Ульяна Соболева
Любовь за гранью 11. Охота на Зверя

Глава 5

Он вышел из машины первым и подал мне руку. Мои губы дрогнули в слабой улыбке – галантная грубость. Извращенное сочетание уважения и презрения к женщине изначально. Есть в этом нечто, что и сводит с ума каждую, кто приблизится к нему настолько близко. Сочетание несочетаемого. И стало больно…потому что раньше я была единственной, на кого он смотрел иначе. Именно это давало мне силы не свихнуться от ревности каждый раз, когда он общался с другими, когда улыбался им, когда они откровенно флиртовали и смотрели на него плотоядными взглядами. Я всегда знала, что он мой, потому что он так решил, потому что давал мне железную уверенность в этом каждый день и каждую ночь. Но я помнила и те жуткие времена, когда он отнимал эту уверенность с той же легкостью, как и дарил ее. Я простила, поняла, но я не забыла. Женщины такое не забывают. Это живет внутри в виде притаившейся истерической ревности к каждой суке, которая готова на все лишь бы затащить его в свою постель. И страх…что однажды он может опять отнять у меня право быть единственной. После каждого пореза остается шрам, после каждой раны остается отметина. И все мои шрамы остались со мной. Зажившие, забытые, не напоминающие о себе годами…но иногда вдруг начинающие болеть с такой силой, что хотелось биться головой о стены. Я бы никогда не унизилась и не напомнила ему об этом упреком или открытым недоверием, я жила с этим сама. Это только мои проблемы. Я простила, и мне отвечать за это прощение только перед собой.

Оперлась на ладонь Ника, глядя в глаза. Но он смотрел только на мои ноги…Смотрел так, словно если мог бы, то взял бы прямо в машине, а мне невыносимо хотелось за это дать ему пощечину. Так звонко, чтобы пальцы заболели, а еще лучше – вытащить из-за резинки чулка кинжал и всадить куда -нибудь под ребра и несколько раз провернуть, чтоб отрезвел от боли…потому что я от нее превратилась в пульсирующий комок оголенных нервов. И, проворачивая этот кинжал, я бы сама сдирала с него одежду и кусала эти чувственные губы, изогнутые в циничной усмешке. По телу прошла невидимая дрожь едкого возбуждения вперемешку с болезненной яростью. Он даже не представляет, какие муки ада я испытываю, глядя на него. После месяца мучительного ожидания, после проклятого месяца, когда все его уже похоронили, а я искала каждый день, каждую секунду искала его… и нашла. И я еще не хотела осознавать, что на самом деле его нет со мной рядом. Потому что это не он. Это не МОЙ Зверь.

Ник вздернул бровь, когда прислуга склонилась в поклоне и в то же время суеверно задрожала от того что, увидели его живым, а я не могла сдержать триумфальной усмешки. Когда я позвонила управляющему и приказала снять все черные тряпки с зеркал, потому что их хозяин возвращается домой, он, наверняка, тяжело вздохнув и пожалев меня в очередной раз, пошел выполнять приказ, а на самом деле, как и все в этом доме, считал, что я сошла с ума.

А сейчас взял у Ника пальто и покрылся от ужаса испариной, а потом рухнул на колени и принялся целовать ему руки. Мой муж отшатнулся в сторону, отталкивая Генри от себя, и прошипел:

– Они все здесь психи? Или только этот?

– Он не псих. Они считали тебя мертвым … а еще, за месяц до исчезновения ты спас его сына и оплатил ему лечение в Швейцарии.

– Даже так? Я был само благородство?

– Нет. Ты просто умел ценить преданность.

Я пошла вперед к лестнице, поднялась по ступеням, ожидая, что Ник последует за мной, но не услышала шагов, резко обернулась и замерла…Он стоял посреди огромной прихожей и не двигался с места. Его что-то насторожило. Я видела, как трепещут тонкие ноздри, как он обводит помещение взглядом, чуть прищурившись и нахмурив брови. И когда я поняла, почему, сердце забилось быстрее – он принюхивается к запаху, а здесь все пропиталось им самим. Он чувствует себя. Он чувствует самые разные оттенки от старых ароматов до свежих. Он их сейчас сканирует, и это выбивает из него ту самую уверенность в моей лжи. А на меня снова нахлынуло это ощущение дикого, безудержного счастья, что он здесь, живой. На расстоянии нескольких шагов. Такой же ослепительно красивый, безумно красивый. После долгой разлуки кажется, что вижу его снова впервые и, как при первой встрече, захватывает дыхание. Бледный, с каплями воды в волосах от растаявших снежинок, и черты лица идеальные, четкие, в чувственных губах прячется саркастическая усмешка.

