Откуда взялась злая вьюга, если только сейчас за окном царила идиллия, а землю рыхлым пушком окутывал сказочный снегопад? Не иначе, как сам Морозко изволил разгневаться!
В голову Миры лезли странные мысли. А последняя строчка с пожелтевшей страницы калёным железом отпечаталась на сетчатке.
– Как же так… Нет… Нет… – бормотала девчонка, а стылые комья забивались ей в рот.
Насилу поднявшись, Лёлик вновь потянул Миру за собой в лес, подальше от страшного дома. А там, на пороге, в объятиях снежных вихрей уже возвышалось потревоженное Божество. Злые жёлтые глазки следили за ними, а тонкие губы кривились в улыбке.
Не успела Мирослава даже моргнуть, как свист косы перекрыл песнь бушующей вьюги. Серебристым росчерком метнулась тяжёлая коса, брошенная твёрдой рукой, и Лёлик упал, как подкошенный. Мирослава вскрикнула, зажимая ладонями рот, а из спины парня торчала, вибрируя, костяная рукоятка. Силы покинули девочку и, не ощущая под ногами твёрдой земли, она плюхнулась на колени возле убитого. Зарывшись пальцами в рыхлый снег, Мирослава глухо завыла. То ли по потерянным друзьям, то ли по своей загубленной жизни. Её кожа зарделась от ледяных поцелуев стихии, волосы слиплись и повисли сосульками, а на бровях и ресницах осела серебряная хмарь. Она упала ничком в объятия колкой перины, уже не ощущая замёрзшего тела. И только лишь глаза продолжали жить своей жизнью. Кровь ударила ей в голову, сердце гулко забилось в груди, а взгляд затуманили слёзы. И тут она услышала мерную поступь тяжёлых шагов. Девушка шмыгнула носом. Шаги приближались. Мира зажмурилась. Казалось, она всем существом ощущает биение суматошного сердца, и с каждым шагом чудовища оно бьётся всё тише.
Ещё шаг, и оно пропустило удар, шаг – и остывшая кровь заледенела в трепещущих жилах.
«Пусть всё поскорее закончится…» – едва шевельнулись посиневшие губы, и Мирослава смирилась. Она всей своей нежной душой отдалась на милость терзающей вьюге, понимая, что выхода больше нет.
Он поднял хрупкую девушку сильной рукой. Прижал к своей неподвижной груди, погладил покрывшиеся ледяной коркой некогда рыжие волосы. Да, это была она, обещанная невежественным жрецом надлежащая жертва. Его чистая, невинная Снегурочка.
Корявыми пальцами он погладил жемчужную кожу лица своей невесты. Некогда украшенная золотой россыпью солнечных поцелуев, сейчас она была белой, как снег. Взмахом руки он смахнул наледь с волос. И вместе с осколками осыпался цвет, распуская по плечам Снегурочки искрящийся белизной шёлковый водопад. Буравя ласковым взором свою добровольную жертву, он дыхнул ей в лицо, и ресницы Снегурочки дрогнули. Глаза цвета чистого серебра распахнулись, синие губы наполнились жизнью, и, выскользнув из рук своего суженого, она в один миг оказалась напротив Дениса.
Тот так и остался стоять на пороге, в благоговении наблюдая за страшными метаморфозами. Такого в записях отца точно не было.
В один миг снежная дева возникла перед лицом коварного мстителя, обвила шею парня ледяными руками и впилась в его искаженный неверием рот губительным поцелуем.
Всё закончилось удивительно быстро. Денис только успел почувствовать, что жизнь покидает его, как провалился в безмолвную бездну первозданного мрака. Его тело, лишённое жизни, скрючилось, окоченело и ледяным изваянием застыло навеки. Снегурочка отстранилась и, отбросив труп внутрь дома, шагнула в объятия избранника.
Морозко прижал к себе девушку, накрыл её широким тулупом, согнулся, скукожился и вновь обратился невзрачным булыжником. Засыпая в объятиях невесты, Божество оставило землю в покое на долгое время. До тех самых пор, пока новоявленный жрец, вновь не явится на место древнего капища и не призовёт его снова.
В открытую дверь заброшенного особняка ворвался ветер, разметав по комнате пожелтевшие страницы, вырвав их из тёплого чрева и выбросив на белоснежный покров к подножию горящего янтарными всполохами, угловатого камня. Пламя из камина вырвалось в комнату. Жадно лизнуло прогретые стены и оплело голодными ртами весь особняк. Тот вспыхнул мгновенно. Будто и не было тех долгих лет, когда он напитывался стылой влагой. Вместе с особняком сгорели и трупы подростков, а неподалёку, стараясь поймать каждый блик, сиял янтарём древний алтарь злобного Бога.
Морозко пришлась по вкусу невеста, и теперь целый год город может жить спокойно. Не зная забот и хлопот, в достатке и радости, лишь горько оплакав почивших в пожаре своих нерадивых детей.
Пепел чёрными хлопьями оседал вокруг камня, скрывая девственную чистоту потускневшего снега, а у самого подножия уснувшего Божества желтел хрупкий листок.
«А коли Морозко не придётся по вкусу невеста, заберёт с собой всех. Опустошит все дворы в поселении. Приберёт в свою юдоль и стар, и млад, без разбору. Горе тем, кто посмеет призвать Божество, не приготовив надлежащую жертву».