Андрей Уланов
Раз герой, два герой...
Десятник удивленно моргнул.
– Шутить изволите, господин герой.
– Д-дело в том, – от волнения Шах начал заикаться, – ч-что я н-не помню а-абсол-лютно н-ничего из того, что я д-делал в-вчера.
– В самом деле? – не веря своим ушам, переспросил Свон.
Шах кивнул.
Десятник посмотрел на него с каким-то ошалелым восторгом, несколько раз с фырканьем втянул ноздрями воздух, словно надеялся распознать и запомнить запах такой невероятной удачи, вытер рукавом ступеньку крыльца, сел и набрал побольше воздуха в грудь.
– Значица, так, – начал он. – Вчера вы появились на этой самой площади ровно в полдень, волоча за собой дохлого мантикора. Как вам удавалось волочить его целиком – непонятно, потому как вы его не просто изрубили – вы его, господин герой, мелко-мелко нашинковали.
Десятник перевел дух.
– Бросив мантикора посреди площади, – продолжил он, – вы ВОШЛИ, – Кроллер покосился на вмятину в двери, – в башню, ворвались к Фейсу, выволокли его за шиворот наверх и, – Свон задрал голову и посмотрел на верхушку башни, – держали за шиворот аккурат над этим самым крыльцом до тех пор, пока он не согласился, что назначенная им сумма, как он изволил выразиться, «не просто мала, а прямо-таки смехотворна».
Десятник произнес эти слова с таким восторгом, что Шаху захотелось провалиться сквозь землю.
– После этого, – продолжил десятник, – вы направились в трактир. Там как раз успели установить новую дверь, которую вы и вышибли – достопочтенным Рэдишем Курокрадом, купцом из Забодайска. Народец, памятуя о прошлом вечере, начал разбегаться, однако вы в трактире не задержались. – Десятник усмехнулся. – Вы взяли пять, если не ошибаюсь, кувшинов старого фалернского и направились прямиком к шатру мадам Ляфорели.
Шах начал медленно краснеть.
– По дороге, – продолжал Кроллер, – вы, судя по всему, успели опорожнить один или два кувшина, поскольку, придя в заведение мадам, вы были так добры, что позволили некоторым посетителем убраться самостоятельно.
Десятник усмехнулся еще шире.
– Что именно вы там проделывали, – продолжил он, – никому доподлинно неизвестно. Осмелюсь только заметить, что слышно было – на весь город.
Лицо Шаха по цвету вполне могло поспорить с хорошо вываренным раком.
– Все шло, можно даже сказать, почти хорошо, – продолжал рассказывать Свон, – пока вы не собрались уходить. Но когда вы наконец собрались уходить, то случайно задели стойку шатра, и он обрушился. Тогда вы извлекли свой замечательный меч и на весь город объявили о своем намерении «прорубить себе выход из этого чертового шатра».
Десятник восхищенно прищелкнул языком.
– Причем вы увлеклись этим занятием настолько, что выходов прорубили никак не меньше семи.
Чтобы хоть как-то удерживаться на ногах, Шах прислонился к башне.
– После этого вы направились в трактир. К этому времени там уже собрались и те, кого вы изволили поколотить вчера, и почтенный господин Курокрад со своими друзьями. И вот тут-то началось самое интересное…
– Свон! – донесся сверху рык Картопли.
– Сейчас, – отмахнулся десятник. – Так вот…
– Кроллер Свон! – повторился рык. – Если ты сей же миг не оторвешь от крыльца свой паршивый зад и не явишься ко мне… это будет стоить тебе недельного жалования.
Десятник встал, скорчив при этом такую рожу, словно его вырвали из-за карточного стола в тот самый момент, когда он собрался открыть драконье каре.
– Звиняюсь, господин герой, служба.
После ухода десятника Шах некоторое время постоял, хватаясь за стену и медленно приходя в себя. Когда он счел, что оправился от услышанного настолько, что способен передвигаться без посторонней помощи не только ползком, он отклеился от стены и поплелся к трактиру Старого Тромба.