Я смотрела на него, стоя на ступенях лестницы, как в тот день, когда впервые увидела его в доме отца…и он точно так же оглядывался по сторонам, пока не взглянул на меня. Наверное, я сейчас в том же положении, как и пятнадцать лет назад, когда меня еще нет в его жизни и в его сердце. Справлюсь ли я сейчас? Если он не вспомнит никогда…Смогу ли я снова завоевать его, как и раньше. Я не была в этом уверена. Та Марианна и эта – почти два разных человека. В ней так много изменилось…Только любовь к нему осталась неизменной.

Ник все же последовал за мной. Сейчас он выглядел растерянным и все таким же напряженным. И меня колет острыми иглами осознания, что он не считает это место своим домом. Он словно в стане врага, где даже собственная тень вызывает подозрения. Я не знала его таким…За наши пятнадцать лет я уже не один раз убедилась в том, что он может быть непредсказуем даже для меня, а сейчас я совсем не понимала, как вести себя с ним. Что говорить, что делать…Если он получит кольцо, он ведь может уйти. Его не задержит даже неоспоримый факт нашего брака и наличие троих детей. Ник поднимался следом за мной, периодически останавливаясь, чтобы в очередной раз осмотреться по сторонам.

– Тебе нравится то, что ты видишь? – спросила невольно и тут же об этом пожалела. Потому что он ухмыльнулся, осматривая с ног до головы, заставляя вздрогнуть от этого взгляда.

***

Мне нравилось то, что я видел, и меня это настораживало и раздражало одновременно. Безумие, но мне понравилось, что она и Зорич не солгали. И об этом говорил не только мой собственный запах, которым, возникло ощущение, пропитались даже стены роскошного особняка, построенного в мрачном готическом стиле…Я мог быть любовником хозяйки этого дома и жить с ней в нём, что объясняло наличие запаха, но ни одному любовнику прислуга не кинется целовать руки и благоговейно лепетать слова радости ему вслед. Максимум – отнесутся с уважением. В этом доме меня не ждали, я понял это по широко раскрытым в мистическом ужасе глазам горничной, скользнувшей мимо нас по лестнице вниз. Но и в то же время я чувствовал явную радость. Пока шёл к лестнице, по привычке отмечал количество присутствовавших в доме смертных и несколько раз поймал плохо сдерживаемые улыбки на их губах.

Вашу мать! Никто и никогда не был так рад видеть меня в своём доме. Тем более люди, которые всегда были лишь едой, лакомым пирогом, вкус которого я мог растягивать бесконечно долго, превращая последние дни их жизни в самые настоящие адские муки.

Многочисленные шлюхи не в счёт. Я не любил портить удовольствие, которое получал с ними преждевременным страхом.

Впрочем, как утверждала красотка с охренительно сексуальными ногами, это был МОЙ дом. И это, по-видимому, для нее объясняло многое.

Дьявол! Мне нравилось, действительно, нравилось в этом доме. В голове мелькнула мысль, что именно таким и должен быть именно мой дом. Всё так, как я любил. Остановился, как вкопанный, вдруг поняв, что чувствую себя здесь, вот на этой лестнице…уютно.

И я всё больше запутывался. Особенно, когда она шла впереди меня в своём ультракоротком платье, которое хотелось содрать с нее, чтобы не дразнила воображение. Содрать и прижать здесь же к стене. Взять ее прямо на лестнице, чтобы избавиться от навязчивого желания отыметь ее и начать рассуждать здраво.

– Тебе нравится то, что ты видишь? – спросила и вздрогнула, когда снова оглядел ее с ног до головы. Нужно будет обязательно сбросить это наваждение. Прямо сегодня. После того, как отдаст мне перстень.

