bannerbannerbanner
«Додж» по имени Аризона

Андрей Уланов
«Додж» по имени Аризона

Полная версия

Элеоноре Раткевич – спасибо за все!

Старшему лейтенанту Светлову

Панкратову-Плюшкину

Дэну Смушковичу, который

не захотел тут появиться

Мишке – за то, что он научил рыжую непосредственности и тому, как доставать людей.

И – моей жене!


Часть I
Без вести пропавший

Глава 1

А ведь начиналось-то все, как обычно.

Мы тогда шли узнавать, куда немцы задвинули свой гаубичный дивизион. И задвинули ли они его вообще – может, он на том же месте стоит, скирдами прикидывается. Как говаривал Коля Аваров: «Всего-то делов».

На прежнем месте дивизиона не оказалось. Нашли мы там полтора пушечных колеса плюс пяток воронок от «петляковых». Зато от тягачей, что эти гаубицы уволокли, осталась такая шикарная колея – не хуже Герингштрассе. А потом мы столкнулись с патрулем.

Это была первая гадость. И попался-то он нам так неудобно, что не спрятаться, не смыться тихо. А во-вторых, когда мы их стали снимать, Витя Шершень то ли сплоховал, то ли фриц ему попался на редкость живучий – успел, гад, на спуск нажать. В общем, нашумели.

Ну, капитан наш правильно решил – отступать надо к ним в тыл. На переднем крае сейчас от ракет в глазах рябит и чешут по каждой тени. А в ближнем тылу отсидимся, подождем, пока все успокоится, и выйдем. Не к своим, так к соседям.

И тут эти связисты! Нет, ну надо же, чтобы за один выход два раза такая бледнота! Бывало, лежишь часами, а фрицы у тебя под носом бродят – и ничего. А тут – послетались, словно мы медом намазанные.

Хорошо еще, болотце поблизости оказалось. Первое дело против собак. Ручей, он, конечно, тоже неплох, но если по берегам пойдут – найти место выхода могут. А в болото фрицевские овчарки не полезут – не дурные.

В общем, поползли мы на этот островочек, обсохли малость, ну и думаем к ночи выбираться. Все болото немцы не оцепят – тут батальон нужен, а кто ж целый батальон ночью в оцеплении будет держать. Выставят посты и завалятся себе. У немцев ведь все четко – днем воюем, ночью спим. А мы мимо них на брюхе…

И тут по островку как врежут шестиствольным.

Я сначала решил – все, аминь. Был старший сержант Малахов – а осталась воронка от «андрюши». А оказалось – нет, рядом. Повезло. Можно сказать.

Очнулся я на каких-то нарах. Сел, глазами похлопал – руки-ноги вроде на месте, голова тоже. И форма вся целая, даже не порвана нигде – гимнастерочка хэбэ, ремни – брезентовые, как положено, сапоги, даже пилотка в левом кармане – и та на месте.

А главное – нож в правом сапоге.

Вот тут я маленько опешил. Думаю, может, меня и в самом деле свои вытащили. Партизаны там или местные какие, хотя откуда они в прифронтовой-то полосе. Ну не похоже это на немцев – такие роскошные подарки оставлять!

Огляделся. Камера как камера, встать можно, макушкой об потолок не шваркаясь, и шаг сделать можно – от нар до стены. Окна нет, дверь деревянная, железом обита. Все как положено. Я-то сам, правда, не сидел, но наслушался достаточно.

Только я к двери подошел – лязг, грохот, дверь распахивается, а на пороге рожа, да такая, что только в луже да с похмелья увидать можно. Это, помню, нас в мае одна селянка наливкой угостила – ох и было же нам на следующее утро небо с овчинку. А потом еще и от капитана…

Тип, значит, весь из себя такой квадратный, угловатый, явно под «фердинанд» косит. Бородой зарос по самые брови, словно партизанит третий год. Куртка на нем – кожаная, с бляшками, а на поясе меч. Самый натуральный. Из какого музея он его спер – леший знает.

– Выходи.

Ты гляди, думаю, он и по-русски шпрехает. Ежкин кот, куда ж это меня занесло?