При этом Шах был настолько погружен в тягостные раздумья, что не обратил внимания на тот странный факт, что этим утром Хамилог выглядел значительно более вымершим, чем накануне. Те двое прохожих, которых какая-то жуткая нужда выгнала на улицу в столь ранний час, при виде Шаха побледнели и исчезли столь стремительно, словно в одночасье овладели заклинанием растворения в воздухе.
Зато третий встреченный Шахом прохожий, точнее прохожая, повел себя совсем по-другому.
– Кого я вижу? – раздался радостный визг над самым ухом Шаха, и он с превеликим ужасом почувствовал, что ему на шею в самом прямом смысле слова вешается – о ужас! – девица.
Девица эта, несмотря на то что выглядела даже более помятой и заспанной, чем обычно по утрам, была просто вызывающе красива. Этому в немалой степени способствовали несколько наложенных на нее слоев краски и грима. То, что краска была наложена вчера и за прошедшие сутки успела слегка осыпаться, Шах по неопытности не разобрал.
– А? – Шах опустил взгляд с лица девицы чуть ниже и задохнулся окончательно.
Платье, если это слово было вообще применимо в данном случае, было действительно примечательным. Проектировавший его портной, явный полуэльф, преследовал при его создании две цели – израсходовать на него побольше ткани самых ПОТРЯСАЮЩИХ расцветок, оставив при этом как можно больше доступного для жадных взоров окружающих. Однако сейчас платье носило на себе следы грубой и поспешной починки, самым главным из которых было то, что его верхняя и нижняя половина ранее никогда между собой не встречались, а потому гармонировали по цвету так, что вполне могли бы послужить прообразом для флага королевства гоблинов – если бы гоблины когда-нибудь сумели его создать.
– Вчера ты был великолепен! – проворковала девица в ухо Шаху, повисая при этом на нем еще больше.
– Все девочки просто в восторге. Даже мадам, хотя она все еще не может простить тебе то, что ты сотворил с ее попугаем.
– А… а что я с ним сделал? – выдавил Шах.
Он довольно плохо представлял себе, что такое попугай и что с ним можно сотворить.
– Ты не помнишь? Ты же выдрал у него из хвоста все перья и засунул их в…
Девица прыснула. Шах застонал и начал оседать на землю.
– Что с тобой? – озабоченно спросила девица.
– Голова болит.
– Бедненький. – Девица осторожно погладила Шаха по вышеупомянутой голове. – Может, зайдешь к нам? У нас, знаешь ли, большой опыт по части восстановления клиентов. Устроим тебе массаж с горячим…
Шах яростно замотал головой.
– Как хочешь. – Девица ничуть не обиделась. – Тогда приходи вечером. Мы тебя ждать будем. Придешь?
Неимоверным усилием Шах сумел выдавить что-то вроде «мгм». Напоследок девица звонко чмокнула Шаха в щеки и двинулась дальше по своим делам.
Отойдя на пару шагов, она вдруг взвизгнула, почувствовав, что чья-то невидимая, но весьма увесистая ладонь с размаху шлепнула ее ниже спины.
На этот раз дверь в трактире Тромба отсутствовала напрочь. То ли ее еще не успели восстановить после полета в компании досточтимого господина Курокрада, то ли Тромб решил повременить с ее установкой до момента отбытия Шаха из Хамилога.
Внутри было почти так же светло и чисто, как вчера. Кроме самого Тромба, как обычно стоявшего за стойкой, словно ничего особенного и не произошло, в трактире был только один посетитель – здоровенный варвар, дремавший за одним из столов. Когда Шах вошел в трактир, варвар оторвал от тарелки лицо, на котором, кроме салата, имелись также многочисленные синяки и шишки, и попытался сфокусировать на вошедшем взгляд своих мутных синих глаз. Как ни странно, ему это удалось, и, судя по всему, он даже узнал Шаха, поскольку лицо его при этом озарилось радостной улыбкой. Он даже сумел прореветь что-то неразборчивое, но весьма одобрительное, однако на этом его силы вновь исчерпались, и варвар рухнул обратно в тарелку, где и захрапел еще громче прежнего.
– Должен сказать, – как ни в чем не бывало начал Тромб, – что с твоей стороны было очень разумно выставить пострадавшим ту бочку вина – после того, как ты исколошматил их до полусмерти.