– А тебе хочется, чтобы мне понравилось? – Пожал плечами и обошел ее, подходя к закрытой двери, толкнул ее рукой и шагнул в спальню, оформленную в тёмно-бордовых тонах. Развернулся к ней лицом, наблюдая, как помедлила, прежде чем войти в комнату. Затаилась и колеблется в ожидании моей реакции. Поймал взгляд, который она устремила на огромную кровать, стоявшую по центру возле дальней стены, и усмехнулся:

– В этой комнате мной пахнет больше, чем внизу. И знаешь, что больше всего мне в этом нравится? – Подошёл к ней и коснулся костяшками пальцев щеки, – что здесь так же пахнет и тобой. И эти ароматы, – очертил пальцами контур соблазнительных губ, – настолько сплелись между собой, что нельзя вычленить один из другого.

***

Сейчас он больше всего походил на себя самого. Потому что его глаза потемнели, он раздевал меня взглядом и соблазнял каждым прикосновением. От сумасшедшего желания податься вперед и жадно впиться в его рот можно сойти с ума. Потому что я так безумно по нему соскучилась…До боли, до мучительной агонии истосковалась по его запаху, голосу, прикосновениям. И все меркло по сравнению с этим. Все отходило на второй, на третий и десятый план.

В изнеможении зажмурилась, погружаясь в каждое касание пальцев, в его дыхание. Приоткрыла глаза, чувствуя, как начинает бешено биться сердце. Предсказуемая, всегда предсказуемая реакция. Ответная жажда. Перехватила его руку и прижала к щеке.

– Тобой пахнет везде, любимый. – очень тихо, одними губами.

Сама провела пальцами по его губам и, тяжело дыша, закрыла глаза, с трудом глотая воздух, потому что во рту сильно пересохло.

***

Я смаковал её реакцию на себя. Впервые это была не предсказуемая до боли в зубах похоть, а нечто другое. Нечто более глубокое. И я напрягся, пытаясь определить, что именно. Что-то, связанное с болью. Она не отпускала её. Она разукрашивала каждое ее тихое слово тёмными оттенками грусти. Я почему-то подумал о том, что грусть ей не идёт.

Чёрт, почему я вообще думаю о ней в этом ключе? О женщине, которую вижу впервые, пусть даже она утверждает, что мы женаты пятнадцать лет. И именно потому что я не помню ни секунды из этих грёбаных пятнадцати лет, сейчас мне нужно, в первую очередь, собрать информацию о себе самом. И кто, как не дорогая супруга, может рассказать обо мне всё, что я забыл?! Трахнуть её я могу и потом.

С сожалением и одновременной злостью на себя за это сожаление высвободил свою руку из ее ладони и отстранился от нее. Сел на кровать, ухмыльнувшись, когда на ее лице появилось разочарование.

– Расскажи мне, Марианна. Расскажи мне всё, что знаешь, и чего не знаю я.

***

Это была моя победа. Маленькая и ничтожная. Кто-то бы посчитал победой совсем иное…но не я. Потому что вместе с легким разочарованием я поняла, что он не поддался банальной похоти. Потому что это была бы не просто пытка, это был бы ад. Я бы не смогла вот так… Мне этого слишком мало. И он захотел большего. Захотел знать…

Я прошла мимо него к комоду с нашими портретами, с портретами детей, собрала их в стопку и положила ему на колени, села рядом на краешек кровати.

– Просто посмотри…Это ты. Это то, что являлось частью тебя. Спроси все, что ты хочешь знать, и я расскажу.

***

Наверное, я должен был испытывать некий восторг, возможно трепет, разглядывая фотографии, которые она мне дала. На них был изображён я. Один или вместе с ней. Чаще всего вместе с ней. На них я прижимал её к себе так, будто не собирался не отпускать. Никогда. Смотрел на неё так, будто всё остальное не имело никакого смысла.

На этих фотографиях был не я. Я не умею быть таким…Я не умею чувствовать те эмоции, которые видел в глазах этого мужчины.

