Уильям Мейкпис Теккерей
Базар житейской суеты. Часть 1
Джорджъ Осборнъ, повидимому, почувствовалъ нѣкоторое угрызеніе въ своей душѣ, и понялъ, что ему не было никакой надобности разстроивать спокойствіе молодыхъ дѣвушокъ.
– Вы слишкомъ чувствительны, Амелія, сказалъ онъ, слишкомъ добры, довѣрчивы, и можетъ-быть не осторожны. Вы не знаете свѣта и не имѣете понятія о людяхъ. Подруга ваша, миссъ Шарпъ, должна помнить, кто вы, и кто она.
– Думаете ли вы, что Джозефъ…
– Я ничего не думаю, и ничего не хочу знать. Джозефъ не маленькій ребенокъ и нему не дядька. Я знаю только, что онъ тщеславенъ до съумасбродства, и мелоченъ до глупости. Съ чемъ, скажите на милость, было сообразно его вчерашнее поведеніе въ воксалѣ? Ду-ду-душка, раздуханчикъ!
Онъ захохоталъ, и на этотъ разъ его смѣхъ заразилъ даже добрую миссъ Эмми.
Весь этотъ день Джозефъ Седли не являлся въ родительскій домъ. Это, однакожь, не смутило миссъ Амелію; она отправила мальчика въ квартиру брата спросить у него обѣщанныхъ книгъ, и, кстати, справиться о его здоровьѣ. Слуга мистера Джозефа отвѣчалъ, что баринъ его въ постели и принимаетъ пилюли, прописанныя докторомъ. «Завтра онъ непремѣнно прійдеть», думала Амелія, не смѣя, однакожь, говорить съ Ребеккой насчеть этого предмета. Миссъ Шарнъ тоже, съ своей стороны, хранила глубокое молчаніе послѣ приключенія въ воксалѣ.
На другой день, когда обѣ дѣвицы сидѣли на софѣ, занятыя какой-то работой, лакей Самбо вошолъ въ комнату, съ пакетомъ въ одной рукѣ и съ подносомъ въ другой. На подносѣ было письмо, – письмо отъ мистера Джоза, сказалъ Самбо съ зловѣщей улыбкой.
Со страхомъ и трепетомъ, Амелія сломала облатку, и прочла слѣдующее:
«Милая Амелія,»
«Посылаю тебѣ «Сироту въ Дремучемъ лѣсу», и спѣшу извѣстить, что вчера мнѣ никакъ нельзя было придти, такъ-какъ я очень боленъ. Сегодня я уѣзжаю изъ Лондона въ Челтьнемъ. Пожалуйста, извини меня, если можешь, передъ миссъ Шарпъ за мое безразсудное поведеніе въ воксалѣ; пусть она забудетъ всякое слово, произнесенное мною за этимъ демонски разгорячительнымъ ужиномъ, Я теперь совсѣмъ расклеился. По выздоровленіи ѣду въ Шотландію на нѣсколько мѣсяцевъ, и при семъ остаюсь
преданный тебѣ другъ и братъ,
Джозефъ Седли.»
Это былъ смертельный ударъ, разрушившій въ одно мгновеніе воздушныя мечты молодыхъ дѣвицъ. Амелія не смѣла взглянуть на блѣдное лицо и пылающія глаза Ребекки; но она уронила письмо на ея колѣни, и побѣжала въ свою комнату наверхъ, чтобы выплакать наединѣ свое горе.
Ключница Бленкинсопъ явилась теперь очень кстати съ своими утѣшеніями, почерпнутыми изъ опытовъ вседневной жизни. Амелія бросилась къ ней на шею, и расказала все, что таилось на ея душѣ.
– Не тужите, добрая барышня, все къ-лучшему, сказала мистриссъ Бленкинсопъ. Мнѣ заранѣе не хотѣлось пугать васъ, а то, вѣдь, право, никто ее не любитъ въ нашемъ домѣ. Я видѣла собственными глазами, какъ она украдкой читала письма вашей матушки. Горничная говоритъ, что она безпрестанно роется во всѣхъ комодахъ и шкафахъ. Это не хорошо. И, сказать правду, она, кажется, подтибрила въ свою шкатулку вашу бѣлую ленту.
– Я сама отдала ей, сама отдала! возразила миссъ Амелія съ энергическою живостью.
Это, однакожь, отнюдь не измѣнило мнѣнія мистриссъ Бленкиншопъ насчетъ миссъ Шарпъ.
– Вѣрьте вы этимъ гувернанткамъ! замѣтила она горничной при первомъ свиданіи. Вѣдь туда же поднимаютъ носъ, и лѣзутъ въ барыни, а вѣдь жалованья-то получаютъ онѣ не больше насъ грѣшныхъ. Нѣтъ, сударыня моя, ужь, по моему, всякъ сверчокъ знай свой шестокъ.
Всѣ теперь въ домѣ до одной души, кромѣ миссъ Амеліи, знали положительно и вѣрно, что Ребекка должна ѣхать, и всѣ согласились единодушно, что, чѣмъ скорѣе уѣдетъ она, тѣмъ лучше. Амелія совсѣмъ не думала такъ скоро разстаться съ своей подругой; но на всякій случай она перерыла всѣ свой комоды, ящики, шкафы, шкатулки, ридикюли, шифоньерки; пересмотрѣла всѣ свой платья, косынки, ленты, кружева, манишки, шемизетки, выбирая и откладывая то, другое, третье, въ подарокъ на память для милой Ребекки. Потомъ она отправилась къ своему папа, великодушному британскому негоціанту, и сказала:
– Милый папа, вы обѣщали въ день моего рожденія подарить мнѣ столько гиней, сколько будетъ мнѣ лѣтъ: благодарю васъ, папа; но деньги мнѣ не нужны. Будьте такъ добры, позвольте мнѣ отъ вашего имени предложить этотъ подарокъ моей доброй, несравненной миссъ Ребеккѣ, которая нуждается во всемъ.
Заботливая дѣвушка наложила даже контрибуцію на мистера Осборна, и тотъ, исполняя ея волю, долженъ былъ для ея подруги купить щегольскую шляпку въ модномъ магазинѣ и самый лучшій бархатный корсажъ, какой только можно было пріобрѣсть за деньги.
– Это даритъ вамъ Джорджъ, милая Ребекка, сказала Амелія, съ гордостью вручая картонку, заключавшую эти подарки; какой изящный вкусъ у него! Не правда ли, никто не сравнится съ Джорджомъ!
– Никто, отвѣчала Ребекка, я очень благодарна вашему жениху. «Это Джорджъ Осборнъ растроилъ мою свадьбу», подумала она въ своемъ сердцѣ, и на этомъ основаніи, миссъ Ребекка Шарпъ полюбила Джорджа Осборна.
Съ рѣдкимъ спокойствіемъ она дѣлала теперь свой приготовленія къ отъѣзду, и принимала подарки изъ рукъ доброй миссъ Амеліи, проливавшей обильные потоки горькихъ слезъ. Она поклялась питать въ своемъ сердцѣ чувство вѣчной благодарности къ мистриссъ Седли, но вообще немного говорила съ этой леди, которая, въ свою очередь, была въ очевидномъ затрудненіи, и всячески избѣгала непріятныхъ встрѣчъ съ подругой своей дочери. Она поцаловала руку мистера Седли, когда тотъ подалъ ей кошелекъ. И просила позволенія считать его своимъ добрымъ, великодушнымъ покровителемъ и другомъ. Поведеніе ея было столько умилительно и трогательно, что великодушный покровитель уже хотѣлъ-было написать для нея вексель на двадцать фунтовъ стерлинговъ, но тутъ же обуздалъ свои чувства, потому-что коляска стояла у крыльца, и онъ отправлялся въ гости на обѣдъ.
– Благослови васъ Богъ, доброе дитя! сказалъ мистеръ Седли, пріѣзжайте всегда къ намъ, какъ-скоро будете въ городѣ. Ну, Джемсъ, въ Сити, къ альдермену.
Наступило, наконецъ, прощанье съ миссъ Амеліей; но на эту картину, съ позволенія читателя, я набрасываю покрывало. Сцена, само-собою разумѣется, была трогательная во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ, и Ребекка здѣсь болѣе чѣмъ гдѣ-либо обнаружила свой художественный талантъ къ трагическимъ ролямъ. Патетическія слезы, флакончики со спиртомъ и духами, вздохи, рыданія, заклинанія, стоны, все было пущено въ ходъ геніальной дочерью актрисы, и Амелія вполнѣ убѣдилась, что ея подруга драгоцѣнный перлъ добродѣтелей и прелестей женскихъ.
Глава VII
Новыя сцены и новыя лица
Къ числу замѣчательныхъ именъ, помѣщонныхъ, по алфавитному порядку, въ календарѣ на годъ 18… относилось имя Кроли, сэра Питта, баронета, имѣвшаго свой пышный домъ на Большой Гигантской улицѣ и такъ называемую «Королевину усадьбу» внѣ столицы. Эта достопочтенная фамилія уже нѣсколько лѣтъ постояимо рисовалась въ парламентскихъ спискахъ, въ связи съ именемъ другого достойного джентльмена, какъ члена и представителя «Королевиной усадьбы».
Было время, когда помѣстье господъ Кроли называлось просто имѣніемъ Кроли; но съ шестнадцатого столѣтія, вслѣдствіе одного счастливого обстоятельства, о которомъ мы не намѣрены распространяться, оно получило титулъ Королевиной усадьбы, и вмѣстѣ съ титуломъ право представлять отъ себя двухъ представителей въ парламентъ. При королевѣ Елисаветѣ, мѣстечко Кроли было чрезвычайно многолюдно и обильно всякими благами изъ всѣхъ четырехъ царствъ природы; но теперь это была довольно тощая и мелкая усадьба, доставлявшая впрочемъ около двухъ тысячь фунтовъ годового дохода своему владѣльцу.
Родословная господъ Кроли весьма удовлетворительно объяснена въ фамильныхъ бумагахъ, и мы, для удовольствія читателя, должны здѣсь воспользозаться этимъ достовѣрнымъ матеріяломъ. Сэръ Питтъ Кроли, названный такъ въ честь одного знаменитого лица, былъ сынъ Вальполя Кроли, первого баронета и хранителя государственной печати въ царствованіе Георга Второго; а Вальполь Кроли, сынъ Джона Чорчилля Кроли, заимствовалъ свое имя отъ знаменитого полководца въ царствованіе королевы Анны. Далѣе, родословное дерево упоминаетъ еще о Чарльзѣ Стюартѣ временъ Джемса Первого, и, наконецъ, уже о родоначальникѣ Кроли, который изображонъ на фамильной картинѣ во весь ростъ, съ бородой и въ трехугольной шляпѣ. Изъ жилета его живописно выставляется самое родословное дерево съ густыми листьями, на которыхъ, въ хронологическомъ порядкѣ, начертаны всѣ вышеозначенныя имена съ приличными титулами и украшеніями. Подлѣ настоящаго владѣльца, сэра Питта Кроли, изображено имя его брата, Бьюта Кроли, пастора и ректора въ Королевиной усадьбѣ. Затѣмъ, въ нисходящей линіи, слѣдуютъ еще другія мужскія и женскія имена изъ фамиліи Кроли.
Сэръ Питтъ Кроли былъ сперва женатъ на миссъ Гриззели, шестой дочери лорда Мунго-Бинки и двоюродной сестрицы мистера Дундаса. Она произвела ему на свѣтъ двухъ сыновей: Питта, названного такимъ образомъ по имени знаменитого министра, и Родона Кроли, получившого свое имя отъ одного пріятеля валлійского принца. Черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ кончины своей супруги, сэръ Питтъ Кроли вступилъ во второй бракъ съ миссъ Розою, дочерью мистера Графтона, отъ которой родились у него двѣ дочки, будущія воспитанницы и ученицы миссъ Ребекки Шарпъ.
Выходитъ, стало-быть, что миссъ Ребекка отрекомендована гувернанткой въ такой домъ, съ которымъ ни въ какихъ отгошеніяхъ нельзя сравнить скромную семью на Россель-Скверѣ. Это не бездѣлица, и не всякой ученой дѣвицѣ выпадаетъ такое счастье при выходѣ изъ пансіона.
Повелѣніе явиться къ должности было ей сообщено на клочкѣ сѣрой бумаги, содержавшей слѣдующія слова:
«Сэръ Питтъ Кроли симъ увѣдомляетъ, что дѣвица Шарпъ и ея скарбъ могутъ быть представлены сюда во вторникъ, ибо завтра, рано поутру, я имѣю уѣхать изъ города на «Королевину усадьбу».
«Большая Гигантская улица.»
Ребекка никогда не видала баронета, никогда и ничего не слыхала о немъ. Послѣ прощанья съ Амеліей, первымъ ея долгомъ было сосчитать звонкую монету въ кошелькѣ, полученномъ изъ щедрыхъ рукъ великодушного негоціанта; вторымъ отереть слезы на глазахъ батистовымъ платочкомъ, и эта операція была произведена ею тотчасъ же, какъ экипажъ повернулъ за уголъ на Россель-Скверѣ. Возстановивъ такимъ образомъ спокойствіе души и сердца, молодая дѣвушка принялась рисовать въ своемъ воображеніи идеальный образъ сэра Питта Кроли.
– Хотѣла бы я знать, спрашивала она сама себя, есть ли у него звѣзда, или только однимъ лордамъ позволяется носить звѣзды? Но во всякомъ случаѣ, онъ долженъ быть прекрасенъ въ своемъ парадномъ костюмѣ, въ манжетахъ и напудренныхъ волосахъ. Безъ сомнѣнія, онъ страшный гордецъ, и будетъ на меня смотрѣть съвысока; но дѣлать нечего; надобно покориться горькой долѣ… Покрайней мѣрѣ, я буду теперь жить въ благородномъ кругу, между знатными особами, далеко отъ всѣхъ этихъ неуклюжихъ мѣщанъ. И она принялась думать о своихъ прежнихъ друзьяхъ на Россель-Скверѣ съ тѣмъ философскимъ спокойствіемъ и равнодушіемъ, съ какимъ, въ извѣстной баснѣ, лисица разсуждаетъ о недозрѣломъ виноградѣ. Между-тѣмъ карета мистера Седли, гдѣ уже она сидѣла около часа послѣ трогательного прощанья съ миссъ Амеліей, быстро катилась по Гигантской улицѣ, и остановилась наконецъ передъ огромнымъ, мрачнымъ домомъ сэра Питта Кроли.
Кучеръ Джонъ, одинъ только провожавшій нашу героиню, не принялъ на себя труда сойдти передъ подъѣздомъ съ козелъ, чтобъ позвонить въ колокольчикъ, и попросилъ вмѣсто себя исполнить эту обязанность проходившого мальчишку. Какъ-скоро раздался звонокъ, изъ-за дверей дома выставился плѣшивый старичишка въ старомъ засаленомъ сюртукѣ, въ сѣрыхъ затасканныхъ панталонахъ и неуклюжихъ хлопанцахъ. Его морщины на щекахъ скорчивались какою-то страшною улыбкой.
– Эй, ты, старина! сказалъ Джонъ, не вставая съ козелъ, здѣсь, что ли, живетъ сэръ Питтъ Кроли?
– Здѣсь! отвѣчалъ старикъ, оскаливая зубы и утвердительно кивая головой.
– Потрудись, любезный, вынести изъ кареты сундуки съ разнымъ тряпьёмъ, продолжалъ кучеръ.
– Можешь вынести ихъ самъ, отвѣчалъ привратникъ.
– Да развѣ ты не видишь, что мнѣ нельзя оставить лошадей? Ну, пособи мнѣ, покраймен мѣрѣ; барышня, авось, дастъ тебѣ на водку, заключилъ Джонъ съ нахальнымъ смѣхомъ. Видно было, что онъ не имѣлъ никакого уваженія къ миссъ Шарпъ послѣ того, какъ она выѣхала изъ господского дома, не сдѣлавъ подарка слугамъ.
Привратникъ нерѣшительными шагами выступилъ впередъ, взвалилъ на свои плеча сундукъ миссъ Шарпъ, и понесъ его въ домъ.
– Возьми, пожалуііста, эту корзинку и шаль, и отвори дверь, сказала миссъ Ребекка, выходя съ большимъ негодованіемъ изъ кареты; я напишу о тебѣ мистеру Седли, и онъ узнаетъ, какъ ты велъ себя.
– Ну, барынька, отвѣчалъ кучеръ, надѣюсь, вы ничего не забыли. Всѣ ли захватили вы платья миссъ Амеліи? Авось они будутъ вамъ въ пору. Прощай, старичина. Не мѣшаетъ тебѣ знать, любезный, что отъ нея не получишь ты ни гроша, продолжалъ Джонъ, указывая пальцомъ на миссъ Ребекку; кулакъ-дѣвчина, охъ, какой кулакъ!
И затѣмъ карета покатилась обратно на Россель-Скверъ. Дѣло въ томъ, что кучеръ Джонъ волочился за горничной миссъ Седли, и былъ теперь въ крайнемъ негодованіи, что его возлюбленная лишилась подарковъ, которые, сверхъ всякого ожиданія, перешли къ бѣдной гувернанткѣ.
При входѣ въ столовую, по указанію старика въ неуклюжихъ хлопанцахъ, Ребекка нашла, что все въ этой комнатѣ имѣетъ печальный и безпорядочный видъ, какой обыкновенно бываетъ въ отсутствіе господъ. Турецкій коверъ, измятый и скомканный, укатился подъ буфетъ; картины скрылись за старыми листьями оберточной бумаги; потолочная люстра окуталась въ сѣрый полотняный мѣшокъ; стулья въ безпорядкѣ разбросались вдоль стѣнъ; оконныя гардины совсѣмъ исчезли подъ толстой парусиной; мраморный бюстъ сэра Вальполя Кроли, запыленный и запачканный, едва виднелся на каминной полкѣ, служившей для него пьедесталомъ.
Нѣкоторое движеніе замѣчалось только подлѣ камина, гдѣ былъ разведенъ огонь. Передъ каминомъ торчали два соломеные стула, круглый столикъ, и на немъ бутылка портера, хлѣбъ и сыръ.
– Не хотите ли со мной пообѣдать? Я васъ могу поподчивать отмѣннымъ пивомъ.
– Мнѣ надобно видѣть сэра Питта Кроли; гдѣ онъ? сказала миссъ Шарпъ величественнымъ тономъ.
– Эге, вотъ какъ! Вѣдь это я; сэръ Питтъ Кроли. Подузнайте только, что вы заставили меня нести сундукъ на собственныхъ моихъ плечахъ! Каково! и вы не догадались, что сэръ Питтъ Кроли былъ вашимъ покорнѣйшимъ слугой? Спросите, пожалуй, вотъ эту женщину, кто я такой. Мистриссъ Тинкеръ, рекомендую тебѣ миссъ Шарпъ; а вамъ, миссъ гувернантка, рекомендую мою ключницу. Хе, хе, хе!
Мистриссъ Тинкеръ въ эту самую эту минуту вошла въ комнату съ огромной трубкой и пачкой табаку, за которымъ ее посылали въ ближайшую лавку. Она вручила эти вещи сэру Питту, сидѣвшему подлѣ камина.
– Гдѣ же фарсингъ? спросилъ сэръ Питтъ. Я далъ тебѣ три полупенса, бабушка Тинкеръ, гдѣ же сдача?
– Вотъ она! отвѣчала Тинкеръ, подавая мелкую монетку; эхъ, вы, баронъ, какъ не стыдно хлопотать о фарсингахъ!
– По одному фарсингу на день, составитъ семь шиллинговъ въ годъ, равняется процегту на семь гиней. Храни прежде всего свой фарсинги, бабушка Тинкеръ, и въ твоемъ карманѣ выростутъ гинеи; это ужь говорю я тебѣ.
– Вы можете быть увѣрены, молодая дѣвушка, что передъ вами точно сэръ Питтъ Кроли, сказала Тинкеръ; со временемъ, вы узнаете его лучше.
– И полюбите его; миссъ Шарпъ, за это ручаюсь, сказалъ старичокъ съ учтивой улыбкой, справедливость прежде всего; а тамъ великодушіе; это мое правило.
– Онъ въ жизнь свою никому даромъ не давалъ фарсинга, бормотала старуха.
– Никому и не даетъ; это ужь такъ заведено. Давай-ка лучше ужинать, бабушка Тинкеръ. Не мѣшаетъ принести еще стуликъ изъ кухни. Садитесь, миссъ гувернантка.
Съ этими словами, баронетъ запустилъ желѣзную вилку въ кострюлю, стоявшую на огнѣ, и вытащилъ оттуда порцію требухи, которую тотчасъ же раздѣлилъ на двѣ равныя части. Одна изъ нихъ предназначалась для мистриссъ Тимкеръ.
– Видите ли, миссъ Шарпъ, сказалъ сэръ Питтъ, старуха Тинкеръ держится со мной на короткой ногѣ: ѣстъ и пьетъ съ одного блюда. Го-го! очень радъ, миссъ Шарпъ, что вы не хотиге кушать.
И они съ жадностью принялись утолять свой голодъ, стараясъ, повидимому, перегнать другъ друга.
Послѣ ужина, сэръ Питтъ Кроли закурилъ свою трубку, и началъ затягиваться съ большимъ аппетитомъ. Часа черезъ два, когда ужь совершенно смерклось и наступила безлунная ночь, онъ зажогъ сальную свѣчу въ жестяномъ шандалѣ, вынулъ изъ шкафа огромную пачку бумагъ, принялся читать ихъ и приводить въ систематическій порядокъ.
– Я здѣсь по тяжебному дѣлу, миссъ гувернантка, и по этой-то причинѣ, завтра поутру вы будете имѣть удовольствіе ѣхать вмѣстѣ со мною на «Королевину усадьбу».
– У него всегда здѣсь тяжебныя дѣла, сказала мистриссъ Тинкеръ, откупоривая бутылку вина.
– Пей, старуха, за мое здоровье, и держи языкъ на привязи, сказалъ сэръ Питтъ Кроли. Да, моя милая, Тинкеръ говоритъ правду; я проигрывалъ на своемъ вѣку больше всякой живой души на британской почвѣ. Вотъ и теперь у меня дѣло съ однимъ сутягой, Снаффль его зовутъ. Ужь я поддедюлю его на-славу, или мое имя не Питтъ Кроли. Да это все трынъ-трава. А вотъ еще затѣяли противъ меня дѣльцо Поддеръ и другой забіяка, которымъ мерещится, будто земелька подлѣ «Королевиной усадьбы», двѣсти слишкомъ десятинъ, принадлежитъ имъ по наслѣдству! Врутъ, скалдырники. Прямыхъ документовъ нѣтъ. Пойду на проломъ и оттягаю, хоть бы это стоило мнѣ больше тысячи гиней. Есть тутъ и еще два, три дѣльца, все въ такомъ же родѣ: посмотри сама, миссъ гувернантка. Будетъ намъ пожива. Хорошъ ли у васъ почеркъ? Вы мнѣ пригодитесь въ «Королевиной усадьбѣ«, за это ручаюсь, миссъ Шарпъ. Теперь, по смерти вдовствующей Кроли, мнѣ нужна сильная подмога.
– Покойница, не тѣмъ будь помянута, была такая же сутяжница, какъ самъ онъ, сказала старуха Тинкеръ. Она пересудилась со всѣми подрядчиками и купцами, и смѣняла въ четыре года сорокъ восемь слугъ.
– Да таки нешто, была она строгонька и сварлива иной разъ, подтвердилъ баронетъ простодушнымъ тономъ, но для меня чудо что за женщина. Я не держалъ и управителя при ней: за всѣмъ хозяйствомъ смотрѣли ея собственные глаза.
И въ этихъ откровенныхъ выраженіяхъ разговоръ, къ удовольствію миссъ Ребекки, продолжался до поздней ночи. Каковы бы ни были нравственныя свойства сэра Питта Кроли, хороши или дурны, онъ не скрывалъ себя ни на-волосъ; и обнаружилъ себя до сокровеннѣйшихъ изгибовъ своей души. Онъ говорилъ о себѣ безъ умолка, то на простонародномъ языкѣ; щеголяя площадными выраженіями, то на утончонномъ языкѣ свѣтскихъ людей высшого полета. Приказавъ, наконецъ, чтобы къ пяти часамъ утра все стояло на ногахъ, онъ пожелалъ миссъ Шарпъ спокойной ночи и надѣлъ колпакъ.
– Вы проспите съ ключницей эту ночь, миссъ гувернантка, сказалъ онъ. Постель велика. Хватитъ штукъ на пять. Леди Кроли умерла въ ней. Прощайте.
Съ этими словами, сэръ Питтъ махнулъ рукой, и немедленно исчезъ въ свою спальню. Старуха Тинкеръ, съ ночникомъ въ рукѣ, повела свою спутницу наверхъ по каменнымъ ступенямъ, мимо огромныхъ дверей и покоевъ, гдѣ, повидимому, никогда не было слѣдовъ движенія и жизни. Наконецъ, онѣ пришли въ большую угольную спальню, гдѣ леди Кроли испустила свой послѣдній духъ. Постель и комната были угрюмы, мрачны, погребальны, и можно было подумать, что не только умерла здѣсь леди Кроли, но что духъ ея витаетъ и теперь въ этихъ четырехъ стѣнахъ. При всемъ томъ, Ребекка вбѣжала въ эту храмину съ дѣвическою рѣзвостью, и покамѣстъ старуха дѣлала свой окончательныя приготовленія на сонъ грядущій, она успѣла обревизовать шкафы, комоды, буфеты, и пыталась отпереть ящики; которые были заперты. Мрачныя картины на стѣнахъ и принадлежности фамильного туалета тоже не ускользнули отъ вниманія любопытной дѣвицы.
– Я никогда не ложусь спать, не успокоивъ напередъ своей совѣсти, сказала старуха. Совѣтую и вамъ, миссъ, подражать моему примѣру.
– Моя совѣсть всегда спокойна, бабушка Тинкеръ; покорно васъ благодарю. А вы лучше раскажите-ка мнѣ; милая мистриссъ Тинкеръ, все, что вамъ извѣстно о сэрѣ Питтѣ Кроли и вдовствующей леди Кроли; это должно быть очень интересно.
– Много будете знать, миссъ, скоро состарѣетесь, отвѣчала Тинкеръ брюзгливымъ тономъ. Ночь даровалъ вамъ Господь Богъ для успокоепня усталыхъ костей, а не для пустой болтовии. Ложитесь, миссъ.
Ребекка представила энергическое возраженіе, но ужь не получила никакого отвѣта, потому-что старуха, оборотясь къ стѣнѣ, захрапѣла во всю носовую завертку. Несмотря на совершеннѣйшее спокойствіе совѣсти, молодая дѣвушка долго, очень долго не могла заснуть на этомъ новомъ мѣстѣ. Она думала о завтрашнемъ днѣ, о новомъ мірѣ, куда влечетъ ее судьба, и о вѣроятности на успѣхъ жизни среди новыхъ людей. Ночникъ дымился и трещалъ въ глиняной плошкѣ; каминъ отражалъ гигантскую мрачную тѣнь на старые полусгнившіе узоры, вышитые, безъ сомнѣнія, рукою покойной леди, и на два миніатюрные нортрета молодыхъ мужчинъ, изъ которыхъ одигъ былъ въ костюмѣ оксфордского студента, а другой въ красгой солдатской курткѣ. Послѣдній сдѣлался для Ребекки предметомъ сонныхъ грезъ и мечтаній.
Ровно въ четыре часа, лишь только розовый свѣтъ озарилъ мрачныя зданія на Большой Гигантской улицѣ, старуха Тинкеръ воспрянула отъ глубокого сна, и, разбудивъ свою спящую подругу, приказала ей готовиться къ отъѣзду. Затѣмъ мистриссъ Тинкеръ отперла въ коридорѣ огромную желѣзную дверь, при чемъ громкій стукъ пробудилъ со всѣхъ сторонъ усыпленное эхо, и побѣжала на Оксфордскую улицу нанять съ биржи походный экипажъ. Нѣтъ надобности прибавлять, что взятой извощикъ простоялъ здѣсь всю иочь, въ надеждѣ, что какой-нибудь молодой запоздалый гуляка, при возвращеніи домой изъ трактира, потребуетъ его услугъ и наградитъ его съ щедростью пьяной руки.
И нѣтъ никакой надобности распространяться, что упомянутый извощикъ, если таковыя надежды дѣйствительно гомозились въ его душѣ, былъ жестоко обманутъ въ своихъ ожиданіяхъ, потому-что достойный баронетъ, которого довезъ онъ до Сити, не далъ ему ни одного пенни сверхъ положенной таксы. Напрасно бѣдный ванька хлопоталъ, шумѣлъ, бурлилъ и угрожалъ даже побросать въ канаву вещи миссъ Шарпъ, если не дадутъ ему на водку, сэръ Питтъ Кроли остался непоколебимъ, какъ гранитъ.
– Ничего, братъ, не сдѣлаешь, сказалъ ему одымъ изъ ямщиковъ конторы дилижансовъ, это, вѣдь, сэръ Питтъ Кроли.
– Такъ, Джой, такъ, любезный, отвѣчалъ баронетъ одобрительнымъ тономъ, съ меня ему нечего сорвать.
– Да, сударь, мы всѣ знаемъ, что съ васъ взятки-то гладки! сказалъ Джой, оскаливая зубы и укладывая чемоданъ баронета на кровлю дилижанса.
– Кондукторъ, взять для меня мѣсто внутри кареты.
– Слушаю, сэръ Питтъ, отвѣчалъ кондукторъ, притрогиваясь къ полямъ своей шляпы, и съ трудомъ скрывая внутреннюю досаду.
Дѣло въ томъ, что это мѣсто было обѣщано молодому студенту изъ Кембриджа, отъ которого кондукторъ надѣялся получить двѣ лишнихъ кроны. Для миссъ Шарпъ тоже отвели мѣсто въ каретѣ, насупротивъ сэра Питта Кроли.
Что жь теперь, благосклонный читатель? Описывать ли мнѣ, какъ молодой джентльменъ изъ Кембриджа, кипѣвшій негодованіемъ противъ баронета и кондуктора, взгромоздился, наконецъ, съ своими фраками и шинелями, наверхъ дилижанса, и какъ потомъ онъ помирился съ своимъ положеніемъ, когда, вслѣдствіе непредвиденныхъ обстоятельствъ, перемѣстилась къ нему и миссъ Шарпъ, которую онъ поспѣшилъ закутать своею шинелью? Говорить ли, какъ усѣлись на своихъ мѣстахъ толстый джентльменъ, страдавшій одышкой, и жирная вдовица съ красными, отвислыми щеками, объявившая, что ей никогда не приходилось терпѣть дорожныхъ безпокойствъ, и какъ потомъ дилижансъ помчался мимо биржи и Бѣлого Медвѣдя въ Пиккадилли, постепенно оставивъ за собою Рыцарскій мостъ, Королевскіе сады, Терегемскіе луга, Брентфортъ, Багсготъ, и прочая, и прочая? Увы! нѣтъ теперь ни дилижансовъ; ни каретъ на огромныхъ протяженныхъ, искрещенныхъ и перерѣзанныхъ желѣзною дорогой! А давно ли?.. Сколько разъ даже писателъ этихъ страницъ катился по гладкому шоссе въ спокойныхъ экипажахъ и предавался сладостнымъ мечтамъ, разсуждая о суетѣ мірской подъ звукъ колесъ, разбивавшихъ и растиравшихъ свѣжій щебень! Сладкія, незабвенныя воспоминанія! Куда теперь дѣвались наши гладкія дороги, и съ ними веселыя приключенія на станціяхъ и въ трактирахъ? Гдѣ теперь наши честные, красноносые извощики, съ которыми, бывало, летишь стрѣлой въ Тельси или Гринвичъ?.. Куда дѣвался добрый старикъ Уэллеръ съ его трехъ-этажнымъ подбородкомъ? Живъ онъ или умеръ?.. Куда разбрелись буфетчики на придорожныхъ трактирахъ и содержатели постоялыхъ дворовъ, буфетчики и содержатели съ синими носами? Увы! все исчезло, все потонуло въ безднѣ вѣчности; и скоро человѣческое ухо не будетъ болѣе слышать звуковъ полночного рожка, и человѣческій глазъ не увидитъ болѣе шоссейныхъ заставъ съ ихъ живописными будочками, откуда, въ былыя времена, съ такимъ достоинствомъ и важностью, выходилъ философъ, презрѣвшій суету мірскую, отворять ворота для проѣзжавшого экимажа.
Прочь; прочь печальныя мысли! Вооружимся эгидой философической премудрости, и маршъ впередъ, по гемпширской дорогѣ, на «Королевину усадьбу», куда спѣшитъ наша героиня.
