The Two Gentlemen of Verona – Уильям Шекспир

Баба. Это писала женщина. В самом деле, я склонна к версии, что Шекспир – это несколько человек. «Тит», в котором больше сомнений, намного больше шекспировская пьеса, чем эта. Ладно, я пока читаю послесловие, где говорится, что это не репринт пьесы, а просто сводная компиляция разбросанных по актёрам ролей. Дочитаю, скажу.Бла-бла-бла, «особенность ренессансного мировоззрения обуславливает идиотизм развязки». В других пьесах не обуславливает, а вот тут, сюрпрайз!, обуславливает, потому что так удобнее для нашей теории, угу.Всё, дочитала послесловие. Чтобы доказать, что это «точняк Шекспир и на вкус, и на цвет, и на год выдержки», автор послесловия вводит понятие «ренессансное мировоззрение». Этот термин значит то, что хочется сочинившему его автору и используется по мере надобности. Как слово «привет» у Шолтая-Болтая, которое значило то, что хотело говорившему.А теперь вернёмся от такого буйного полёта фантазии к более приземлённому Шекспиру. Повторю: сюжет писала баба. Верю, что такой идиотизм могла придумать сама Елизавета I. Но могла и какая баба самого того аристократа, который выдавал деревенскому комедиографу Шекспиру свои пьесы.И дело далеко не только в концовке, но уже в начале меня стало корябать «Чё-то тут не то». У Шекки (ну, я не знаю, что это был за аристократ, так что буду называть его прозвищем самого Шекспира – Шекки) было крайне чёткое понимание композиции. А тут она нарушена в угоду «Ихихи, я такая внезапная!». Основной конфликт всегда задан в начале. Вернее, даже не основной конфликт, а мотивация антогонистов. Если бы я не читала «Тита», я бы ещё сомневалась. Но как раз там, даже если плюнуть на очень неясный момент с интригой и письмом (вот это как раз представляется плохой вставкой, неумелым копированием), то схема «Ромео и Джульетты» повторяется полностью. Тит приказывает принести в жертву сына пленённой королевы, от чего она навсегда становится его врагом. Основной конфликт пьесы (который невозможно обнаружить, пока критики это в чужие головы не положат) – это идиотизм Тита. И как только появляется первый человек, который начинает интриговать против Тита, Тит своими руками (которые сам же и отрубит) отправляет в Аид всю свою семью. В «РиД» первая сцена – это драка слуг, это мотивация для конфликта. Основной конфликт даётся позднее и намного сильнее продуман, чем в том же Тите. Например, есть намёки, что молодые люди полюбили друг друга (и отморозили уши) назло родителям. Так Ромео изначально влюблён в Розалинду (которую ни разу не показывают), а Джульетта после весёлых поцелуйчиков с первым попавшимся «пилигримом» влюбляется по сути после сцены на балконе, опять же, узнав, что он сын той семьи, на которую запрещено смотреть, а значит это-то и сладко.Тут на сорока процентах прочитанного у меня горела красная лампочка в миллиард киловатт «Меня пытаются надурить, это не Шекки». Конфликт был не задан. Не было ни одного намёка или зацепки для будущей интриги. Чтобы нам было интересно, мы должны получить намёки в начале, что же пойдёт не так, а в середине такие «Да, я догадывался!» (ну, на самом деле надо, чтобы зритель не догадывался, но потом был бы уверен, что с самого начала это всё ждал. Это искусство намекать так, чтобы потом все были уверены, что сразу всё поняли). Но от Протея нет никаких вайбов, что он готов предать свою любовь, предать друга… Чтобы можно было в это верить, Валентин должен был бы ему пенять: «Вот ты любишь Джулию, а раньше любил Эрнинию, Анателлу и немного Стефана». Одна реплика, которая бы показала, что Протей – ветренный идиот.И вот то, что заставило меня верить, что сюжет писала баба. Нет, далеко не мой сексизм. Вот такой, даже чересчур долгий, путь персонажа, проходит только Джулия. Сперва она не хочет читать письмо от Протея, потом сознаётся себе, что хочет… Потом БУ-БУХ и с внезапностью лосося в кукурузе (что заставляет думать, что некоторые сцены реально потеряны) влюбляется в него. Эта пьеса писалась под Джулию. Да, я не такая тупая и знаю, что в шекспировском театре все роли играли мужчины и раз в самой пьесе есть мотив переодевания девочки в мальчика, то «ну ты понимаешь» *и подмигивание* Вот тут немного сексизма. Глупость мальчика (какие бы удовольствия их ни связывали с автором пьесы) легко перебиваются авторитетом старшего мужика. Идиотизм бабы, тем более, если она молода и прекрасна, не перешибается ничем.И всё в этой пьесе указывает на женское «Я хочу!». Прежде всего, почему вообще Джулия едет за Протеем? Нормальный вариант был бы «Давно уж нет вестей, презрю я колкость клеветы злых языков, и за Протеем побегу в мужской одежде, быть может, нуждается он в моём плече, чтоб опереться или в персях… ну, в общем, всё ты понял». Но нет, Джулия бежит потому что МОЖЕТ. То есть она просто деятельный персонаж.В какие-то моменты Шекки просто всем своим видом показывает «идите на фиг, мне неприятно». Так Валентин оказывается среди бандитов и через пять секунд они под угрозой смерти назначают его своим главарём. Мне знакомо это чувство, я работала наёмным сценаристом. Смотришь на продюсера, понимаешь, что он несёт какую-то буйню, что если ты это внесёшь в текст, будет большой El scandal, но продюсер ни фига не слушает твои резоны и ты вносишь эпизод просто «от и до», как просили. А ему это ещё и нравится, блин!Так как основным персонажем является Джулия, то, так полагаю, был какой-то момент, когда она наказывает изменщика Протея, тот кается и весь такой влюбляется в неё заново. Но так как что-то нехорошее происходило (спорить могу, Елизавета прихворнула), то концовка – это какой-то безумный черновик с тем, что Валентин обещает Сильвию, которая любит его, которую любит он, тому же Протею, который предал Валентина, Джулию и от которого Сильвию тошнит. Видимо, автор послесловия это тоже внутренне объясняет «ренессансным мировоззрением», а также у него не вызывает диссонанса, что фраза так и повисает в воздухе, всё про неё забывают.Понимаю, что основой было – Джулия взялась за дело, Джулия вернула себе Протея. Но так как пьеса недоделанная, то никакого красивого эпизода, как Джулия всех нагнула (фигурально, исключительно фигурально), так и не появилось. Куда-то в туман скипывают разбойники, которых победил Протей, но которых потом Герцог обещает помиловать. На… в смысле, далеко исчезает Эгламур, у которого была своя линия, своя предыстория.Согласна с Rosio, что единственные проработанные тут персонажи – это Ланс и Спид. Судя по всему, их писал настоящий Шекки. Остальных персонажей он просто намечал. Концовка такая идиотская по той причине, что в ней собрали сразу всё, что заказчик (либо по реалу королева, либо какая любовница Шекки, которой он не мог отказать) насочинял разом. Что бы там ни воображал себе автор послесловия, пьеса неоконченна, и это видно. Дело не только в том, что Протея прощают с нуля, но и в том, что в концовке слишком много тем. В том, что нет эпизодов, которые могли бы привлечь зрителя зрелищностью.Не надо быть гением нашей или их современности, чтобы переписать нормально, как Валентин становится главарём шайки. На него нападают разбойники. Быть может, Валентин, чтобы подчеркнуть его скорбь, и не сопротивляется, но начинает сражаться, когда разбойники нападают на Спида. Побеждает главаря разбойников, который отдаёт ему главенство, заодно рассказывая короткую историю, как сам дошёл до жизни такой, а также остальные аристократы в его шайки. Зрелищно, психологически достоверно, незачем раскидывать дурацкие реплики по разбойникам. Кстати, реплики реально дурацкие – в них нет ни нарратива, ни игры слов, как у того же Ланса. Некоторые эпизоды очевидно, что черновик.Блин, таки полезла читать, что там было в «Диане», в том самом пасторальном романе, с которого калькой и являются «Два веронца». Ваще ни на что не похоже. Но там была аж целая волшебница Фелисмена, которая попарила каждую тварь в романе. Ладно, перестаю строить из себя учёного и опираться на чужой труд, так что выдвигаю предположение, основанное на «оно мне так кажется».Джулия должна была затеять какую-то интригу. В самом хорошем случае (думаю, сам Шекки планировал именно это, к волшебству он был склонен) обратиться к той самой волшебницы из оригинала, мол, «не мальчик я, просто хожу за возлюбленным и рыдаю». Волшебница соединяет Сильвию и Валентина, Протей рыдает. А тут Джулия такая: «А я не мальчик!». Протей прикидывает все плюсы и минусы и таки того самого с Джулией и теперь будет ценить «изменщик клятый!». В принципе, полагаю, всякое «Я те сейчас отдам Сильвию, хотя ты придурок и она этого не хочет» – как раз из этого варианта пьесы. То есть встреча с разбойниками только предварительная кульминация перед кульминацией главной – встречей с волшебницей. Далее прорабатываются зрелищные эпизоды, типа битва с разбойниками номер раз (битва Валентина) и битва с разбойниками номер два, где побеждает Протей, что должно показать, что Протей не трус, настоящий мачо, а значит ещё заслуживает своего счастья.Знаю, что у Шекки несколько таких пьес, где внезапно «из-за угла танк» и которые не то не сохранились, не то не были изначально нормально написаны. Это явно из таких. Она стопудово неоконченна. В ней нет красивых, зрелищный сцен. Но мне представляется, что она – ключ к истинной личности Шекспира.

Ещё одна прочитанная мной пьеса из раннего творчества Шекспира. Если «Тит Андроник» собрал в себе элементы греческих трагедий, то в «Двух веронцах» уже набор европейский, куда поместились не только мотивы модных в те времена пасторальных романов, где любовь воспевается, но и разбойники с большой дороги, прям а-ля робингудство.Всё такое странное и стремительно развивающееся… Только что наблюдали за страстью одного молодого веронца к красавице Джулии, которая быстро ответила взаимностью, страдать от мук любовных Протею долго не пришлось, как уже переносимся в Милан, куда почему-то другой веронец приплыл на корабле. Летучем, наверно. А в Милане совсем уж удивительная картина – друг Протея Валентин, несколькми сраницами ранее высмеивающий чувство друга, уже горит от любви сам. И дела у него похуже, чем у друга. Хоть девица и ответила на чувство благородного веронца, да вот у папеньки её иные планы. А кто у нас папенька? Сам герцог Миланский. Положил Валентин взгляд на птичку очень высокого полета, на прекрасную Сильвию, которую её отец прочил в жены богатому миланскому дворянину Турио. Да ещё и Протей, друг называется, влюбляется в Сильвию и предает Валентина. Дважды. Или трижды… Короче и дружбу предал, и любовь свою, и почему-то ждал, что Сильвия тут же бросит своего Валентина и кинется в его объятия. Странный такой.Валентин, впрочем, тоже ни разу не умный. В сцене, где герцог притворяется влюбленным и просит Валентина помочь ему советом, молодой веронец запросто выдаёт все свои планы с методами их осуществления заодно. В итоге изгнание и… вы не поверите! Он попался разбойником, поплакался и те, вместо того, чтобы поржать и запросить выкуп, единогласно избирают его своим главарем. Т.е. тут новый сценарий для «Тупой, ещё тупее». Герои глупы. Причем не только Турио. И это могло бы быть провалом, кабы не два трезвых голоса, которые звучат не стихами, и периодически выдают монологи, которые вполне сойдут за легкие притчи, где мораль сей басни вполне прозрачна и отражает истинное положение вещей, касаемо и ситуаций, и того, что в головах у господ.Ланс, слуга-шут Протея, и Спид, слуга-шут Валентина – вот настоящие герои данной пьесы, которые вносят в её сюжет здравый смысл или же, наоборот, доводят ситуацию до абсурда, чтобы хоть как-то намекнуть своим влюбленным «ослам», как оно всё выглядит на самом деле. Поэтому, несмотря на то, что пьеса эта очень далека от совершенства, не лишена ляпов и имеет странный финал, она мне показалась не комедией, а пародией. На всё вышеописанное – на сладкие пасторальные романы, истории о благородных разбойниках и глупые любовные пьесы, которые ставились театральной труппой её величества при дворе.При том, что сама пьеса слаба и не без огрехов, и здесь у Шекспира отлично выписаны и показаны характеры. И все они разные. Особенно хочется отметить женские персонажи, тут проглядывается сильное развитие того образа, который был создан в «Укрощении строптивой». Катарина была пробой, Сильвия же – конечный продукт. Она взяла все лучшие качества от предыдущего сильного женского персонажа, добавила к ним свои стойкие моральные принципы, а также решительность, заключающуюся в готовности действовать и самой, а не только подгонять или тормозить события и ждать, когда что-нибудь сделают мужчины. Да и делают они такое… Наделали вон тут. Образ Сильвии получился сильным и целостным. Джулия и Валентин ей проигрывают, но и они любопытны и отлично раскрываются. А вот Протей ещё интереснее, он – как олицетворение переменчивости и непостоянства, качеств, которые куда более присущи людям, чем те благородные черты, что показаны на примере Валентина. Протей – древнегреческий морской бог, которому в времена Средневековья стали приписывать негативные черты, например, в политической сатире он стал героем, способным принимать любые отличия и выворачиваться из любых ситуаций, а в «Carmina Burana» его образ и вовсе трактуется как антипод Христа. Вот и шекспировский Протей переменчив, как погода в московском межсезонье. Его достаточно легко прощают, что мне было не совсем понятно, пока не прочитала у умного человека, что Шекспира и его современников все эти наши нормы нравственности и морали абсолютно не интересовали, да и критерии тогда были совсем другими – главное было следовать своей природе и сердцу. Так чем Протей с этой точки зрения плох? То-то и оно."Два веронца" не отличаются изяществом и тонкостью, это будет в поздних комедиях, а эта пьеса пряма. Чем и любопытна, как ещё один этап совершенствования пера мастера.

Какая-то любовная чепуха. У Шекспира, видимо, есть очень сильные произведения и крайне слабые. Здесь даже не определить жанр. Это не комедия и не трагедия. Просто ерунда. Впрочем, если посмотреть на сюжет, читатель здесь найдет, помимо любовных переживаний, интриги, предательство, переодевания, похищение, бегство, разбойников. Когда читаешь ощущение, что все это ты уже читал когда-то и не раз. Произведение поверхностное, ни одному персонажу не поверила, особенно по любовной линии.