Я провел пальцами по изображению юноши с тёмными волосами и напряжённым синим взглядом, слишком похожего на меня самого, чтобы я промолчал. Но и он не был мной однозначно. Слишком молод. На мгновение мелькнула мысль, что это еще один ублюдок Самуила.

Посмотрел на Марианну, на то, как сидит напряжённо с прямой спиной, стискивая пальцы, как в машине.

– Кто это?

Вытащил фотографию второго мальчика, гораздо младше. Совсем еще ребенок. Он сидел верхом на моих плечах и заливисто смеялся.

– А этот ребенок?

Слишком красивые той самой идеальной красотой, которой не бывает у смертных детей. На мгновение обуяла злость: какая тварь могла обратить ребенка?

Марианна молчала, кусая губы, а я выудил из стопки фотографию белокурой девушки с сиреневыми глазами и ослепительно белой заразительной улыбкой. А вот более раннее ее изображение. На нём она совсем еще маленькая держит меня за руку, сидя на пони и щурясь в камеру. На долбаном пони!

– Только не говори, что я работаю воспитателем в детском саду! Эти дети ведь вампиры? Я не спрашиваю, кто они…Мне плевать. Почему ты показываешь мне их?

***

Я напряглась. Мне показалось, у меня внутри все замерло, даже сердце перестало биться. Хотелось увидеть эмоции на его лице, хотелось увидеть это обожание, с которым он всегда смотрел на них, но я увидела только едкое любопытство. Господи! Мне еще предстоит рассказать о том, что Ник жив, отцу, детям. Всей семье. И я не хочу, чтоб дети видели его таким чужим. Это слишком больно. Я с трудом выдерживаю, а они…

Я осторожно взяла из его рук портрет Сэми.

– Это твой старший сын, Ник. Он очень похож на тебя.

Тронула пальцем портрет Камиллы, видя, как глаза Ника расширились.

– Это наша средняя дочь. А это младший сын. Да, ты работаешь в детском саду, – невольно усмехнулась, потому что как раз смотрела на портрет, где Ник держал Ками на руках, и она показывала ему язык, – в своем собственном, правда.

***

Рассмеялся, хотя появилось чувство, будто по голове огрели чем-то тяжёлым. Хорошо так ударили. И там снова зазвенело от попытки напрячься и вспомнить хоть что-то, вашу мать!

– Конечно, а каждый год всем послушным вампирам добрый дядюшка Санта из клана Клаусов привозит в своих сказочных санях, запряжённых оленями, подарки под новогоднюю ёлку, так? О чём ты говоришь, детка? Я вампир, мать твою. Как и ты. У нас не могут быть дети. Наша плата за бессмертие.

Перевернул одну из фотографий и вздрогнул, прочитав надпись: "Любимый папочка, я скучаю и жду тебя. Твоя Принцесса". В груди кольнуло, когда на секунду представил, что эти слова, действительно, могли быть обращены ко мне.

***

– Ты уехал тогда надолго. Она писала тебе письма и слала фотографии. Когда ты вернулся, то поставил этот портрет в рамку. Но ты вправе не верить… Никто в это не верил, даже Фэй, когда поняла, что я беременна.

Я знала, что он это скажет. Я уже догадывалась, что он не помнит слишком много. Что не хватает, как минимум, лет тридцати. На глаза навернулись слезы, и я смахнула их тыльной стороной ладони.

– Я не вампир, Ник… Я иная раса. Единственная раса, которая может иметь детей от любой сущности. Я Падшая. У меня забрали крылья.

Но даже это звучало дико для него сейчас.

Глава 6

– Малыш, я верю, что ты вполне можешь показать Рай любому мужчине, – вскинул бровь, глядя на её округлую грудь, видневшуюся в вырезе платья, – и тебе для этого даже крылья не понадобятся…Но, давай, договоримся сразу: я не люблю сказки, я предпочитаю кошмары – они честнее. Я не верю в Деда Мороза, в единорогов и в ангелов.

Наклонился к ней, рукой лаская за ухом и понимая, что навязчивое желание постоянно касаться её всё сильнее и сильнее.

– И я слишком ценю свое время…и жизнь, чтобы тратить оставшиеся до рассвета часы на твои рассказы. Мне нужна только правда, Марианна. Не разочаруй меня.

***

Я встала с кровати и отошла от него на пару шагов, повернулась спиной, перебросила волосы вперед и потянула за змейку, расстегивая платье. Внутренне сжалась, зная, о чем он сейчас подумает, и вся кровь прилила к щекам…Черт, я все еще могу смущаться при нем. Потянула платье с плеч, опуская рукава к локтям и выпрямила спину.

– Это и было кошмаром…от него даже остались следы на память.

***

Когда она повернулась ко мне спиной и стянула с себя платье, первое, о чем я подумал: "Так-то лучше. На хрен пустые разговоры". Несмотря на то, что понимал, это всего лишь возможность отвлечь меня. Но меня такой вариант развития событий более чем устраивал.

А потом я увидел их. Длинные серпообразные шрамы, тянувшиеся по лопаткам, выделялись уродливыми рубцами на нежной, казавшейся шёлковой коже.

– Охренеть! – подошёл к ней сзади и провел кончиками пальцев по следам от крыльев, осторожно коснувшись губами мочки уха, когда она напряглась. Её сердце теперь билось с удвоенной, если не с утроенной скоростью. Я никогда не видел падших ангелов. Говорили о том, что их невозможно встретить даже бессмертному.

– Как ты потеряла их? – всё так же медленно поглаживая шрамы и смакуя её реакцию на мои прикосновения.

***

Тысячи дежа вю. Молниями, вспышками, ударами плетью, ворохом мурашек по коже. Его пальцы, на этих шрамах…Боже, сколько раз он их ласкал именно так! Невольно всхлипнула, вздрагивая от каждого прикосновения и от его горячего дыхания возле моего уха.

– Ангел лишается крыльев, если отдает свою душу и девственность тьме, – закрыла глаза, – я отдала…, – повернула голову, судорожно сжимая себя руками за плечи, – тебе.

***

Притянул её к себе так, что теперь она касалась спиной моей груди. Она снова всхлипнула, и я стиснул зубы, удерживая себя от того, чтобы не бросить её на кровать лицом вниз. Ласкать её до изнеможения, а потом грубо взять. Меня раздирало от похоти и в то же время от дикого желания узнать. Узнать всё о себе.

– Что случилось потом?

Я не хотел знать, как это произошло. Так же, как и с тысячами до неё, абсолютное большинство которых я не помнил, да, и никогда не старался запоминать. Маленькая девочка польстилась на смазливую физиономию монстра и с готовностью отдала единственное, что имела, единственное, что его волновало. Наверняка, банально и скучно. Мне куда интереснее было, почему он не оставил её так же, как те самые тысячи предшествовавших ей, а решил взять в жёны.

***

В пустоту. Я это чувствовала. Я говорю в пустоту. Но он не виноват, что не помнит. Да, мне больно, мне адски больно, но это не его вина. Я даже не представляю, в каком он смятении. Точнее, я это помню по себе. Но я не потеряла так много, как он, и мне было легче.

Ему предстоит так много узнать, получить столько ударов под дых, пережить то, что мы уже пережили, еще раз. Но кто знает, как он воспримет это всё сейчас?

– Потом меня забрал Аонэс…Демон. А ты искал. Вырезал все семейство Вудвортов за то, что предали тебя. Меня спас Майкл Вудворт. Я узнала, что тебя приговорили к смертной казни за убийство вампиров. И уговорила Майкла дать показания в обмен… в обмен…

Мне становилось все труднее говорить. Мне начало казаться, что сейчас все звучит иначе. Что его это оттолкнет. Если в нем есть хоть что-то от моего Ника…

***

Она остановилась, и я внутренне сжался, догадываясь, что именно она произнесёт дальше. Любой, у кого в штанах был член, и грёбаная возможность получить такую женщину, как она, не мог упустить этой возможности.

– Моя жена явно предпочитает женские романы, да? По крайней мере, именно так и звучит твой рассказ. – стиснул ее плечи ладонями и склонился к уху, – В обмен на что, Марианна?

Откуда-то из глубины начинала подниматься злость на ублюдка – Вудворта.

***

– В обмен на меня. Майкл был моим мужем…фиктивным мужем, а хотел стать настоящим, – закусила губу до крови, – звучит так, как есть, Ник. Обмен не состоялся. Ты не позволил. Началась война с ликанами и … и я убила Майкла. Потом мы поженились с тобой.

***

Я слушал её, будто быструю перемотку аудиозаписи собственной жизни, но не чувствовал ничего, кроме необъяснимой ярости на Вудворта. Вернулось то самое ощущение из клуба, захотелось очутиться в прошлом, которого я ни черта не помнил, и собственноручно выдрать сердце англичанину. В остальном же я слушал и понимал, что это неправильно. Что хотя бы маленькая часть из того, что она говорит, должна вспыхнуть в памяти. Хотя бы искрой. Но вспыхнуть. Появиться кадром в голове хотя бы на секунду. Чтобы я не чувствовал себя отстранённым слушателем своей же, мать её, жизни!

– Я убил всех Вудвортов…А ты, маленький Ангел, убила своего мужа?

Дождался, пока она кивнёт, и продолжил, не прекращая сжимать её плечи.

– А из нас получилась неплохая парочка, оказывается. Почему мы поженились, Марианна?

***

– Ты убил всех Вудвортов, потому что думал, что они виноваты в моей смерти. А я убила своего мужа, потому что он заключил сделку с Аонэсом и потому что хотел уничтожить тебя.

Пальцы Ника сильно сжимали мне плечи, а меня снова трясло и лихорадило от воспоминаний…Как же все это звучит не так…не так, как было. Звучит не так, как мы испытывали. Я подняла голову и посмотрела на него, чувствуя, как крутится вокруг комната. И мне не захотелось говорить то, что я так хотела сказать. Потому что, если я увижу его усмешку, меня разорвет от боли. Он превращает все мои воспоминания в фальшивую грязь.

Я освободилась из его рук, натягивая платье на плечи. Потом повернулась и тихо сказала.

– Потому что я любила тебя, а ты любил меня. Можешь в это не верить. Можешь сомневаться, сколько угодно, и ты не виноват в том, что ничего не помнишь… а мне, мне сейчас слишком больно, Ник. Слишком больно видеть тебя таким, и я больше не выдерживаю.

Отошла к комоду, открыла первый ящик и достала кольцо. Покрутила его в пальцах. Потом подошла к мужу и вложила ему в ладонь.

– Вот твой перстень. Его мне вернули, когда сказали, что ты мертв. Он твой. Забирай, как я и обещала. Ты можешь уйти…никакие силы Ада не заставят тебя остаться, и я не стану. Но это твой дом. Тебя здесь ждали и будут ждать всегда.

А потом судорожно глотнула слезы.

– Но ты мог бы дать нам шанс…маленький шанс.

Посмотрела в синие глаза и задохнулась от этой пустоты. Наверное, в этот момент во мне что-то оборвалось, и я захотела уйти. Уйти отсюда сейчас, чтобы не разрыдаться при нем так унизительно и жалко.

– Прости. Я не могу продолжать говорить сейчас.

***

Слишком искренне, чтобы быть ложью. Да, так бывает. Озарение, что ложь выглядит и слышится абсолютно по-другому. Оно приходит неожиданно, но, как правило, оно никогда не обманывает. Я чувствовал каждое её слово так, как ощущала его она. При этом не понимая, почему они причиняют ей такую боль.

Не знаю, откуда у меня эта способность – осязать чужие эмоции. Возможно, компенсация за десятилетия загубленной памяти? Прислушался к себе и едва не чертыхнулся, понимая, что это лишь отголоски ее чувств. Мне впервые стало жаль, что я не могу быть настолько искренним, как она. Правда, ненадолго. Ладонь обжигал перстень, которого я искал столько лет, и я испытывал некую досаду из-за того, что не было того самого триумфа, который должен был ощущать, надевая его на палец.

Я схватил ее за запястье, удерживая и не позволяя уйти. Улыбнулся, прокручивая перстень на пальце.

– Шахерезада таким образом выпросила у султана жизнь…

Вскинул голову, глядя на неё.

– Но ты права, это МОЙ дом. Я чувствую это. Впервые. И я не хочу уходить. Пока.

