Уильям Ширер
Взлет и падение Третьего Рейха

А что же немецкий народ? 19 августа около 95 процентов зарегистрировавшихся избирателей явились в пункты голосования; 90 процентов из них, или более 38 миллионов человек, одобрили узурпацию Гитлером неограниченной власти. Лишь 4,25 миллиона немцев имели мужество голосовать против.

Неудивительно, что, когда в Нюрнберге 4 сентября открылся съезд нацистской партии, Гитлер чувствовал себя так уверенно. Утром следующего дня я наблюдал, как он с видом императора-завоевателя шествует под рев оркестра, исполнявшего марш «Баденвайлер», по главному проходу огромного, увешанного флагами зала Лютпольд, а в это время тридцать тысяч рук вскинулись в нацистском приветствии. Спустя минуту он с гордым видом уселся в центре большой эстрады и, скрестив на груди руки, с блестящими глазами слушал, как гаулейтер Баварии Адольф Вагнер читает текст его послания:

«Немецкий порядок жизни бесспорно предопределен на тысячелетие вперед. Эпоха нервозности девятнадцатого столетия нашла свое завершение в наше время. Никакой другой революции в Германии не будет тысячу лет!»

Ему, смертному, тысячу лет не прожить, но, сколько бы он ни прожил, он будет править этим великим народом как самый могущественный и беспощадный самодержец, каких еще не знала история страны. Гинденбург, уйдя в мир иной, уже не мог оспорить его власти; армия, связавшая себя присягой, которую ни один немецкий солдат не решится нарушить с легким сердцем, стала его послушным орудием. Теперь, когда его последние противники либо уничтожены, либо бесследно исчезли, вся Германия и все немцы, по существу, оказались в его обагренных кровью руках.

«Это замечательно!» – воскликнул он на встрече с иностранными корреспондентами в Нюрнберге после недели изнурительных парадов, речей, язычески-помпезных представлений и такого безудержного идолопоклонства, какое мне никогда не приходилось наблюдать. Много воды утекло с тех пор, как Адольф Гитлер покинул трущобы Вены, а он еще не стар – ему лишь сорок пять лет. Все впереди. Даже тот, кто впервые после падения Веймарской республики возвращался в Германию, не мог не видеть, что Гитлер, каковы бы ни были его преступления против человечности, дал выход неисчерпаемым движущим силам, долгое время сдерживавшимся в недрах немецкого народа. Какую цель он преследовал? Ответ легко найти на страницах его книги «Майн кампф» и в сотне речей, которые многие, а лучше сказать, почти все как в самом Третьем Рейхе, так и за границей, либо вообще не читали, либо воспринимали как абсурд.

Глава 8
Жизнь в Третьем Рейхе: 1933–1937 годы

Как раз в это время, в середине лета 1934 года, я и приехал в Третий Рейх на постоянную работу. И обнаружил в новой Германии много такого, что впечатляло, озадачивало, тревожило иностранного наблюдателя. Подавляющее большинство немецкого народа, казалось, ничего не имело против того, что его лишили личной свободы, что уничтожили много культурных ценностей, предложив взамен бессмысленное варварство, что его жизнь и работу подвергли такой регламентации, какой не знал даже он, приученный за много поколений к строгому порядку.

Правда, за всем этим скрывались страх перед гестапо, боязнь попасть в концентрационный лагерь, если ты вышел за рамки дозволенного, если ты разделяешь взгляды коммунистов или социалистов, если ты слишком либерально или пацифистски настроен или если ты еврей. «Кровавая чистка» 30 июня 1934 года показала, какими беспощадными могут быть новые правители. Однако на первых порах нацистский террор коснулся сравнительно немногих немцев. Стороннего наблюдателя, только что прибывшего в страну, несколько удивляло, что немцы, очевидно, не сознавали себя жертвами запугивания и притеснений со стороны бессовестной и жестокой диктатуры. Наоборот, они с неподдельным энтузиазмом поддерживали эту диктатуру. Некоторым образом нацизм вселял в них надежду, новый стимул и поразительную веру в будущее страны.

