Уильям Мейкпис Теккерей
Базар житейской суеты. Часть 4
Амелія не роптала и не жаловалась, и никто не зналъ всѣхъ огорченій, испытанныхъ ею въ послѣднее время на Аделаидиныхъ Виллахъ. Она тщательно скрывала ихъ отъ своего недужнаго отца, который отчасти собственною неосторожностію сдѣлался причиною ея страданій. Ей суждено было окончательно отвѣчать за всѣ его промахи, и мистриссъ Эмми, какъ безотвѣтная жертва, безропотно подчинилась своей судьбѣ. Есть причины надѣяться, что теперь мистриссъ Эмми не будетъ больше переносить этихъ грубыхъ обхожденій. Сказано давно, что во всякой печали содержится зародышъ утѣшенія, и эту истину намъ удобно теперь доказать примѣромъ бѣдняжки Мери. Подверженная страшнымъ истерическимъ припадкамъ послѣ отъѣзда своей пріятельницы, она поручена была вниманію и надзору нѣкоего молодаго человѣка изъ сосѣдней аптеки, и тотъ, говорятъ, излечилъ ее отъ всѣхъ недуговъ въ самое короткое время. Собираясь оставить Аделаидины Виллы, мистриссъ Эмми подарила своей подругѣ всю свою мёбель, за исключеніемъ только двухъ миньятюрныхъ портретовъ, висѣвшихъ надъ ея постелью, и маленькаго стараго фортепьяно, доведеннаго теперь до жалобнаго состоянія дребезжащаго инструмента. Эмми уважала эту погремушку вслѣдствіе особыхъ причинъ, извѣстныхъ только ей одной. Она бренчала на ней еще въ дѣтскихъ лѣтахъ, когда родители подарили ей это фортепьяно въ день ея имянинъ. Въ эпоху бѣдствія, разразившагося надъ домомъ, несчастный инструментъ, въ числѣ другихъ, болѣе или менѣе цѣнныхъ предметовъ, попалъ на аукціонъ, и читатель уже знаетъ, какими судьбами онъ потомъ попалъ въ руки мистриссъ Эмми.
Майоръ Доббинъ безъ устали слѣдилъ за устройствомъ новаго дома, которому, по его соображеніямъ, надлежало придать видъ величайшаго изящества и совершенпѣйшаго комфорта. Когда такимъ-образомъ хлопоталъ онъ изъ всѣхъ силъ, въ одно прекрасное утро пріѣхала изъ Бромптона телѣга, нагруженная ящиками, сундуками и картонками нашихъ переселенцевъ, и честный Вилльямъ замѣтилъ съ неизъяснимымъ восторгомъ между этимъ хламомъ и старое фортепьяно. Амелія непремѣнно хотѣла поставить этотъ инструментъ въ своей гостиной, прелестной комнаткѣ втораго этажа, смежной съ спальнею ея отца. Здѣсь обыкновенно старый джентльменъ проводилъ свои вечера.
Когда извощики остановились на лѣстницѣ съ этимъ древнимъ музыкальнымъ ящикомъ, Амелія приказала имъ идти наверхъ въ свою коммату. Доббинъ задрожалъ отъ восторга.
– Мнѣ очень пріятно, что вы позаботились объ этомъ инструментѣ, сказалъ майоръ весьма нѣжнымъ и чувствительнымъ тономъ, – я полагалъ, напротивъ, что вы оставите его безъ всякаго вниманія.
– Какъ это можно! воскликнула мистриссъ Эми, я дорожу этимъ фортепьяно болѣе всего на свѣтѣ.
– Неужели, Амелія, неужели! вскричалъ обрадованный майоръ.
Хотя майоръ никогда не говорилъ Амеліи о подробностяхъ покупки этого инструмента, но до сихъ поръ ему и въ голову не приходило, что она не знаетъ настоящаго покупщика. Такимъ-образомъ естественно было подумать на его мѣстѣ, что она дорожитъ старымъ фортепьяно, какъ подаркомъ, полученнымъ изъ его рукъ.
– Неужели! повторилъ онъ съ особенной энергіей, и на губахъ его уже вертѣлся вопросъ – великій вопросъ его жизни. Амелія отвѣчала:
– Странно, какъ вы объ этомъ меня спрашиваете, Вилльямъ, развѣ не онъ подарилъ его мнѣ?
– А! воскликнулъ ошеломленный Доббинъ, и лицо его вытянулось во всю длину. Я не зналъ этого, мистриссъ Джорджъ, не зналъ.