– Бочку вина? – переспросил Шах.
– По правде говоря, я уже не очень-то надеялся продать все вино из той бочки, пока оно не прокиснет, – продолжал Тромб. – Так что, я думаю, больше, чем полтомаса, она не стоила.
Шах тяжело вздохнул и выложил на стойку один из своих пяти золотых. Трактирщик косо взглянул на монету своим магическим глазом, и она исчезла, хотя руки Тромба – в этом Шах готов был поклясться – были заняты протиранием посуды. Взамен монеты на стойке появилась стопка мелочи.
– Сейчас принесут твой гуляш, – сказал Тромб, пряча очередную протертую кружку куда-то под стойку. – И, кстати, забери свой мешок, пока я не забыл.
Шах с изумлением уставился на свой мешок, появившийся из-под стойки. Со вчерашнего дня мешок здорово располнел и теперь выглядел таким набитым и упитанным, словно в него запихнули копну соломы. А на запахи, которые он распространял вокруг себя, должны были немедленно сбежаться все собаки, кошки и гоблины в радиусе десяти верст.
– Я тут собрал тебе кое-что на дорогу, – заметил Тромб. – Так, ничего особенного. Каравай, пару окороков, три кувшина твоего любимого старого фалернского. Я думаю, что тебе, – Тромб оценивающие взглянул на щуплую фигурку Шаха, – на неделю хватит.
Шах вспыхнул и, сграбастав мешок, утащил к ближайшему столу.
На крыльце раздались чьи-то осторожные шаги. На всякий случай Шах наклонился над пустой тарелкой еще ниже. Варвар продолжал храпеть. Тромб старательно протер оба глаза и с подозрением уставился на вошедшего.
Вошедший выглядел как самый обычный крестьянин. Это было уже довольно странно, а уж после событий последних двух дней и ночей Тромб наблюдал за вошедшим с утроенным вниманием. Пока что посетитель вел себя, как обычно. Он на цыпочках, по большой дуге, обошел храпящего варвара и подобрался к стойке. Склонившегося над столом Шаха крестьянин просто-напросто не заметил.
– Слыхал, у вас тут герой объявился? – начал он, обращаясь к Тромбу.
Трактирщик облегченно вздохнул и выпустил из рук свою новенькую дубинку, за которую он уже успел схватиться.
– Правду слыхали, – степенно кивнул он. – Объявился.
– А не скажете часом, где его отыскать можно?
– А чего его искать? – усмехнулся Тромб. – Вот он сидит.
Крестьянин развернулся в указанном Тромбом направлении и с недоумением обозрел Шаха, почти уткнувшегося носом в тарелку. Примерно минуту он осмысливал увиденное, затем развернулся обратно к Тромбу.
– Это и есть ваш герой? – сказал он тоном, явственно намекающим на то, что «мы, мол, хоть и из дяревни, но шутки тож понимать умеем».
– Он самый, – безмятежно подтвердил Тромб. – По виду, конечно, не скажешь, но в деле, я вам доложу, – парень что надо. Из молодых, да ранний. Скоро на все наше Запустенье прогремит. Так что, – Тромб по-приятельски подмигнул крестьянину, – ловите момент. Потом вы его днем с огнем не сыщете. А если и сыщете, то уж денег точно не напасетесь. Малыш далеко пойдет.
После каждого слова Тромба спина Шаха выпрямлялась все больше и больше, пока наконец его затылок не уткнулся в рукоять меча. Шах медленно развернулся и посмотрел на крестьянина.
И под внимательным взглядом этих ясных синих глаз тот вдруг ощутил себя крайне неуютно.
– А какие хоть подвиги-то он совершил? – неуверенно спросил он у Тромба.
– Вообще-то он у нас скромный герой, – на полном серьезе заявил Тромб. – И о подвигах своих предпочитает не распространяться. Мне лично доподлинно известно только то, что ему довелось в одном бою голыми руками одолеть двух черных драконов. А на вчерашнего мантикора можете полюбоваться на городской свалке – если, конечно, его еще не растаскали.
Крестьянин посмотрел на Шаха, на Тромба, снова на Шаха… и решил припрятать оставшиеся у него сомнения куда-нибудь поглубже – до поры до времени.