Я действительно не хотел покидать это место. Место, в котором надеялся получить ответы. Мне казалось, что они здесь везде: на каждой полке, в каждой комнате, в каждом укрытом мягким снегом дереве великолепного сада, мимо которого мы проходили. И я добуду их все, чего бы мне это ни стоило. А пока настало время, наконец, расслабиться, попробовать наконец это живое искушение, которое бесстыже дразнило меня вот уже несколько часов.

Притянул ее к себе и коснулся губами бешено бьющейся жилки на шее.

– Не волнуйся. У меня есть идея получше, чем разговор.

Сжимая руками ее талию, впился в сладкие губы и едва не застонал от их пьянящего вкуса.

***

Это было так неожиданно, что я на секунду задохнулась, даже колени подогнулись. Застонала в изнеможении, впиваясь пальцами в его волосы, выдыхая с рыданием ему в рот. Меня трясет от этого поцелуя с такой силой, что я разбиваю губы о его зубы, и чувствую привкус своей крови во рту. Обняла за шею судорожно, сильно, захлебываясь, по щекам катятся слезы…и я поняла, что это все не такое. Все фальшивое. Поверхностное, не важное. Он не такой… и я для него очередная…всего лишь одна из…

Уперлась руками в грудь, отталкивая от себя.

– Нет…, – уворачиваясь от его рта, вырываясь из сильных рук, – отпусти меня.

***

– Меня бесит слово "отпусти"! – прорычал ей в лицо, удерживая и притягивая её к себе, – Что за грёбаная постановка? Ты думаешь, я не чувствую, как ты истекаешь возбуждением? Игры кончились, Марианна Мокану! Ты ведь моя жена? И я, – заломи ей руки за спину, удерживая одной рукой тонкие запястья, а второй обхватил за шею, не позволяя отворачиваться, – хочу заявить свои права на ЖЕНУ!

Я, бл**ь, не просто хочу. Мне это нужно так, что кажется, сейчас яйца от дикого напряжения взорвутся.

***

На секунду широко распахнула глаза…И еще одно дежа вю. Больно. Так больно, что я зажмурилась, дрожа всем телом. Его ярость и это дикое желание, адский голод в глазах…они отдают резонансом, взрывной волной. С такой силой что меня саму лихорадит от такого же голода…Но в его желании нет и капли любви, нет той одержимости, нет его самого. Есть просто похотливый самец, который хочет секса…Сжал мое горло, а я смотрю ему в глаза, понимая, что как только дотронется, как только возьмет, я потеряю для него всякий интерес… а еще я упаду куда-то вниз, в то болото, где валяются все его шлюхи. И легкие отголоски страха вкрадчивой паутиной по спине.

– Нет, – очень тихо и хрипло, – это не права…это просто похоть. Мне ее мало. Поэтому нет. Отпусти меня. Ты делаешь мне больно.

***

О чём эта девка, чёрт её подери, говорит? Так, будто получала от меня что-то большее, чем обычный мужской голод.

Отошёл назад, отпуская ее, глядя, как схватилась за горло, не отводя взгляда от моего лица.

– Можешь не трястись, тебе ничего не грозит. Я никогда не насиловал женщин. Они мне всегда сами дают.

Прищурился, когда она вздрогнула, и отвернулся от неё, вытягивая руку вперед и рассматривая перстень на пальце.

– И я никогда…почти никогда не давал женщине больше, чем просто отменный секс. Я не знаю, кто ты такая, Марианна Мокану. Но не строй иллюзий, которые безжалостно превратят эту твою роскошную сказку, – обвёл руками комнату, – просто в груду жалких разноцветных осколков.

***

– Возможно, ты никогда не насиловал ДРУГИХ женщин. И у меня нет ни одной иллюзии насчет тебя. Потому что наша любовь никогда не была сказкой, Николас Мокану.

Попятилась к двери.

– Она была, скорее, похожа на кровавый кошмар. Но мы оба его выбрали. И мне не нужна твоя похоть. Она для меня ничего не значит. Я вижу ее предостаточно вокруг. Если ты решишь остаться, завтра я расскажу тебе, кем ты стал в братстве, и покажу, чем занимался европейский клан Черных львов. Пока тебя не было, все дела вела я.