Гитлер разделывался с прошлым, принесшим столько бед и разочарований. Шаг за шагом, не теряя времени, о чем мы подробно расскажем позднее, освобождал он Германию от последних обязательств по Версальскому договору, чем ставил в тупик страны-победительницы, и восстанавливал военное могущество Германии. Этого хотело большинство немцев и готово было идти на жертвы, которых требовал фюрер: отказ от личной свободы, скудное питание («пушки вместо масла») и тяжкий труд. К осени 1936 года с проблемой безработицы было в значительной мере покончено: почти каждый трудоспособный имел работу. Приходилось слышать, как рабочие, лишенные права создавать профсоюзы, после сытного обеда шутили: при Гитлере право на голод отменено. Девиз нацистов «Общие интересы выше личных» получил в те дни широкое распространение, и хотя многие представители партийной верхушки, в первую очередь Геринг, тайно обогащались, а прибыли предпринимателей росли, не оставалось сомнений, что массы поверили в «национальный социализм», который будто бы ставит общественное благосостояние выше чьей-либо личной выгоды. Расовые законы, превращавшие евреев в изгоев германского общества, представлялись потрясенному иностранному наблюдателю как возврат к первобытным временам; но поскольку нацистские теории превозносили немцев как соль земли и как высшую расу, то население страны относилось к этим законам далеко не отрицательно. Кое-кто из немцев (бывшие социалисты, либералы или истинные христиане из старых консервативных слоев), с кем приходилось беседовать, возмущались и даже негодовали по поводу гонений на евреев, но, хотя в ряде случаев они и помогали отдельным пострадавшим, остановить кампанию преследований не пытались. «А что мы можем сделать?» – часто спрашивали они. Ответить на этот вопрос было нелегко.

Печать и радио, несмотря на цензуру, давали немцам кое-какое представление о том, насколько критически настроена мировая общественность, однако это обстоятельство, как они могли убедиться, не мешало иностранцам толпами наводнять Третий Рейх и с удовольствием пользоваться его гостеприимством. В то время въезд в нацистскую Германию был намного свободнее, чем въезд в Советскую Россию^[20]. В стране процветал туризм, принося ей большое количество столь необходимой иностранной валюты. Казалось, нацистскому руководству нечего скрывать. Иностранец, будь он каким угодно противником нацизма, мог приехать в Германию и смотреть, изучать все, что он хотел, за исключением концлагерей и, как во всех других странах, военных объектов. И многие приезжали. И если, возвратясь оттуда, не становились приверженцами нацизма, то, по крайней мере, начинали терпимо относиться к «новой Германии», считая, что обнаружили там, как они выражались, «позитивные сдвиги». Даже такой проницательный человек как Ллойд Джордж, который привел Англию к победе над Германией в 1918 году и который проводил свою предвыборную кампанию в том же году под девизом: «Кайзера – на виселицу!» – счел возможным побывать в 1936 году у Гитлера в Оберзальцберге, после чего публично провозгласил его «великим человеком», проявившим достаточно прозорливости и воли, чтобы решить социальные проблемы современного государства, прежде всего – проблему безработицы, от которой, как от незаживающей раны, все еще страдала Англия; предложенная этим руководителем либеральной партии программа под названием «Мы можем победить безработицу» не нашла поддержки внутри страны.

Олимпийские игры, состоявшиеся в августе 1936 года в Берлине, предоставили нацистам прекрасную возможность удивить мир достижениями Третьего Рейха, и те не преминули этой возможностью воспользоваться. Надписи со словами «Евреи нежелательны», висевшие в магазинах, гостиницах, пивных, увеселительных заведениях, потихоньку убрали, гонения на евреев и на две христианские церкви временно прекратили, страна обрела вполне респектабельный облик.

Ни одна предшествующая Олимпиада не была так великолепно организована, не сопровождалась такими впечатляющими зрелищами, как эта. Геринг, Риббентроп и Геббельс устраивали в честь иностранных гостей пышные приемы. Более тысячи приглашенных собралось на ужин у министра пропаганды на Павлиньем острове на Ваннзе, где состоялся грандиозный спектакль, названный «Итальянская ночь», который напоминал сцены из «Тысячи и одной ночи». Иностранные гости, особенно из Англии и Америки, были поражены: вид внешне счастливых, здоровых, приветливых людей, сплоченных вокруг Гитлера, далеко не соответствовал их представлениям о Берлине, почерпнутым из газет.