Напялил я, значит, пилоточку на всякий случай, и пошли мы. Я впереди, тип сзади. Коридор – ни одной лампочки, одни факелы на стенах чадят. Прямо инквизиция какая-то. Потом лестница, еще дверь, а за дверью еще один тип. Этот в музее еще больше поживился – весь железом обклеился, шлем рогатый, явно нового образца, и, главное, меча ему мало показалось – копье приволок, словно тут им размахнуться где можно. И хоть бы для приличия «шмайссер» на плечо повесил!

Дальше коридор уже пошире и почище пошел, свет солнечный откуда-то сверху пробивается. Еще пара музейных рож навстречу попалась, причем покосился один на меня как-то странно – словно это не он, а я чучелом огородным вырядился. А может, он русского никогда не видел?

Черт, думаю, тут что, доктор Геббельс кино про нибелунгов снимает? А я им на роль Зигфрида подошел? Или на роль коня Зигфрида?

Наконец пришли. Тип с бородой осторожненько так в двери поскребся, прислушался, створку приоткрыл, меня внутрь пихнул, а сам снаружи остался. Причем видно было по бороде, что сильно ему внутрь не то что заходить, а и заглядывать-то не хочется.

Ну вот эта комната мне и самому не понравилась. Большая, в окнах стекла мутные, справа два стола, и оба до краев колбами да ретортами заставлены, и во всех какая-то разноцветная химия бурлит. А за столами, в углу, кресло виднеется, с подножкой и с подлокотниками, вроде как зубоврачебное, да что-то ни я на зубы не жаловался, ни кабинетик этот на докторский не смахивает. Разве что таких докторов, у которых в петлицах по две молнии. Наслышаны, знаем.

Прямо передо мной помост, небольшой такой, а на помосте стол. Здоровый стол, весь красным бархатом забит сверху донизу. А за столом главный тип сидит, лысый, в черном халате без знаков различия. Согнулся и делает вид, что амбарную книгу, что лежит перед ним, изучает.

Ладно, поиграем, кто кого перемолчит. Мне-то что, я на тот свет не тороплюсь, поскольку в него не верю. Мне в него не верить по должности положено, как секретарю комсомольской ячейки.

Ага. Лысый наконец соизволил от книги оторваться и на меня уставился. Глаза у него какие-то странные, неприятные глаза. Словно в автоматные дула смотришь.

А я чего? Я ничего, так, химией интересуюсь.

Забавно, зачем я им все-таки сдался? О планах штаба дивизии нас никто в известность не ставил, а где их гаубичный дивизион, они и сами знают. Не иначе, новую методику на мне будут отрабатывать. А то на кой черт им простой старший сержант?

– Ты, – лысый со своего насеста прокаркал. – Знаешь, куда ты попал?

Ну, вопрос.

– В гестапо, – отзываюсь, а сам лихорадочно соображаю: «Или все-таки абвер? Мундиров-то я не видел».

Ясно только, что не полиция.

Самое странное, что ответ мой типа, похоже, удивил не меньше, чем меня – вопрос. Он даже репу свою лысую поскреб.

– Какое имя тебе?

– Чего?

– Имя!

Поиграть в молчанку? А проку им с моего имени? Нате, подавитесь. Если что – вы меня надолго запомните.

– Старший сержант разведроты 134-й стрелковой дивизии Сергей Малахов.

– Это имя твое?

Нет, откуда они этого клоуна выкопали? По-русски он чешет без акцента, может, из беляков недобитых? Подвинулся на старости лет?

– Нет, почтовый адрес.

Лысый на меня взглянул так, словно я вдруг по-японски начал трепаться. Снова поскреб репу и задумался.

– Ты, – наконец выдавил он, – умеешь убивать.

– Это вопрос?

– Ты умеешь убивать, – повторил тип.

Да уж третий год только этим и занимаюсь!

– Не то слово. «Тиграм» с одного плевка башни сношу, а «мессеров» из рогатки, не глядя, щелкаю.

Ну, если честно, башню «тигру» тогда самоходчики снесли. Я только гусеницу гранатой распорол. Но комбат, тот все равно обещал на меня наградную написать. Мы ведь в его батальоне случайно оказались – место для прохода искали, а тут атака. Я» тигра» подшиб, а Прохоров из пулемета не меньше взвода положил. В общем, помогли удержать позицию. Правда, медаль мне так и не дали, да я и не возникал – своих, что ли, мало. А через неделю комбата того снайпер хлопнул.

– Мне нужно будет, чтобы ты убил для меня.