Эмми сначала не обратила на это обстоятельство никакого вниманія, и даже не замѣтила, отчего такъ печально вытянулось лицо ея друга. Послѣ, однакожь, она думала объ этомъ долго, и принуждена была, съ сердечнымъ сокрушеніемъ, дойдти до печальнаго заключенія, что фортепьяно было куплено Вилльямомъ, а не Джорджемъ, какъ она воображала.
И такъ одинъ, всего только одинъ подарокъ получила она отъ своего милаго друга, да и тотъ оказывался не его! Зачѣмъ же она такъ любила, такъ лелѣяла этотъ негодный инструментъ? Зачѣмъ ей нужно было повѣрять ему свои мысли и чувства о незабвенномъ Джорджѣ? Зачѣмъ она просиживала надъ нимъ длинные вечера, разыгрывая на его клавишахъ всѣ свои лучшія меланхолическія аріи, и обливала его своими горькими слезами? Вѣдь это не Джорджевъ подарокъ. Онъ ничего не подарилъ ей.
И фортепьяно потеряло въ глазахъ мистриссъ Эмми всю свою цѣну. Когда, черезъ нѣсколько времени послѣ этого печальнаго открытія, старикъ Седли попросилъ ее поиграть, мистриссъ Эмми отвѣчала, что фортепьяно ужасно разстроено, что у нея страшно болитъ голова, и что она совсѣмъ не умѣетъ играть.
Затѣмъ, по заведенному порядку, она усердно принялась упрекать себя въ неблагодарности, и рѣшилась загладить передъ честнымъ Вилльямомъ свой проступокъ. Однажды послѣ обѣда, когда они сидѣли въ гостиной, и мистеръ Джой дремалъ въ своихъ креслахъ, Амелія сказала майору Доббину трепещущимъ голосомъ:
– Я должна передъ вами извиниться, Вилльямъ.
– Въ чемъ это?
– Я еще ни разу не благодарила васъ за это маленькое четвероугольное фортепьяно; вы подарили мнѣ его давно, прежде чѣмъ я вышла замужъ. Мнѣ все казалось, что я получила этотъ подарокъ отъ другой особы. Благодарю васъ, Вилльямъ.
Она протянула ему руку, причемъ сердце бѣдной женщины облилось кровью, и водяныя шлюзы, какъ водится, заиграли въ ея глазахъ.
Вилльямъ не могъ болѣе обуздать восторженности своихъ чувствъ.
– Амелія, Амелія, сказалъ онъ, – я точно купилъ для васъ это фортепьяно. Тогда, какъ и теперь, я любилъ и люблю васъ. Откровенно говорю вамъ это первый, и, быть-можетъ; послѣдній разъ. Любовь моя, мнѣ кажется, начинается съ той минуты, какъ я впервые увидѣлъ васъ, когда Джорджъ привелъ меня въ вашъ домъ, чтобъ показать сеою невѣсту. Тогда вы были дѣвочкой въ бѣломъ платьицѣ, и я какъ сейчасъ смотрю на прекрасные ваши локоны. Вы сошли внизъ, и напѣвали какую-то пѣсню: помните ли вы это? Тогда мы всѣ отправились въ воксалъ. Съ той поры я думалъ только объ одной женщинѣ въ мірѣ, и этою женщиною были вы. Не было впродолженіе двѣнадцати лѣтъ ни одного часа, когда бы я не мечталъ о васъ. Я хотѣлъ сказать вамъ объ этомъ передъ отъѣздомъ въ Индію, но тогда вы не расположены были слушать. Вы не обратили на меня ни малѣйшаго вниманія, и, казалось, было для васъ все-равно – остаюсь я, или ѣду.
– Я была очень неблагодарна, проговорила мистриссъ Эмми.
– Нѣтъ, только равнодушны, продолжалъ майоръ, – и это въ порядкѣ вещей. Такой человѣкъ, какъ я, ничѣмъ не можетъ привлечь къ себѣ сердце женщины. Могу догадываться, что вы чувствуете въ настоящую минуту. Вы страдаете по поводу открытія объ этомъ несчастномъ фортепьяно, и вамъ больно, что подарокъ сдѣланъ мною, а не Джорджемъ. Я забылъ, что мнѣ совсѣмъ не слѣдовало говорить объ этомъ. Не вы, а я долженъ просить у васъ прощенья. Мнѣ казалось, впрочемъ, что годы постоянной преданности и любви могутъ послужить для меня оправданіемъ.