– Нам нужен герой, – объявил он.
– Всем нужен герой, – глубокомысленно заметил Тромб.
– Ну, я герой, – заявил Шах и с ужасом и восторгом осознал, что теперь-то уж точно обратной дороги для него нет.
– Не соблаговолите ли назваться, господин герой?
– Шах, – сказал Шах и решительно повторил: – Шах из Дудинок.
Глава 3
Учиться, учиться и… выигрывать!
В отличие от Хамилога Муходол не претендовал на звание полноценного города. Он им являлся – без всяких там натяжек и «если». В нем проживало около полутора тысяч жителей постоянно и еще столько же – во время знаменитой на все Запустенье муходольской ярмарки. Город был обнесен настоящей каменной стеной, а в сторожевых башнях размещался многочисленный и хорошо оплачиваемый гарнизон, оснащенный всеми возможными смертоубийственными приспособлениями вплоть до катапульт. Однако главным залогом безопасности Муходола и всех находящихся в нем были не стены, а личность его владельца – Великого и Могучего Мага Архана Страшилы.
Великий и Могучий Архан Страшила помимо звучного титула обладал множеством других, весьма полезных для своих подданных достоинств.
Во-первых, Архан был действительно Великий Маг.
Во-вторых, разменяв седьмой век, Страшила растолстел и порядочно обленился. Поэтому те редкие деяния, которые он все же совершал, на черном фоне действий прочих колдунов выглядели почти что светло-серыми. Учитывая, что по-настоящему белых магов жители Запустенья никогда не видели, а потому и не верили в их существование, Архан Страшила был для них образцом и лучшим примером светлого и добропорядочного колдуна.
В-третьих же, Архан Страшила был коллекционером, причем коллекционером заядлым.
Из-за этой его страсти подвалы и жилые помещения замка каждые двести лет заполнялись всяческим хламом настолько, что угрожали выселить наружу самого хозяина. Тогда Архан со вздохом брался за магическую метлу и вышвыривал почти все собранное с таким трудом барахло наружу – исключительно затем, чтобы освободить место для следующей партии. Однако из самой главной своей «жемчужины» он не выбрасывал никогда и ничего.
«Жемчужиной» же архановой коллекции были чучела чудовищ.
Именно из-за этого он поселился в столь неудобном для жизни месте, как Запустенье, и именно в эту коллекцию он вкладывал большую часть своей души, времени и магических способностей.
Такого количества и разнообразия экспонатов, как у Страшилы, не было нигде в Мире. Коллекции Аллидзога из Перевернутого Замка или Чарда Гарфилда и близко рядом с ней не стояли.
Поэтому все мало-мальски разумные чудовища изо всех сил старались не появляться в окрестностях Муходола без крайней необходимости. Никогда ведь не известно наверняка, рассуждали они, имеется ли у Архана в коллекции соответствующий тебе экземпляр или еще нет?
А даже если и есть – выяснится этот факт до момента набивки чучела или уже после?
Те же из чудовищ, которые не обладали способностью воспроизвести подобные рассуждения, довольно быстро заканчивали свою карьеру либо в качестве очередного экспоната, либо, что в последнее время случалось куда чаще, на городской свалке, после того как разочарованный Архан выяснял, что по одному экземпляру представителя этой разновидности у него уже имеется и в основном фонде, и в резервном, и даже в предназначенном для обмена.
Короче, под властью Великого и Могучего Мага Архана Страшилы Муходол процветал, и все были довольны – кроме, разумеется, чудовищ, но их мнение никого не интересовало.
Итак, в самый разгар ярмарочного дня базарная площадь Муходола представляла собой беспорядочное скопище палаток, шатров, навесов и просто столов общим числом примерно в тыщу.
Толпа самых разнообразных существ вокруг них толкалась, пихалась, глазела, торговалась, а также занималась еще сотней дел, многие из которых вполне могли бы закончиться прямиком на новеньком, только вчера заново сколоченном муходольском эшафоте, если бы, конечно, три десятка так называемых стражей порядка занимались чем-нибудь, кроме мелкого вымогательства.
Но перед Шахом толпа расступалась.