О! Вот теперь понятный разговор пошел. Вербуют. Ну, послушаем, послушаем.

– От этого человека зависит судьба страны.

Ух, ты! Это ж на кого меня нацеливают? Неужто на товарища Сталина?

– И не одной страны.

Нет, точно. Ну, думаю, Малахов, ты теперь любой ценой обязан отсюда живым выбраться и про это змеиное гнездо командованию доложить. Это твоя прямая обязанность, как бойца и комсомольца.

– А моя благодарность не будет знать пределов.

Ага, думаю, держу карман. Из «парабеллума» в затылок. Что б ему такое поддакнуть для правдоподобия?

– Как насчет счета в банке? – с такой ленивой ухмылочкой интересуюсь. – Учтите, я в марках не беру, только в фунтах.

Лысый непонимающе так на меня глянул.

– Платить сколько будешь, дядя? Здесь задаром не подают. – Если он начнет со мной торговаться – значит, все, клюнул.

– Пять тысяч золотых будут достаточной ценой.

Черт! Торгуется! Чего ж делать-то? Может, цену себе попробовать набить?

– Да за кого ты меня, дядя, держишь? – усмехаюсь. – За такие гроши тебе никто ворону не зажарит. Тридцать – и половину вперед.

Ну, думаю, если он это проглотит – значит, здесь не гестапо, а натуральный дурдом.

Тут в дверь снова поскреблись, и в створку просунулась какая-то крысиная морда – с заячьей губой и усиками под любимого фюрера.

– Э-э, мессир, тут…

Лысый тип на меня так косо поглядел.

– Мунгор.

– Да, мессир.

Это, оказывается, моего бородатого конвоира так кличут. Ну и имечко. Хотя и на имя-то не похоже. Может, у них тут клички в ходу?

– Отведи.

А куда отвести, не сказал. Надо полагать, обратно в камеру. Ну, я плечами пожал, руки за спиной сложил – веди, мол.

Обратно мы пошли другой дорогой. Поднялись зачем-то вверх по лестнице, а там – еще один коридор. Широкий такой, и ни единой живой души в нем нет. А в конце коридора, у поворота, солнечный свет пробивается.

 

Как подошли мы к этому повороту – гляжу, а свет-то из дыры в стене. Не слабая такая дыра, калибра так от ста пятидесяти. Местные ее досками заколотили, но хреново – такие щели, что запросто просунуться можно.

Ну и я как раз напротив двери ка-ак брякнусь об пол. Даже макушкой приложился для достоверности. Взвыл, за сапог хватаюсь, а тип меня за плечо дергает:

– Иди.

– Да подожди ты, – говорю, – дядя. Дай хоть ногу растереть. Щас встану, и пойдем.

А сам в щель пялюсь.

До земли, я так прикинул, метров шесть будет. И кладка подходящая, есть за что зацепиться. Вверх бы я по ней, пожалуй, не рискнул, а вниз – может и получится. Внизу у стены кустарник сразу начинается, хлипкий, правда, кустарник, насквозь все видно, пригорочек недалеко, а за пригорочком – лес.

И тут меня как под ребро кольнуло. Окон тут в коридорах я еще не видел, только у лысого в кабинете, да и то мутные – не видно ни фига. Пока эти олухи меня засекут, пока автоматы из-под своего маскарада добудут, до леса добежать успею. Шансы, конечно, хлипкие, а что делать? Кто его знает, что этим психам через час в голову взбредет? Психи, они психи и есть. А мне про это змеиное гнездо доложить куда следует нужно прямо-таки позарез.

В общем, прокачал я все это в голове и решил – была не была!

– Ладно, – говорю, – пошли, дядя. Руку дай только.

Ну, он мне руку протянул, я за нее взялся, сам встал, а его аккуратненько так на пол уложил – и финкой по горлу. Живучий, гад, оказался – схватился за свою железку и вытащил ее до половины. Но все равно сдох как миленький.

Я доску отодрал, наружу выглянул, смотрю – прямо подо мной бордюрчик, а на нем какая-то уродина каменная примостилась, крылья растопырила и скалится. Ну, думаю, данке шен вам, господа архитекторы. Это ж не пташка, это ж натуральный дом отдыха у дороги. Санаторий.

