© Голь Н. М., перевод, 2017
© «Геликон Плюс», макет, 2017
Мы все мечтаем, чтобы красота
Не ведала смертельного урона.
Увянув, роза падает с куста,
Но расцветают свежие бутоны.
Ты ж с красотой своею обручен.
Ты враг себе, хоть сам о том не знаешь.
Одновременно роза и бутон,
В себе самом ты сам себя сжигаешь.
Средь изобилья голод сеешь ты,
Цветок весенний, украшенье мира,
Но там, где речь о тайнах красоты,
Не скряга богатеет, а транжира.
Скупец, увянув, вновь не расцветет —
Он, как могила, всё и вся пожрет.
Когда пойдут на приступ сорок зим,
По лбу ведя осадные траншеи,
Что сможешь ты сказать друзьям своим?
«Я был красив»? – куда еще глупее.
Ведь будет ясно видно всем подряд,
Как время верх берет над бренной плотью
И юности изысканный наряд
В обноски превращается, в лохмотья.
И ты смолчишь. А жил бы поумней,
Сказать бы мог: «Ребенок стал итогом
И лет моих, и красоты моей
И оправданьем всем земным тревогам,
И, становясь дряхлее с каждым днем,
Я вечно юным пребываю в нем».
На собственное глядя отраженье,
Скажи себе: «Пора уже давно
Создать его живое продолженье,
Подругу осчастливив заодно:
Ведь жаждет невозделанное лоно
Глубокой вспашки, чтоб зерно принять.
Лишь сумасброд противится закону,
Велящему себя воссоздавать».
Ты – зеркало для матери: ведь ныне
Ее весна в тебе отражена,
И ты свой вешний день увидишь в сыне,
Из старости смотря, как из окна.
Или желаешь, чтобы смерть пришла,
Навеки занавесив зеркала?
Ты красотой неслыханно богат,
Но пользуешься ей не так, как надо.
Природа не дарует – вносит вклад
И вправе дивидендов ждать от вклада.
А ты, сквалыга, всё к себе прибрал,
Не отдал в рост, и вот беда какая:
Вчистую обесценишь капитал,
С самим собою сделки заключая.
Когда тебя Природа призовет —
Её-то не обманешь, нету спора —
Какой ты дашь финансовый отчет
Суровейшему в мире кредитору?
Богач, ты жизнь покинешь, как банкрот,
И всё, что нажил, в гроб с тобой пойдет.
Спеша по кругу стрелки часовой,
Шедевры Время создает сначала,
Потом, глумясь над этой красотой,
Уничтожает, не грустя нимало.
Цветов живых вдыхаем аромат,
А Время саван шьет на всё живое.
Промчится лето; благовонный сад
Неумолимо встретится с зимою.
Истлеет зелень, вьюги будут выть,
Цветы лежать под снегом, как в могиле…
Но можно лето хитростью продлить,
Настой цветочный заточив в бутыли.
Так Время мы сумеем обмануть:
Вид изменен, но неизменна суть.
Зима рукой безжалостной своей
В тебе задушит лето, но покуда
Не поздно эликсиром летних дней
Наполнить лоно ждущего сосуда.
И не грусти о том, что снес в заклад:
Чем выше ставка будет у залога,
Тем несомненней станешь ты богат —
Отдашь пустяк, зато получишь много.
Себя воссоздавая, каждый прав.
Он, в никуда уйдя, не канет в нетях,
Но, груз наследства детям передав,
В десяток раз богаче станет в детях,
А тот, кто в своенравии упрям,
Всё передаст кладбищенским червям.
Когда восходит солнце, с властной силой
Костром кудрей озолотив простор,
К младенчески-прекрасному светилу
С восторгом обращают люди взор.
Когда оно, небесный холм осиля,
К нам из зенита изливает свет,
Как не сказать о выросшем светиле:
«Се – человек в расцвете зрелых лет!»
Когда оно на склоне дня уходит,
Хромая, покидает небосвод,
То всякий поневоле взгляд отводит,
Хотя и знает: вновь оно взойдет.