– Вы становитесь жестокимъ, Вилльямъ, сказала Амелія съ особеннымъ одушевленіемъ, – Джорджъ, одинъ мой супругъ, здѣсь какъ и на небесахъ. Могу ли я полюбить кого-нибудь, кромѣ него? Я принадлежу ему теперь точно такъ же, какъ въ ту минуту, когда вы въ первый разъ увидѣли меня, любезный Вилльямъ. Онъ первый сказалъ мнѣ, какъ вы добры, великодушны; и первый научилъ меня любить васъ какъ брата. Послѣдствія оправдали отзывъ моего супруга. Послѣ его смерти, вы остались для меня и малютки Джорджа единственнымъ покровителемъ и другомъ. Вы замѣнили для насъ все, что только есть драгоцѣннаго на свѣтѣ. Пріѣзжайте вы изъ Индіи нѣсколькими мѣсяцами раньше, я увѣрена, вы бы освободили меня отъ этой… этой страшной разлуки. О, это почти убило меня, Вилльямъ!.. Но вы не пріѣхали въ свое время, хотя я молилась о вашемъ возвращеніи… опоздали вы, Виллъямъ, и они безжалостно отняли у матери ея единственнаго сына. Какой онъ умный, благородный мальчикъ, Вилльямъ: не правда ли? Продолжайте, умоляю васъ, продолжайте быть нашимъ покровителемъ и другомъ.
Здѣсь голосъ мистриссъ Эмми заколебался, задрожалъ, и она поспѣшила укрыть свое лицо на плечѣ своего покровителя и друга.
Майоръ обвилъ ея станъ своими руками, и держалъ ее въ объятіяхъ, какъ ребенка, что впрочемъ не мѣшало ему цаловать головку мистриссъ Эмми:
– Я не перемѣнюсь, Амелія, сказалъ онъ, любйте меня какъ брата, больше я ничего не требую. Позвольте мнѣ только видѣть васъ какъ-можно чаще.
– О, да; приходите къ намъ какъ-можно чаще! подтвердила мистриссъ Эмми.
Такимъ-образомъ майору Доббину предоставлена была полная свобода смотрѣть во всѣ глаза, любоваться на свою возлюбленную и облизываться, сколько ему было угодно. Такъ, по обыкновенію, мальчишки-школьники, у которыхъ нѣтъ ни пенни въ карманѣ, облизываются при взглядѣ на лукошко пирожницы, тартинки и тминныя коврижки.
Глава LIX
Новая жизнь и новыя лица
Фортуна вновь обратилась лицомъ къ мистриссъ Эмми и подарила ее ласковой улыбкой. Намъ пріятно вывести ее изъ этой низшей сферы, гдѣ она, такъ сказать, пресмыкалась до сихъ поръ, и мы съ удовольствіемъ идемъ за нею въ образованный, высшій кругъ, далеко, впрочемъ, уступающій тѣмъ истинно-великимъ и утонченнымъ обществамъ, среди которыхъ еще такъ недавно вращалась другая наша пріятельница, мистриссъ Бекки. Тѣмъ не менѣе, однакожь, новыя лица, окружающія скромную вдову, объявляють рѣшительное притязаніе на принадлежность къ джентльменскому и, во всѣхъ отношеніяхъ, фешнэбльному кругу, и это, конечно, дѣлаетъ имъ великую честь. Столичные пріятели мистера Джоя были всѣ изъ трехъ президентствъ, и новый его домъ находился въ комфортэбльномъ англо-индійскомъ кварталѣ, центромъ котораго служитъ Мойра-Плесъ, Минто-Скверъ, Большая улица лорда Клайва, Уарренова улица, Гастингсова улица, Ochterlony Place, Flassy Square, Assaye-Terrace: кто не знаетъ всѣхъ этихъ почтенныхъ жилищъ уединившейся индійской аристократіи, наслаждающейся европейскими благами въ кварталѣ, который, совершенно незаслуженно, получилъ отъ нѣкоторыхъ остроумцевъ, въ томъ числѣ отъ мистера Венгема, характеристическое названіе Черной Ямы? Ограниченныя средства Джоя и не совсѣмъ блистательное значеніе его на Базарѣ Житейской Суеты не позволяли ему обзавестись домомъ на Мойра-Плесѣ, гдѣ могутъ жить только отставные чины ост-индскаго Совѣта и партнеры индійскихъ торговыхъ домовъ. Эти господа, по обыкновенію, переводятъ на своихъ женъ сотни тысячь фунтовъ стерлинговъ кашггала, и затѣмъ, объявивъ себя банкротами, живутъ очень скромно въ философическомъ уединеніи, довольствуясь только четырьмя тысячами фунтовъ ежегоднаго дбхода. Мистеръ Джой занялъ комфортэбльный домикъ втораго или третьяго разряда на Джимиспай-Стритѣ. Ковры, зеркала и всю драгоцѣнную мёбель новѣйшаго фасона работы Седдонса, Джой скупилъ отъ агентовъ мдстера Скепа, бывшаго въ послѣднее время партнеромъ калькуттскаго торговаго дома гг. Фогля, Краккемана и Фека. На этотъ палаццо средней руки мистеръ Скепъ усадилъ до семидесяти тысячь фунтовъ, составлявшихъ все его стяжаніе продолжительной и честной жизни. Онъ занялъ мѣсто Фека, удалившагося въ Суссексъ, гдѣ отдѣлали для него великолѣпнѣйшій палаццо. Фогльсы уже давно выдѣлились изъ фирмы и не мѣшаетъ здѣсь замѣтить, что глава этой фамиліи, сэръ Горацій Фогльсъ скоро надѣется быть пэромъ Англіи подъ именемъ барона Банданны.
Скепъ добился чести быть партнеромъ знаменитой фирмы за два года передъ тѣмъ, какъ она обанкротилась на мильйонъ и пустила по-міру цѣлыя сотни индійскихъ торгашей.
Честный Скепъ разорился вмѣстѣ съ другими. Убитый горемъ шестидесяти-пяти-лѣтній старецъ, онъ отправился въ Калькутту устроивать и поправлять дѣла знаменитой фирмы. Вальтеръ Скепъ, взятый до окончанія курса изъ итонской коллегіи, вступилъ конторщикомъ въ новый торговый домъ. Флоренса Скепъ и Фанни Скепъ уѣхали съ матерью въ Булонь, и больше мы ничего объ нихъ не услышимъ. Коротко и ясно: Джой вступилъ во владѣніе оставленнымъ домомъ, скупилъ ковры прежнихъ жильцовъ, ихъ буфеты, и съ чистою совѣстію принялся любоваться на себя въ огромныхъ зеркалахъ, отражавшихъ незадолго передъ тѣмъ прекрасныя лица молодыхъ дѣвицъ. Продавцы имущества Скепа, получивъ сполна всѣ деньги, оставили свои карточки мистеру Седли изъявивъ готовность оказывать услуги, необходимыя въ его новомъ хозяйствѣ. Длинные лакеи, въ бѣлыхъ жилетахъ, прислуживавшіе за столомъ мистера Скепа, зеленьщики, разносчики и молочники оставили свои адресы и подружились, на всякой случай, съ буфетчикомъ новаго хозяина. Мистеръ Чомми, трубочистъ, пережившій три послѣднія фамиліи, занимавшія этотъ домъ, старался преимуществепно обратить на себя благосклонное вниманіе буфетчикова помощника, котораго прямою обязанностію было покровительствовать мистриссъ Эмми въ ея прогулкахъ по улицамъ столицы. Онъ носилъ узенькіе гультики со штрипками, и фракъ его блисталъ свѣтлѣйшими пуговицами.
Хозяйственное заведеніе новаго господина имѣло, впрочемъ, довольно скромный характеръ. Буфетчикъ Джоя былъ въ то же время каммердинеромъ, и къ чести его мы обязаны сказать, что онъ напивался пьянъ только въ рѣдкихъ случаяхъ, когда этого требовало особенное уваженіе къ винамъ его господина. Для мистриссъ Эмми наняли особую служанку, получившую свое первоначальное воспитаніе въ загородномъ имѣніи альдермена, сэра Вилльяма Доббина. Это была добрая дѣвушка, совершенно обезоружившая мистриссъ Эмми, которая сначала испугалась одной мысли имѣть при себѣ горничную, и никакъ не понимала, зачѣмъ ей такая особа. Оказалось, однакожь, что дѣвушка могла принести существенную пользу въ новомъ хозяйствѣ: она ухаживала за мистеромъ Седли, который теперь оставался почти безвыходно въ своей комнатѣ и не принималъ никакого участія въ домашнихъ развлеченіяхъ и увеселеніяхъ.
Немедленно послѣ водворенія въ домѣ брата, мистриссъ Эмми начала принимать безпрестанные и разнообразные визиты. Леди Доббинъ и дочери ея пріѣхали поздравить ее съ счастливой перемѣной въ житейскихъ дѣлахъ, и засвидѣтельствовать ей свою душевную радость и искреннѣе уваженіе. Съ этою же цѣлью миссъ Осборнъ прискакала изъ Россель-Сквера въ фамильной каретѣ съ пламенными гербами. Повсюду разнеслась молва, что мистеръ Джой богатъ неизмѣримо. Старикъ Осборнъ не запрещалъ Джорджинькѣ навѣщать своего дядю.
– Еще бы! Тутъ ничего нѣтъ дурнаго, если, кромѣ моего имѣнія, онъ овладѣетъ наслѣдствомъ послѣ Джозефа Седли, говорилъ мистеръ Осборнъ. Мы сдѣлаемъ изъ него джентльмена на славу, и вотъ увидите, что мистеръ Джорджъ будетъ гремѣть въ парламентѣ еще до моей смерти. Вы можете, миссъ Осборнъ, навѣстить его мать, хотя разумѣется, она не должна показываться мнѣ на глаза.
И на этомъ основаніи, миссъ Осборнъ сдѣлала визитъ скромной вдовѣ. Эмми, конечно, была очень рада видѣть тетку своего Джорджиньки, и этотъ юный джентльменъ могъ теперь безпрепятственно навѣщать свою мать. Два или три раза въ недѣлю ему позволялось обѣдать на Джиллиспай-Стритѣ, гдѣ тотчасъ же забралъ онъ подъ свою команду всѣхъ слугъ и всѣхъ своихъ родственниковъ, точь въ точь какъ на Россель-Скверѣ.
Однакожь юный Джорджъ былъ всегда почтителенъ къ майору Доббину, и въ присутствіи этого джентльмена велъ себя очень скромно. Мальчикъ умный и смышленый, онъ въ нѣкоторой степени даже боялся майора, и всегда удивлялся его добродушію, простотѣ, его разнообразной учености, любви къ истинѣ и справедливости. Такого человѣка Джорджинька еще не видѣлъ на кратковременномъ поприщѣ своей жизни. Онъ полюбилъ душевно своего крестнаго отца, съ восторгомъ гулялъ съ нимъ въ паркѣ и жадно вслушивался въ каждое его слово. Вилльямъ говорилъ Джорджу объ его отцѣ, объ Индіи, Ватерлоо, обо всемъ говорилъ только не о себѣ самомъ. Какъ-скоро Джорджимька принимался слишкомъ важничать и мечтать, майоръ подшучивалъ надъ нимъ очень остроумно, и мистриссъ Осборнъ находила эти шутки чрезвычайно колкими. Однажды они пошли въ театръ, и мальчикъ объявилъ заранѣе, что онъ, какъ порядочный джентльменъ, не намѣренъ сидѣть въ партерѣ. Не дѣлая никакихъ возраженій, майоръ отвелъ его въ ложу, оставилъ тамъ одного, и самъ поспѣшилъ занять мѣсто въ креслахъ. Едва прошло нѣсколько минутъ, какъ онъ почувствовалъ дѣтскую руку на своемъ плечѣ, и затѣмъ лайковая перчатка маленькаго денди дружелюбно протянулась къ его рукѣ. Джорджъ увидѣлъ нелѣпость своего упрямства, и спустился внизъ изъ верхнихъ областей. Нѣжная и благосклонная улыбка проглянула на лицѣ майора, когда онъ встрѣтился съ глазами упрямца, обратившагося на истииный путь. Онъ любилъ этого мальчжа, какъ любилъ все, что могло имѣть какое-нибудь отношеніе къ мистриссъ Эмми. Съ какимъ восторгомъ услышала она объ этомъ безпримѣрномъ благородствѣ юнаго Джорджа! Въ глазахъ ея заискрилась необыкновенная нѣжность, когда она взглянула на Вилльяма, и ему показалось, будто щеки мистриссъ Эмми зардѣлись въ эту минуту самымъ яркимъ румяицемъ.
Джорджинька между-тѣмъ неутомимо разсыпался въ похвалахъ майору почти всякой разъ, какъ оставался наединѣ съ своей мама.
– Можно ли не любить его, мама? говорилъ однажды мастеръ Джорджъ. Доббинъ знаетъ кажется всѣ науки, и при всемъ томъ онъ ничуть не похожъ на этого стараго Виля, который всегда хвастается своей латинью и длинными словами: ты вѣдь это замѣтила, мама? Мой товарщи въ пансіонѣ зовутъ его «Длиннохвостымъ». Я первый далъ ему это прозвище: не правда ли, какъ оно хорошо?.. Доббинъ читаетъ по-латинѣ съ такою же легкостію, какъ по-англійски и по-французски, это ужь я тебѣ говорю. Когда мы гуляемъ вмѣстѣ, онъ разсказываетъ мнѣ множество интересныхъ анекдотовъ о моемъ папа … o себѣ только ничего не говоритъ. А вотъ, за обѣдомъ у дѣдушки, полковникъ Бокклеръ разсказывалъ намъ, что майоръ Доббинъ – одинъ изъ храбрѣйшихъ офицеровъ во всей арміи, и не разъ отличался удивительными подвигами. Дѣдушка былъ очень изумленъ, и сказалъ: «Неужьто! А я, дескать, думалъ, что ему не спугнуть и гуся!» – Нѣтъ, мама, спугнетъ, ужь за это я ручаюсь: не правда ли?
Эмми засмѣялась, и подумала, что на этотъ предметъ, вѣроятно, достанетъ храбрости у майора.
Но если существовала искренняя прдвязанность между Джорджемъ и майоромъ, мы должны признаться съ нѣкоторымъ прискорбіемъ, что дядя и племянникъ, повидимому, не слишкомъ любили другъ друга. Въ короткое время Джорджинька мастерски выучился надувать свои щеки, и засовывать руки въ карманные жилеты, передразнивая старика Джоза съ такимъ совершенствомъ, что никто не могъ удержаться отъ смѣха, особенно, когда онъ произносилъ на манеръ своего дядюшки: «Ахъ, Боже мой, не говорите этого, не говорите!» Слуги невольно фыркали впродолженіе обѣда, когда мистеръ Джорджъ, пришепеливая и картавя, требовалъ какой-нибудь вещи, не бывшей за столомъ. Даже мистеръ Доббинъ покатывался со смѣху, любуясь на подражательное искусство своего крестяика. Если Джорджъ не осмѣливался передразнивать дядю въ глаза, то единственно потому, что это строго-настрого запретилъ ему мистеръ Доббинъ. Просьбы испуганной Амеліи тоже удорживали въ приличныхъ границахъ этого маленькаго шалуна. При всемъ томъ, достойный сановникъ Индіи былъ, казалось, проникнутъ смутнымъ сознаніемъ, что племянникъ не чувствуетъ къ нему достойнаго уваженія. Не желая подавать повода къ насмѣшкамъ, мистеръ Джой былъ до крайности робокъ, щепетиленъ, и, слѣдовательно, вдвое смѣшонъ въ присутствіи мистера Джорджа. Какъ-скоро заранѣе становилось извѣстнымъ, что въ такой-то день юный джентльменъ будетъ обѣдать у своей матери на Джиллиспай-Стритѣ, мистеръ Джой обыкновенно уходилъ изъ дома, отговариваясь тѣмъ, что ему необходимо переговорить съ своими пріятелями въ клубѣ. И никто, казалось, не былъ огорченъ отсутствіемъ Джоя. Въ тѣ дии старикъ Седли обыкновенно выходилъ изъ своего убѣжища, и въ столовой собиралось маленькое общество, въ которомъ неизбѣжно принималъ участіе майоръ Доббинъ. Онъ былъ истиннымъ ami de la maison, другомъ старика Седли, другомъ мистриссъ Эмми, другомъ Джорджиньки, совѣтникомъ и правою рукою мистера Джоя.
– Судя потому, что мы видимъ и слышимъ, ужь право, было бы ему гораздо лучше оставаться въ Мадрасѣ! замѣчала миссъ Анна Доббинъ въ Кемберъуэллѣ.
– Ахъ, миссъ Анна! Неужели вамъ досадно, что майоръ не женился до сихъ поръ?…
Джозефъ Седли старался зажить наширокую ногу, какъ подобаетъ истинному джентльмену съ его высокими талантами. Должностныя запятія были, разумѣется, брошены имъ тотчасъ же по пріѣздѣ въ Лондонъ. Первымъ и существеннымъ пунктомъ было сдѣлаться членомъ Восточнаго Клуба, гдѣ онъ проводилъ утренніе часы въ обществѣ своихъ индійскихъ собратій; тамъ онъ обѣдалъ, и оттуда проводилъ домой гостей.