Сполз я этой пташке на спину, осмотрелся, перелез через нее, за когти на лапах зацепился, повисел – до земли метра три оставалось – и спрыгнул. Приземлился хорошо, ушел в перекат, вскочил, зыркнул по сторонам – никого – и ходу. И назад обернулся только на пригорке.

Ежкин кот! Эта психушка, из которой я так лихо драпанул, оказывается, в замке расположилась. Ну и замок они выбрали себе под стать. Весь черный, зубчатый, несимметричный какой-то. Я, конечно, настоящие замки только на картинках видел, вблизи пока не доводилось, но очень уж неправильный он был. Нехорошее место.

Может, я бы на него и дольше пялился – ноги сами понесли. Но все равно, отпечатался в голове, как на фотопленке. Ладно, думаю, тем лучше. Таких уродов во всем мире наверняка раз-два и обчелся. А уж специалисты сразу скажут, где эта штука находится. И будет вам тогда, ребята, дружеский визит в лице бомбардировочного полка. Камня на камне не останется.

Километра два я по лесу прорысил, гляжу – ручей. Я в него – и рванул себе против течения. Прошлепал еще метров семьсот – и на валун, оттуда – на дерево и в крону, повыше. Тут как раз и собачки брехать начали.

Я на дереве поудобнее утвердился, к коре прижался, вторым стволом прикидываюсь – и выглянул осторожненько. Как раз первый пес показался.

Ну, доложу я вам, и зверюг они тут развели. Ростом с теленка, черный, словно сажей вымазался, на шее ошейник шипастый, в пасти клыки – с палец, пена клочьями летит. Та еще тварь, обычная фрицевская овчарка против нее – щенок недоделанный.

Страховище это мимо пронеслось, за ним еще два таких. Я уж было вздохнул, как вдруг слышу – топот. Хозяева собачьи пожаловали.

Ну, эти ребята явно в музее первыми отоваривались. Трое, на вороных конях и с ног до головы в черную броню заделаны. У седла меч приторочен, и плащи за спиной, словно знамя развеваются. И все черное. Явно эсэс какие-нибудь сдвинутые – заскок у них на этом цвете.

Проскакала эта троица вслед за собачками. Я еще полчаса на дереве поскучал, послушал – нет вроде, не возвращаются, – слез и наддал так, что только пятки засверкали. Такой марш-бросок выдал – любо-дорого. А что? Мешка за спиной нет, автомат тоже к земле не тянет, только и успевай ноги подставлять.

Отмахал я так еще пяток верст, чувствую – притомился. Но вроде оторвался, лая не слышно. Вообще ничего не слышно.

И только сейчас я соображать начал – странный какой-то лес. Обычно, когда по лесу идешь, нет-нет да и цвикнет птаха какая. Даже когда ломишься напролом, словно лось раненый, звук какой-то всегда есть. А тут даже ветра в кронах нет. Нехорошая тишина. Мертвая.

На фронте такая тишь только перед большим боем бывает.

У меня от этой тишины сразу мурашки по спине забегали. Пакостное ощущение – идешь и не знаешь, где тебе на голову кирпич свалится. А то и чего похуже.

Деревья тоже непонятные какие-то. Ни берез, ни сосен – вроде бы дерево как дерево, а что за дерево – леший знает. Первый раз такие вижу.

И погода странная. Лето сейчас, тепло, а солнца не видно. Но муторность на душе такая, словно в самую распоследнюю осеннюю распутицу весь артполк на горбу тащишь.

Одно ясно – на Украину это не похоже. Тогда где я?

Я щетину поскреб – нет щетины. Как вчера вечером перед выходом побрились – вот за сутки и отросло. Хотя – если сразу с того болотца на аэродром и в самолет – запросто могли за пару часов к черту на кулички уволочь. Вот и гадай теперь, старший сержант, куда тебя занесло.

Румыния? Польша? Югославия? Венгрия? Черт его знает. Может, даже и Германия.

А потом я на деревню вышел.

Деревня как деревня. Домов тридцать в ней. Было. По одной стороне улицы дома целехонькие, а с другой – печки черные да головешки.

Ну, этого-то добра я навидался предостаточно. Даже удивился – чего ж они половину-то деревни целой оставили. Спугнули их, что ли? Кто? Неужто и в этих краях партизаны водятся?

Домики, правда, тоже незнакомые. Не избы деревянные и не хаты – у хохлов, я заметил, самая последняя мазанка обязательно в белый выкрашена. А тут – серый.