Сам Шах совершенно искренне полагал, что кишащий вокруг базарный люд и нелюд шарахается в стороны исключительно из уважения к его геройскому виду. Ведь на нем были надеты новые сапоги из, страшно сказать, лосомордой кожи, на нем ярко блестела кольчуга из настоящей гномской стали, а из-за его плеча выглядывала рукоять его знаменитого меча. Именно так, по представлениям Шаха, и должен был выглядеть настоящий герой.
Однако он глубоко заблуждался. Настоящих героев на муходольской ярмарке было хоть пруд пруди, а уж одевавшихся «под героя» и вовсе не счесть. Настоящая причина оказываемой Шаху почести заключалась в огненно-рыжей кобыле, которую Шах вел в поводу.
Эту кобылу Шах приобрел вместе с головной болью, проснувшись на следующее утро после совершения своего очередного подвига. Местные жители, наперебой и взахлеб, бросились рассказывать Шаху о том, как он после десяти кувшинов вина выиграл эту кобылу, разрубив напополам здоровенный валун, и, выхлебав еще три кувшина, взгромоздился на нее, после чего бешеная тварь умчала его прочь и вернулась только под вечер – к превеликой радости местного дурачка, выигравшего благодаря Шаху целых семь томасов, поставив на кон всего два сребреника.
Учитывая то, что оборотень, ради которого нанимали Шаха, успел загрызть только трех человек, а кобыла с учетом покалеченных – двенадцать, трудно сказать, какой из подвигов произвел на местных жителей большее впечатление.
Сейчас эта кобыла гордо выступала за Шахом, время от времени злобно всхрапывая и демонстрируя тем окружающим, кто никогда не лицезрел чистопородных адских аргамаков, свою пасть, наполненную множеством острейших клыков. Одним глазом кобыла косила на толпу, явно мечтая дотянуться до кого-нибудь неосторожного если не зубами, то хотя бы заточенным копытом, а вторым – на свою спину. Хотя седло было пусто, кобыле тем не менее постоянно казалось, что на ней кто-то сидит.
Ах да, еще с пояса Шаха свисал кошелек. Он висел так, как может висеть только кошелек деревенского паренька, впервые выбравшегося на городскую ярмарку. Набит был кошелек, как уже неоднократно успели убедиться окружающие, серебром, среди которого часто попадалось золото. Однако муходольские воры при виде этого кошелька тихо скрипели зубами и старались побыстрее проскользнуть мимо. Все они были прекрасно наслышаны о том, что произошло с тем воришкой, который не далее, как вчера, попытался срезать столь заманчивый плод у зазевавшегося олуха. Беднягу внезапно схватила за горло невидимая рука и не отпускала до тех пор, пока кошелек и его хозяин не удалились на два десятка шагов. Только тогда рука разжалась, и незадачливый воришка плюхнулся в грязь, жадно глотая воздух и старательно вспоминая, кому из богов он успел задолжать больше остальных.
Хотя воры знали, что большинство подобных охранных заклинаний – дешевые одноразовые заговоры, они также были наслышаны о сложных ступенчатых заклятьях, которые могли слегка придушить только ПЕРВОГО покусившегося на охраняемый предмет, а со вторым обойтись куда жестче. Например, оттяпать протянутую, куда не надо, конечность.
Так что кошелек на поясе у Шаха был в такой же безопасности, как если бы он находился в лучшем железном сундуке самого скупого и богатого ростовщика Муходола. Главная опасность его упитанности исходила от его владельца.
– Самые лучшие доспехи! Дешевле, чем везде! Самые прочные, самые надежные! Почти даром! Настоящая гномская работа! – Заметив остановившегося перед прилавком Шаха, продавец, который, если честно, куда больше походил на карликового гоблина, чем на гнома-переростка, которым прикидывался, мигом прекратил заунывно распевать свою песню и зачастил:
– Что-угодно-молодому-господину-у-нас-самые-лучшие-самые-дешевые-такого-выбора-больше-нигде-не-найдете-вот-например-настоящие-мифрильные-перчатки-заговорены-лучшими-магами-как-раз-ваш-размер-всего-за-каких-то-пять-томасов-только-из-уважения-к-такому-великому-герою-а?