Но ты-то – если ты не заведешь
Наследника – уйдешь и не взойдешь.
Ты так хорош, как музыка сама,
Но почему, друзьям своим на диво,
Всей силою холодного ума
Противишься ответному мотиву?
Секрет созвучья – в сочетанье нот.
Согласия узор не будет вышит,
Когда одна один напев ведет,
Другая – свой и первую не слышит.
Родится не мелодия, а чушь.
Но музыкой сладчайшею на свете
Окажется союз двух струн, двух душ,
Когда им подпевают струнки-дети.
А долго ли поет одна струна?
Порвется раньше времени она.
Заранее предвидя для жены
Печаль вдовы, не хочешь ты жениться
И думаешь, что дети не нужны —
Зачем сиротам в горести томиться?
Мот всё свое другим отдаст сполна —
Твое ж богатство без следа истлеет.
Жизнь овдовеет – не одна жена,
Не дети – вся земля осиротеет.
Твой образ мог бы, не сходя на нет,
В семье светиться искрою живою,
А одинокий, ты покинешь свет,
Огонь любви похоронив с собою.
Так сотворишь ты жалости во имя
Злодейство над собою и другими.
Что о любви с тобою говорить,
Когда ты в ней не смыслишь ни на йоту?
Ты был любим – и часто? Может быть.
Да только сам не любишь никого ты.
Кто радость жизни ставит ни во что,
Тот сам ее заставит мало стоить.
Позор и стыд! Ты разрушаешь то,
Что следует неутомимо строить!
Жаль пламень сердца тратить на чужих?
Отвечу так на довод слишком слабый:
Раз не умеешь ты любить других —
Себя попробуй пожалеть хотя бы.
Тогда, свой облик искренне любя,
Захочешь в детях повторить себя.
С годами неизбежно увядая,
Мы расцветаем ярче и щедрей —
Но эта поступь Времени двойная
Известна лишь имеющим детей.
Не вливший крови в продолженье рода
Исчезнет через трижды двадцать лет,
И холод безысходного исхода
Кромешный тьмой оденет белый свет.
Тот, кто уродлив разумом и статью,
Пускай остережется дать приплод,
Ты ж – перстень с благородною печатью,
И оттисков твоих Природа ждет.
А если не оставишь отпечатка,
Во мраке смерти сгинешь без остатка.
Когда я слышу мерное «тик-так»,
Гонящее рассвет на встречу с тьмою,
И вижу, как цветок увял и как
Смоль локонов покрылась сединою,
Когда безлистным веткам вдоль тропы
Не удержать дождей осенних слёзы,
Когда белобородые снопы
Навалены в печальные обозы, —
Я думаю: а не такой ли ждет
Тебя конец? Предвидишь ли его ты?
Серп Времени безжалостно пожнет
Все прелести твои и все красоты.
Тот – только тот! – навек продлит свой век,
Кто до ухода новый даст побег.
Ты – это ты, но лишь на краткий срок:
Не долее, чем дни земные длятся.
Чтоб твой неповторимый облик смог
И после смерти средь живых остаться,
Ты должен, памятуя о своей
Грядущей неминуемой кончине,
Оставить в мире по себе детей —
Явиться в дочке, воплотиться в сыне.
Безумен, кто не хочет уберечь
Себя от подступающей угрозы
И не желает ставить в доме печь,
Забыв про смертоносные морозы.
Не дай к себе проникнуть стуже лютой!
Ты – сын отца, так стань отцом кому-то!
Я не астролог и не звездочет,
Но все-таки могу давать прогнозы.
Нет, не о том, когда удача ждёт,
Когда – чума, голодомор и грозы;
Что будет завтра, я не предскажу,
И как пойдут дела у власть имущих,
И не в ночное небо я гляжу,
Чтобы предвидеть ход времен грядущих:
Мне две звезды твоих лучистых глаз
Вещают, прогоняя прочь потемки,
Что совершенство будет жить средь нас,
Всецело воплотясь в твоем потомке.
А если ты потомства не оставишь —
Без совершенства целый мир оставишь.
Всё, что растет, умрет в свой срок, не так ли?
Побег, стремящий к небу юный рост,
Сгниет в конце вселенского спектакля,
Представленного по указке звезд.
И людям свыше тот же дан порядок,
Он в каждой человеческой судьбе:
Младенчество – подъем – расцвет – упадок —
Смерть – и исчезла память о тебе.
Как грубо разрушительные годы
День юности преображают в ночь!
Но, может быть, презрев закон Природы,
Друг другу дружбой сможем мы помочь,
И, став с тобой подвоем и привоем,
Мы сроки общей юности удвоим?
Стихи бесплодны. Им не защитить
Тебя от злобы Времени-тирана,
Но ты ведь можешь сам плодоносить —
Еще не поздно и уже не рано.
Бесплодна кисть, как и созвучья слов:
Здесь – лишь подобье, там – лишь перепевы,
А сколько невозделанных садов
Ждут не дождутся твоего посева!
Так взращивай же новые цветы,
Пусть повторят они во всходах дружных
Черты твоей чудесной красоты —
И внутренних достоинств, и наружных.
Ты сам себе и кисть, и карандаш:
Отдав пустяк, опять себя создашь.
Пройдут года, и – следует смириться
С бессильем поэтической тщеты —
Мои стихи предстанут лишь гробницей,
Хранящей прах отжившей красоты.
Пусть воплощу с подробностями всеми
В стихах своих твой истинный портрет,
«Такого, – молвит будущее время, —
В прошедшем нет и в настоящем нет».
Всем скажут выцветающие строчки,
Что, плоть воображенья теребя,
Болтун-старик во лжи дошел до точки.
Но если сын родится у тебя,
Ты вечно будешь жить, причем вдвойне:
Внутри моих сонетов и вовне.
Нет, не сравню тебя я с летним днем —
Ты многажды нежней и постоянней,
А он то сух, то слезы льет дождем,
То в поздний час чреват прохладой ранней,
То ветер совершит на сад набег,
То око солнца скроется за тучей…
Прекрасное прекрасно не навек,
Причиною всему в природе случай.
Тебе же предназначено судьбой,
Не ведая о времени и сроках,
Блистая неизменной красотой,
От смерти сохраниться в этих строках
И на века в них обрести приют:
Они живут – и жизнь тебе дают.
Ты, Время, всё сжираешь: когти льву
Ты тупишь, тигру зубы выдираешь,
На отпрысках земных растишь траву
И птицу Феникс навсегда сжигаешь,
Пытаешь нас морозом и огнем…
Давай! Я не страшусь твоих проделок
И умоляю только об одном:
Ножами часовых бездушных стрелок
Не борозди любимое чело —
Пускай навеки юным остается;
Твое издревле острое стило
Пусть этой нежной кожи не коснется.
А впрочем… Мне и тут неведом страх:
Ведь юность будет жить в моих стихах.
Природа, наделив сполна девичьим
Румянцем и трепещущей душой,
Тебя явила в мир с иным обличьем —
Ты преисполнен силою мужской.
Твой женствен взор, но он лишен кокетства,
Которое с рожденья им дано —
В тебе живут два пола по-соседству,
Мужчин и женщин ты пленишь равно.
Создать Природа девушку хотела,
Но отошла от плана своего,
Добавив кое-что. А мне и дела
Нет никакого до кое-чего,
Оно усладой будет для других.
Им – кое-что, любовь – для нас двоих.
Я не из тех поэтов, что в стихах
Предмет любви сверх меры восхваляют,
Ища ему сравненья в небесах:
Мол, эти очи звездами сверкают,
А эта кожа месяца белей,
А щеки, как восход, пылают ало, —
Иль ищут сходства в глубине морей:
О, жемчуг шеи! Ах, уста-кораллы!
К чему мне множить образы? С чего?
Предмету моего изображенья
Для описанья красоты его
Не требуются преувеличенья,
Он сам собой хорош. И наконец,
Он – не товар, а я – не продавец.