Гляжу я на эту деревню – и чувствую, как на загривке волосы потихоньку шевелиться начинают. Ой, думаю, товарищи родные, что-то здесь глубоко не так.

Сколько мы мимо таких вот деревень сожженных ходили – никогда такого не было. Ну, поначалу, конечно, за глотку брало, и такая злоба кипела – попадитесь, гады, только. А потом притерпелись. Тем паче – не «языков» же нам резать.

А тут – как будто то зло, которое здесь разгулялось, никуда не ушло, а прилегло в сторонке и дремлет, до времени.

И комок к горлу подступает, мерзкий, как немецкий паучий шрифт.

Ну, к предчувствиям в нашем деле прислушиваться, конечно, надо, но только одним ухом. А то можно и вовсе за линию фронта не ходить. Ой, робяты, чегой-то у меня сегодни прядчувствия нехорошая, да и встал я не с того лаптя. Может, не пойдем за «языком»?

Что на такое капитан ответит? Правильно. Хорошо, если только матом обложит.

В общем, скатал я все эти страхи и запихнул поглубже. А потом поднялся и пошел.

Жгли эту деревню с год назад. Народ, видать, к лесу бросился – да где уж там. Может, кто и смылся, да только вряд ли.

И тут я такое увидел – чуть посреди улицы не сел. Скелет мне попался, здоровый, метра два в нем было. Вроде бы скелет как скелет, а нет. Челюсть у черепа вперед выпирает, а на челюсти той клыки. Как у бульдога.

Ни черта себе, думаю, это что ж за урод такой? Может, он эти клыки себе специально вставил, народ пугать? Да вроде на липовые не похожи.

Одно ясно – без психов из замка тут явно не обошлось.

Поискал – точно. Еще два костяка лежат, оба под два метра и оба клыками скалятся. Прямо зоопарк какой-то.

Ну, не иначе господа немцы новую породу выводят. Самых что ни на есть истинных арийцев. Рогов только не хватает для комплекта.

И еще странность – ни одного следа от пули. Мечами они, что ли, своими работали? С этих станется.

Покрутился я, осмотрелся – нет, думаю, надо мне от этого замка подальше двигать. По прямой. Здесь, в округе, мертвая зона, по всему видать. А подальше от этих страхов, глядишь, кто живой и сыщется.

Да и время уже за полдень перевалило. Солнца, правда, так и нет, но нутром чую.

Иду, а сам размышляю – что ж это тут за ерунда творится? Вопросов куча, да и ответов немало. Только вот ответы эти к вопросам не подходят, по калибру не совпадают.

Ладно. Мне бы только до рации добраться – а там хоть трава не расти.

За деревушкой лес недолго был. Редеть стал, холмы пошли, кустарником заросшие, и пустоши. Хоть и не хотелось мне на открытое место соваться, а что делать?

Тут-то я Кару и повстречал.

Мне еще повезло, что как раз ветерок в мою сторону дул. Хилый, правда, но хватило. Чую – запах какой-то новый повеял – и, не раздумывая, в кусты. Сижу, воздух нюхаю.

Мне в этом отношении повезло. До войны курить так и не начал, а уж в разведке и дымоходов быстро отучали. Ну а раз нос не испорчен – натаскаться можно. Немецкий одеколон, например, я за полсотни метров запросто унюхаю.

С этим одеколоном забавная история однажды вышла. Приволок я как-то с задания флакон духов, хороших, французских, «Paris» на этикетке намалевано. Ну, я-то не девка, мне они без надобности, махнулся с шифровальщиком из штаба корпуса на часы. Тоже хорошие, швейцарские, водонепроницаемые, циферблат ночью светится. А этот дурак нет чтобы связистке какой презент поднести, сам ими надушился и ходит – благоухает. Разведотдел весь со смеху попадал – духи-то женские.

Так вот, сижу я, значит, в кустиках и чую – конем пахнет. Конским потом. Жутко въедливая штука этот пот. А где конь – там и человек недалеко.

Главное, лощинка эта уж больно для засады место подходящее. По бокам холмы крутые – пока по склону вскарабкаешься, три раза свалишься. А сама лощинка ровная, гладкая, и валуны на той стороне. Вот в тех валунах с пулеметом обосноваться – милое дело. Пока скумекают, что к чему, пока развернутся да назад выберутся, полроты запросто положить можно.