Выпалив эту тираду на одном дыхании, гном-гоблин замер и выжидательно уставился на Шаха.
Восседавший на кобыле Шон сплюнул на лысину проходящего мимо жреца и смачно выругался.
Он-то знал, что даже если бы в этих перчатках была сделана из настоящего мифрила хоть одна чешуйка, они бы уже должны были стоить в десять раз дороже.
Не подозревающий об этом Шах рассматривал перчатки с искренним восхищением. Подумать только, перчатки из настоящего мифрила! Как раз его размер, сидят как влитые. И так подходят к его новой кольчуге.
– Берете? – радостно поинтересовался гоблин-гном, почти не сомневаясь в ответе.
Шах со вздохом положил перчатки обратно на прилавок.
– Они мне… велики.
– Не может быть! – совершенно искренне усомнился гном-гоблин и сам натянул перчатку.
Все было в порядке, заклинание Подходящего размера – единственное, действительно наложенное на перчатки и пропадавшее спустя полдня после покупки, – действовало исправно.
– Постойте, может другая пара вам подо…
Но Шаха перед прилавком уже не было.
Хотя ему и очень хотелось приобрести перчатки – равно как и большую часть содержимого лавки, – он прекрасно понимал, что их неминуемо постигнет судьба всех остальных его покупок – замечательного кинжала, украшенного самоцветными камнями, и великолепной эльфийской кожаной безрукавки. Все, что покупал он сам, находилось на нем до очередного подвига, после чего безвозвратно пропадало. Взамен пропавших обнаруживались куда более невзрачные и куда более дорогие вещи – например, самые обычные с виду черные перчатки, за которые Шах, как рассказали ему на очередное утро, уплатил бродячему гному тридцать пять томасов, причем собеседник Шаха был уверен, что гном сильно продешевил. А еще…
В этот момент Шах разглядел в рыночной толчее знакомое лицо, и все мысли о перчатках мигом вылетели у него из головы.
– Дядюшка Фло! – закричал Шах, бросаясь вперед.
Флауэрс Гногги по прозвищу Засушенный неторопливо развернул все свои семь с половиной пудов живого веса, дабы увидеть окликавшего, и остолбенел. Перед ним стоял молодой воин, тащивший на поводе огненно-рыжего адского аргамака. Он был похож на…
– Здравствуйте, дядя Фло, – улыбаясь, сказал Шах.
– Шах… – оторопело выдохнул Засушенный. – Но… Но…
– Я так надеялся встретить кого-нибудь из своих.
Фло опустил взгляд вниз, на носки сапог Шаха, и начал медленно поднимать его, по привычке подсчитывая стоимость увиденного. Получившийся результат примерно вдвое превосходил стоимость всех товаров, привезенных дудинцами на ярмарку. При этом в сумму не вошел конь вместе с содержимым седельных сумок.
Дядюшка Фло припомнил ходившие по ярмарке слухи о новом выдающемся герое по имени не то Шох, не то Шех и содрогнулся.
– Шах, – медленно произнес он. – Ты…
– Ну и как я выгляжу, дядя Фло? – засмеялся Шах. – А?
– Как герой, – выдавил Фло и неожиданно успокоился.
В конце концов, ничего из ряда вон выходящего не произошло. Самое обычное чудо, которое в Запустенье приключается довольно часто. Причем пока что последствия этого чуда ничем не угрожали Засушенному – если он, конечно, сумеет первым добраться до тех рядов, где стояли дудинцы, и заткнуть пасти хотя бы самым непроходимым идиотам.
– А где все наши? – спросил Шах.
Дядюшка Фло вздрогнул и махнул рукой в сторону, противоположную настоящей.
– Здорово! – восхитился Шах. – А Морри с вами тоже есть?
Не в силах произнести ни слова, Гногги кивнул, хотя и ему, и Шаху было прекрасно известно, что женщин, а уж тем более молодых девушек в столь опасное путешествие, как поездка на ярмарку, никогда не брали.
– Тогда присмотрите за лошадью, – попросил Шах, бросая ему поводья. – Я сейчас…
И он опрометью ринулся в сторону рядов, торговавших кондитерскими изделиями.
Дядюшка Флауэрс заглянул в пышущие алым пламенем глаза адской скотины и поспешно отступил назад. Кобыла злобно заржала, взвилась на дыбы и, словно пришпоренная кем-то, прыгнула следом за Шахом.
Шах же несся, словно на крыльях. Мысли, одна радостнее другой, о том, как он, великий герой, Шах из Дудинок, в ореоле славы предстанет перед своими опешившими односельчанами, подгоняли его в спину и поднимали над землей.
– Не так быстро, парень!
– О, простите, – пробормотал Шах, несясь дальше.
Какая-то неведомая сила развернула его вокруг оси и приковала к месту.
– Я сказал, не так быстро, парень! – повторил пожилой человек в красном, расшитом звездами халате до пят и длинном остроконечном колпаке, поглаживавший ухоженную белую бороду.
– Простите меня, пожалуйста, господин маг, – попросил Шах, – но я очень тороплюсь. Дело в том, что…
Однако маг не слушал его. Он во все глаза уставился на приближающуюся кобылу Шаха – точнее, на воздух над ее седлом.
– Будь я проклят на тыщу лет! – воскликнул он. – Шон А'Фейри, старый мерзавец, да ты, я вижу, просто наслаждаешься жизнью!
Шон резко осадил бешено храпящую кобылу и злобно уставился на мага.
– Ктрегуруп!
– И это все, что ты можешь сказать при виде своего старинного приятеля, – укоризненно заметил маг и, полуобернувшись к Шаху, добавил: – Старого, доброго Майкла-себе-на-уме, который…
– Э-э… ваше волшебничество, – начал Шах. – Я…
– Ты, – радостно перебил его маг. – Не кто иной, как свежепрославленный герой Шах из Дадинок. Я прав?!
– Из Дудинок.
– Неважно, – отмахнулся маг. – Ага. Так, значит. Ну, теперь мне все понятно.
– Что «все»?
– Долго объяснять, – отрезал маг, пристально вглядываясь в воздух над седлом. – Хотя… Все равно придется. Идите за мной.
– Э-э… многоуважаемое колдунство…
Уже начавший идти маг остановился и строго посмотрел на Шаха.
– Послушайте-ка, вьюноша. Либо вы будете переставлять свои ноги сами, либо они начнут ходить независимо от вас, но при этом…
– Я все понял, господин маг, – торопливо заверил волшебника Шах.
Хотя он и не знал, что грозило ему в данном, конкретном случае – а грозила ему вещь исключительно малоприятная, потому что заклинание, перехватывающее контроль над мышцами ног, одновременно расслабляло все остальные мышцы, – он прекрасно помнил третье правило выживания в Запустенье, которое гласило: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не спорь с волшебником».
– Ну а ты, – обратился маг к воздуху над седлом. – Тоже сам пойдешь или помочь тебе?
– А не пошел бы ты сам…
– Ну вот, опять грубости, – заметил маг. – Причем совершенно незаслуженные. Я-то ведь исключительно из присущей мне душевной доброты собираюсь накормить вас… Ну по крайней мере одного из вас обедом.
При этих словах окружающая толпа, которая старательно делала вид, что вовсе не прислушивается, да и вообще ни в коей мере не интересуется столь необычным даже для Запустенья диалогом, моментально расступилась, освободив широкий – не меньше пяти шагов – проход к ближайшему обжиральному шатру.
– Значит, так, – сказал маг, неторопливо присаживаясь за стол, с которого при его виде совершенно волшебным образом исчезли не только храпящие посетители, но и все пролитое и выблеванное ими. – Постарайтесь, любезнейший, правильно запомнить, а лучше всего – запишите…
– Но я… – начал Шах.
– Да-с-с, – почтительно просипел хозяин шатра, материализовавшийся рядом с магом, судя по его фартуку, из того самого места, куда только что отправилось содержимое поверхности стола.
– Для начала – шашлыки по-тлакчильски, заливное м'гебе, крученые шалапури, такие, знаете ли, жаренные в масле. Потом флюссе по-окуличски, бутылочку синего касторского и на десерт – эльфийское шоколадное мороженое с орехами. Все это, – маг подозрительно оглядел стол, – на чистом подносе. А моим спутникам…
– Скажите, – робко осведомился Шах, – гномьего гуляша у вас случайно…
– Будет-с, – если бы даже хозяин был чистокровным змеелюдом, он бы все равно не смог изогнуться более волнообразно.
– Будет-с всенепременно.
– Вот и отлично, – кивнул маг.
– Только-с. Придется немного обождать-с, – выдавил продолжающий извиваться хозяин, отчетливо представляя при этом, что из всего вышеперечисленного у него в шатре может отыскаться разве что чистый поднос, да и то – случайно.
– Мы подождем, – сказал маг. – Немного.
– Совсем-совсем немного, ваша ми… – Остаток фразы повис в опустевшем воздухе.
– А пока, – заявил Майкл-себе-на-уме, поворачиваясь к Шаху, – я думаю, тебе стоило бы кое с кем познакомиться. Вот… с ним!
Уже слегка привыкший к загадочным исчезновениям и появлениям вокруг мага Шах тем не менее при виде появившегося на соседней табуретке героя подскочил примерно на сажень и едва не вылетел из-за стола.
– Я так понимаю, что вас друг другу еще не представляли, – продолжал разглагольствовать маг. – Ничего, это дело поправимое. Шах – это Шон, Шон – это соответственно Шах.
– О-очень п-приятно, – выдавил Шах.
– А мне – нет! – проворчал Шон.
– Я думаю, – усмехнулся Майкл, – что у вас найдется немало общих тем для разговора. Например, о том, как твой, Шон, меч оказался за спиной у этого паренька?
– В-ваш меч?! Но… я нашел его на дороге. Честное слово! Он просто лежал себе и…
– Он тебе верит, – «успокоил» Шаха маг. – Держу пари, именно он его туда и положил. Не так ли, Шон? Ага, вот и мой обед идет!
Вышедший из кухни прислужник не успел сделать и пары шагов по направлению к столу – уставленный тарелками и мисками поднос внезапно вырвался у него из рук.
Перепуганный прислужник едва не свалился в обморок, но в последний момент сообразил, что поднос вовсе не упал на пол, а наоборот – взмыл к потолку.
– Сами положили… – продолжал бормотать Шах. – Но… зачем?! И… кто вы такой?!
Вместо ответа Шон плюнул на стол и отвернулся.
– Перед тобой, о вьюноша, – сообщил Шаху Майкл-себе-на-уме, старательно обгладывая шампур, – не кто иной, как великий герой Шон А'Фэйри, как мне очень упорно кажется, покойный.
– У?!
– Проще говоря, – сжалился маг, – призрак.
– Ы?!
– М-да, случай, похоже, из тяжелых, – заметил маг. – Фэйри, ты что, не мог подобрать себе в… э-э… короче, кого-нибудь посообразительнее?
– Ты думаешь, – криво усмехнулся Шон, – у меня был очень большой выбор?
– В любом разе, – маг наконец расправился с последним шашлыком и подтянул к себе заливное м'гебе – блюдо, очень сильно, по мнению Шаха, походившее на болотную кочку, бьющуюся в падучей, и распространявшее вокруг соответствующий запах.
– Ты поступил с пареньком несправедливо.
– Несправедливо?! – сказать, что Шон возмутился, было бы явным преуменьшением – он прямо-таки взорвался от негодования.
– Да ты только посмотри на него!
Маг, а вслед за ним и сам Шон дружно уставились на Шаха, который под их взглядами моментально побледнел, покрылся красными пятнами и прибег к старому, испытанному средству – уткнулся поглубже в тарелку с гуляшом.
– Да если бы не я, – продолжал возмущаться Шон, – то этого… орком недоделанного героя сожрали бы за первым же поворотом!
– Но…
– Молчать!
– Я вижу, – иронически заметил маг, – взаимопонимание у вас полнейшее.
– А ты, – зашипел на него Шон, – ты, троглодит плесневелый, можешь внятно объяснить, за каким орком тебе надо было сунуть свой нос в МОИ дела?! Я что, когда-нибудь, хоть один ничтожный раз мешал ТЕБЕ?!
