлечь. Его игрушка между ног, его смазливая физиономия меня не интересуют.

– Он Чанкр…не забывай. Кто знает, какова реакция хамелеона на эту расу. Сеасмил прекрасно справляется с каждой из твоих уловок.

– Я не применила к нему ни одной. – фыркнула девчонка, – И я не забываю. У нас нет сведений, как и я на него смогу воздействовать.

– Вот именно. Потому что это один из самых жесточайших командиров спецподразделения разведки Нейтралитета. Фанатик. Работает без промахов. Ни одного прокола или ошибки. Он разрывает противника взглядом изнутри так, что из того через лопнувшие дыры лезут внутренности.

Ами томно улыбнулась, прикрывая сиреневые глаза ресницами и заставляя инкуба в который раз задержать дыхание.

– Он совершает ошибки…Каждую неделю правильный командир по кличке Шторм. Сын Николаса Мокану, Морта, и внук ненавистного проклятого Аша Руаха, ходит к шлюхам. Выбирает одну из них и трахает до тех пор, пока ту не выносят от него полумертвой. И в этот раз он совершит фатальную ошибку – он выберет меня….

– Шторм должен выбрать тебя…и если не выберет, это станет твоим огромным провалом. Другого шанса обвести Нейтралитет вокруг пальца у нас не будет.

– Выберет. Демоницы-девственницы там на вес золота. Он захочет попробовать, даже если я ему не понравлюсь внешне. Захочет, если узнает, что я чиста, и ко мне никто не прикасался…его фишка чистота. Он больной ублюдок, который не трогает своих женщин ничем, кроме члена, о котором шлюхи слагают легенды (да, я подготовилась), и пальцев в перчатках, которыми любит рвать их отверстия. И он клюнет на меня, или я не Ами Шай Салмар.

Она развернулась на носочках и вышла из комнаты, а Ибрагим судорожно выдохнул и промокнул пот со лба. Чертова маленькая змея. Даже на него иногда действуют ее чары.