Ну, я-то в любом случае по этой лощинке ломиться бы не стал. По открытым местам шляться – дураков нынче нет, а кто были – давно в земле лежат. Час убил, обошел это дело по кругу, последние двести метров на брюхе прополз так, что ни одна травинка не шелохнулась, в общем, вышел в тыл, вижу – сидит. И кто? – девка!

Пристроилась, значит, за валунами, лук поперек колен, колчан рядом стоит. Одежда на ней кожаная, в обтяжку, только не черная, а светло-коричневая. А поверх кожи сетка кольчужная дырявая. И главное, волосы рыжие, как огонь. Лица, жаль, не видно.

Ну, я к ней со спины подобрался поближе – и ка-ак прыгну! Покатились мы по земле, лук в одну сторону, стрелы в другую, я только ее на прием собрался взять, а она меня сама как хрястнет оземь – сразу все свои кости вспомнил, даже те, о которых и не знал до сих пор.

Вскочил, а она нож держит. Охотничий, раза в два побольше моей финки будет. Ну, размеры – это, положим, не так уж важно, но и держит она его ловко, видно, что не впервой хватается.

И… до чего на рысь похожа – лицо круглое, глаза зеленые, огромные и шипит.

Я для пробы пару выпадов сделал – ох, чувствую, серьезно повозиться придется. Девчонку явно кто-то понимающий натаскивал. С такой ухо надо востро держать, если не хочешь без уха остаться.

В принципе, я с пяти шагов в горло десять из десяти попадаю. Или в дыру можно, как раз у нее над правой грудью в кольчужке прореха. Ну, так «языка» убить тоже умельцев хватает, ты попробуй его живым и целым приволочь!

Так что я еще пару раз ей ножиком перед личиком помахал – а потом взял, да и выронил его. Она за ним глазами – зырк, а я ее за руку и второй раз не сплоховал. Вывернул, выкрутил, а левой за горло перехватил и придушил легонько, для надежности. Пускай, думаю, полежит, остынет малость.

Огляделся, ножики подобрал, поискал веревку какую, ничего, понятно, не нашел, пришлось собственный ремень пожертвовать. Стянул ей руки за спиной, поднял за шиворот и встряхнул.

Ох, огонь-девка. Так глазищами сверкнула – думал, сейчас глотку бросится зубами рвать.

– Звать-то тебя как? – спрашиваю.

Вместо ответа она меня попыталась сапогом достать. Я уклонился, подсечку провел – обратно шлепнулась.

– Тебе что, – говорю, – на земле поваляться охота? Так ведь, знаешь, и застудиться недолго.

Тут она как завизжит:

– Можешь делать со мной что хочешь, проклятый, не единого звука не издам.

– Тю, – говорю, – еще одна Зоя Космодемьянская выискалась. И с чего это ты, рыжая, взяла, что я тебе враг? И потом, если молчать собираешься, зачем на всю округу визжишь? Мне, между прочим, шум нужен еще меньше, чем тебе.

Молчит. Ну, точно, решила в героев-подпольщиков поиграть. В героинь.

Вдруг слышу – топот за спиной. Оборачиваюсь – конь. Словно из-под земли выскочил, секунду назад его здесь не было, и на тебе, стоит, морда гнедая, и подозрительно как-то на меня косится.

 

– Твоя лошадь? – спрашиваю.

Молчит.

И тут меня словно ударило – я ж ее по-русски допрашиваю!

– Русский откуда знаешь?

Молчит.

Ладно, думаю, подожди. Я с тобой еще побеседую, в более, как говорит старший лейтенант Светлов, приватной обстановке. А пока мне сильно охота куда-нибудь подальше убраться. Очень уж этот замок мне на нервы действует.

Подошел я к коняге, осторожно так, бочком, поймал повод – конь на меня фыркнул, но вырываться не стал.

Вообще-то я лошадей обычно стороной обхожу. Человек я по натуре городской, мне больше железного коня подавай – тут уж я любую развалюху так отлажу, быстрее «Опель-Адмирала» побежит. Было бы только время да инструменты. А с коняками у меня пакт о ненападении – я их не кусаю, а они меня. Ну да ничего, все ж четыре чужие лучше, чем две свои.

Взгромоздился я кое-как в седло и попытался трофей свой наверх за плечи затащить. Только вытянул – а она мне как врежет плечом. Я с коня кувырком и затылком об камень приложился – только искры в глазах засверкали.