Амелія должна была принимать и увеселять этихъ джентльменовъ съ ихъ прекрасными леди. Отъ нихъ между-прочимъ узнала она, какъ скоро мистеръ Смитъ будетъ засѣдать въ совѣтѣ, и сколько тюковъ мистеръ Джонсъ привезъ въ Лондонъ, какъ торговый лондонскій домъ Томсона отказался платить векселя бомбэйской фирмы Томсонъ, Кибобжи и Компанія, и какъ, по всѣмъ соображеніямъ, оказывалось, что то же станется и съ калькуттскимъ домомъ, какъ скверно вообще, не говоря дурнаго слова, ведетъ себя мистриссъ Браунъ, жена господипа Брауна и Компаніи;– она уже давно дѣлаетъ глазки молодому Суанки, лейб-гвардейцу, она сидѣла съ нимъ на палубѣ по цѣлымъ часамъ и, вообразите: когда корабль остановился у мыса Доброй Надежды, они ускакали вдвоемъ, Богъ-знаетъ куда, и пропадали чуть-ли не цѣлый день. Прескверный анекдотъ. Изъ этого же источника узнала мистриссъ Эмми, какимъ-образомъ мистриссъ Гардиманъ изгораздилась сбыть съ рукъ тринадцать своихъ сестеръ, дочерей сельскаго пастора, достопочтеннаго Феликса Риббитса: одиннадцать пристроены очень хорошо, остальныя двѣ такъ-себѣ, ни то, ни сё. Горнбэй чуть не сошелъ съ ума, когда узналъ, что жена его намѣрена остаться въ Европѣ, и вообразите, будто Троттеръ назначенъ сборщикомъ податей и пошлинъ въ Уммерапуру. Въ этихъ и подобныхъ разговорахъ весьма назидательнаго свойства проходило время на большихъ обѣдахъ всѣхъ этихъ господъ. Вездѣ повторялись однѣ и тѣ же сентенціи, болѣе или менѣе остроумныя, подавались одни и тѣже блюда изъ массивнаго серебра, одна и та же баранина, тѣ же гуси, индѣйки, рябчики. Политика употреблялась уже собственно послѣ десерта, когда прекрасныя леди, уходя къ себѣ наверхъ, заводили продолжительную бесѣду относительно кори, оспы, ревматизма и коклюшей.
Mutaiis mutandis, милостивые государи, или, выражаясь на простомъ языкѣ: повсюду и всегда одна и та же исторія, только на другой манеръ. Развѣ почтенныя супруги адвокатовъ не разсуждаютъ о разныхъ назидательныхъ предметахъ по судейской части? Развѣ полковыя дамы не заводятъ сплетни относительно своихъ полковъ? И если наилучшія леди изъ наилучшихъ круговъ болтаютъ, такъ-сказать, безъ умолку и безъ устали о великихъ смертныхъ, принадлежащихъ къ ихъ разряду, то почему же нашимъ индійскимъ пріятелямъ не создать своей особой, оригинальной бесѣды, поучительной во всѣхъ отношеніяхъ для особъ, желающихъ изучить заморскіе обычаи и нравы? Но если нѣтъ въ васъ этого желанія, вы можете молчать, слушать и зѣвать, сколько душѣ угодно, не разстроивая общаго веселья.
Скоро мистриссъ Эмми обзавелась визитной книжкой, и начала свои парадные разъѣзды. Она сдѣлала визитъ госпожѣ Блюдъайэръ, супругѣ генералъ-майора, сэра Роджера Блюдъайера, кавалера Бани первой степени; госпожѣ Гуффъ, супругѣ сэра Джильса Гуффа, изъ Бонбэя; госпожѣ Пайсъ, супругѣ Пайса, директора ост-индской компаніи, и прочая, и прочая. Мы ужь такъ созданы, что каждый и каждая изъ насъ весьма скоро привыкаютъ ко всякимъ перемѣнамъ и треволненіямъ жизни. Привыкла и Амелія. Великолѣпная колѣсница на Джимиспай-Стритѣ покатывалась каждый день, и длинный лакей въ блестящей ливреѣ, спрыгивая съ козелъ, вручалъ, кому слѣдуетъ, визитныя карточки мистриссъ Осборнъ и мистера Джозефа Седли. Въ назначенный часъ Эмми заѣзжала въ клубъ за своимъ братомъ, и они катались вмѣстѣ. Въ другой разъ мистриссъ Эмми сажала въ колѣсницу своего отца, и выѣзжала въ Реджентъ-Паркъ. Такимъ-образомъ, коляска и горничная, визитная книга и лакей съ свѣтлыми пуговицами, вошли въ составъ повседневной амеліиной жизни, и замѣнили для нея скромную рутину на Аделаидиныхъ Виллахъ. Въ двѣ, три недѣли она совершенно освоилась съ привычками и манерами новаго круга. Еслибъ судьба занесла ее на самую вершину джентльменскихъ обществъ, Амелія и тамъ была бы, вѣроятно, на своемъ мѣстѣ. Жеищины въ компаніи Джоя находили ее довольно интересной молодой особой; не слишкомъ умной, но и не глупой.
Мужчинамъ между-тѣмъ чрезвычайно нравилась безъискусственная простота и наивность мистриссъ Эмми. Молодые Индійскіе денди, проживавшіе въ отпуску, безъ церемоній объявили себя обожателями Амеліи, и наперерывъ добивались чести дѣлать ей утренніе визиты. Блистая кольцами, цѣпочками и усами, эти господа, привычные обитатели вест-эндскихъ отелей, разъѣзжающіе не иначе какъ въ одноколкахъ самаго хитраго устройства, свидѣтельствовали каждый разъ глубочайшее почтеніе великолѣпной коляскѣ мистриссъ Осборнъ, катающейся по парку. Самъ господинъ Суанки, лейбъ-гвардеецъ, преопаснѣйшій молодой человѣкъ, считавшійся первымъ франтомъ на берегахъ Ганга, ухаживалъ весьма усердно за мистриссъ Эмми, и майоръ подмѣтилъ однажды, съ какимъ одушевленіемъ онъ разсказывалъ ей про охоту за кабанами; тогда они сидѣли вдвоемъ, tкte-à-tкte, и Амелія, казалось, принимала живѣйшее участіе въ этой болтовнѣ. Впослѣдствіи Суанки дѣлалъ очень невыгодные отзывы о майорѣ: «этотъ неуклюжій верзила, что безпрестаино слоняется около дома мистриссъ Осборнъ, самый несносный болванъ, и я не понимаю, какъ терпятъ его въ этихъ обществахъ», говорилъ мистеръ Суанки.
Будь майоръ нѣсколько самолюбивѣе и тщеславнѣе онъ, конечно бы, началъ ревновать свою возлюбленную къ этому опасному франту, но слишкомъ простой и великодушный по своей природѣ, мистеръ Доббинъ не позволялъ себѣ никакихъ сомнѣній относительно мистриссъ Эмми. Онъ даже радовался, что молодые люди отдаютъ ей должную справедливость и восхищаются ея прелестями. Развѣ мало бѣдствій и всякихъ униженій перенесла она со времени замужества? Майоръ радовался при видѣ, какъ возникаютъ изъ-подъ спуда лучшія свойства ея души, и какъ оживляется она съ каждымъ днемъ въ этой новой сферѣ жизни. Всѣ безъ исключенія особы, имѣвшія случай сблизиться съ мистриссъ Эмми, и узнать ее покороче, отдавали справедливость благоразумному выбору майора, если только можно допустить какое-нибудь благоразуміе въ человѣкѣ, обуреваемомъ пылкими страстями.
* * *
Само-собою разумѣется, что мистеръ Джой, немедленно по прибытіи въ столицу, счелъ своей непремѣнной обязанностью представиться милорду Бумбумбуму, и само-собою разумѣется, что, обласканный милордомъ Бумбумбумомъ, онъ сдѣлался съ той самой минуты самымъ заклятымъ тори. Онъ даже вознамѣрился, при слѣдующемъ визитѣ, представить и свою сестрицу. Давая полный разгулъ своему воображенію, мистеръ Джой увѣрилъ себя мало-по-малу, что отъ него дѣйствительно, въ нѣкоторомъ смыслѣ, зависитъ благосостояніе Трехъ Соединенныхъ Королеветвъ.
– Милорду Бумбумбуму, я надѣюсь, пріятно будетъ видѣть членовъ моей фамиліи, сказалъ Джой своей сестрѣ. Ты не будешь казаться лишнею въ его палаццо, Амелія.
Эмми засмѣялась.
– Въ чемъ же я поѣду, Джой? сказала она. Гдѣ мой фамильные брильянты?
«Что бы стоило ей приказать мнѣ накупить для нея брильянтовъ! подумалъ майоръ Доббинъ. «Желалъ бы я знать, какіе брильянты не пристанутъ къ мистриссъ Эмми!»