Но за великолепием летних Олимпийских игр сторонний наблюдатель, по крайней мере иностранец, не мог не увидеть то, что скрывалось от туристов и что сами немцы перестали замечать либо восприняли как должное: ухудшение нравственного климата германского общества. Ведь никто же не скрывал принятых Гитлером антиеврейских, так называемых Нюрнбергских, законов от 15 сентября 1935 года, которые лишали лиц этой национальности германского гражданства. Законы запрещали браки и внебрачные связи евреев с арийцами, евреи лишались права нанимать домашнюю прислугу из числа женщин арийского происхождения моложе тридцати пяти лет. В течение последующих нескольких лет было издано еще тринадцать декретов, которые ставили евреев, по существу, вне закона. Причем уже летом 1936 года, то есть как раз в то время, когда Германия как устроитель Олимпийских игр старалась пленить воображение прибывших с Запада гостей, евреям либо в законодательном порядке, либо с помощью нацистского террора начали ставить так много рогаток при поступлении на службу в государственные и частные учреждения, что по крайней мере половина из них остались без каких-либо средств к существованию. В 1933 году, первом году существования Третьего Рейха, их отстранили от службы в государственных учреждениях и от работы в печати и на радио, не разрешали заниматься сельским хозяйством, преподаванием и работать в области театра и кино; в 1934 году их изгнали с фондовой биржи. Что касается запрета на медицинскую и юридическую практику, а также занятие торговлей, то хотя в законодательном порядке он был наложен только в 1938 году, фактически же начал действовать уже в конце четвертого года правления нацистов.

Мало того, евреям отказывали не только в жизненных благах, но и в самом необходимом. Во многих городах евреям стало трудно, если не невозможно, покупать продукты питания. Над дверьми бакалейных, мясных и молочных магазинов и булочных висели надписи:

«Евреям вход воспрещен». Аптеки не отпускали им лекарств. Гостиницы не предоставляли ночлега. И всюду, куда бы они ни пошли, их ждали издевательские надписи: «Въезд евреям в этот город строго запрещен» или «Евреи могут входить сюда только на свой страх и риск». На крутой извилине дороги близ Людвигсхафена стоял указатель: «Осторожно – крутой поворот! Евреям – ехать со скоростью не менее 120 километров в час!»^[21]

Такова была участь евреев в период проведения Олимпийских игр. Это было начало пути, вскоре приведшего их к физической гибели.

Преследование христианских церквей

Борьба нацистов против христианских церквей вначале носила умеренный характер. Хотя Гитлер, будучи католиком, и нападал в своей книге «Майн кампф» как на политизированный католицизм, так и на обе христианские церкви за неприятие расовой теории, он в той же книге подчеркивал: «…Политическая партия ни в коем случае не должна… терять из виду, что, как показывает весь предшествующий исторический опыт, ни одной чисто политической партии еще не удавалось осуществить религиозную реформацию». Статья 24 партийной программы предусматривала «свободу для всех религиозных верований постольку, поскольку они не угрожают… национальным чувствам немецкой расы. Партия выступает за позитивное христианство». В речи, произнесенной 23 марта 1933 года в рейхстаге, когда законодательный орган Германии уступил свои функции диктатору, Гитлер, воздав должное христианским церквам как «важным элементам сохранения души немецкого народа», обещал уважать их права. Он заявил также, что цель его правительства – достижение согласия между церковью и государством, и в расчете на голоса членов партии католического «Центра», которые он таки получил, добавил: «Мы надеемся укрепить дружеские отношения со святейшим престолом».

Не прошло и четырех месяцев, как нацистское правительство уже заключило 20 июня конкордат с Ватиканом, гарантировавший свободу католической веры и право церкви самостоятельно «регулировать свои внутренние дела». Со стороны Германии договор подписал Папен, со стороны Ватикана – его государственный секретарь монсеньор Пачелли, ставший потом папой Пием XII. Нацистское правительство начало нарушать условия договора едва ли не раньше, чем его текст был изложен на бумаге; но, будучи заключен в то время, когда по всему миру прокатилась волна возмущения первыми эксцессами нового режима Германии, конкордат, без сомнения, способствовал росту престижа правительства Гитлера, в чем оно очень нуждалось^[22].

25 июля, через пять дней после ратификации конкордата, германское правительство приняло закон о стерилизации, особенно оскорбивший католическую церковь. А еще через пять дней были предприняты первые шаги по роспуску Лиги католической молодежи. В последующие годы подверглись аресту тысячи католических священников, монахов и деятелей недуховного звания, причем часто по сфабрикованным обвинениям в «безнравственности» и в «контрабанде иностранной валюты». Руководителя организации «Католическое действие» Эриха Клаузенера, как мы уже знаем, умертвили во время чистки 30 июня 1934 года. Были запрещены десятки католических изданий. Под давлением гестаповской агентуры нарушалась даже тайна исповеди. К весне 1937 года католическая иерархия в Германии, которая, подобно большинству протестантских священников, поначалу стремилась сотрудничать с новым режимом, утратила все иллюзии. 14 марта 1937 года папа Пий XI издал энциклику, озаглавленную «С глубокой скорбью», обвинив нацистское правительство в «отклонении» от положений конкордата, в его нарушении и в распространении «плевел подозрительности, раздора, ненависти, клеветы тайной и открытой враждебности ко Христу и святой церкви». На «горизонте Германии» папа увидел «надвигающиеся грозовые тучи разрушительных религиозных войн… которые не преследуют никакой другой цели, кроме… истребления».

Преподобный Мартин Нимёллер в 1933 году приветствовал приход нацистов к власти. Тогда вышла его автобиографическая книга под названием «От подводной лодки до кафедры проповедника». История о том, как этот человек, служивший в годы Первой мировой войны командиром подводной лодки, стал известным пастором протестантской церкви, заслужила особенно много похвал нацистской печати и имела большой коммерческий успех. Пастору Нимёллеру, как и многим другим протестантским священникам, четырнадцать лет существования республики представляются, как он выразился, «годами мрака». В конце своей автобиографии он с удовлетворением отмечает, что нацистская революция наконец победила и привела к «национальному возрождению», за что он сам так долго боролся, причем некоторое время в рядах «свободного корпуса», откуда вышли многие нацистские руководители.

Вскоре, однако, его постигло жестокое разочарование. В Германии, как и в Соединенных Штатах, протестантизм делится на разные исповедания и церкви. Лишь очень немногие протестанты – около 150 тысяч из 45 миллионов – принадлежали к различным нонконформистским церквам, таким, как баптистская и методистская. Остальные входили в двадцать восемь лютеранских и реформистских церквей, крупнейшей из которых являлась церковь Северо-Германского Союза, объединявшая 18 миллионов прихожан. С появлением движения национал-социализма произошло дальнейшее разделение протестантов. Более фанатично настроенные нацисты этого вероисповедания организовали в 1932 году «движение немецких христиан», самым неистовым лидером которого стал некий Людвиг Мюллер, капеллан из восточно-прусского военного округа, горячий сторонник Гитлера; это он впервые свел Гитлера с генералом фон Бломбергом, бывшим тогда командующим этим округом. «Немецкие христиане» активно проповедовали нацистские идеи расового превосходства, стремясь привить их церкви рейха и тем способствовать вовлечению всех протестантов в единую конгрегацию. В 1933 году из 17 тысяч протестантских пасторов около трех тысяч приходилось на долю «немецких христиан», и они располагали непропорционально большим числом прихожан.

Противником «немецких христиан» была другая группа, называвшая себя «исповедальной церковью». В ней состояло примерно столько же пасторов (но меньше прихожан), и во главе ее со временем стал Нимёллер. Она выступила против пацификации протестантских церквей, отвергла расовые теории нацистов и осудила антихристианские идеи Розенберга и других нацистских главарей. Большинство же протестантов заняли промежуточное положение. Очевидно, опасаясь присоединиться к какой-либо из противоборствующих групп, они предпочли роль наблюдателей и в конце концов оказались по большей части в руках Гитлера, приняв как должное его право вторгаться в дела церкви и подчинившись его приказам.

Трудно понять поведение большинства протестантов Германии в первые годы нацизма без учета двух вещей: истории протестантизма и влияния Мартина Лютера^[23]. Этот великий основатель протестантизма был и ярым антисемитом, и рьяным поборником идеи безусловного подчинения политической власти. Он хотел, чтобы Германия избавилась от евреев, и советовал при их изгнании отбирать «все наличные деньги, драгоценные камни, серебро и золото… предавать огню их синагоги и школы, разрушать их жилища… сгонять их, как цыган, в шатры или хлева… и пусть они погрязнут в нищете и неволе, непрестанно стеная и жалуясь на нас Господу Богу». Этому совету и последовали через четыреста лет Гитлер, Геринг и Гиммлер. Во время крестьянской войны 1525 года – пожалуй, единственного в истории Германии массового выступления – Лютер призывал князей беспощадно расправляться с «бешеными собаками», как называл он угнетенных, доведенных до отчаяния крестьян. И здесь, как и в выпадах против евреев, Лютер прибегал к таким грубым, ригористичным выражениям, каких история не знала вплоть до появления нацистов. Влияние этой выдающейся личности испытали на себе многие поколения немцев, особенно протестантов. Другим следствием этого влияния была та легкость, с которой протестантизм в Германии превратился в орудие абсолютизма королей и князей, начиная с XVI века и кончая 1918 годом, когда королей и князей свергли. Наследные монархи и мелкие правители становились на своих землях архиепископами протестантской церкви. Так, в Пруссии главой церкви стал король из династии Гогенцоллернов. По сложившейся традиции, ни в одной другой стране, кроме царской России, служители церкви не раболепствовали так перед государственной политической властью, как в Германии. Все они, за редкими исключениями, твердо стояли за короля, юнкеров и армию. В течение всего XIX века они неизменно выступали против либеральных и демократических движений. Даже Веймарскую республику большинство протестантских пасторов предавали анафеме, и не только потому, что она свергла королей и князей, но и потому, что в основном опиралась на католиков и социалистов. Во время выборов в рейхстаг нельзя было не заметить, что протестантское духовенство, типичным представителем которого являлся тот же Нимёллер, достаточно открыто поддерживало националистов и нацистов – врагов республики. Подобно Нимёллеру, большинство пасторов приветствовали занятие Адольфом Гитлером канцлерского кресла в 1933 году.

Вскоре они узнали, что такое силовая тактика нацистов, приведшая Гитлера к власти. В июле 1933 года представители протестантских церквей составили текст устава новой церкви рейха, который 14 июля был официально признан рейхстагом. Сразу после этого развернулась ожесточенная борьба в связи с выборами первого епископа рейха. Гитлер потребовал посвятить в этот самый высокий сан своего друга капеллана Мюллера, служившего у него советником по делам протестантской церкви. Руководители федерации церквей предложили на этот пост известного богослова пастора Фридриха фон Бодельшвинга. Это был наивный расчет. Вмешалось нацистское правительство: распустило несколько провинциальных церковных организаций, отстранило от должностей в протестантских церквах ряд ведущих сановных лиц, напустило на непокорных священников СА и гестапо – в сущности, терроризировало всех, кто поддерживал Бодельшвинга. В канун выборов делегатов на синод, которому надлежало избрать епископа рейха, Гитлер «призвал» по радио протестантов проголосовать за «немецких христиан», выдвинувших Мюллера своим кандидатом. Тактика запугивания сработала отлично. Бодельшвинга вынудили снять свою кандидатуру, после чего большинство голосов на выборах было отдано «немецким христианам»; они и избрали Мюллера епископом рейха на синоде, состоявшемся в сентябре в Виттенберге, где Лютер впервые бросил вызов Риму.

Однако новый глава церкви, по натуре человек деспотичный, не сумел ни создать единую церковь, ни полностью нацифицировать конгрегацию протестантов. 13 ноября 1933 года, на другой день после того как подавляющее большинство немецкого народа поддержало Гитлера на общегерманском референдуме, «немецкие христиане» провели в берлинском Спортпаласте массовый митинг. Некий д-р Рейнхардт Краузе, глава секты в Берлинском округе, предложил отменить Старый завет «с его торговцами скотом и сводниками» и пересмотреть Новый завет с целью привести учение Христа в «полное соответствие с требованиями национал-социализма». Были подготовлены тексты резолюций под девизом «Один народ, один рейх, одна вера», требовавших, чтобы все пасторы дали клятву верности Гитлеру и чтобы все церкви приняли пункты, касающиеся арийцев и исключения новообращенных евреев. Но это было слишком даже для смиренных протестантов, отказавшихся принимать какое-либо участие в войне церквей, поэтому епископ Мюллер вынужден был дезавуировать д-ра Краузе.

В сущности, борьба между нацистским правительством и церквами носила тот же характер, что и извечный спор о том, что есть кесарево, а что – богово. Гитлер заявил: если пронацистски настроенные «немецкие христиане» не в силах подчинить евангелические церкви епископу рейха Мюллеру, то правительство подчинит их себе. Он всегда питал неприязнь к протестантам, которые в его родной католической Австрии составляли ничтожное меньшинство, а в Германии – две трети населения. «Ими можно крутить как угодно, – похвастался он однажды своим подручным. – Они подчиняются… Мелкие людишки, слушаются, как собаки, и потеют от смущения, когда с ними заговариваешь». Гитлер отлично знал, что против пацификации протестантских церквей выступает лишь малое число пасторов и еще меньшее число верующих.

К началу 1934 года разочарованный пастор Нимёллер стал душой оппозиции меньшинства в «исповедальной церкви» и в «чрезвычайной пасторской лиге». На генеральном синоде, состоявшемся в Бармене в мае 1934 года, и на специальном совещании, состоявшемся в ноябре в возглавляемой Нимёллером церкви Иисуса Христа, что в Далеме, предместье Берлина, «исповедальная церковь» объявила себя законной протестантской церковью Германии и учредила временное церковное управление. Таким образом, образовались две группы: одна – во главе с епископом рейха Мюллером, другая, – во главе с Нимёллером, и каждая претендовала на звание законной церкви Германии.

Стало очевидно, что бывший армейский капеллан, несмотря на близость к Гитлеру, не сумел объединить протестантские церкви, и в конце 1935 года, когда гестапо арестовало семьсот пасторов «исповедальной церкви», он подал в отставку и сошел со сцены. Уже в июле 1935 года Гитлер назначил своего друга нацистского юриста Ганса Керрля министром по делам церкви, поручив ему предпринять еще одну попытку объединить протестантов. Сначала Керрль, являвшийся одним из умеренных нацистов, добился значительного успеха. Ему удалось не только склонить на свою сторону консервативное духовенство, составлявшее большинство, но и учредить комитет церквей во главе с почтенным доктором Цёльнером, пользовавшимся авторитетом во всех фракциях, для выработки общей платформы. Но группа Нимёллера, не отказываясь сотрудничать с комитетом, продолжала считать себя единственной законной церковью. В мае 1936 года, когда она подала Гитлеру меморандум, выдержанный в вежливом, но решительном тоне, протестуя против антихристианских тенденций нового режима, осуждая его антисемитизм и требуя прекратить вмешательство государства в дела церкви, министр внутренних дел Фрик ответил жестокими репрессиями. Сотни пасторов «исповедальной церкви» были арестованы, а д-ра Вейсслера, одного из подписавших меморандум, убили в концентрационном лагере Заксенхаузен. Кассу «исповедальной церкви» конфисковали, сбор пожертвований запретили.

12 февраля 1937 года д-р Цёльнер ушел с поста председателя комитета церквей (гестапо запретило ему посетить Любек, где находились в заключении девять протестантских пасторов), пожаловавшись на препятствия, чинимые министром по делам церкви. Д-р Керрль ответил ему в речи, произнесенной на следующий день перед группой покорных священников. Он в свою очередь обвинил Цёльнера в неспособности по достоинству оценить нацистскую теорию «расы крови и земли» и ясно продемонстрировал враждебное отношение правительства как к протестантской, так и к католической церкви.

«Партия, – сказал Керрль, – стоит на платформе позитивного христианства, а позитивное христианство есть национал-социализм… Национал-социализм есть волеизъявление Бога… Воля Божия воплотилась в немецкой крови… Доктор Цёльнер и граф Гален, католический епископ Мюнстера, попытались внушить мне, что христианство подразумевает веру в Христа как в сына Божьего. Мне стало смешно… Нет, христианство не зависит от апостольского вероучения… Истинным олицетворением христианства является партия, а партия, и в первую очередь фюрер, призывает немецкий народ поддерживать истинное христианство… Фюрер – выразитель новой божественной, воли».

1 июля 1937 года д-ра Нимёллера арестовали и заключили в берлинскую тюрьму Моабит. 27 июня он, как всегда, читал в переполненной далемской церкви членам своей конгрегации проповедь, ставшую для него последней в Третьем Рейхе. Словно предчувствуя, что с ним произойдет, он сказал: «Мы не больше древних апостолов помышляем о применении силы для спасения от руки властей. И не больше их готовы молчать по приказу человека, когда сам Господь повелевает нам говорить. Ибо нашим долгом было и остается исполнение воли Бога, а не человека».

2 марта 1938 года, после восьми месяцев пребывания в тюрьме, его судили в «специальном суде», учрежденном нацистами для государственных преступников; по главному пункту обвинения («тайная подрывная деятельность против государства») суд оправдал его, однако признал виновным в «злоупотреблении кафедрой» и в сборе пожертвований в здании церкви, за что наложил на него штраф в размере двух тысяч марок и приговорил к семи месяцам тюремного заключения. Поскольку Нимёллер и без того уже отсидел больше положенного срока, суд постановил освободить его, но при выходе из зала суда он был схвачен гестапо, заключен под стражу и отправлен в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Оттуда его переправили в лагерь Дахау, где он пробыл семь лет, пока его не освободили союзные войска.

Кроме Нимёллера, в 1937 году было арестовано 807 пасторов и мирян – активных приверженцев «исповедальной церкви», а в последующие один – два года – сотни других. Если сопротивление нимёллеровского крыла и не было окончательно сломлено, то, во всяком случае, смято. Что касается большинства протестантских пасторов, то они, как почти все граждане Германии, подчинились нацистскому террору. В конце 1937 года д-р Керрль заставил весьма почтенного епископа Мараренса из Ганновера сделать публичное заявление, которое не могло не показаться особенно унизительным таким стойким людям, как Нимёллер: «Национал-социалистическое мировоззрение, опирающееся на национальное и политическое учение, определяет и характеризует немецкую зрелость. Как таковое, оно обязательно и для «немецких христиан». А весной 1938 года епископ Мараренс предпринял последний, завершающий шаг, повелев всем пасторам своей епархии дать личную клятву верности фюреру. В скором времени этой клятвой связали себя большинство протестантских священников, тем самым и юридически и морально обязавшись выполнять приказы диктатора.

Было бы ошибкой считать, будто преследования протестантов и католиков со стороны нацистского государства травмировали немецкий народ или очень уж взволновали его широкие слои. Ничего подобного. Народ, который легко отказался от свобод в других областях жизни – политической, культурной, экономической, не собирался, за сравнительно редким исключением, идти на смерть или хотя бы подвергать себя опасности ареста во имя свободы вероисповедания. Что действительно трогало немцев в тридцатые годы – так это впечатляющие успехи Гитлера в ликвидации безработицы, повышении экономического уровня, восстановлении военного могущества, а также следовавшие одна за другой победы в сфере внешней политики. Мало кто из немцев лишился сна из-за ареста нескольких тысяч священников или из-за ссор между различными сектами протестантов. Еще меньшее их число задумывалось о том, что нацистский режим вознамерился под руководством Розенберга, Бормана и Гиммлера и при поддержке Гитлера искоренить христианское вероисповедание, заменив его старой, дохристианской религией германских племен в сочетании с новым язычеством нацистских экстремистов. Как открыто заявил в 1941 году Борман, один из ближайших сподвижников Гитлера, «национал-социализм и христианство несовместимы».

То, что гитлеровское руководство уготовило Германии, было четко сформулировано в программе из тридцати пунктов «национальной церкви рейха», составленной во время войны Розенбергом, откровенным идеологом язычества. Наряду с другими обязанностями Розенберг выполнял функции «представителя фюрера в системе полного интеллектуального и философского воспитания и образования в духе национал-социалистической партии».

Приведем некоторые наиболее существенные пункты этой программы:

«1. Национальная церковь Германского Рейха категорически требует исключительного права и исключительных полномочий контролировать все церкви, находящиеся в пределах Рейха. Она объявляет их национальными церквами Германского Рейха…