Когда очнулся, первое время сориентироваться никак не мог. Кругом темно, голова раскалывается, спасу нет, не иначе прикладом врезали, желудок на тошноту тянет, а все вокруг покачивается плавно, и звуки непонятные – цок-цок. Тут в глазах маленько прояснилось, и увидел я, что свисаю с крупа той самой гнедой твари, с которой меня так хорошо запустили. Ноги с одной стороны ремнем стянуты, похоже, моим собственным, а руки с головой, понятно, с другой. Руки в запястьях бечевой какой-то замотаны. Ну, я дергаться зря не стал, как висел, так и вишу, а сам потихоньку узел на вкус пробую. Вроде поддается, но хреново – больно туго затянут.

Тут как раз копыта коня по деревянному мосту процокали, и въехали мы в какой-то двор. Только я попытался голову приподнять, и в этот момент меня вниз спихнули.

Черт! Приземлился я на связанные руки, перекатился через голову и угодил ногами в кучу гнилой соломы. И при этом еще успел засечь сарай какой-то – похоже, конюшню – с воротами нараспашку, а рядом с тем сараем – новенький «Додж» три четверти.

Ну, ничего. Я с этой рыжей стервой еще посчитаюсь.

Поднялся, ремень с ног стянул, огляделся – непонятно, что за место. Дворик небольшой, но и не сказать, чтобы сильно маленький. Грязный. По углам пяток человек копошится. Одежка на них – не совсем рванье, но тоже непонятная какая-то. Дерюга, не дерюга, черт ее знает. А стены вокруг высокие, каменные. Хорошие стены. «Сорокапяткой» не возьмешь.

– Олеф, Арчет!

Гляжу – два суслика работу бросили и ко мне приближаются. Один светловолосый, лет тридцати, ладный такой, ухватистый, а второй моложе, но вымахал – два на полтора, грудь надул, как протектор от «студера», но что-то у него на роже такое проскользнуло, что я сразу просек – слабак! На обоих безрукавки кольчужные и мечи у пояса, я уже даже и удивляться особо не стал.

Выстроилась эта парочка у меня по бокам почетным конвоем, за плечи уцепилась. Причем блондин спокойно так взял, но цепко, а здоровяк гимнастерку в жменю загреб и стоит, довольный. Олух натуральный – его на любой прием взять можно, а он и не скумекает ничего, пока собственной железякой башку не смахнут.

Рыжая с коня соскочила, прошлась передо мной, прямо как офицер перед строем, и вдруг ка-ак вмажет мне с размаху по зубам – только моргнуть успел.

Потрогал языком зубы – вроде не шатаются. А вот губу наверняка рассадила. Рукой попробовал – ну, точно, кровь.

Я усмехнулся, криво, правда, и говорю, как капитан:

– Связанных пленных бить – много храбрости не нужно.

Рыжую аж перекосило.

– Ах ты…

Тут уж за меня светловолосый вступился.

– В самом деле, Кара, – говорит, – чего это ты так на него?

Кара, значит. Ладно, запомню.

– А ты не лезь не в свое дело, Арчет. Я тут хозяйка.

И тут я гляжу – через двор мужик идет. Вроде бы местный – портки на нем серые, куртка кожаная, меч опять же. Дрова тащит. А на ногах – кирзачи стоптанные. Уж наши-то солдатские кирзачи я за километр различу.

Ну я и заорал:

– Стоять! Напра-во! Кругом!

Мужик дрова выронил, развернулся, форму мою увидал – и замер с раззявленной пастью.

– Е-мое, – говорит, – никак наш.

Кара тоже обернулась.

– Троф, ты его знаешь?

Троф? Трофим, что ли?

– Нет, но… форма на нем наша, советская. Да свой он, ребята, что я, наших не знаю?

Пока они уши развесили, я руки к лицу прижал, как будто кровь из губы остановить пытаюсь, а сам узел грызу. Он и поддался. Я Арчета за запястье ухватил, на каблуке крутанулся, и полетела эта парочка вверх тормашками. Рыжая только поворачиваться начала, а я уже у нее за спиной и ее собственный нож к горлу приставил.

– Давай к машине, быстро, – и мужику ору: – Бензин в баке есть?

А мужик от меня шарахнулся.