Вышла из спальни и только за дверью выдохнула и почувствовала, как раздирает все внутри от боли.

***

Усмехнулся её последним словам, такие женщины, как она, не должны вести дела. Сидеть рядом со своим мужчиной и мило улыбаться его партнёрам, как по бизнесу, так и за карточным столом. Но никак не брать бразды правления в свои наманикюренные ручки. Возможно, она была сиротой. Что ж, меня устраивал любой вариант событий. Сейчас меня устраивало абсолютно всё, что давало возможность скрываться от охотников, которые, наверняка, в ближайшие дни поднимут бучу, найдя все те трупы, которые я спрятал в тех самых трущобах. И еще…если она решила, что сможет выкручивать мне яйца своей мнимой неприступностью, она очень сильно ошиблась. Мне никогда не отказывали. А если и отказывали прилюдно, то под покровом ночи с готовностью бежали тайком в мою постель. И с ней будет так же. Зверь внутри довольно заурчал, он уже взял след и свою добычу не упустит.

Взгляд упал на фотографии на постели, и я снова взял несколько в руки. Не отрываясь, смотрел на старшего…сына. Если я и мог сомневаться в её словах насчёт двоих младших детей, то этот…Подошёл к большому зеркалу и приставил портрет к своему лицу, склонился к зеркалу и вздрогнул, когда понял, что парень на изображении был не просто похож на меня. Он смотрел на фотографа точно так же, как смотрел сейчас на него я, слегка прищурившись и с заметным напряжением на дне ярко-синих глаз.

Дьявол! Если это действительно мои дети, то почему ты не оставил хотя бы толики воспоминаний о них? Но только от мысли об этом, сердце начинало биться о грудную клетку в сумасшедшем ритме. То, о чём я мечтал всю жизнь. То, о чём грезил в редкие моменты единения с самим собой, по словам Марианны, воплотилось в реальность. Вот только я знал, что не заслужил такое счастье. Я не мог его заслужить. Только не Николас Зверь.

***

Я зашла в комнату Камиллы и прикрыла за собой дверь. Сползла по ней на пол и закрыла лицо руками. У меня было ощущение, что я побывала на поле боя и выползла оттуда с ранениями, не совместимыми с жизнью, а мне скоро возвращаться обратно во всеоружии и продолжать бой, притом без малейшей уверенности в победе с самым сильным противником, которого я даже убить не могу. В какие-то моменты мне ужасно хотелось это сделать…сделать так же больно, заставить корчиться в муках. Но даже это невозможно. Все то, что причиняет мне боль, для него даже не комариный укус.

И снова понимание, что он не виноват. Только мне от этого не легче. Меня трясет от бессилия. Мы так много прошли вместе, но еще никогда я не ощущала такого опустошения, словно ничего из всего, что я пережила, больше не имело никакого значения. Зачеркнуто, стерто ластиком и вышвырнуто на свалку за ненадобностью. Завибрировал мой сотовый, и я потянулась за аппаратом. Посмотрела на дисплей и медленно выдохнула, увидев имя звонившего.

– Госпожа…я…даже не знаю, что сказать. Я поражен тем, что вы оказались правы, и приношу свои извинения.

К черту их извинения! Меня они волнуют меньше всего, как и их заверения в том, что он мертв, тоже мало волновали. И я слышала по голосу, что звонит он не из-за этого. Слишком взволнован.

– Но ты звонишь не поэтому, верно, Шейн?

– Верно. Мы получили результаты ДНК. Мы знаем, кто убийца.

Я прислонилась головой к двери, пытаясь унять дрожь во всем теле. Кажется, я уже тоже знала ответ на этот вопрос. Меня пронзило, как ударом тока, еще до того, как он ответил.

– Это ДНК вашего мужа, госпожа.

Стиснула телефон, закрывая глаза…меня накрывало по-новой с такой силой, что под ребрами, казалось, разгорелся пожар и жег меня изнутри. Вот она целостная картинка. И перед глазами мелькают изуродованные трупы, голые женские тела, покрытые ранами…