– Ты, это, парень, – говорит, – брось нож. И девушку отпусти. А то худо будет.

Да уж, думаю, куда хуже-то? Опять одни психи кругом.

– Значит, так, – говорю. – Ключ в машину, бензина чтоб полный бак и автомат. А не то… – и ножом рыжей подбородок приподнял. – Точно худо будет.

А Трофим куда-то за спину мне пялится.

– Не стреляйте, – руками машет, – не вздумайте стрелять!

Я рыжую развернул, а там уже народишко высыпал, и трое уже навострились луки натягивать.

– А ну положь наземь! – кричу. – Кому сказал!

Подчинились. Неохотно, но подчинились. Это приятно, прямо душу греет. Глядишь, может еще и поживем.

А Трофим этот сзади топчется, в затылок дышит.

– Ты что, не слышал, что я сказал? – спрашиваю. – Машину и автомат сюда, живо.

– Отпусти девушку, воин.

А вот это явно местный командир ко мне вышел. Высокий, стройный, кольчуга на нем как никелированная сверкает, не то что на остальных олухах, за спиной плащ синий ступеньки метет, но главное – держится он соответственно. Настоящего командира я по этой привычке сразу замечаю. В любой толпе пленных, не глядя на петлицы – это обер-лейтенант, это фельдфебель, а это писарь какой-нибудь штабной, даром что морду отожрал и сукно офицерское. Бывают, конечно, исключения, но редко.

Рыжая, как его увидала, сразу напряглась вся, словно навстречу хотела кинуться, а потом обмякла и – «Отец!» – выдохнула.

Ага, думаю, ты у нас, значит, папаша будешь. Тем лучше, обойдемся без торговли.

– Значит, так, – говорю, – повторяю последний раз. Ключ от «Доджа» и автомат с полным диском. Тогда получишь свою дочурку живой и невредимой. И без шуток. Я нынче шуток не понимаю, не в настроении.

Высокий на Трофима оглянулся.

– Автоматов у нас нет, – говорит тот, – а ключ в машине. Только не заводится она.

Знаем мы эти штучки.

– Ничего, – говорю, – посмотрим. Может, это она только у вас не заводилась, а у меня с пол-оборота заведется. И про автоматы заливать не надо. «Додж» у них, видите ли, есть, а автоматов нет. А ну, живо тащите!

– Ну, нет у нас автоматов, – Трофим ноет, – пара винтовок да «наган».

Смотрю – убедительно ноет. Чуть ли слезы на бороду не капают.

– Ладно, тащи «наган». Но чтоб барабан полный был. А не то я на тебя, шкуру продажную, точно не пожалею.

Убежал. Я потихоньку начал к машине перемещаться. Папаша рыжей за мной, но дистанцию пока держит.

– Отпусти девушку, – снова пластинку завел, – не к лицу воину прятаться за женщину. А ей рано играть в наши игры.

– Ага, – говорю, – щас. Разбежался. Как связанного по зубам хлестать – это она может, взрослая. А как отвечать – еще маленькая. Знаем, навидались. Их бин арбайтер, камрады, не стреляйте. А у самого руки керосином воняют.

– Отпусти девушку.

Чувствую вдруг – ни с того ни с сего глаза слипаться начали. И рука с ножом дрогнула. Хорошо еще, девчонка тоже почувствовала что-то, напряглась, я и очухался.

– А ну кончай, – кричу, – а то у меня рука по-всякому дрогнуть может. Сказал же – без шуток.

Тут Трофим прибежал. Запыхался весь. Подсеменил поближе и «наган» за ствол протягивает. Я его левой взял, глянул, патроны вроде на месте. Крутанул барабан и пальнул в землю – только пыль брызнула. Значит, без обмана.

Ну, я курок взвел, нож убрал, взамен рыжей ствол к затылку приставил – и к машине. Подошли, гляжу – точно, ключ в замке болтается.

– А теперь медленно, спокойно обошла машину и села с той стороны. И учти: дернешься – первая пуля тебе, вторая папочке между глаз, благо стоит недалеко.

Проняло. Обошла, села, уставилась перед собой, словно статуя. Я в «Додж» забрался, ключ провернул – не заводится. Второй раз крутанул – не идет! Бензин есть, а зажигание не хватает. Ну что ты будешь делать? Не под капот же лезть? Коня, что ли, оседланного потребовать?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru